* * *
Гермионе снилось, что она находится на чердаке в своей старом доме в Рочестере. Она была боса и зябко куталась в багряную мантию из тонкого шелка. За окном была ночь, и лунный свет прочерчивал узкую дорожку в густой пыли на полу. Стараясь наступать в свет, Гермиона подошла к окну и распахнула его створки. За окном не горело ни одного фонаря, и городской пейзаж утопал во мраке. Кромешную тьму освещали лишь луна и звезды, ярко сияющие на небосклоне. Первая из звезд сверкнула и упала с неба, на миг озарив пространство своим огненным хвостом. За ней – вторая, третья... Начался метеоритный дождь. Звезды падали с небес, оставляя вместо себя зияющие черные дыры. Они проносились мимо чердачного окна, чудом не задевая стен старого дома Гермионы. Девушка взобралась с ногами на подоконник и, улучив момент, запрыгнула на проносящуюся мимо звезду. Пошатнулась, балансируя руками, и перепрыгнула на следующую. Звезды холодили ее ступни, точно осколки льда. Гермиона побежала по звездам ввысь, точно по ступеням. Она не думала, что будет, если она оступится и упадет. Оставшийся позади мир был слишком темен для нее. Кометы летели мимо все чаще и чаще, пока не слились в целую реку огня – холодного мертвенно-белого потока света. По реке навстречу Грейнджер плыла ладья. Ее шпангоуты были сделаны из старых снов, высокие прямые мачты – из фантазий, а снасти – из людских надежд. Гребцами на ладье служили нерожденные души. Кормчий – высокий и худощавый человек с угольно-черной кожей, облаченный в черный балахон – протянул Гермионе ладонь с шестью длинными пальцами, помогая взобраться на борт. Он улыбнулся, демонстрируя двойной ряд тонких и острых зубов. Когда день одержал победу над ночью, и на горизонте заалел багряный полукруг солнца, ладья уткнулась носом в пустынный берег, и Гермионе пришлось сойти. Ньярлатотеп сошел с ладьи следом за ней, взмахом руки указывая дорогу. Он поведал девушке, что им надлежит пройти семь пустынь. Первая из них испещрена следами великих путешественников, отважившихся самостоятельно достичь этих берегов. Некоторые из следов вели обратно к морю света. Во второй пустыне следов, ведущих обратно, не было. На песках третьей пустыни и вовсе не было ни единого отпечатка. А следы, что оставляли Ньярлатотеп и Гермиона, жадно поглощал песок, быстро возвращая поверхности первозданную нетронутую гладкость. Четвертая пустыня была из пыли, оставленной течением времени. Ньярлатотеп рассказывал, что именно эта пыль порой сыпется в другие миры, позволяя тем, кто овладел ее тайнами, путешествовать в прошлое. Пятая пустыня была из праха тех, кто жил раньше, чьи имена уже давным-давно никто не помнил. Шестая пустыня была из стекла. Гермиона не раз ранила свои босые ступни об осколки, однако боли так и не ощутила. Седьмая пустыня была из льда. Ноги Гермионы примерзали к его поверхности, оставляя кровавые отпечатки. Посреди этой пустыни стояла ониксовая башня. Ее основание было огромно: Гермиона даже не пыталась обойти вокруг – путешествие наверняка заняло бы несколько дней. Вершину башни скрывали свинцовые темные тучи, нависшие над пустыней. Над входом в башню – широкой каменной аркой – висела надпись: «Тот, кто знает». Гермиона и Ньярлатотеп вступили под своды башни и принялись подниматься во тьму по выщербленным ступенькам. Чем выше они поднимались, тем громче звучало пение хриплых флейт и мерный бой многочисленных барабанов. Музыка была одновременно прекрасна и дисгармонична. Гермионе казалось, что она никогда не слышала этот напев – и одновременно купалась в нем от рождения. Это были звуки, что сопровождают людей всю жизнь – но расслышать мелодию целиком можно было только после смерти. Достигнув вершины башни, путники очутились под сумрачными сводами гигантского храма. Здесь царила кромешная тьма; однако у стен Гермионе мерещились гигантские танцующие фигуры. Лишенные глаз, ушей и ртов, они взмахивали длинными многосуставчатыми конечностями в такт музыке, способные ощущать внешний мир лишь через ее вибрации. В центре храма, в отдалении многих и многих миль от стен, находилось нечто аморфное, клубящееся и бурлящее, точно сгустившийся кипящий газ. Это существо имело тысячи глаз – но их закрывали белесые бельма. Тысячи зубастых пастей выплывали под разными углами из газа – казалось, они пережевывали саму ткань мироздания, окружавшую это эфемерное божество. Гермиона мимолетом подумала: где же трон, у подножия которого она должна была преклонить колени? Но потом поняла: вся ониксовая башня, от подножия до вершины, каждая ступень, каждый выщербленный временем камень ее стен и являлся гигантским черным троном верховного султана демонов – Азатота. Того, кто однажды сотворил всех Древних Богов – и сошел с ума от этого акта творения. Гермиона торопливо отвернулась, уставившись в стену. Того мига, который она взирала на средоточие Хаоса, хватило, чтобы в ушах у нее появился тонкий писк, а перед глазами забегали черные мушки. Она старалась не думать о том, что она смогла рассмотреть в клубах корчащегося газа. Ньярлатотеп заговорил за ее спиной, и его речи заглушали мелодию флейт, позволяя Гермионе сосредоточиться хоть на чем-то еще кроме сводящего с ума звука. Он говорил, что Азатоту известно все. Он поведал о Начале Времен – оно зародилось здесь, под сводами ониксовой башни. Ньярлатотеп говорил и о Конце Времен – он был в пределах зрения Азатота и выжег тому глаза. Он предложил Гермионе обернуться и посмотреть, но девушка мудро отказалась следовать его искушающему совету. Тогда Ньярлатотеп поведал Гермионе, что все знания во Вселенной написаны на стенах этого храма – неразборчиво и на неведомом языке. Здесь описаны все причины, по котором Азатот создал мироздание – но они столь чудовищны, что люди сходят с ума, когда узнают о них. – Здесь слишком темно, чтобы я могла что-либо прочесть, – сказала Гермиона. – Только те, кто не знает, что здесь темно, могут прочесть эти строки, – ответил Ньярлатотеп. – Значит, я никогда не узнаю, что здесь написано? – Это твой выбор, – девушка почувствовала, как Древний улыбается за ее спиной. – Ты можешь познать все – но сойдешь с ума, как только узнаешь желаемое. Или ты вольна отступить в шаге от осознания истины и сохранить рассудок: но до скончания жизни ты будешь искать написанные здесь ответы – и не находить. – Я смогу передумать? – помедлив, поинтересовалась Грейнджер. – Нет, не сможешь, – голос Ньярлатотепа казался печальным. Гермиона все старалась понять, в чем он ее обманывает. Ложь была его сутью, его игрой, в которую невозможно было выиграть. Она понимала, что любой ее выбор будет неверным, и сейчас лишь пыталась осознать, который из них принесет ей меньше проблем. Пока она размышляла, день, царящий за пределами ониксовой башни, сменился ночью. Небо расчистилось от туч. Лунный свет тонкими струйками пролился под своды древнего храма из многочисленных окон в потолке, вырезанных в форме звезд. Гермионе пришлось закрыть глаза, чтобы ненароком не увидеть истин, начертанных на стенах. Ньярлатотеп сказал ей: – Смотри! Здесь написано, почему от людей отвернулись земные боги. Люди утомили их, и они ушли, дабы коротать вечность в праздности и веселье. – Разве смертные в силах утомить богов? – удивилась Гермиона, и Ньярлатотеп рассмеялся. Великому лжецу нравилось, когда служители не поддавались на его уловки. Он сказал: – Когда башня, построенная Азатотом, падет, в ее руинах можно будет найти старые кости и горстки праха. Ветер, воющий за пределами этих стен, разнесет по семи пустыням эхо просьб о милости и снисхождении. Это эхо – все, что осталось от земных богов. Гермиона вновь уловила ложь в словах Ньярлатотепа. Но она не знала, что есть ложь – смерть земных богов, место их упокоения или то, что башня, с которой началось сотворение миров, может рухнуть. Она спросила: – Повелитель, говорят, ты являешься проводником воли всех Древних Богов. Говорят, только ты видел то же, что Азатот, и остался при этом в своем рассудке. Ты – тот, кто передает души в его власть и тот, кто откликается на молитвы в его честь. Что ты забыл в храме того, кому уже ничего не нужно? Ньярлатотеп вновь рассмеялся. – Я пою ему колыбельную, чтобы он не услышал ничьих молитв и не откликнулся, – сказал он. – Когда флейты стихнут, а кожа на барабанах порвется, Азатот вернет себе разум и приблизит Конец Времен. Обретя полную силу, он поглотит все, что ранее было им создано. А потом сотворит иные миры и иных богов – и все начнется заново. А потом Ньярлатотеп поведал Гермионе то, что до́лжно знать истинному иерофанту Древних Богов. Когда Гермиона проснулась, она так и не смогла понять, истинными были ее новые знания – или же ложными.* * *
Несколько последних ночей перед летними каникулами Гермиона Грейнджер провела в Выручай-комнате, опасаясь ненароком разбудить своими криками соседок по слизеринской спальне. Непроизвольные всплески магии, которые сопровождали ночные кошмары девушки, отменяли действие любых заглушающих чар. Перед тем, как отбыть на Гриммаулд Плейс, Гермиона извлекла сверкающий трапецоэдр из выемки в бархатистом переплете «Некрономикона» и спрятала его среди наполнявшего Выручай-комнату хлама. Теперь слизеринка понимала, что лишь благодаря камню, позволявшему заглядывать в иные миры, темная тварь, которой стал Дин Томас, имела возможность преследовать ее, ведя Гермиону по пути служителя Древних Богов. Грейнджер не планировала и дальше общаться с Томасом. Ей было омерзительно создание, которым тот стал. Несмотря на восхождение на следующую ступень посвящения Ордена Древних, Гермиона не планировала идти тем же путем, что и нынешний иерофант. Куда более безопасным ей казалось то, что предлагал Гриндельвальд. Будучи в некотором раздрае, Гермиона даже не заметила, что за ней следили. Приняв участие в битве с культистами на стадионе – наравне с прочими зрителями – Гарри, Рон и Симус справедливо сомневались, что из четырех участников Тремудрого Турнира трое могло спастись, ни царапинки не получив во время трагичных событий на Черном озере. Официальная версия гласила, что финфолки принесли в жертву Фредерика ДеГраффа и его кровью призвали своего повелителя. Лонгботтом, Артино и Грейнджер уцелели лишь потому, что опоздали к началу ритуала и сумели вовремя спрятаться от врагов. Желая быть полезными делу Конгрегации, сторонниками которой они себя считали, гриффиндорцы приняли решение понаблюдать за соучениками, чудесное спасение которых вызывало некоторые подозрения у всякого здравомыслящего мага. Гарри, прославившийся как наиболее умелый дуэлянт, отправился следить за Калипсо Артино, шестикурсницей. Финниган – за Лонгботтомом, считая его самым подозрительным из всех. Симус вообще видел Невилла двуличным предателям, который переметнулся к Друзьям Темного Лорда – а потому мог запросто и к культистам присоединиться. Не даром же слизеринец вот уже второй раз кряду избегал гибели от рук Ордена Древних! Да и что с него взять: слабак, добравшийся до города русалидов последним, несмотря на кое-какую помощь со стороны!.. Рон был с Симусом категорически не согласен. С его точки зрения, Лонгботтом довольно-таки неплохо показал себя на Тремудром Турнире. Если бы не культисты, слизеринец мог и бы победить. Рон даже ставил на Невилла несколько сиклей. То, что Лонгботтом перешел на сторону Темного Лорда, Уизли вообще считал абсолютно нормальным для слизеринца поступком. По его мнению, все слизеринцы рано или поздно склонялись перед Волдемортом – так уж они были устроены. И ничего поделать с этим было нельзя. Грейнджер же, с другой стороны, была магглорожденной. Рон удивлялся, сколь мало людей до сих пор помнит об этом факте. В тот день на Турнире, когда волшебники на зрительских трибунах поднимались один за другим, окрашивая свои мантии в багряный цвет культа, Рон вдруг отчетливо осознал: почти все из них – Перкс, Джонс, МакМанус, Таулер – были магглорожденными. Так же, как и Дин Томас на первом курсе. Следовало признать: в чем-то чистокровные волшебники были все же правы. Именно магглокровки чаще всего поддавались влиянию Ордена Древних. И Грейнджер была именно магглокровкой. Разумеется, делиться своими наблюдениями с друзьями и тем более с профессором Лавкрафтом Рон не стал. Лавкрафт и сам был магглорожденным, являясь опровержением теории Уизли. Точнее, как считал сам Рон, профессор был одним из исключений, подтверждающих существование правила. А друзья – и Финниган, и Поттер – были полукровками, и запросто могли осудить «чистокровные заморочки» Рона. Может быть, Падма с Парвати с ним бы и согласились – но сестры Патил покинули Хогвартс гораздо раньше официального начала каникул. Их отец, мистер Патил, оказался одним из погибших на стадионе волшебников. Он входил в состав индийского представительства Международной конфедерации магов. Таких, как мистер Патил, культисты старались выбить в самом начале сражения. Вход в Выручай-комнату Рон обнаружил совершенно случайно. Он спускался по лестнице, ведущей с седьмого этажа в Гриффиндорскую башню, и приметил Грейнджер из-за угла, когда та входила в дверь, которой раньше не было. Дверь исчезла сразу за слизеринкой, однако Рон тут же принял решение остаться и постеречь. Он спрятался за углом, в мужском туалете. Оттуда при желании можно было рассмотреть весь коридор седьмого этажа – и в то же время никто не стал бы интересоваться, что именно позабыл в туалете Уизли. Ждать в итоге пришлось до самого утра. Рон очень гордился тем, что так и не сомкнул глаз, периодически щипая себя за руку, чтобы не уснуть, и умываясь холодной водой из крана. Грейнджер покинула таинственную комнату на рассвете. Еще добрых полчаса Рон потратил на поиски помещения, в котором она скрывалась. Он бродил туда-сюда вдоль голых стен коридора, размышляя о том, как же ему выяснить местонахождение тайного убежища Грейнджер. Дверь с резной медной ручкой проступила в стене прямо на его глазах. То, что оказалось за дверью, поразило воображение Уизли. Столько разнообразных вещей – новых и старых, целых и сломанных, полезных и уже ни на что не годных – Рон видел впервые. Тем более – собранными в одном месте. Он брел по уже проторенной тропке между груд хлама, оглядываясь по сторонам и пытаясь понять, что же тут делала слизеринка. Прятала что-то?.. Это место вполне подходило для того, чтобы скрыть какой-нибудь предмет. Даже если бы его нашли, никто не смог бы доказать связь этого предмета со спрятавшим его волшебником. Или, наоборот, Грейнджер что-то искала?.. Что-то важное для магглокровки, которая могла иметь какое-то отношение к культу Древних Богов. Если она еще не нашла это, Рон может попробовать опередить слизеринку. Если же Уизли не обнаружит ничего особо примечательного, то непременно вернется позже – уже в компании Гарри и Симуса. Втроем-то они точно сообразят, что к чему! На камень – черный с красными прожилками многогранник – Рон наткнулся, пройдя сквозь арку, образованную двумя шкафами, поверх которых лежало несколько ковров. Он оказался в небольшом тупичке, отгороженном от остального помещения старинной китайской ширмой. Уизли словно вел сюда некий зов, неслышимый и неощутимый, заманивающий гриффиндорца в самое сердце Выручай-комнаты неясным притяжением – будто на мальчика наложили легкое подобие Империо. – Философский камень... – зачарованно прошептал Рон. Уизли сразу же узнал артефакт, об утрате которого с сожалением поведал на одном из своих уроков профессор Фламель. Рон, правда, не посещал алхимию – но Падма посещала. И пересказала заинтересовавшую ее историю своим друзьям. Потом они вместе нашли в библиотеке книгу о Фламеле, где было приведено изображение философского камня. Не удивительно, что Рон с первого взгляда опознал заинтриговавший его артефакт. Как только Уизли поднял философский камень, тот заискрился у него в руках, сияя ярким светом фиолетовых и синих переливов. Чем дольше Рон смотрел на камень, тем больше подростку казалось, что в глубине его, точно в Омуте памяти, он видит картины воспоминаний былых владельцев артефакта. Он видел следы нечеловеческих ног на белом песке; видел странные города, облепленные, точно ульи, удивительными пчелоподобными созданиями; видел реки, текущие снизу вверх, и разноцветных крылатых жаб, поющих на их берегах свои песни. Видел ониксовую башню, которую возводили, стуча молотками, вороны и летучие мыши. Видел странные вальсирующие фигуры и почти слышал музыку, которая заставляла их танцевать. Видел... – Ну, здравствуй, Рон! – знакомый, но позабытый голос ошеломил подростка, заставив отшатнуться в сторону и упасть на пол. Философский камень, впрочем, Уизли из рук не выпустил. Прямо перед Роном в воздухе появился призрак его младшей сестры. Она все еще выглядела не старше одиннадцати лет. На ее шее был завязан гриффиндорский галстук, а волосы были туго заплетены в две косички. – Д-джинни?! – ошарашенно проговорил Рон. – Ну, разумеется, это я, балбес! – сердито заявила полупрозрачная Джинни Уизли, уперев руки в бока. – Долго же ты меня искал, старший брат! Но это ничего. Теперь все будет хорошо, вот увидишь!* * *
В конце июня волшебники, поименовавшие себя ренегатами, в последний раз собрались в доме Фламелей: столь очевидное место было признанно недостаточно безопасным для последующих сборищ. Бадли-Бэббертон, как и прочие магические поселения, вовсю патрулировался аврорами. Сейчас, после событий, произошедших на Тремудром Турнире, наблюдательность стражей порядка была особенно на высоте. По счастью, Савьер Сэвидж, наряду с пятеркой своих коллег ответственный за защиту Бадли-Бэббертона, с некоторых пор числился в рядах последователей Гриндельвальда. Помимо Сэвиджа собрание посетили Барнабас Кафф, Тонксы, Фламели и Перси Уизли. Ксенофилиус Лавгуд был занят в Министерстве: договаривался об усыновлении Денниса Криви. Гриндельвальд намекнул своим последователям, что оставлять магглорожденного мальчика в приюте более не безопасно. Луна сопровождала отца и будущего брата в качестве поддержки. Батильда Бэгшот прихворнула и сидела дома: все-таки сказывался возраст. Она настаивала, чтобы ренегаты собирались у нее, в Годриковой Лощине, но Гриндельвальд не планировал пока демонстрировать Дамблдору свой маленький клуб. Достаточным было и то, что Альбус в принципе догадывался о его существовании. Из новичков, помимо Сэвиджа, собрание посетили Катаржина Марш и Калипсо Артино. Первую Гриндельвальд привлек в ренегаты лично, вторая же раскрыла себя как адепта Древних Богов, разыскав госпожу Марш во время битвы на Черном озере. В то время как Лонгботтом, узнав тайну Грейнджер, мечтал захватить ее в плен, Артино, опознав сестру по культу, поделилась сведениями с Катаржиной. Женщина занималась вербовкой студентов в американских школах волшебства. Многих из них она встречала на собраниях Ордена Древних – и многие знали ее в лицо. Некоторых культистов в Хогвартсе опознал Николас Фламель – с помощью знаний йит, обитающего в его теле. Он же указал, кто из неофитов и адептов культа потенциально готов перейти на сторону ренегатов. Разумеется приводить подростков в Бадли-Бэббертон было неблагоразумно, несмотря на то, что Савьер как мог прикрывал собрание ренегатов от коллег. Взаимодействовать с детьми Гриндельвальд планировал не раньше начала следующего учебного года в Хогвартсе. На летние каникулы ученики американских школ были распределены между приютом Святой Ганхильды и магическими гостиницами. В них поселялись те, кто мог позволить себе оплату съемного жилья. Разумеется, кое-кто жил у родственников или же переехал в Великобританию всей семьей. Калипсо смогла посетить собрание ренегатов только потому, что официально она в тот момент устраивалась на летнюю подработку: Тед Тонкс, один из известных дикторов колдорадио, охотно принял в коллектив солистку американской группы – голос полусирены моментально поднимал рейтинги радиопередач до небес. Не то, чтобы Артино была нужна эта подработка – однако посещение радиостудии служило хорошей отмазкой для всех приметивших отлучки девушки лиц. Вместе с другими достигшими семнадцатилетия салемцами Калипсо снимала комнату в «Дырявом котле» и вовсе не желала, чтобы окружающие интересовались ее делами. С Гермионой Грейнджер, потенциальным иерофантом Ордена Древних, Геллерт также намеревался возвести мосты не ранее начала учебного года. Летом за слизеринкой наверняка бдительно следила мадам Лестрейндж. – Почему вы созвали нас сегодня, oberherr? – деловито поинтересовался Барнабас Кафф, с благодарным кивком беря с подноса в руках Перенеллы Фламель стакан лимонада. Урожай волшебных лимонов в этом году был особенно хорош. – Важный день, meine kameraden, – Геллерт доброжелательно улыбнулся. Он не стал усаживаться за стол ко всем остальным ренегатам. Вместе этого Гриндельвальд замер у окна дома Фламелей, внимательно наблюдая за улицей. Аврорских патрулей в поблизости не наблюдалось: Сэвидж свое слово держал. – Как вы знаете, в следующем году, благодаря неоценимой помощи герра Фламеля и дипломатическим умениям мадам Марш, в наши ряды вольется поток новобранцев, – продолжил Геллерт хорошо поставленным голосом. – Это означает, meine lieben freunde, что мы можем перейти ко второму шагу замысла, собравшего нас всех под одной крышей. К поискам второго Дара Смерти – воскрешающего камня. – У вас появились зацепки, oberherr? – удивленно подскочил с места Тед Тонкс. – Мне казалось, даже ваш пророческий дар до сих пор не в силах раскрыть эту загадку! – Все верно, герр Тонкс, – кивнул Гриндельвальд. – Увы, но артефакты, когда-то дарованные смертным земными богами, практически невозможно обнаружить, не имея при себе равноценных вспомогательных средств. Даже герр Фламель, на помощь которого я рассчитывал, оказался бессилен перед туманом времен. – Я приняла решение изучить родовые линии Певереллов, – произнесла Андромеда Тонкс, – раз уж мантию-невидимку унаследовали потомки старшей дочери Игнотуса – Иоланты. И пришла к выводу, что единственными потомками владельца воскрешающего камня – Кадмуса Певерелла – могли зваться разве что Гонты. Увы, в настоящее время представители этой фамилии полностью выродились. – Значит, очередной тупик? – нахмурился Барнабас. – В Америке все еще живы представители фамилии Сейр, – напомнила Катаржина. – Они – ближайшие родственники Гонтов. – Разве дети Изольды Сейр не были приемными? – недоуменно нахмурилась Калипсо Артино. – Только сыновья, – пожала плечами госпожа Марш. – К тому же отсутствие кровного родства вовсе не означает, что им не рассказывали о воскресающем камне. – Сейры – довольно многочисленная в наше время семья, – заметил Тед Тонкс. – Искать у них воскрешающий камень... – К тому же Изольда Сейр ненавидела Гонтов и все, что было с ними связано, – добавила Андромеда. – Сомневаюсь, что Гормлайт перед смертью поведала бы племяннице подобный секрет. – Согласен, фрау Тонкс, – кивнул чистокровной волшебнице Геллерт. – К тому же, если бы воскрешающий камень был в Америке, я нашел бы его еще в сороковых годах. Когда-то у меня была пара последователей из Сейров. Уверен, они не стали бы скрывать от меня столь интересный факт. – Если, конечно, они сами знали, что обладают воскрешающим камнем, – заметила Катаржина. – Быть может, сейчас Сейры видят в этом артефакте не более чем причудливую безделушку. – Не думаю, что у нас есть время на изучение всех наследственных линий Сейров, – заявил Гриндельвальд. – Но не волнуйтесь, meine lieben freunde, я нашел куда более простой и надежный способ обнаружить второй Дар Смерти. Я всегда говорил ученикам, что любой уважающий себя пророк должен уметь три вещи. И одна из них – понимание, какое волшебное существо даст гаруспику осуществить ритуальный заем, который усилит пророческий дар мага и позволит узреть желаемое. В нашем с вами случае... – Геллерт молниеносно извлек свою палочку и нацелил ее на Фламеля. – Verzeihen, Николас. Авада Кедавра! Прежде, чем кто-либо успел опомниться, тело Фламеля рухнуло на пол. Все-таки он был слишком стар, чтобы увернуться от смертельного проклятия, к тому же произнесенного в тесной пространстве гостиной. Барнабас Кафф, который сидел рядом с Николасом, побледнел и схватился за сердце. Перенелла выронила из рук поднос с остатками лимонада. Перси Уизли, вскочивший со своего места, моментально наложил на пожилую женщину Империо. Этот момент был явно заранее обговорен с его учителем заранее. – Почему? – в наступившей тишине холодно осведомилась Катаржина. Пожалуй, только эта женщина готова была рискнуть, задавая Гриндельвальду подобный вопрос. – Боюсь, наш союз с Фламелями себя исчерпал, meine schatz, – равнодушным тоном произнес Геллерт. – Николас знал о ближайшем будущем и прошлом намного больше, нежели многие из нас. Истоки этих знаний пусть останутся между мной и герром Фламелем. Не стоит осуждать мертвецов, meine lieben freunde. Однако местоположение воскресающего камня было неведомо и ему... или же mein alter gegner просто не желал передавать этот Дар Смерти в наши руки. Возможно, мы еще получим от Николаса правдивый ответ – разумеется, если воспользуемся для его призыва воскресающим камнем, – Гриндельвальд усмехнулся. – Однако не будем медлить – материал портится! Персиваль, mein jünger, подготовь тело. Подскочив, Перси трансфигурировал кресло-качалку Перенеллы во второй стол и Мобиликорпусом перенес на него тело Николаса. Взмахом палочки избавив мертвеца от мантии, Уизли поднял с пола кофр, с которым прибыл к Фламелям, и шустро извлек из него несколько зелий и порошков, расставив флаконы на столе возле трупа. Затем достал из кармана два серебряных сикля и положил монеты Николасу на глаза. Прочие ренегаты с легкой оторопью наблюдали за приготовлениями ученика Гриндельвальда. Полную невозмутимость сохраняла только Катаржина. Барнабас усердно вытирал вспотевший лоб платочком, точно позабыв об освежающих чарах. Калипсо нервно отводила глаза. Андромеда хмурилась. Тед Тонкс явно что-то прикидывал в уме. Савьер Сэвидж то и дело бросал напряженные взгляды за окно: мимо дома мог вот-вот проследовать патруль авроров. – Дальше я сам, – с хрустом размяв пальцы, Гриндельвальд жестом отстранил Перси и приблизился к телу. Взяв одно из зелий, ярко-синее, Геллерт разомкнул пальцами губы Фламеля и вылил эликсир ему в рот. Спустя миг стала ясна причина его действий: все вены и артерии на теле мертвеца приобрели насыщенно-голубой цвет. Труп разлиновало извивами кровеносной системы. Гриндельвальд читал грядущее по этим линиям, как по натальной карте. Вскрыв точечными Секо некоторые сосуды, гаруспик позволил лишней крови истечь – в корыто, которое Уизли быстро наколдовал под столом. Сделав волшебной палочкой вертикальный надрез вдоль брюшины, Геллерт расширил полость и последовательно извлек селезенку, желудок, почки и печень. Затем – уже из грудной клетки – волшебник достал легкие и сердце. Каждый внутренний орган Фламеля тщательно осматривался на свет – на предмет изъязвлений и жировых отложений на ткани – после чего посыпался одним из расставленных на столе порошков. Под конец Гриндельвальд взял еще одно зелье и вылил его в брюшную полость мертвеца, после чего – без палочки! – обеими руками, чуть напрягшись, выдрал оттуда кишечник, бросив его прямо на пол. Длинные трубки человеческих кишок, упав, принялись извиваться, словно агонизирующие змеи. Геллерт палочкой в воздухе записывал видимые ему в их сплетениях рунные символы. Перси, вооружившись гусиным пером, торопливо переписывал огненные буквы в извлеченный из кармана мантии блокнот. Когда кишечник перестал извиваться, Гриндельвальд кивнул Перси, и тот, достав из-под стола корыто с натекшей кровью, бросил в него извлеченные гаруспиком внутренние органы Фламеля. Измельчив плоть соответствующим заклинанием, Уизли вскипятил получившуюся субстанцию огненными чарами, а после, когда смесь высохла, перетер содержимое корыта в порошок. Достав из своего кофра и увеличив Энгоргио кальян, Перси наполнил серебряную емкость для жидкости последним подготовленным зельем. Порошок из человеческой плоти Уизли поместил в отделение для табака, после чего распалил кальян магическим пламенем. Гриндельвальд взял мундштук, глубоко затянулся и выдохнул, наполняя гостиную едко пахнущим розовым дымом. И на мгновение всем присутствующим в доме Фламелей ренегатам удалось уловить в этом дымном облаке увиденные пророком образы: кладбище, старая церковь, обветшалый особняк, жалкая лачуга в отдалении с трупиком змеи, прибитым над дверью... деревушка, примостившаяся в долине между двумя холмами... указатель с надписью: «Литтл-Хэнглтон, полмили». – Я знаю, где это место, – внезапно сказал Сэвидж, прерывая сеанс гаруспиции. – Вы сможете сориентироваться на местности, если я аппарирую нас туда, oberherr? – Само собой, – Геллерт отпустил кальян и бросил в рот лакричную пастилку, чтобы избавиться от привкуса крови на языке. – Персиваль и фрау Фламель отправятся с нами. Остальные подождут здесь. Умеешь создавать портключи, Савьер? В противном случае тебе придется совершить несколько аппараций подряд. Создавать портключи Сэвидж умел. Этому научили многих авроров, когда стало очевидным, что волшебные поселения придется накрывать антиаппарационными чарами, как Хогвартс – во избежание бегства культистов, обнаруженных в ходе внезапных проверок Министерства магии. Перенесясь в Литтл-Хэнглтон, Гриндельвальд уверенно повел своих последователей в сторону заброшенной хижины. Руны, увиденные в извивах кишок одержимого йит мага – имеющего неимоверные знания о будущем и прошлом и оттого замечательно пригодного для ритуального займа – указали Геллерту путь к обиталищу Гонтов вплоть до последнего шага. Остановившись перед дверью лачуги, Гриндельвальд вынес ее небрежным взмахом палочки. – Тайник может быть проклят, – осторожно заметил Савьер. – Для того мы и пригласили с собой фрау Фламель, – холодно улыбнулся ему Геллерт. – Персиваль, mein jünger, прошу! Уизли направил Перенеллу, все еще находящуюся под его Империо, внутрь хижины. Пожилая волшебница покорно проследовала внутрь. Некоторое время спустя она вышла, сжимая в руках шкатулку. Открыв ее, она продемонстрировала присутствующим грубое золотое кольцо с черным камнем, на котором был выбит символ Даров Смерти – разделенный пополам треугольник, заключенный в круг. Зачарованно уставившись на кольцо, Перси протянул к нему руку. Геллерт послал в ученика жалящее проклятие. – Не терпится расстаться с жизнью, trottel? – насмешливо поинтересовался он. – Лучше прикажи-ка фрау Фламель примерить обновку. Перси пожал плечами и заставил старую женщину надеть кольцо себе на палец. В тот же миг Перенелла издала пронзительный визг. Упав на землю, она забилась в корчах, а на губах ее выступила пена, как у эпилептика. Ее левая рука, на которую она надела кольцо, на глазах принялась чернеть, покрываясь, точно плесенью, грубой коркой темномагического проклятия. – Секо! – Гриндельвальд отсек женщине палец с кольцом. – Акцио! – притянул он к себе украшение, снимая его с почернелого кусочка плоти. – Разве оно уже безопасно? – нахмурился Перси, опасливо глядя на артефакт, к которому он и сам едва не прикоснулся. – Вполне, – небрежно ответил Геллерт. – Это одноразовое проклятие. Впрочем, здесь есть кое-что еще... тоже темное, но несколько иной направленности. Я предлагаю вернуться в дом наших покойных знакомых и разобраться с этим уже в спокойной обстановке. Думаю, что... Он не договорил. Перенелла Фламель, сбросившая Империо от пронизавшей ее до костей боли, рванулась прямо с колен к растерявшемуся Уизли, выхватила палочку у него из рук – и аппарировала. – Круцио! – опомнившись от неожиданной эскапады женщины, Геллерт излил свое недовольство на нерасторопного ученика. Продержав Непростительное выверенные пять секунд, Гриндельвальд снял проклятие и отвесил упавшему на колени Уизли уже куда менее болезненный подзатыльник. – Dummbeutel! – Уизли, ты идиот, – прокомментировал Савьер действия Гриндельвальда. – Если мадам Фламель сейчас отправится к Дамблдору... – Не отправится, – отмахнулся Геллерт. – Дамблдор – в Хогвартсе, напрямую аппарировать туда нельзя. А на подходах мы ее запросто перехватим. Уверен, она это прекрасно понимает. – Спрячется? – неуверенно спросил Перси, рукавом вытирая кровь из прокушенной от боли губы. – Маловероятно, – подумав, решил Гриндельвальд. – Самостоятельно проклятие она снять не сумеет – его может снять только тот, кто наложил. А для того, чтобы приостановить его действие, фрау Фламель придется обратиться к опытному практику темной магии. Среди людей Дамблдора, насколько мне известно, таких нет. – Снейп, – предположил Уизли. Геллерт кивнул. – Савьер, выясни, где живет Снейп, и убедись, что тот в ближайшее время не встретится с нашей беглянкой, – отдал он приказ. – Перси, вернись к остальным и передай мое пожелание отыскать фрау Фламель – lebend oder tot. А я навещу моего alter freund Альбуса. Может быть, с его помощью я пойму, что еще беспокоит меня в этом кольце. Заодно я буду уверен, что фрау Фламель в ближайшее время не появится в кабинете директора Хогвартса. И во имя нашего общего блага я надеюсь, что мы перехватим ее раньше, чем она найдет волшебников, желающих ей помочь.