* * *
Урок по истории магии, прошедший у Слизерина, Равенкло и Мискатоника в одну из февральских пятниц, примерно за неделю до второго испытания Тремудрого Турнира, вызвал особо пристальное внимание учеников. И Невилл, и Гермиона уловили подсказки, которые давала на своем занятии профессор Мануэлито-Керквлиет, и теперь надеялись, что и госпожа Марш упомянет что-нибудь особенное. До сих пор единственное, на что могли ориентироваться участники Турнира, так это на слова судейской коллегии, переданные подросткам в начале месяца: во втором испытании все будет зависеть от того, насколько хорошее впечатление они сумеют произвести. Разумеется, вариантов, что это могло значить, было неизмеримое множество. И только судьи знали наверняка, что именно на самом деле запланировано во втором этапе Турнира. Катаржина Марш вступила в аудиторию со звонком, и школьники поспешили подняться со своих мест в приветствии: директор Мискатоникского университета магии уже показала себя крайне строгим и требовательным преподавателем. Кивком позволив детям сесть, госпожа Марш проследовала к своему месту. – Думаю, с сегодняшнего дня мы закончим тему вампирских голодных бунтов, – помедлив, сказала она, усаживаясь в учительское кресло, – и перейдем к другой, не менее интересной вехе в истории магии. А именно: к истории приручения магами волшебных неразумных созданий. Она начинается с того самого момента, когда Древние преобразили маггловских животных и диких магических существ в нечто куда более опасное для волшебников, нежели простые хищники, но, при этом, гораздо более ценное. То, что маги получили от волшебных зверей, сильно повлияло и на науку, и на производство, и на жизнедеятельность в целом. Кто может предложить примеры? – она оглядела класс. – Демигусы, из шерсти которых мы делаем мантии-невидимки! – тут же подняла руку Пэнси Паркинсон. – Не существенно, – отмахнулась Катаржина, – маги вполне могли обойтись и без волшебных мантий. Я хочу от вас примеров того, что действительно изменило нашу науку, продвинув ее далеко вперед и, одновременно, отделив от маггловской. Почему, по-вашему, волшебники игнорируют многие маггловские дисциплины, что так возмущает некоторых магглокровок? Что мы знаем такого, недоступного простым магглам, никогда не видевшим волшебных зверей?.. – Может, зельеварение? – робко спросила Мэнди Броклхерст. – Моя мама не была волшебницей. Как-то раз она попыталась сравнить зельеварение с маггловской... химией, кажется. И обратила внимание на один феномен. Реакции, происходящие с ингредиентами, полученными от волшебных животных, протекают, игнорируя правила этой маггловской науки. – Совершенно верно, – одобрительно кивнула Катаржина, – два балла Равенкло. Действительно, никакая химия не может предсказать последствия смешения магических компонентов. Для тех, кто не посещает маггловедение: химия – это наука о всяких веществах и о том, как они влияют друг на друга. Магглы составили целые таблицы, в которых подробно расписано, что будет, если соединить между собой те или иные элементы. Но даже если мы дадим магглам несколько унций крыльев фей, или крови саламандры, или порошка из когтей дракона – и позволим им тщательно проанализировать эти вещи – даже тогда, изучив вещества от и до, магглы не смогут понять, отчего смешение этих ингредиентов с обычной водой и травами дает столь удивительные эффекты, которые позволяют нам сращивать переломы за сутки или мгновенно излечивать простуду. Кто может ответить, в чем тут дело? – Я думаю, – начала отвечать Гермиона, подняв руку, – что магглы в своих науках не учитывают влияние магии на вещества. Магия – это не элемент, а энергия. Эту энергию пока не могут уловить никакие маггловские приборы, поскольку она имеет не естественную, а сверхъестественную природу. Точнее, дело в том, что магия родом не из этого мира. И потому способна переписывать любые его законы. – Два балла Слизерину, – профессор Марш дернула уголком губ, изображая улыбку. – Да, такова официальная версия, описанная в учебниках, одобренных в настоящий момент Министерством магии. Но, на самом деле, даже мы, маги, не имеем никакого понятия, является ли волшебство энергией – или же это нечто совсем иное, невыразимое человеческим языком. Вот вам забавный факт: волшебники умеют определять наличие магии в том или ином предмете, однако никто не может внятно объяснить, что именно он видит перед собой. Как бы магглы ни пытались структурировать мироздание, магия не вписывается ни в одну из структур, нарушая любые маггловские законы. И только те из жителей этого мира, кто был наделен магией при рождении, могут как-либо взаимодействовать с ней, направляя эту силу в свою пользу. – Но неужели никто не пытался определить, что есть магия на самом деле?! – нетерпеливо спросила Гермиона. – Есть же Отдел тайн, в конце концов!.. Если бы маги смогли понять, что представляет собой волшебство... – Полагаю, ответ на этот вопрос доступен примерно в той же степени, как и знание о том, зачем в принципе было создано мироздание и что в точности ожидает нас всех после смерти, – пожала плечами Катаржина. – Можно сойти с ума, ища ответы – или сойти с ума, если они действительно будут найдены. Нас, магов, чем-то наделили существа, родом из-за пределов этого мира. Конец истории. Нет, я верю: кто-нибудь наверняка пытался разгадать эту загадку! Проблема в том, что я также верю: именно поиски этих ответов и привели в наш мир – в очередной раз! – Древних Богов. И Мерлин знает, сколько их последователей окончательно свихнулось или утратило человеческое обличье, получив от них столь долгожданный ответ! В избытке чувств профессор Марш стукнула по столу кулаком здоровой руки. Казалось, у нее были какие-то личные счеты к культистам. Однако никто из присутствующих на уроке учеников благоразумно не стал интересоваться подробностями. На пару минут аудитория погрузилась в тишину, прерываемую тихим шушуканьем на задних партах. – Полагаю, определение будет звучать так, – наконец, произнесла Катаржина, – магия – это сила, способная нарушать любые законы Вселенной. И нарушение этих законов, их искажение – это сама суть магии. Именно поэтому магов не интересуют маггловские науки – они не работают в сочетании с волшебством. Если есть какое-либо известное магглам правило, лежащее, как им кажется, в основе существования мироздания – следовательно, есть волшебство, способное это правило нарушить. В этом и заключается преимущество магии над всеми известными маггловскими науками. Если мы не знаем, как решить магией какую-либо проблему – это не значит, что магия бессильна. Просто мы еще не понимаем, каким способом в этом случае ее следует применить. Изучение волшебных созданий, в многообразии населивших Землю после пришествия на нее Древних Богов, помогает магам отыскивать все новые и новые тайны и правила волшебства. В течение следующего полугодия мы с вами пройдем историю приручения и изучения некоторых из них: наиболее значительно изменивших наше понимание магии. – Не могли бы вы перечислить нам этих существ, профессор? – оживился Невилл, подготавливая перо и пергамент. – Кое-кто из нас мог бы поискать дополнительную литературу, чтобы подробнее изучить эту интересную тему! Госпожа Марш скупо улыбнулась Лонгботтому. – Хотя обычно я даю материал о волшебных созданиях не раньше пятого курса, – сказала она, – в вашем случае, полагаю, будет не лишним прочесть несколько научных статей – для общего образования, разумеется. В конце концов, именно на четвертом курсе Хогвартса обучаются сильнейшие его представители – как считает Кубок Огня. Что ж, извольте: мы будем проходить единорогов, грифонов, фениксов, акромантулов, флобберчервей, драконов, мурколомлей, дромарогов и, если успеем, сфинксов и сналлигастеров. На примере этих существ мы рассмотрим, как именно они повлияли на жизнь волшебников; каким образом маги пытались их приручить, невзирая на агрессивную природу большинства этих созданий; изучим пользу и вред, которые приносят нашему миру эти звери. Тем же, кого заинтересуют подробности разведения этих животных, я рекомендую обратиться с преподавателю ухода за магическими созданиями. На моих уроках мы будем изучать только исторические и научные факты – о природе взаимоотношений между магами и иными тварями этого мира. Гермиона, равно как и Невилл, тщательно записывали перечень волшебных созданий. При этом оба ученика Слизерина подозревали, что на втором испытании Турнира они повстречают отнюдь не флобберчервей.* * *
В полуденный час 24-го февраля переполненный волшебный стадион громкими аплодисментами приветствовал начало второго испытания Тремудрого Турнира. Арена, на которой вскоре должны были появиться участники соревнования, не претерпела никаких видимых изменений, сохранив образ уголка дикой природы. Изменился купол, огораживающий ее от зрительских мест: из перевернутой чаши он превратился в вертикальный цилиндр, поднимающийся куда выше трибун. Обнаружить сей факт зрители могли только потому, что перед началом шоу маги, отвечающие за безопасность Турнира, проверяли непроницаемость волшебного купола, запуская в него изнутри различные заклинания. При этом купол мерцал в воздухе, и становились заметны его очертания. Очевидно, для прохождения второго этапа соревнования участникам могло понадобиться больше воздушного пространства. – И вот мы снова здесь, леди и джентльмены, маги и волшебницы! – воодушевленно проговорил Тед Тонкс, бессменный комментатор шоу. – Добро пожаловать на второе испытание Тремудрого Турнира! Три месяца вы ждали этого дня – и вот он, наконец, наступил! Поприветствуем многоуважаемых судей, возложивших на себя ответственность мудро и справедливо оценивать претендентов на звание чемпиона! Браво! Переждав новую волну аплодисментов, Тонкс продолжил: – Напоминаю уважаемым зрителям, а так же слушателям колдорадио, что Тремудрый Турнир, проводимый в этом году, является символом примирения друг с другом магов из разных стран и государств, и демонстрацией того, насколько хорошо эти маги умеют защищать себя от всевозможных угроз. Итак, второе испытание Тремудрого Турнира покажет, способны ли его участники находить общий язык с существами, опасность которых неоспорима для любого разумного волшебника. Нам с вами уже известно, насколько хорошо эти студенты умеют защищать себя! Но смогут ли они свести предстоящий риск до минимума?.. Скоро узнаем! Итак, поприветствуем особых гостей Тремудрого Турнира. На наш стадион, прямиком из таинственной Румынии, прибыли... драконологи! Двадцать рослых волшебников, одетых в одинаковые мантии ярко-желтого цвета, аппарировали на арену и растянулись цепочкой изнутри защитного купола. – Да-да, прямиком из Румынского драконьего заповедника! – подтвердил Тонкс под восторженный рев толпы. – Как вы уже догадались, леди и джентльмены, именно с питомцами этих смелых людей и придется иметь во втором испытании! Каждому будущему чемпиону предстоит встреча со своим собственным драконом! Вид дракона, с которым придется столкнуться, накануне выбирался жеребьевкой. Но цель соревнования – не только выжить во время встречи! К шее каждого дракона, которого вы увидите, будет привязан тубус, содержащий карту подробного маршрута, которую участники смогут использовать при прохождении третьего и последнего испытания Турнира! Без этой карты третий этап придется проходить вслепую! Это не шутка, леди и джентльмены! Никаких подсказок от судейской коллегии! Только один-единственный шанс! Взять! Карту! С дракона! Последние слова Тонкс буквально прокричал, проникшись моментом всеобщего восторга перед грядущим столкновением. Зрители буквально бесновались от предвкушения: еще первое испытание Турнира позволило им понять, что скучно здесь не будет. Букмекеры сбились с ног, принимая ставки: на породу драконов; на то, кто из подростков какое место займет; какие травмы ожидают участников; останутся ли все из них в живых. Тут и там бегали разносчики уличной еды и сувениров, предлагая посетителям стадиона леденцовые конфеты в форме драконов, воздушные шарики в форме драконов, мантии с вышитыми драконами на спине, а также рычащие по-драконьи волшебные шляпы. Шоу готовилось продолжаться. – И помните, дорогие зрители и слушатели колдорадио! – добавил Тонкс. – Тремудрый Турнир посвящен миру, а не войне, и потому убивать или же как-либо вредить драконам участники не имеют права! За нарушением этого правила последует немедленная дисквалификация! Разумеется, каждый участник может в любой момент покинуть арену, использовав персональный портключ: в этом случае им позволят продолжить Турнир, однако беглец не получит ни единого балла! А они весьма пригодятся в последнем туре, да-да! Но не бойтесь, друзья мои: если участники чрезмерно разозлят своих драконов, наши уважаемые драконологи тут же окажут квалифицированную помощь пострадавшим и усмирят своих питомцев! А теперь: встречайте! Первый участник: несравненный Фредерик ДеГрафф, знаток народной гаитянской магии! И его противник – гебридский черный дракон! Первым на арену с помощью грузового портключа переместили дракона. Это был самец тридцати футов в длину, от кончика носа до кончика хвоста. Если бы он вдруг вздумал запрыгнуть на стену высотного здания, то прямо с земли дотянулся бы аккурат до третьего этажа. Его чешуя была антрацитово-черной, не отражающей блеск яркого полуденного солнца. Лишенные век глаза под тяжелыми надбровными дугам имели насыщенный фиолетовый цвет. Вдоль хребта дракона рос острозубый гребень, а хвост заканчивался шипом, напоминающим наконечник стрелы. Дракон встал на дыбы, замахал огромными крыльями, похожими на те, что имеют летучие мыши, и издал громогласный рев. Волшебному зверю явно не понравился способ транспортировки. В этот момент на арене появился ДеГрафф. Семикурсник явно был готов к встрече с драконом: первыми заклинаниями, которые он применил, были противоожоговые, а так же чары отвлечения внимания. Лишиться жизни во втором испытании Фредерик явно не планировал. Мискатоникский волшебник снова нес с собой тару; и когда он скинул с нее покрывало, зрители смогли увидеть небольшой аквариум, в котором лениво шевелил плавниками бородавчатый иглобрюх. Применив Мобиликорпус к рыбе, ДеГрафф извлек ее из воды и умертвил, отрезав голову острым ножом, вытащенным из мешочка с незримым расширением пространства. Оттуда же появился маленький, на пол-литра, оловянный котел, который Фредерик наполнил водой и поместил над наколдованным пламенем. Так же ДеГрафф достал из мешочка некие травы и порошки, опуская их в котел только в одному ему известном порядке. Последней в котел полетела свежая печень иглобрюха, извлеченная из рыбины на глазах у зрителей. Зелье закипело, и ДеГрафф принялся интенсивно размешивать его взмахами своей волшебной палочки. Дракон меж тем, перестав замечать участника Турнира, поточил когти об одно из растущих на арене деревьев, при этом выворотив его с корнем, и несколько раз взрыкнул, возбужденно принюхиваясь и косясь на неподвижно замерших по периметру драконологов. Но, видно, признав их запах, подуспокоился и улегся на землю, обернув туловище хвостом. Его стреловидный кончик непрерывно подергивался, точно у встревоженной кошки. Гебридский черный явно чуял присутствие на арене кого-то постороннего, но не понимал, в каком направлении затаилась его цель. Дракон выжидал. – Похоже, первый участник решил сделать ставку на то, что дракон успокоится сам! – со смехом прокомментировал Тонкс ситуацию. – А когда он заснет, наш будущий чемпион подкрадется к животному и, видимо, похитит тубус. Что ж, не такая уж и плохая тактика, леди и джентльмены! Однако помните: гебридский черный дракон крайне агрессивен и редко когда прощает своих обидчиков! Сдается мне, он не из тех питомцев, которые запросто подпускают чужих к себе! В это время ДеГрафф закончил зелье. Сняв его с огня и остудив, Фредерик перелил варево в жестяной пульверизатор – таким обычно опрыскивают некоторые виды растений. Приглушив магией шаги, ДеГрафф направился к дракону. Дезиллюминационные чары он то ли не умел, то ли не стал накладывать, понадеявшись на чары отвлечения внимания. Зря. Зубы дракона клацнули настолько близко от лица подростка, что тот почувствовал горячее пряное дыхание чудовища, обдавшее его подобно ветерку. Чудом отпрыгнув в сторону в последний момент, ДеГрафф резво помчался в противоположный конец арены, петляя между деревьями. Дракон не стал его преследовать. Несколько раз взмахнув крыльями, он поднялся в воздух. – Сейчас дыхнет! – восторженно проговорил Тонкс, равно как и толпа, завороженный зрелищем. Дракон дыхнул. Длинная струя пламени, схожая консистенцией с напалмом, опалила подол мантии юноши. Фредерик на бегу сбросил ее с себя и откинул в сторону, оставшись в сорочке и брэ, демонстрируя приверженность моде чистокровных американских волшебников. Пара драконологов, оказавшихся ближе всего к месту действия, подскочила и потоками воды из волшебных палочек живо прекратила разгоревшийся было пожар. Вплотную к дракону они, впрочем, не подступали. Чуть было не подпалившись, ДеГрафф сменил тактику. Призвав Акцио выпотрошенную рыбью тушку, он чарами вырезал из нее кусок плоти и увеличил его заклинанием Энгоргио. Вылив на рыбу зелье из пульверизатора, Фредерик чарами Локомотор отлеветировал заколдованную пищу к дракону. Зрители затаили дыхание. Вообще, драконы отличались довольно привередливым вкусом, питаясь, в основном, крупным рогатым скотом, однако именно гебридский черный славился своей всеядностью – особенно, проголодавшись. В итоге, зверь клюнул на приманку. Щелкнули мощные челюсти – и рыбы не стало. Немного высунувшись из кустов, в которых он прятался от дракона, ДеГрафф направил на чудовище волшебную палочку и беззвучно забормотал сложносоставное заклинание. Дракон же, свернувшись после трапезы в полукольцо, лениво наблюдал за переступающими с ноги на ноги драконологами. Продолжительность второго испытания не оговаривалась заранее – так что Фредерик мог пытаться претворить свои чары в жизнь сколь угодно долго. Однако уже спустя пять минут поведение дракона изменилось. Он резко вскинул морду, будто услышав что-то неуловимое человеческим слухом; потом внезапно уронил голову на землю, словно не справившись с ее тяжестью. Не отводя от дракона палочку, ДеГрафф осторожно выбрался из кустов, и медленно направился к волшебному хищнику. Из ноздрей дракона вырвался клуб дыма. Потихоньку, шаг за шагом, Фредерик подходил к чудовищу. Вот он стоит в трех футах от дракона, в двух, в пяти шагах... Наконец, воспитанник Мискатоника положил на шею дракона свою свободную от палочки руку. Это был триумф. Зрители зааплодировали, хотя и знали, что со стороны арены их не слышно. Быстрым Секо перерезав веревку, на которой висел тубус, ДеГрафф, не сдержавшись, напоследок небрежным жестом похлопал дракона по шее – и воспользовался портключом. Оставшиеся на арене драконологи подступили к своему питомцу, что-то шумно обсуждая и периодически взмахивая палочками. Наконец, сработал грузовой портключ, и дракон отправился следом за участником испытания. – Что ж... – в наступившей тишине произнес Тед Тонкс. – Это было... довольно длительное выступление. Однако посмотрим, что скажут наши многоуважаемые судьи. Судьи выставили следующие оценки: пять – Катаржина, семь – Дамблдор, семь – Аламеда, восемь – Бэгмен, четыре – Крауч. В сумме – тридцать один балл. Зрители недовольно зашумели: они явно рассчитывали на более высокую оценку. Для поясняющего слова поднялся Дамблдор. – Фредерик ДеГрафф завершил свое выступление, – сказал он, – и мы сочли его достаточно приемлемым, чтобы позволить участнику от Мискатоникского университета магии перейти на следующий этап соревнования. Однако он допустил несколько ошибок, из-за которых мы снизили наши оценки. Пару баллов мы сняли за очевидное незнание семикурсником дезиллюминационных чар. Боюсь, после этого выступления седьмой курс получит от профессора Флитвика внеплановую контрольную работу, – Дамблдор подождал, когда зрители поддержат смехом его шутку, и продолжил: – Еще пару баллов мы отняли, когда Фредерик позволил дракону проявить агрессию по отношению к себе – именно такой ситуации он и не должен был допустить с самого начала. Но самой грубейшей ошибкой мистера ДеГраффа было использование на драконе темномагического зелья, применяемого, как мне сообщила одна из моих коллег, для зомбификации, или же, если вам незнаком этот термин, для создания прижизненных инфери. Разумеется, действие зелья отменимо, и формально дракон не пострадал. Однако разнообразные яды животного и растительного происхождения, входящие в состав зелья, далеко не полезны – даже без использования волшебства. Драконологам придется изрядно потратиться на лечение этого экземпляра гебридского черного. Хотя, я надеюсь, столь крупное существо отделается лишь слабостью и, возможно, судорогами. Большинство судей сочло, что Фредерик допустил эту оплошность по незнанию, а не по умыслу: насколько мне известно, зельеварение – не самая сильная его сторона. Однако незнание не освобождает от ответственности, и именно по этой причине баллы мистера ДеГраффа были значительно занижены. – Что ж, благодарим мистера Дамблдора за столь подробное объяснение, – взял слово Тонкс, – и вернемся к нашему соревнованию. На арену приглашается вторая участница: Калипсо Артино, красивейшая из полусирен! Как вы помните, первое испытание принесло этой шестикурснице наименьшее число баллов. Посмотрим, как она выступит сейчас! А вот и ее противник – опаловоглазый антипод! Появившийся на арене дракон был куда меньше первого: всего в двадцать футов длиной. Он смог бы дотянуться только до второго этажа здания, но никак не до третьего. При этом он казался более массивным, а его вытянутой формы чешуя имела восхитительный жемчужно-белый цвет. Его глаза переливались в солнечном цвете, подобно волшебным самоцветам. Казалось, дракон мог заворожить свою жертву, стоило той встретится взглядом с этим удивительным хищником. Изящно изогнув длинную шею, дракон поднял морду к небу и выпустил длинную струю пламени насыщенно-красного цвета. Казалось, это существо дышит воспламенившейся кровью. – Какой красавчик! – одобрительно произнес Тонкс. – Что ж, похоже мисс Артино повезло. В отличие от гебридских черных опаловоглазые антиподы сравнительно не агрессивны. Посмотрим, что покажет нам вторая участница испытания. Калипсо Артино не стала утруждать себя изобретением сложного решения проблемы. Достав из кармана арфу и увеличив ее до исходного размера, девушка присела на ближайший поросший мхом валун и принялась перебирать струны. Мелодия была довольно быстрая, перебор шел волнами, то накатывая, то затихая. Дракон наклонил голову набок, прислушиваясь. Зрители за трибунах приутихли, изредка шепотком обмениваясь мнениями об игре Артино. А потом Калипсо запела. По сути, это была песня без слов – просто модуляциями своего голоса девушка подражала подрагиванию струн арфы, то повышая, то понижая тон. Ее голос достигал высот колоратурного сопрано, вибрируя и преображаясь, точно пение птиц, точно еще один музыкальный инструмент, которым сирена управляла с хирургической точностью. Присутствующие на Турнире волшебники окончательно замолкли. Даже Тонкс остановил свои комментарии для слушателей колдорадио, полностью погрузившись в слух. Опаловоглазый антипод не сводил взгляда с полусирены. Постепенно мелодия становилась все медленнее и медленнее, голос утихал, сменившись с высоких нот до еле слышного шепота. Широко распахнув пасть, дракон зевнул и опустил голову на передние лапы. Драконологи сонно терли глаза. Самые умные из них давно наколдовали затычки в уши. И теперь пытались растолкать своих прикорнувших соседей. Калипсо выпустила арфу из рук, при этом не переставая поддерживать колыбельную своим голосом. Неспешным плавным шагом двинулась она к дракону, стараясь даже ступать в такт своей мелодии. Вот он приблизилась к чудовищу... скользнула рукой по его шее... и мягко, одним движением палочки разрезала сдерживающую тубус веревку. Миг – и портключ унес Артино в собой. Недовольный Крауч-старший на судейских трибунах расталкивал задремавшего Тонкса. – А?! Что?! Ох, простите меня, мои дорогие зрители и слушатели! – сокрушенным голосом извинился Тед. – Похоже, я немного увлекся это чудесной колыбельной. Воистину, теперь я понимаю, почему группа «Соната Артино» столь популярна в Америке! К слову говоря, в передаче «Музыкальная пауза», которую вы услышите этим вечером в эфире, мы обещаем поставить вам несколько хитов этой замечательной группы. И, клянусь Мерлином, вы узнаете, что музыка сирен умеет не только усыплять, но и будоражить, вдохновлять и даже, немножко, влюблять в себя! А теперь слово нашим уважаемым судьям! Оценки были следующими: девять – Катаржина, десять – Дамблдор, десять – Аламеда, десять – Бэгмен, восемь – Крауч. В сумме – сорок семь баллов. В этот раз поднялась и взяла слово госпожа Марш. – Превосходное выступление, – сказала она. – Дух Турнира полностью соблюден. Испытание пройдено сравнительно быстро; ни дракон, ни участница не пострадали. Мы с мистером Краучем немного снизили оценку: потому как мисс Артино использовала при прохождении испытания врожденный талант, а не волшебство, которому она научилась в школе. Однако прочие судьи не согласились с нашим решением, так как в условиях испытания не было указаний, какой именно магии следует отдавать предпочтение. Потому – высший балл. – Какой ошеломительный взлет! – прокомментировал Тонкс. – С последнего места – на первое! Участникам из Хогвартса придется постараться, чтобы обогнать мисс Артино! И это будет не так-то просто!.. А пока поприветствуем третьего участника соревнования – Невилла Лонгботтома, будущего знаменитого герболога и химеролога. А вот и его противник: скромный на вид, но преопаснейший из всех питомцев Румынского заповедника – перуанский змеезуб! Вспорхнувший в воздух дракон был не более десяти футов: длина его от головы до задних лап не превышала роста крупного человека. Последние три фута отводились на длинный гибкий хвост. Перуанский змеезуб был покрыт блестящей мелкой чешуей медного цвета, с черными удлиненными чешуйками на гребне. В его желтовато-зеленых холодных глазах был хорошо заметен вертикальный зрачок. Череп дракона украшали небольшие ро́жки. – Известный людоед, – отрекомендовал дракона Тонкс, – смертельно ядовитый к тому же. В отличие от других видов, пламенем он не дышит. Впрочем, с учетом его скорости, эта особенность нисколько не поможет мистеру Лонгботтому. Дракон штопором взмыл в воздух. Драконологи по периметру спешно творили защитные чары: никто не желал попасть под случайный укус. Как совершенно верно сказал Тонкс, перуанские змеезубы отдавали гастрономическое предпочтение именно людям. Появившийся на арене Невилл был бледен, но собран. Он и в этот раз принял решение воспользоваться помощью растения. Первым делом слизеринец окружил себя кольцевыми чарами Протего Анулус по примеру драконологов. Затем, бросив семена в почву и полив их ускоряющим рост зельем, Лонгботтом принялся заклинанием Калиго Импенетрабилис наводить на арене беспросветную мглу. Эти темные чары использовались гораздо реже обычного Фумоса, будучи куда более сложными в произношении и медлительными по своему действию – но и не развеивались со временем, в отличие от призывающего дым колдовства. Наколдованную Лонгботтомом тьму можно было отменить только сложным противопроклятием – и произносить его пришлось бы вдвое дольше, чем само заклинание. Зрители на трибунах недовольно заворчали: теперь они не могли видеть, что происходит на арене. Мгла лишила их возможности лицезреть грядущую расправу Невилла над драконом – или дракона над Невиллом. Однако мальчик не мог слышать возмущенные возгласы толпы – и потому не останавливался. Во тьме арена пребывала минут пятнадцать. Перуанский змеезуб поначалу недовольно реял над облаком темноты, раздосадованный, что его жертва скрылась из виду: на драконологов, известных ему своим умением давать отпор, этот хитроумный хищник нападать не хотел. Но все же, в итоге, когда заклинание поглотило бо́льшую часть пространства, дракон стремительно спикировал во мглу, явно ориентируясь на звук. Члены судейской коллегии, как и некоторые умелые маги на трибунах, уже догадались применить малоизвестные чары Окулус Ультрарубрум, позволяющие видеть сквозь наведенную тьму. Прочим же приходилось довольствоваться комментариями Тонкса, которому с колдовством помог сидящий поблизости Крауч. – Итак, дорогие зрители и слушатели колдорадио... хотя, в данном случае, хе-хе, только слушатели! Вы хотите знать, что делает мистер Лонгботтом? Извольте! Самый молодой участник Турнира решил справиться со своим противником самым простым способом – с помощью дьявольских силков! Напоминаю всем, что это растение изучают на первом курсе! Да, оно боится света, однако проклятие беспросветной мглы, которое использовал мистер Лонгботтом, успешно защищает дьявольские силки от солнечных лучей. Вы спросите меня: могут ли силки удержать дракона?.. Обычно я бы ответил: не в этой жизни! Однако перуанский змеезуб, напомню вам, размерами практически не превышает обычного человека! И сколько бы волшебен он ни был, силы у него соответствуют его размеру. Вот он влетает в сети, ориентируясь на запах слизеринца, который неподвижно застыл в зарослях силков, зная о способности этого уникального растения оплетать исключительно двигающиеся объекты... И – да! Да, дорогие слушатели! Дракон попался! Я вижу, как он отчаянно бьется в силках, а они стягивают его все сильнее! Но что будет делать мистер Лонгботтом?! Если он вовремя не освободит дракона, растение может задушить его – и тогда наш участник будет дисквалифицирован! Если же Лонгботтом освободит дракона слишком рано, тот может вырваться и покусать участника! Что же будет, что будет?!.. Невилл действовал очень быстро, словно репетировал подобную ситуацию не один раз, доводя ее до полнейшего автоматизма. Стоило дракону окончательно запутаться в растении, как слизеринец тут же разрезал веревку и призвал тубус себе в руки – с помощью соответствующих чар. В отличие от других участников соревнования четверокурсник пока не умел колдовать невербально – но ему этого и не требовалось. Последним заклинанием слизеринца стало еще одно темное проклятие – Грисео Путредо – столь же редкое, как и наведенная тьма. Чары серой гнили не подходили для использования на людях или животных: это волшебство предназначалось исключительно растениям. В Средние века деревенские ведьмы проклинали этим наговором посевы злоязыких соседок – впрочем, для дьявольских силков проклятие тоже годилось. Подобные чары было не сыскать в простом учебнике темной магии: похоже, к Турниру Лонгботтому помогал готовиться кто-то действительно разбирающийся в теме. Понимая, что отменять Калиго Импенетрабилис будет слишком долго и, к тому же, опасно, слизеринец пошел путем наименьшего сопротивления: уничтожил растение, спасая дракона, но не позволяя тому увидеть своего обидчика. Впрочем, перуанский змеезуб и не успел бы ничего предпринять. Невилл воспользовался портключом куда раньше, чем дьявольские силки пали под натиском проклятия. Драконологи, ругаясь, принялись снимать чары тьмы самостоятельно – в противном случае отыскать юркого дракона на арене было решительно невозможно. – А ловко он его! – смеясь, заключил Тонкс, отменяя чары рентгеновского зрения. – Жаль только, что Невилл заранее не сообщил нам, какое заклинание следует использовать, чтобы увидеть все его выступление целиком. Ну да не будем о грустном! Что скажут уважаемые судьи? Оценки судейской коллегии были таковы: девять – Катаржина, девять – Дамблдор, девять – Аламеда, шесть – Бэгмен, десять – Крауч. В сумме – сорок три балла. Это было на четыре балла меньше, чем у Артино – однако в сумме Лонгботтом обгонял девушку по баллам на целых десять очков. Слово неожиданно взял Бартемиус Крауч – впервые за весь Турнир. – Прочие судьи снизили по баллу за потенциальную опасность дьявольских силков, – сухо сказал он. – Мистер Бэгмен, полагаю, избрал причиной занижения оценки свою неспособность навести Окулус Ультрарубрум без помощи коллег. Однако лично я считаю, что в первый раз на этом Турнире действительно не к чему было придраться. То, что некоторые волшебники не знали, как видеть сквозь беспросветную тьму – исключительно проблема этих волшебников. Мистер Лонгботтом не был обязан красоваться. А что до угрозы дьявольских силков жизни и здоровью дракона... лично я здесь вижу исключительно холодный разум и здравый расчет. Мистер Лонгботтом до секунды просчитал время, которое понадобилось бы растению, чтобы повредить кости животного. И хладнокровно справился с испытанием в строго очерченный интервал времени. Ни сам он, ни дракон не пострадали. Мистер Лонгботтом сумел продемонстрировать, что в становлении истинного волшебника играют роль не только глубокие познания о волшебстве. Куда важнее знаний – умение ими пользоваться. Что и показал нам претендент от Хогвартса, использовав то, что учил на самом первом курсе. Браво! Зрители на трибунах вежливо похлопали речи Крауча – несмотря на то, что некоторые явно были не согласны с его мнением. Кровавое зрелище их привлекло бы куда больше лаконичного выступления Невилла. – И наконец, последняя участница второго испытания, – провозгласил Тонкс, подождав окончания аплодисментов, – Гермиона Грейнджер, прекрасная и пугающая! И ее противник – румынский длиннорог! Это оказался самый крупный из побывавших на арене драконов: сорок футов длиной. Этот хищник запросто дотянулся бы и до четвертого этажа здания. А морские браконьеры, присутствуй они сейчас на стадионе, могли бы заявить, что румынский длиннорог размерами аккурат с самку кашалота – и почти такой же массивный на вид. Крупная округлая чешуя чудовища была окрашена в насыщенный темно-зеленый цвет. Его голову украшали два длинных рога оттенка расплавленного золота. Тот же цвет имели когти на его лапах и гребень, идущий вдоль позвоночника. Румынский длиннорог довольно плохо летал, в отличие от иных драконов, более легких в кости и не таких массивных: однако, как говорится, при его весе это были не его проблемы. Попав на арену, дракон утробно зарычал, оглядывая обстановку маленькими ядовито-желтыми глазками. Задней лапой он взрыхлил землю – будто готовясь атаковать. И неприятель появился – как по заказу. На арену перенеслась Гермиона Грейнджер. Первое, что поняли зрители – в отличие от ДеГраффа Грейнджер прекрасно умела пользоваться дезиллюминационными чарами. Она исчезла из виду практически сразу же после своего появления. Мгновением позже пропали и звуки, которые слизеринка издавала при перемещении. Чего зрители не успели увидеть – так это панику на ее лице. Все заклинания против драконов, которые Гермиона нашла с тех пор, как профессор Марш мягко намекнула им с Невиллом на уроке, с чем предстоит столкнуться во время испытания, были или слишком жестокими, или слишком сложными для четверокурсницы. Гермиона была готова даже попробовать применить Империо – но на Тремудром Турнире, как уже упоминалось ранее, Непростительные запретили применять. Проблема была в том, что волшебство на драконов действовало просто отвратительно — а иногда и не действовало вовсе. Более всего подходили опосредованные чары – направленные не на самого дракона, а на окружающую среду. Но последствия именно таких чар и было сложнее всего предсказать. – Ты все еще можешь попробовать предложенный мной способ, – прошептал Дин. Гермиона с раздражением покосилась на своего незримого спутника. О, она могла. – Ты хочешь, чтобы я злоупотребила своими знаниями, – беззвучно прошипела слизеринка, веря, что Томас поймет ее и без произносимых вслух слов, – это будет иметь последствия, с которыми я не хочу разбираться. – Если ты видишь какое-нибудь иное решение – используй его, – равнодушным голосом произнес Дин. Гермиона только вздохнула. Она и сама понимала, что на придумывание другого варианта действий у нее попросту не осталось времени. – Откуда ты вообще взял яйцо шантака? – проворчала она, запуская руки сумку с незримым расширением пространства: такую, по примеру других участников Турнира, Гермиона попросила у мадам Лестрейндж на Рождество, рассчитывая, что та расщедрится из-за достижения ее воспитанницей первого места в турнирной таблице. Предмет, который Грейнджер извлекла из сумки, был размером с крупный арбуз, весь высохший и сморщившийся; однако через полупрозрачную оболочку яйца все еще можно было разглядеть полуразмытые очертания зародыша. Его крошечная грудная клетка пару раз в минуту поднималась, делая вдох. – Места знать надо, – попробовал отшутиться Дин, разглядывая яйцо с не меньшим интересом. Гермиона сердито фыркнула. – Если бы ты так легко мог путешествовать меж мирами, как хочешь показать, – пробурчала она, – то Древних давно бы перестала интересовать помощь их служителей. Тебе явно кто-то помог, и я сомневаюсь, что этот кто-то был простым человеком. – Тебе-то какое дело, чьим должником я стал? – проворчал Дин, не желая открывать слизеринке всех своих секретов. – Давай уже, действуй. Помнишь ритуал? – А ты уверен, что дракон меня поймет? – с сомнением уточнила Гермиона. – Все-таки шантак – это не дракон... – А чью кровь, по-твоему, использовали Древние, когда создавали драконов? – насмешливо фыркнул Томас. – Действуй давай, а не пререкайся! Зрители уже начинают нервничать. Гермиона достала кинжал с причудливой рукоятью из притороченных к бедру ножен – благо под дезиллюминационными чарами сложно было понять, что она задирает мантию – и, прорвав им оболочку яйца, практически не морщась, извлекла горячее пульсирующее сердце зародыша. Пробормотав замысловатое заклинание на пнакотическом языке и щедро окропив частицу шантака собственной кровью из порезанной ладони, Гермиона положила сердце в рот и, сделав над собой усилие, проглотила. – Я точно не превращусь целиком? – напоследок спросила она Дина тонким от запоздало нахлынувшего страха голоском. – Да вроде не должна... – задумчиво ответил призрак, наблюдая, как черты лица девочки поплыли, точно воск, преображаясь: шея вытянулась, покрывшись чешуей; лицо сменилось мордой, обретшей одновременно птичьи, лошадиные и драконьи черты; пальцы рук скрючились и стали напоминать когти. До последнего Грейнджер опасалась, что у нее появятся крылья, порвав ее мантию на клочки или, того хуже, повредив тонкие перепонки: однако этого все же не произошло. Гермиона использовала усеченный ритуал замены обличья, а не полный: подобным, насколько она знала, пользовался иерофант, скрывающий свой истинный вид от враждебных ему магов. Глубоко вздохнув, Грейнджер отменила дезиллюминационные чары, отметив, что слова заклинания, сорвавшиеся с ее губ – точнее, шипяще выскользнувшие из ее пасти – более не похожи на человеческую речь. – Потрясающий образчик трансфигурации человека! – ахнул Тед Тонкс, когда слизеринка обнаружила себя. – Похоже, четвертая участница Турнира намеревается пообщаться с драконом по-свойски! Но получится ли у нее выдать себя на представителя одного с драконом вида? Все же к драконьему языку – в отличие от змеиного – волшебники так и не смогли подыскать ключ! Эх, знал бы он... Гермиона только поэтому и согласилась преобразовать себя в шантака – потому что понимание родного языка этих тварей было у драконов в крови. Разумеется, трансфигурацией подобного было не достичь – но преобразование плоти, прочитанное Грейнджер в «Некрономиконе», позволяло похитить не только внешность, но и саму суть существа, сердце которого она соглашалась поглотить. Это имело цену: какая-то часть шантака отныне навсегда останется с ней, как бы она ни пыталась вернуться в изначальном обличье. Но сколь большой или сколь малой будет эта часть – она пока не знала. Дин Томас утверждал, что последствия будут минимальными – а он поболее прочих знал, о чем говорил. Увидев преобразовавшуюся Гермиону, румынский длиннорог на миг замер, но потом все же наклонил голову, готовясь атаковать. – С-стой! – воскликнула она, и голос ее напоминал гортанный клекот, скрежет и рычание – все звуки одновременно. Дракон изумленно сел на задние лапы и склонил голову на бок. – Ты... говорить?! – с жутким акцентом прорычал он. – Почему... как ты говорить?! Гермиона не стала углубляться в подробности. – Дай мне то, что у тебя на шее, – сказала она. – Мне это нужно. Тебе – только мешает. Дракон когтем попытался подцепить тубус – но у него ничего не вышло. Драконологи специально подвешивали их так, чтобы драконы не могли порвать веревку, например, случайно почесавшись. – Забирай, – подумав, решил дракон. – Ты – говорить. Тебе – можно. Но ты дать мне что-нибудь взамен. Еда. Или я – охота на ты. Несмотря на косноязычие, Гермиона прекрасно поняла, что имеет в виду дракон. Быть едой ей совершенно не хотелось. К счастью, она продумала этот момент. – Договор, – кивнула она, доставая из сумки кусок говядины и увеличивая его Энгоргио. – Тебе мясо, мне – вещь. Дракон и в самом деле подпустил ее вплотную к себе, позволяя снять тубус с собственной шеи. Слизеринка бросила мясо на землю возле его передних лап. Дракон, урча, с удовольствием принялся за трапезу. Грейнджер сжала портключ. Ей еще предстояло разбираться с последствиями проведенного ритуала. Зрители громко зааплодировали, наполняя стадион одобрительными выкриками и не давая Тонксу высказаться по существу. Наконец, тот махнул рукой, просто позволяя судьям выставить оценки. И они были такими: десять – Катаржина, десять – Дамблдор, десять – Аламеда, десять – Бэгмен, десять – Крауч. Наивысшая оценка! Такого не бывало еще ни разу! Гермиона Грейнджер решительно вырвалась вперед. Слово взяла Аламеда Мануэлито-Керквлиет. – Выдающаяся трансфигурация! – громко сказала она, от восхищения даже слегка подпрыгивая на месте. – Просто выдающаяся! Профессор МакГонагалл должна гордиться такой ученицей и искренне сожалеть, что не ей самолично, а профессору Снейпу принадлежит воспитание сего дарования! Уж не знаю, училась ли мисс Грейнджер этому самостоятельно – или ей помогал кто-нибудь из взрослых: в любом случае, для четверокурсницы это просто потрясающий результат! Судьям не совсем понятно, действительно ли дракон понимал мисс Грейнджер – или же это было просто звукоподражание, которым ученица Хогвартса озадачила крылатого хищника, в итоге обменяв на кусок мяса свой желанный приз. Что бы это ни было – воистину, это самая удивительная вещь, которую до сих пор демонстрировали на этом Турнире. Прошлое выступление мисс Грейнджер также было весьма выдающимся: однако, если та магия была полна тьмы, то в этот раз никто из нас не имеет повода придраться к будущей чемпионке. Так держать, мисс Грейнджер! … в то же время, Гермиона, расположившись в одном из четырех помещений под ареной стадиона, предоставленных для отдыха участникам соревнования, с ужасом смотрела на себя в зеркало: с ее вернувшего обратно человеческого лица на слизеринку с равнодушным холодом взирала пара ядовито-желтых глаз с вертикальными зрачками.* * *
На Астрономической башне пахло чем-то отвратительно-кислым: возможно, кому-то из старшекурсников стало плохо вечером после Турнира, когда он в компании приятелей нарушил пару правил в честь праздника, злоупотребив спиртным. Катаржина Марш поморщилась и использовала дезодорирующие чары. Теперь на башне одуряюще пахло розами. От Гринвуда ЛеФлера тоже пахло розами. Он принес с собой целый букет этих маняще-багряных цветов и вручил Катаржине, оставив себе лишь один цветок, и теперь стоял, задумчиво облокотившись на парапет и обрывая с него лепестки. Падал мокрый снег, и на его фоне лепестки казались потеками крови. Дул по-февральски холодный, пронизывающий до костей ветер, однако ни один из преподавателей его не замечал – оба мага прекрасно владели согревающими чарами. Впрочем, единственной причиной встретиться именно в этом месте было отсутствие возможности посетить все еще ремонтируемый Хогсмид. Ну, а букет роз служил прекрасным оправданием для встречи. – Итак, зачем мы здесь? – ледяным тоном осведомилась Катаржина. Отвлекая внимание собеседника от своей напряженной позы, женщина поднесла розы к лицу и вдохнула их аромат. Она всегда ненавидела эти цветы. – Знаете, meine schatz, вы удивительно похожи на своего брата, – ЛеФлер располагающе улыбнулся, обнажив в улыбке не по-стариковски белые зубы. – Вы младшая сестра или старшая? Полагаю, младшая. Старшая ни за что не позволила бы так по-свински воспользоваться собой. На сколько там лет ваш муж был старше Игоря? На тридцать лет? Сорок? – Мой покойный муж, – поправила его Катаржина. – Я вдова, как вам, должно быть, уже известно. – Однако при этом вы предпочли сохранить фамилию супруга, – заметил Гринвуд. – Согласитесь, Катаржина Каркарова звучит не так благозвучно, как Катаржина Марш, – она вернула профессору прорицания улыбку. – Тем более, что произносить мою девичью фамилию в пределах Великобритании несколько... рискованно. Равно как и вашу, дорогой Гринвуд. Или, может быть, мне следует сказать герр Гриндельвальд?.. – И что же меня выдало? – ничуть не смутившись, поинтересовался тот. – Ваш портрет висит в кабинете директора в Дурмстранге, – пожала плечами Катаржина. – Не на доске почета, вы не думайте. Полагаю, предыдущий директор просто рассчитывал, что рано или поздно вы отдадите концы в Нурменгарде, ваше изображение оживет, и тогда-то он наконец выскажет ему в лицо все, что он думал о вашей репутации, опорочившей его разлюбезную школу. Ну, что я могу сказать... Он отдал концы первым – и, думаю, не без помощи моего разлюбезного братца. Изначально меня просто поразило, насколько вы не скрываетесь: любой маг, хоть раз имевший возможность внимательно рассмотреть ваш портрет, с легкостью бы опознал в профессоре ЛеФлере совсем другого волшебника. – Просто удивительно, насколько не скрываетесь вы, – в тот ей ответствовал Геллерт. – Супруга Оубеда Марша, пускай и покойного... Того самого Марша, который умудрился отдать на откуп отпрыскам Древних целый город со всеми его жителями. Это он был иерофантом? Или вы? – А вот тут вы заблуждаетесь, – Катаржина говорила с легким презрением в голосе. – Иерофанты появились куда как позже – по крайней мере, у нас, в Америке. Все прошлые события были лишь предпосылками – к которым мы, увы, не сумели вовремя прислушаться. Оубед... я ненавидела его. А как, вы думаете, могла относиться семнадцатилетняя девчонка, бывшая школьница, к шестидесятилетнему старику?! К тому же, когда я узнала Оубеда получше, я уже не была уверена, что он не преуменьшает свой возраст. Полагаю, в какой-то момент он попросту перестал стареть и принялся год из года становиться лишь уродливее и уродливее. Я была далеко не первой его женой и, думаю, могла бы стать не последней, если бы в один прекрасный день не отрезала его мордредову голову и не скормила ее рыбам, которых он так истово любил. Гриндельвальд отбросил в сторону полностью лишившийся лепестков черенок розы и негромко зааплодировал. – Полагаю, это давно следовало сделать, meine schatz, – совершенно серьезно произнес он. – Остается только сожалеть, что вы не совершили этого накануне первой же брачной ночи. Что он сотворил с вами такого, что вы больше не могли терпеть? – Пожелал разделить со мной бессмертие, – Катаржина горько скривила губы. – Не думаю, что тот, кто всю жизнь искал его, сумеет меня понять, – она невольно прикоснулась розами к своей покалеченной руке и, поморщившись, швырнула букет через перила Астрономической башни. – Знаете, каково это было: проснуться утром и обнаружить вместо левой руки отвратительную клешню какого-то ракообразного? До того момента я еще могла позволить себе опасное заблуждение, что все рассказы моего супруга – не более чем бредни выжившего из ума старика. Но потом... потом это стало моей реальностью. – Но ведь ваша подпись стоит в Книге имен, – заметил Гриндельвальд. – Я умудрился пролистать несколько страниц, когда наступила моя очередь. Неужели даже Ньярлатотеп не смог убедить вас в реальности происходящего? – Это случилось гораздо позже, – Катаржина небрежно отмахнулась. – В тот момент Древние еще не посещали наш мир – по крайней мере, так явно. Оубед, конечно, рассказывал, откуда взялось богатство нашей семьи. Я видела его старших дочерей, омраченных печатью уродства. Но весь Иннсмут был таким – и я полагала, что это просто местный изъян. Подобное иногда бывает при близкородственных связях, вы должны знать. Госпожа Марш поежилась и погладила себя здоровой рукой по плечу больной. Согревающие чары не давали ей мерзнуть на ветру – холод пожирал ее изнутри. – Я доподлинно не знаю, что он со мной делал, – помолчав, призналась она. – Может, он втайне поил меня их кровью. Может – делал переливание или что еще. Знаете, мне совершенно не любопытно. Сначала это были просто сны. Я просыпалась от них с криком, как от кошмаров, но совершенно не помнила их содержимого. Не знаю, почему со мной все происходило не плавно, как у большинства иннсмутцев, а скачками – может быть, сказалась моя волшебная кровь. Оубед тоже был волшебником – но его преображение случилось так давно, что он уже не помнил подробностей. Я просто проснулась однажды – а моя рука стала дланью какого-то морского чудовища. И тогда я вдруг в один момент вспомнила все свои сновидения. И поняла, что либо я безропотно принимаю свою судьбу – как принимала все плохое и хорошее, что жизнь давала мне раньше. Либо... в общем, я выбрала второй вариант. Первым делом я отрезала Оубеду голову. Тогда я не была способна на Непростительные – но ему хватило простого Петрификуса Тоталуса, ведь мой муж совершенно не ждал нападения. Думаю, он искренне считал, что делает меня счастливой. Потом... я воспользовалась обычным ножом для чистки рыбы, – неожиданно Катаржина издала мягкий смешок. – Знаете, мне показалось, что это будет символично. Его голову я бросила в океан, тело швырнула свиньям, а то, что от него осталось после – сожгла. – А что стало с вашей рукой? – спросил Гриндельвальд. – Инфернфламио, – Катаржина равнодушно пожала плечами. – Я довольно быстро освоилась с темной магией. Сложнее всего было вовремя остановиться. – Удивительная сила воли, meine schatz, – восхищение в голосе Геллерта было неподдельным. – Причинить себе столь сильную боль, остаться в сознании и не потерять контроль над адским пламенем... вы восхитительны, meine liebe. Но что в итоге привело вас к Древним Богам? Катаржина подняла взгляд к темному вечернему небу и некоторое время молчала, взирая на падающий снег. – Некое чувство... нечистоты, – наконец, ответила она. – Знаете, такое, должно быть, бывает, когда ты выдавил из раны весь гной, но чувствуешь, что заноза все еще прячется где-то глубоко внутри. После очищения огнем я перестала изменяться. Сохранила человеческое лицо. Но... знаете я, как и мой брат, старею куда медленнее, чем полагается даже сильной волшебнице. Мне пятьдесят два года, но на моей коже нет ни единой морщинки. Разумеется, женщине полагается радоваться. Но порой я думаю: а что, если я все еще превращаюсь? Просто гораздо медленнее. И рано или поздно я проснусь – а клешней станет уже моя правая рука. Без обеих рук я не смогу колдовать. И тогда мне придется делать очень сложный выбор. Я не хочу быть чудовищем. Но быть мертвой я желаю не более. Бессмертие... знаете, оно было бы не так плохо, если бы можно было остаться собой. Я надеялась, «Некрономикон» подскажет мне, как получить все, не отдав ничего. Увы, кажется, в итоге я преувеличила свою способность выкручиваться из передряг. – В таком случае, спешу сообщить вам, meine schatz, что вам крайне повезло отыскать меня в этой отсталой стране, – широко улыбнулся Геллерт, – потому как я понимаю вас как никто иной – и желаю того же, и не меньше вашего. И, в отличие от вас, я знаю путь. Для меня было бы честью, meine liebe, если бы соблаговолили присоединиться на этом пути к моей скромной компании. Ко мне и моим нескольким друзьям, объединенным со мной общим видением будущего. – Мой супруг всегда считал вас балаболом, герр Гриндельвальд, – усмехнулась Катаржина, протягивая Геллерту свою здоровую руку, к которой тот припал в шутливом поцелуе. – Что ж, полагаю, для меня это – отличная рекомендация.