* * *
На рождественские каникулы Дадли вместе с кузеном пришлось остаться в Хогвартсе. Все маггловские семьи, поселившиеся в магическом мире, повторно проверялись сотрудниками Министерства, тайно получившими от невыразимца Боуда достаточно информации о событиях, произошедших на Хеллоуин. К Рождеству досмотры приурочили явно в качестве наказания: из-за них все магглорожденные и маггловоспитанные дети были вынуждены встречать праздники в школе. Впрочем, это было не так уж плохо. Замок покрылся толстым слоем снега, а озеро замерзло, так что все играли в снежки, а старшекурсники вдобавок трансфигурировали обувь в коньки всем желающим. Большой зал украшало сразу пять елей: четыре, наряженные в цветах факультетов, и одна, самая высокая, позади стола преподавателей. Все веселились, взрывали хлопушки и запускали волшебные фейерверки, смеялись и наслаждались праздничными угощениями. Дадли, помимо десяти коробок с подарками от родителей, получил презенты от Блейза Забини, которого уже считал своим лучшим другом, от Сандры Фосетт и даже от Поттера, с которым до сих пор поддерживал более-менее приятельские отношения. Впрочем, в основном они говорили друг другу только «привет» и «пока» и иногда обменивались мнениями о квиддиче. И Дадли, и Гарри планировали в следующем году вступить в спортивную команду своего факультета. Подарков было гораздо меньше, чем в те времена, когда Дурсли жили в маггловском мире. Но Дадли понимал, что некоторые вещи в Оттери-Сент-Кэчпоул достать проблематично. К тому же кое-какие приготовленные для него папой и мамой сюрпризы в Хогвартсе попросту не работали, и оттого в школу доставлять их было бессмысленно. Но все же Дадли взгрустнулось. Из всех равенклойцев на Рождество в Хогвартсе оставались только он, Пенни Клируотер, почти все свое время шепчущаяся с гриффиндорским старостой, и третьекурсники Джереми Стреттон и Грант Пейдж, считавшие общение с одиннадцатилеткой слишком скучным. Не желая проводить все Рождество в компании Поттера и Уизли, предпочитавших общество друг друга и близняшек Патил, чьи родители были слишком заняты в Министерстве, Дадли решил на праздниках исследовать замок, в котором, как он знал из рассказов старшекурсников, скрывалась масса всего интересного. Особенно мальчика интересовала возможность найти тайник с диадемой Равенкло, в существование которого верила примерно половина равенклойцев. Впрочем, тайные ходы и утерянные Основателями сокровища Дадли тоже устроили бы. Исследованиями он занимался по вечерам после наступления темноты, а дни проводил на улице, в компании других магглорожденных участвуя в постройке ледяных крепостей и снежковой войне за их стенами. Однажды, обыскивая заброшенные классы неподалеку от библиотеки в расчете найти секретный проход в Запретную секцию, Дадли наткнулся в одном из них на высокое напольное зеркало в золотой раме, украшенной причудливым орнаментом. Подставка, на которой оно стояло, напоминала две когтистые лапы, принадлежащие неведомому чудовищу. На верхней части рамы было написано: «Еиналеж еончедрес еовт он оцил еовт ен юавызакоп я». «Похоже на гоббледгук», – подумал мальчик про язык надписи и заглянул в зеркало. Зеркала часто играли роль волшебных тайных проходов в мультиках, которые Дадли обожал смотреть до Хогвартса. Возможно, что... Тут все мысли о секретах замка вылетели у Дадли из головы. В таинственном зеркале он увидел свое отражение – но каким оно было! Высокий стройный юноша лет двадцати на вид, с вьющимися белокурыми волосами и холодными голубыми глазами, своим внешним обликом напоминал Дадли не отца с матерью, а, скорее, молодого Гриндельвальда, изображение которого попадалось равенклойцу во «Взлете и падении темных искусств». Взрослый Дадли был облачен в строгие черные одеяния, как у профессора Снейпа, с блестящими пуговицами и золотой цепочкой от карманных часов, щеголевато пристегнутой к петлице. Лицо юноши озаряла горделивая улыбка человека, уверенного в собственном превосходстве над всеми прочими. Первокурсник видел в зеркале волшебника, которым истово желал стать, доказав шепчущимся за спинами магглокровок блюстителям чистоты крови свою значимость. Дадли был единственным магглорожденным на первом курсе Равенкло и, несмотря на то, что радикально настроенных чистокровок у них не было, мальчик подозревал, что большинство одноклассников относятся к нему далеко не как к равному. Даже у Блейза и Сандры иногда проскальзывали снисходительные нотки в голосе, когда они объясняли Дурсли ту или иную очевидную для рожденного в магическом мире вещь. – Неужели я стану великим волшебником?.. – пробормотал Дадли себе под нос, внимательно рассматривая свой будущий облик. – А вы хотите им стать, м-мистер Дурсли? – голосом профессора Квиррелла поинтересовалась темнота в углу заброшенного класса. Дадли с испуганным возгласом отпрыгнул от зеркала, лихорадочно нашаривая свою волшебную палочку. Квиринус отменил дезиллюминационные чары, под которыми наблюдал за равенклойцем, и успокаивающе улыбнулся. – Профессор Квиррелл? – удивился Дадли. – А вы что здесь делаете? – То же, что и вы, м-мистер Дурсли, – усмехнулся Квиррелл. – Пытаюсь п-понять, как реализовать свое самое заветное желание. Вы ведь уже поняли, что вам п-показывает это зеркало? – Надеюсь, будущее, – задумчиво ответил Дадли. – Ну, или то, каким я хочу видеть в нем себя. – И какой вы там? – с живым интересом полюбопытствовал Квиринус. – Ну-у, – задумался мальчик, – наверное, я сильный волшебник. Богатый. Уважаемый в обществе. – Как Дамблдор? – подсказал Квиррелл. – Не-е! – Дадли тут же помотал головой. – Дамблдор вообще чудной немножко. А я хочу быть нормальным волшебником. Таким, чтобы ни один чистокровный придраться не мог. А то, говорят, того не знаешь, Дурсли, этого не знаешь. А когда мне узнавать-то было, если я только в этом году про магию услышал? – Прекрасно вас понимаю, м-мистер Дурсли, – покивал Квиррелл. – Когда я учился в Хогвартсе, то тоже сталкивался с н-неприязнью от н-некоторых учеников. Мой отец тоже не был волшебником, и мать не рассказывала ему и мне про м-магический мир до самого последнего м-момента. Дадли прищурился. Он никогда не считал Квиррелла полностью нормальным и тем более уважаемым магом. С другой стороны, он был профессором в самой лучшей школе волшебства. Стоило ли считать это показателем достойности?.. Дадли казалось, что бизнес и политика – это куда более подходящие стези для того, кто желает прославить свое имя в веках. В крайнем случае, он, как равенклоец, мог попробовать сделать карьеру на научном поприще. Чем больше времени Дадли проводил без столь милых его сердцу телевизора и приставки, тем больше размышлял о том, как воссоздать их в мире магии и волшебства. Наверняка это было возможно – слушали же волшебники радио, в конце концов! А слава создателя первого магтелевизора весьма пригодилась бы Дадли во взрослой жизни. – Я знаю, о чем вы сейчас думаете, мистер Дурсли, – хитро прищурился Квиринус. – Разве можно назвать б-бедного з-заикающегося п-профессора Квиррелла уважаемым человеком? Все смеются над ним и его д-дурацким т-тюрбаном! А маггловедение – самый т-тупой п-предмет в школе, на котором рассказывают чепуху! У Дадли покраснели уши. Да, в общем, примерно так он и считал. – Скажите, мистер Дурсли, – вдруг, совершенно без заикания, вкрадчиво поинтересовался у него профессор Квиррелл, – если бы вам в будущем довелось работать секретным агентом или разведчиком, какую бы стратегию вы избрали, чтобы никто не посчитал вас подозрительным типом? – Ну-у... – Дадли почесал затылок. Он не был дураком и прекрасно понимал, что одеваются в черное и ходят на цыпочках шпионы исключительно в мультиках для детей. – Я бы, наверное, постарался вести себя как все. Чтобы не выделяться. Ну, там, и побезобиднее выглядеть. Как заучка и слабак. Чтобы никто не понял, что я могу всех одной левой положить на лопатки. Тут Дадли осенило, и он расширившимися глазами уставился на профессора Квиррелла. – Это вы про себя намекаете, да?! – восхитился он. – Вы секретный агент? А чей? Германии или, может быть, Франции? А почему вы мне раскрыли свою легенду? – Спокойнее, мистер Дурсли, – добродушно посмеиваясь, сказал Квиринус. – Я, конечно, в некотором роде разведчик, но вовсе не иностранный. Я представляю некую организацию, члены которой работают внутри Великобритании. Единственное, чего мы хотим – это величия магического мира, его прогресса и процветания. А не ущемления тех, кого действительно интересует волшебство, в пользу тех, кто запрещает даже самую полезную магию, называя ее темной и злой потому, что сам к ней не способен. К счастью, сейчас Министерство легло на курс, сходный с базовыми идеями нашей организации, однако до идеала еще далеко. Но я верю, что такие мечтатели, как ты, Дадли, желающие истинного процветания в магическом мире, помогут воплотить столь желаемое нашим лидером будущее в реальность. Дадли, чуть приоткрыв рот, восторженно слушал словоизлияния Квиррелла. – Погодите, – вдруг нахмурился он, – почему такие, как я? Я магглорожденный, вообще-то, и еще не во всем тут разбираюсь. Мне понадобится время все изучить. А вас куда проще поймет тот, кто вырос среди волшебников. – Безусловно, – кивнул Квиррелл. – Не буду врать, многие родители чистокровных учеников этой школы являются членами нашей организации. Но опять же: на кого подумают в первую очередь, как не на детей этих магов? Мне же следует действовать в секрете. И сейчас, обнаружив, каким ты видишь себя в зеркале Еиналеж, Дадли, я задумался о том, чтобы предложить тебе уникальную возможность вступить в будущем в ряды сторонников величия магического мира. Если ты согласишься, я расскажу тебе о сути своего задания и о том, какая помощь мне потребуется от тебя. – Ну, я заинтересован, – подумав, ответил Дадли. – Но папа всегда говорит, что, заключая сделку, надо читать мелкий шрифт в конце договора. Расскажите-ка подробнее о вашей организации! – Полагаю, кое-что ты о ней уже слышал, – доверительно улыбнулся Квиринус, – и даже догадываешься, о чем я сейчас поведу речь. Мы называем себя Пожирателями Смерти...* * *
В те же рождественские праздники к зеркалу Еиналеж вышел Дин. В некотором роде оно звало мальчика, смутным образом врываясь в его сны каждую ночь. Иногда в комнате с зеркалом Томаса приветствовал иерофант, приходящий проверять понимание мальчиком «Некрономикона», который тот начал читать сразу по прибытии в Хогвартс. Иногда Дин вместе с зеркалом переносился в полузабытый монастырь на плато Лэнг, где странный жрец, с головой закутанный в желтые шелковые одеяния, шептал мальчику на ухо легенды о деяниях Древних Богов. После таких снов Дин подчас находил в своей шевелюре первые седые волоски. Обычно он перекрашивал их волшебной палочкой перед завтраком. Когда же во сне Дину являлся Ньярлатотеп, тот всегда был сравнительно немногословен, говорил четко и по существу. Говорил, что Дин должен отыскать подходящую жертву. Что Дин должен сорвать вторую Печать и открыть проход в мир Древних Богов. Что за Дином по пятам следуют те, кто желает его остановить. И что Дину необходимо найти для Ордена Древних как можно больше послушников в Хогвартсе – прежде, чем раскроют его самого. Когда Дин спрашивал Ньярлатотепа, как заставить чистокровных волшебников слушать магглорожденного, Ползучий Хаос всегда указывал на зеркало. Он постоянно указывал на зеркало. Ответ крылся где-то внутри него. Зеркало Еиналеж Дин Томас отыскал буквально в канун Нового года. Он натолкнулся на него, проследив за Дадли Дурсли, одним из тех редких магглорожденных, чья жизнь никогда не соприкасалась с деятельностью Ордена Древних. Томас подумывал посвятить Дадли в кое-какие секреты, а в результате наткнулся на то, что давно искал. В зеркале мальчик увидел чудовище. У него было три головы, три пары внимательных злобных глаз, три нервно нюхающих воздух черных носа, три открытых слюнявых пасти с клыками, длиннее предплечья Дина. Чудовище было охранником, но не это заинтересовало в нем Томаса. У монстра с тремя головами должно было быть три души на одно тело. Три дара Древним Богам за раз. Подходящая жертва. Дин понятия не имел, где отыскать этого зверя. Но кое-какие подозрения у него, конечно, были. Под хищным взглядом мальчика, гигантский трехголовый пес в зеркале заскулил и, поджав хвост, попытался уползти в угол видимого в отражении помещения. Что-то привлекло внимание Дина, какой-то отблеск в ворохе соломенной подстилки пса. Не особо задумываясь над своими действиями, Томас запустил руку по локоть прямо в зеркало, и по его стеклу поползли круги, какие возникают, если бросить в озеро гальку. Тщательно пошарив внутри зеркала, Дин извлек оттуда черный камень, испещренный красными прожилками. Размером в четыре дюйма, со множеством неровных граней, этот кристалл светился в руке мальчика неземным сиянием фиолетовых и синих оттенков. Когда Дин разжал кулак, камень завис в воздухе над его ладонью, пульсируя, словно человеческое сердце. Его сияющие грани притягивали взор мальчика, точно магнит. – Сверкающий трапецоэдр, – в благоговейном восторге пробормотал Томас, стараясь даже не дышать на переливающиеся грани. Кто, когда, а, главное, зачем поместил его в зеркало Еиналеж? Пытался ли он скрыть камень от врагов или наоборот, спрятать от тех, кто бесконечно желал обладать этим сокровищем?.. Дин не знал. Но теперь, когда один из величайших артефактов Древних был в его руках, адепт Ордена Древних наконец понимал, как сможет убедить в правильности своей веры настоящих чистокровных волшебников.* * *
Гарри Поттеру и в голову не приходило искать какое-то там зеркало Еиналеж. Просто перед самым концом рождественских каникул Невилл Лонгботтом в том же кабинете назначил встречу своим потенциальным союзникам. Трио из популярного Поттера, сильного Уизли и умной Падмы Патил представлялось хитрому слизеринцу наиболее подходящей разносторонне развитой группой для помощи в реализации его планов. Для создания более доверительной атмосферы со стороны гриффиндорцев Невилл захватил с собой на встречу Грейнджер, подозревая, что присутствие магглорожденной в его компании благотворно скажется на оценке его личностных убеждений. К тому же Грейнджер всегда соглашалась с предложениями Невилла, не желая терять его поддержки на Слизерине, следовательно, могла придать весомости его аргументам. Конечно, в глубине души, Невилл просто желал дружбы с единомышленниками, перед которыми ему не надо было корчить из себя политически активного представителя чистокровной молодежи. Эта роль уже сидела у Невилла в печенках, но ему приходилось старательно изображать перед сокурсниками нечто подобное – для обеспечения безопасности себе и Грейнджер. И Лонгботтом даже не задумывался о том, что входить в придуманный им образ классического самодовольного слизеринца у него получалось все легче и легче. Когда Невилл все-таки обнаружил способность зеркала Еиналеж отражать в себе чаяния смотрящих в него, помимо своих живых и здоровых родителей мальчик невольно отметил кое-что еще. Взгляды Фрэнка и Алисы Лонгботтом, направленные на своего сына. Полные искренней гордости за этого молодого человека, буквально с нуля достигшего необозримых высот в волшебстве и по праву привечаемого в любом обществе. В глубине души Невилл все еще желал величия. Гарри Поттер признался, что тоже видит в зеркале своих родителей. Правда, он умолчал, что стояли его родители на кладбище, рядом с заросшей сорной травой могилой, на надгробной плите которой можно было с трудом разобрать надпись «Волдеморт». И да, его родители так гордились собственным сыном! И Сириус гордился. И даже Тонкс. А вот мадам Лестрейндж в зеркале Еиналеж не было. Гермионе Грейнджер примерещился в зеркале Ньярлатотеп. Она с трудом сдержала нервную дрожь, чтобы не выдать себя прочей компании. О своем видении девочка предпочла промолчать, видя, что и Уизли с Патил не спешат рассказывать всем о своих тайных желаниях. – Так что за дело ты хотел обсудить, Лонгботтом? – переглянувшись со своими друзьями, спросил Гарри. – И почему ты хочешь, чтобы мы держали все в секрете? – Потому что в Хогвартсе много лишних ушей, Поттер, – Невилл помрачнел. – Знаешь, когда я ехал сюда учиться, то даже не думал, что встречу среди преподавателей ту тварь, которая практически убила моих родителей. – Что ты тогда делаешь на Слизерине?! – возмутился Рон. – Если ты действительно за нас, как ты очутился на факультете темных магов? – Это я виновата, – поспешила вставить Гермиона требуемую от нее реплику. – Если бы не Невилл, я не знаю, что бы со мной было. О чем только думала Распределяющая шляпа, когда засунула меня на этот проклятый факультет?! Падма сочувственно положила руку девочке на плечо. – Тебе просто надо было проситься к нам, – сказала она. – У нас все уважают магглорожденных и считают, что они ничем не отличаются от чистокровных волшебников. Гермиона прикусила кончик языка, чтобы не обозвать Патил непроходимой дурой. Она-то прекрасно знала, чем отличаются от прочих магглорожденные волшебники – тем более на Гриффиндоре, где Дин Томас уверенно занимал лидирующие позиции среди равных. – К тому же, – весомо добавил Невилл, – я считаю, что для избавления от пособников Того-Кого-Нельзя-Называть все средства хороши. Даже если для этого мне придется выучить всю темную магию на свете. Падма непонимающе посмотрела на него. – Так ли это важно? – сказала она своим мягким голосом. – Особенно сейчас, когда у магического мира возникли куда более страшные проблемы? Неужели ты плохо слушал профессора Боуда, Лонгботтом? Мне кажется, перед лицом всеобщей опасности личную вендетту стоит временно приостановить. – Дело не в мести! – Невилл раздраженно повысил голос. – Ну, не только в мести. Проблема в Том-Кого-Нельзя-Называть. У нас на Слизерине никто не сомневается, что он не мертв в полном смысле этого слова. Даже Дамблдор как-то говорил моей ба, что Тот-Кого-Нельзя-Называть пропал, но отнюдь не умер. А теперь эти идиоты из Министерства освободили Лестрейндж! Готов поклясться, она сделает все, чтобы вернуть своего господина. – И как у нее это выйдет? – недоверчиво хмыкнул Гарри, скрещивая руки на груди. – Сириус рассказывал мне, что их заставили дать Непреложный Обет, чтобы они не пробовали ничего такого. – А ты готов на слово верить человеку, которого видишь первый раз в жизни? – парировала Гермиона. – Мало ли, что профессор Блэк рассказывал. Может, он так говорит, чтобы подружиться. А на самом деле они давно нашли какие-нибудь лазейки в своем Обете. Ну, например, они могут попросить вернуть Темного Лорда у кого-нибудь еще. – У Снейпа! – догадливо стукнул кулаком по ладони Уизли. – Точно вам говорю, Снейп наверняка заодно с ними! Он же сам темный маг, чего ему отказываться-то? – Да вы что! – возмутился Гарри. – Сириус сам против Того-Кого-Нельзя-Называть! Он же его лучшего друга убил! Моего папу, заметьте! – Блэк и сам может быть не в курсе замыслов Лестрейндж, – предложил компромисс Невилл. – Или та его вообще под Империо держит. Ба рассказывала, во времена войны нельзя было понять, кто под Империо, а кто – нет. Заклятие такое, что сам Мерлин не разберет. Особенно, если его сильный темный маг накладывал. Гарри погрустнел, признавая аргументацию Лонгботтома. Он конечно сомневался, что директор школы не проверяет своих сотрудников на Империо перед приемом на работу, но вот в том, что Беллатрикс смогла бы запудрить Сириусу мозги, мальчик даже не сомневался. Крестный вообще показался Поттеру весьма доверчивым и легкомысленным человеком. В противном случае они с отцом ни за что бы не доверились предателю Петтигрю. – Но почему вы думаете, что Лестрейндж будет заниматься возвращением Того-Кого-Нельзя-Называть именно сейчас, да еще в Хогвартсе? – спросила Падма. – Не проще ли ей подождать, когда уляжется шумиха с ее освобождением, помочь Министерству расправиться с культистами, заслужить почет и уважение, уйти на покой и уже там, подальше от чужих глаз, заняться своими делами? Тем более, мне кажется, мадам Лестрейндж сейчас будет куда важнее вытащить из Азкабана своих мужа и деверя, чем воскрешать какого-то там Лорда. Семья и род у чистокровных магов всегда стоят на первом месте. – Я попыталась рассуждать, как профессор Лестрейндж, – вступила в разговор Гермиона. – Конечно, я никогда с ней не разговаривала, но могу попробовать логически предположить ее действия. Если она согласна с тем, что возвращение Древних Богов в наш мир – это самое ужасное, что может произойти, то Лестрейндж, несомненно, будет думать как Невилл: все средства хороши, чтобы их остановить. Ее муж из Азкабана точно никуда не денется, а вот мир, в который он должен вернуться, может и не устоять. И для борьбы с Древними Богами понадобятся все сильные маги, какие только есть на свете. А самым сильным магом профессор Лестрейндж, безусловно, считает Темного Лорда. Именно поэтому первое, чем она займется – его возрождением. – Аргумент, – признала Падма. – Но в таком случае зачем нам ей мешать? Надеюсь, никто из присутствующих не посчитает меня сторонницей Того-Кого-Нельзя-Называть, но мне так кажется: пусть он воскресает, побеждает Древних Богов, а уж потом мы его, ослабленного битвой, и вернем туда, откуда не возвращаются. Чем не план? К тому же мы сами, пока Темный Лорд будет сражаться, успеем подрасти и узнать много новых заклинаний. А значит, сможет ему противостоять более-менее на равных. – Вот сразу видно, что ты гриффиндорка, Падма, – фыркнул Невилл. – Подумай сама: если Темный Лорд победит Древних Богов, его же все прославлять начнут! Как героя! А того, кто рискнет на него руку поднять, самого в Азкабан засадят! И на пике популярности Лорд с легкостью начнет продвигать всю свою политику: и про уничтожение магглов, и про приравнивание магглорожденных к домовым эльфам... да все его изречения за истину в последней инстанции примут! Он победит, а мы уже ничего не сможем с этим поделать. – Ты прав, Лонгботтом, – Рон почесал в затылке, так и эдак обдумывая услышанное. – Если Тот-Кого-Нельзя-Называть появится среди живых даже в роли пешки, которую министерские двинут против Древних, в случае победы он станет тем ферзем, которого простым фигурам не победить. С другой стороны, если мы сейчас помешаем Лестрейндж, то окажемся без ферзя и облегчим культистам их задачу. Оно нам надо?.. – Рон! – Гарри возмущенно посмотрел на друга. – Ты что, готов жить в мире, в котором правит Волдеморт?! Мальчика передернуло. – Конечно нет, Гарри! – возмутился он. – Совсем с ума спятил?! Ни один Уизли никогда не присоединится к Тому-Кого-Нельзя-Называть и его приспешникам! Просто, ну... не нравится мне что-то. А если мы без всех этих темных магов реально проиграем Древним Богам? Тогда что? И потом, Тот-Кого-Нельзя-Называть может запросто не дожить до победы. – Уизли, ты что, думаешь в нашем мире кроме Темного Лорда других могущественных волшебников нет? – нахмурилась Грейнджер. – А как же Абэ-но Сэймэй, японский представитель Международной конфедерации магов? Или госпожа Сиван-му из Китая, владеющая волшебными персиковыми садами? А Эзрули Дантор, афроамериканская темная ведьма? Или Тямаа-Тюрон, верховный шаман Севера? – Все, все, Грейнджер, мы тебе верим! – с улыбкой замахала на нее руками Падма. – Не надо все имена из «Великих волшебников XX века» перечислять, мы уже поняли, что ты читала эту книгу. – Я просто вот что имею в виду, – сказала Гермиона, – в нашем мире на самом деле полно сильных магов, которые могут противостоять Древним Богам. Вовсе не обязательно присоединять к ним того, кто после победы превратит жизнь британских магглорожденных волшебников в ад. И пусть некоторые наши знакомые считают иначе, наш долг – помешать Беллатрикс Лестрейндж и ее союзникам возродить Того-Кого-Нельзя-Называть. – И как же мы это сделаем? – нахмурился Гарри. – Что-то я сомневаюсь, что она решит рассказать нам о своих планах. – Мы и так уже знаем ее планы, – усмехнулся Невилл, довольный, что ему в кои-то веки известно больше других. – Беллатрикс Лестрейндж хочет похитить философский камень из Запретного коридора! – Откуда ты знаешь, что там философский камень?! – изумленно вытаращился на него Рон. – Хагрид, – с должным образом выдержанной паузой произнес Лонгботтом, наслаждаясь всеобщим потрясением его детективными талантами. – Кто бы еще, вы думаете, мог засунуть в Запретный коридор гигантского трехголового пса? Невилл благоразумно не стал рассказывать гриффиндорцам, как шантажировал Хагрида, угрожая рассказать другим слизеринцам про яйцо дракона, подаренное пьяному лесничему анонимом в «Кабаньей голове». Тогда ему повезло, что Грейнджер засекла Хагрида в библиотеке с книгами о разведении драконов, а там уже Лонгботтом сложил два и два. Ну, а сбор сведений, пригодных для шантажа всегда считался исконно слизеринским талантом.