* * *
Гаррик Олливандер недовольно почесал Знак Мага – округлую, размером с сикль, отметину, красующуюся у него на запястье левой руки. По сути, это была волшебная татуировка, изображавшая классическую ведьмовскую шляпу, заключенную в круг, украшенный мелкими рунными символами. Эта эмблема был признана сотрудниками Министерства магии нейтральной, не несущей скрытого смысла и оттого дозволенной к нанесению. Знак Мага на запястье означал, что волшебник или волшебное существо, получившее эту татуировку, во-первых, не были замечены в связях с Орденом Древних, во-вторых, прошли испытание ядом и, в-третьих, имеют право остаться на территории магического мира после того, как будет возведен барьер, который отгородит магов от магглов и культистов. Тех, кто по какой-либо причине не получил Знак Мага, боевые авроры выпроваживали за пределы Евразии. Впрочем, так они поступили лишь в тех случаях, когда не знали наверняка, культист перед ними или же нет. Волшебников, застигнутых прямо за воззваниями к Древним Богам, авроры зачастую убивали на месте. Азкабан и так уже был переполнен сочувствующими, а Отдел тайн – опытными образцами. Магглы, которые желали спастись от пришествия Древних, имели возможность обратиться за помощью в Конгрегацию Доктрины Веры. Добровольцев отправляли в убежища в анабиоз. В то же время многие магозоологи создавали сходные убежища с незримым расширением пространства – для тех неразумных волшебных созданий, которые в будущем могли быть полезны для магического сообщества и оттого требовали сохранения своего вида. Каждое разумное волшебное существо, желавшее получить Знак Мага, должно было доказать свою непричастность к Ордену Древних в индивидуальном порядке. Популяции в целом не рассматривались. Напротив – для оборотней, вампиров, кентавров и кое-кого еще доступ в Евразию закрывался поголовно. Мало кого из нелюдей в нынешние времена волшебники были готовы лицезреть на своей территории. Подлинность каждого Знака Мага в любой момент мог проверить кто-нибудь из Пожирателей Смерти. При касании палочкой и произнесении особого заговора Знак Мага отображал дату нанесения, личную информацию, а так же особую магическую подпись того, кто даровал эту татуировку тому или иному волшебнику. Подделать эту подпись было невозможно – как невозможно было подделать волшебную палочку. Все они, даже с одинаковыми сердцевинами и древесиной, в чем-то отличались друг от друга. Гаррик Олливандер, как создатель волшебных палочек, доподлинно это знал. Однако Знак Мага невыносимо чесался. Гаррик еще с детства знал о своей аллергии на магические чернила – точнее, на какой-то их компонент. Но выбора не было: никто из благоразумных волшебников не желал оказаться по ту сторону барьера после его возведения. Даже ценой потери своей независимости. Всем было прекрасно известно, что с помощью Знака Мага любой Пожиратель Смерти мог найти отмеченного им волшебника в любой точке мира. Сейчас, когда опасность грозила со всех сторон, это было даже удобно – достаточно коснуться Знака Мага палочкой, и прибудет помощь. Но вот когда война закончится... впрочем, до тех времен еще требовалось дожить. Над дверью в лавку создателя волшебных палочек звякнул колокольчик, и Олливандер отвлекся от своих размышлений, приветствуя посетителей. Это были полугоблины, и одного из них Гаррик прекрасно знал. – А-а, мистер Флитвик, – заулыбался старик, – давненько я вас не встречал, да-с. Граб и сердечная жила дракона, одиннадцать с половиной дюймов, верно? Помню-помню! Прекрасная палочка для волшебника, настроенного на успех во всех своих начинаниях. А ваша прекрасная спутница?.. Аламеда Мануэлито-Керквлиет приятно улыбнулась Олливандеру, извлекла свою палочку из поясной кобуры и взмахнула ей – якобы в качестве демонстрации. – Авада Кедавра! – быстро проговорила она, прежде чем старый создатель волшебных палочек успел опознать ее жест. Гаррик рухнул на пол, как подкошенный. Позвать на помощь через Знак Мага он просто не успел. А потом было уже поздно. Флитвик широко распахнул двери лавки, впуская внутрь тех, кому так долго запрещали переступать порог этого магазинчика – гоблинов. Здесь были как местные, английские гоблины, так и беженцы из Америки, Африки и иных стран. Решая проблемы с иммигрантами-волшебниками, Министерство магии совсем позабыло о тех, кто также спасся бегством из захваченных Орденом Древних стран. И теперь эти нелюди готовы были заявить о себе. Гоблины не восставали уже очень давно. Однако, похоже, пришло время. Филиус и Аламеда шустро раздавали волшебные палочки своим собратьям. Вторая группа гоблинов в то же время разоряла магазин Джимми Кидделла. Этот маг также не успел убежать и предупредить об опасности остальных. Гоблины владели волшебными палочками куда хуже настоящих магов, но самые действенные проклятья у них все же получались. К тому же, помимо палочек, гоблины были вооружены мечами и копьями – оружие было исключительно качественной, гоблинской работы. А доспехи, в которые облачились коротышки, несли на себе достаточно зачарований, отражая вражескую магию не хуже Протего Максима. Когда наводнившие Диагон-аллею и Ноктюрн-аллею гоблины вооружились, скрываться им больше не было смысла. Флитвик, Аламеда и палочка других полугоблинов воздвигли над территорией волшебников антиаппарационный барьер. Разбившись на отряды в десяток бойцов под предводительством умелых лидеров, гоблины атаковали магов. Пленных они не брали. Пал от удара гоблинского клинка Флориан Фортескью, до последнего прикрывавший бегство посетителей из своего кафе. Рухнула с перерезанным Секо горлом мадам Малкин. Владельцы магазинчиков, покупатели и случайные прохожие гибли под ударами холодного железа и Непростительных заклинаний. Счастливчики уходили портключами. Ответственные сами вступали в бой. Через две минуты после начала побоища окрестности Чаринг-Кросс-Роуд наводнили боевые авроры и Пожиратели Смерти. Однако гоблинов было ничуть не меньше, чем магов. Не менее тысячи вооруженных до зубров воинов противостояло разъяренным нападением волшебникам. Оставшиеся гоблины охраняли Гринготтс изнутри, превратив банк в самую настоящую крепость. На нижних ярусах Гринготтса прятались беспомощные старики и дети. Но отступать гоблины пока не планировали. Помимо магии и холодного оружия они не брезговали метать в волшебников едкие алхимические порошки и маггловские гранаты. Прошедшие несколько битв с культистами, Пожиратели Смерти оказались не готовы к продуманному противостоянию с равным противником. Это было не хаотическое месиво из клыков, когтей и бесформенной плоти, с которым они привыкли разбираться во время демонических прорывов. Здесь нельзя было применять Инфернфламио – иначе весь квартал волшебников грозил выгореть дотла. Слишком многие гражданские еще не успели сбежать с места схватки – гоблины недаром начали свое восстание именно летом, когда по Диагон-аллее прогуливалось множество родителей вместе с детьми, совершая покупки к школе. С другой стороны, гоблины не ожидали, насколько яростно их атаку встретят те самые родители – волшебники, в большинстве своем уже прошедшие мобилизацию и регулярно посещавшие тренировки в боевой магии. После потерь в битве при Черном озере они не собирались жалеть врагов. Каждый гибнущий волшебник утаскивал как минимум одного из гоблинов с собой. И все же старый состав Пожирателей Смерти понес свои первые потери. Защищая сына, с которым, взяв выходной, от ходил за покупками, погиб от шальной Авада Кедавры Теобальд Нотт. Никатор Крэбб потерял сознание от удара в спину про́клятым клинком, и не было известно, выживет он или нет. Слоанну Селвину наискось рассекли лицо до кости, лишив его левого глаза и кончика носа. Когда спустя пять минут на Диагон-аллею, сломив антиаппарационный барьер, прорвался Темный Лорд, все пространство между волшебными лавками было завалено человеческими и гоблинскими телами – лежащими неподвижно или стонущими от боли. Волдеморт сходу атаковал чарами площадного воздействия. Гоблины переключились на защиту и принялись отступать к Гринготтсу. Свое слово они уже сказали. Из банка им навстречу выдвинулись союзники, которые, в отличие от нападавших, были пока полны сил. Перед собой эти гоблины гнали двух слепых драконов в сбруе из гоблинской стали. Огонь, вырывавшийся из их пастей, грозил спалить волшебный переулок не хуже Инфернфламио. Воспользовавшись тем, что Темный Лорд и Пожиратели Смерти отвлеклись на драконов, остатки гоблинского войска шустро убрались в Гринготтс. Впрочем, для опытных темных магов драконы опасности не представляли. Авада Кедавра пробивала даже их шкуру: достаточно было подобраться поближе и не попасть под рвущееся из их глоток пламя. В отличие от демонических изродков, души у драконов были – следовательно, на них можно было воздействовать темной магией. Однако дальше атака волшебников застопорилась. Гоблины подняли над банком мощные защитные чары, угрожая уничтожить все хранимое ими имущество магов в случае полноценного штурма Гринготтса. Это могло полностью разрушить экономику волшебного мира. Гоблины мудро подняли восстание далеко не во всех странах Евразии одновременно. И теперь те их них, в которых восстания не было, могли получить неоспоримое преимущество перед другими. К тому же, помимо финансовой системы, гоблины владели множеством артефактов и редких экземпляров волшебных книг, которые маги привычно хранили в сейфах. До сих пор ценности, отданные гоблинам, служили гарантом того, что маги не попытаются окончательно истребить это низкорослое племя, проигравшее в последнем столкновении. Теперь же маги проклинали своих предков за такое решение прошлого конфликта. Требования гоблинов были просты: оставить их племя поголовно на территории магов после возведения барьера между Евразией и остальным миром. И, разумеется, сохранить за ними право владения волшебными палочками. Только в этом случае восставшие соглашались вернуть волшебникам их имущество и вступить в ряды мобилизованных на войну магов. Перед волшебниками стоял выбор – смириться с требованиями или же спалить Инфернфламио все гоблинские банки вместе с содержимым накануне возведения барьера. Решение требовалось принять не позднее начала следующего лета.* * *
Питер Петтигрю и Нимфадора Тонкс готовились отправиться в экспедицию. Точнее, это была пробная вылазка – внутрь Арки, которую они на пару изучали вот уже третий год. Наконец, все финальные замеры были проведены, а пробы воздуха и почвы – исследованы. Коллеги по Отделу тайн, специализирующиеся на окружающей среде, постановили, что путешествие сквозь Арку никоим образом не смертельно. И все равно это был огромный риск. Петтигрю, который благодаря своему волшебному протезу мог видеть происходящее по ту сторону Арки, регулярно наблюдал за поведением домовых эльфов и животных, запущенных внутрь портала. Вели себя они вполне активно. Почему-то никакие звуки сквозь Арку не проходили – даже когда Питер засовывал внутрь голову – но некоторые домовики-добровольцы умели писать и черкали невыразимцу записки, в которых сообщали, что им прекрасно дышится и вообще отлично чувствуется. С другой стороны, колдовать внутри Арки домовики по какой-то причине не могли. Равно как не могли вернуться обратно в Отдел тайн. К тому же, в отличие от Питера, домовые эльфы ничего не видели, быстро впадали в панику в кромешной тьме и почти сразу же скрывались в одной из других Арок – то ли случайно натыкаясь на них, то ли желая избежать темноты любым возможным способом. По крайней мере, невыразимцы смогли выяснить с помощью домовиков, что в некоторые Арки нельзя войти – так же, как, по-видимому, нельзя было войти с той стороны в их собственную Арку. При этом, из тех Арок, в которые можно было войти, за все время исследования так никто и не вышел. В итоге Тонкс и Петтигрю пришли к выводу, что Арки, скорее всего, работают по аналогии с односторонними порталами: некоторые – только на вход, другие – только на выход. Невыразимцы пока не знали, можно ли каким-то образом перенастроить Арку на проход с обеих сторон. Если переключатель и был, он находился с другой стороны. Более всего исследователей интересовало, все ли волшебство перестает работать по ту сторону Арки – или же это касается только магии домовиков. Некоторые существа – например, феи – которых они запускали в Арку, сохраняли свои магические таланты. Возможно, как считала Тонкс, это связано с тем, является ли волшебство врожденным навыком или же приобретенным – вследствие тех или иных взаимосвязей с Древними. Если она была права, то волшебники, как и домовики, могли утратить свою магию за Аркой. Впрочем, оставалась надежда, что подобная утрата – временная. С другой стороны, Рука славы Питера Петтигрю – самый настоящий магический артефакт – по ту сторону Арки прекрасно работала. Исходя из этого Питер предполагал, что волшебные существа не утрачивают магию за порталом, а просто не имеют возможности пополнять свои силы из окружающей среды – как они поступают в обычном мире. Артефактам же восполнение магии не требовалось – их волшебство было замкнуто внутри них. Потому, считал Питер, они с Тонкс должны были непременно запастись кое-какими ценными артефактами, прежде чем рискнуть самим перейти на ту сторону. В частности, коллеги снабдили Нимфадору второй Рукой славы, которую девушка теперь постоянно носила на поясе в специальном креплении. Оба невыразимца загрузили много полезных вещей в свои сумки с незримым расширением пространства: от запаса воды и пищи до тонких магических инструментов, которые могли им помочь в раскрытии тайны Арки. Несмотря на рискованность всего мероприятия, невыразимцы не слишком волновались: за все время исследования по ту сторону Арки им не встретилось никакой жизни, кроме той, которую Отдел тайн запускал сам. А случись Тонкс и Петтигрю застрять по ту сторону, коллеги тут же передали бы им все необходимое для жизни – от еды и питья до любых предметов комфорта. Наука, равно как и любопытство, требовали жертв. К тому же, пройдя в портал, исследователи планировали заглянуть в другие Арки и, наконец, выяснить, что же там, за пределами известного мира. Эта жажда познания все более влекла невыразимцев, неумолимо нарастая день ото дня. Казалось, даже едва слышимый шепот из Арки, уже привычный всем, кто ее изучал, звал Питера и Нимфадору в удивительное путешествие к неведомым далям. Наконец, в конце лета 1995 года, Питер Петтигрю и Нимфадора Тонкс добровольно прошли сквозь Арку. Несколько их коллег осталось в помещении Отдела тайн, где была расположена Арка – терпеливо ожидать первого послания исследователей. Петтигрю и Тонкс договорились выходить на связь примерно каждый час. Каждый час невыразимцы планировали погружать домовика по пояс внутрь Арки, чтобы тот забирал записки с наблюдениями и образцы. Однако во всем остальном Питер и Нимфадора могли полагаться исключительно друг на друга. По сути, они были первопроходцами. Первым делом, осторожно вступив в Арку, невыразимцы бочком миновали портал, стоявший прямо напротив них – чтобы не упасть в него, а остаться в темном пустынном пространстве между Арками. Нимфадора достала Руку славы из крепления, а Питер поднял своей протез повыше, освещая окрестности. Насколько они могли наблюдать, Арки выглядели далеко не идентично. Поверхность одних была гладкой, у других – украшена причудливыми орнаментами. Некоторые казались чуть новее, другие – совсем ветхими. Некоторые Арки обрушились. Нигде не было видно зияющих воронок порталов – только черные занавесы, едва заметно колыхавшиеся на ветру. Да, ветер здесь чувствовался – именно он шевелил занавесы. Должно быть, его касание отражалось и по ту сторону: потому занавес на Арке в Отделе тайн и дрожал, хотя в помещении не было движения воздуха. Кроме ближайших Арок и песка под ногами исследователи пока не могли более ничего рассмотреть – хотя уже сейчас было очевидно, что Арки расположены хаотично: какие-то впритык друг к другу, какие-то – на весьма отдаленном расстоянии. Ни Тонкс, ни Петтигрю не могли уловить никакой закономерности. Хотя, возможно, сумей волшебники рассмотреть окружающее пространство с высоты птичьего полета, они смогли бы опознать фигуру, в которую выстраивались расположенные в бескрайних песках Арки. Первым делом Питер проверил волшебную палочку и убедился, что использовать ее бесполезно – хотя магию внутри себя он продолжал ощущать. Например, он практически не сомневался, что при необходимости сумеет превратиться в крысу. Портключ, который он проверил во вторую очередь, также не работал. Не рассеивали окружающую тьму магические светильники и свечи. Однако Руки славы работали исправно, позволяя невыразимцам осмотреться. Сумки с незримым расширением пространства, по счастью, также не утратили своих свойств. Тонкс присела на корточки и пропустила меж пальцев песок. – И впрямь похож на пыль из хроноворотов, – отметила она. – Может, по эту сторону Арки время является материальным предметом?.. Думаю, нам стоит набрать побольше образцов и передать их коллегам. С тех пор как Саул Крокер ворвался в Отдел хроноворотов и уничтожил все артефакты, исследования невыразимцами времени были практически полностью прекращены. – Я слышал, за это его отправили в Азкабан, – припомнил Питер, – несмотря на все обоснования причин его поступка. Думаешь, мистера Нободи заинтересует воспроизводство этих артефактов? – Почему нет? – пожала плечами Тонкс. – Если хроновороты довели Крокера до лишения разума, это не значит, что они полностью бесполезны. Они необходимы, например, когда надо создать новый рецепт зелья за ограниченное время, чтобы предотвратить начало эпидемии. Или провести какое-нибудь другое исследование. В научных целях, в общем. А Крокер сам виноват – он позволил хроноворотам повлиять на течение собственной жизни. Оттого и спятил. Достав из сумки с незримым расширением несколько флаконов, Нимфадора решительно наполнила их песком и тщательно закупорила пробками. – Кстати, ты хорошо видишь окружающее пространство? – сменил тему Петтигрю. – Из-за того, что твоя Рука славы является отдельным артефактом, а не протезом, как у меня, по идее она должна работать куда как хуже... – Да нет, все нормально, – Тонкс задумчиво покачала головой. – Я тебе больше скажу: с тех пор, как мы перешли на эту сторону, на мой взгляд, видимость стала даже лучше. Будто бы что-то из нашего мира препятствовало качественной работе артефакта. – Или мы адаптируемся, – предположил Питер. – Я тоже вижу все отчетливее и отчетливее. В этот момент из Арки, сквозь которую они прошли, высунулся по пояс домовой эльф, которого невыразимцы использовали для связи с исследователями. Быстро набросав краткую заметку об их с Питером самочувствии и первичных наблюдениях, Тонкс вручила ее домовику вместе с флаконами с песком. Тот передал волшебникам пожелание удачи от коллег и торопливо покинул тьму межарочного пространства. – Все, – сказала Нимфадора, – в ближайший час мы одни. – И чем же ты предлагаешь нам заняться? – Питер смешно пошевелил бровями, поддразнивая волшебницу. – Ну, для начала, я думаю как-то отметить нашу Арку, чтобы не спутать ее с остальными, а потом предлагаю поставить палатку, – она подмигнула магу. – Проводить научные изыскания на голом песке как-то не по мне. Сказано – сделано. И хотя без магии разбивать палатку было куда сложнее, чем с ней, невыразимцы справились с этим делом практически без труда. – Интересно, есть ли тут насекомые, – задумчиво проговорила Тонкс, – в пустынях обычно водится множество всякой дряни. И хотя местность кажется совершенно безжизненной, я не уверена в этом абсолютно. Здесь есть ветер – а значит он откуда-то берется. К тому же мы сами запускали разных животных и волшебных созданий сквозь Арку. Может, в каком-нибудь другой части пустыни так поступал кто-нибудь еще. Петтигрю не ответил. Он стоял спиной к девушке, напряженно всматриваясь в даль, приложив свой протез к глазам на манер козырька. – Ты заметила? – сказал он. – Становится светлее. – Адаптация? – уточнила Нимфадора. – Ты уже говорил про нее. – Не похоже, – Питер был очень задумчив. – Я начинаю лучше видеть не вблизи, что происходило бы в случае привыкания к окружающей тьме, а вдалеке. Как будто что-то пытается осветить горизонт. – Да не может быть такого! – Тонкс изумленно выпрямилась рядом с Питером, уставившись в ту же точку окружающего пространства, что и он. – Мы три года изучали Арку, Пит! Три года! И ни разу ничто не нарушало ее внутреннюю тьму. – Это не показатель, – тут же возразил он, – ты же учила астрологию в Хогвартсе. Небесные тела вращаются с разной скоростью: на Меркурии ночь длится почти три месяца, на иных планетах – и вовсе несколько лет. Здесь может быть так же. К тому же ты не задумывалась, почему тут тепло? Не жарко, конечно, но и не арктический холод? Что-то же должно нагревать воздух и землю! Почему бы и не солнце? – Не согласна! – с жаром возразила Тонкс. – Если солнце тут всходит примерно каждые три года, тут должна быть именно ледяная пустошь, а песчаная! За три года все наверняка бы вымерзло. Лично я думаю, что пространство греет магия, а не светило. – Тогда что, по-твоему, восходит над горизонтом? – парировал Петтигрю. И вскоре они это узнали. Выплывая из укрытой туманной зыбкой необозримой дали – вверх, в затянутый тяжелыми низкими тучами пепельно-серый небосвод – из-за горизонта всходило нечто. Окружающее пространство напитывалось пульсирующим янтарным светом, окрашивая все вокруг в разные оттенки желтого и оранжевого. Этот свет источал гигантский ослепительно-яркий огненный шар, покрытый странными темными пятнами, ползающими по его поверхности, будто амебы в луже воды. Шар то и дело исторгал из себя длинные протуберанцы, которые, извиваясь, подобно щупальцам, ускоряли и направляли его. Размер шара был неописуем: покуда из-за горизонта появилась от силы четверть, но и та полностью занимала весь обзор от одного края пустыни до другого – насколько можно было увидеть, не поворачивая голову. Сияние его становилось нестерпимым для человеческого глаза; но все же Петтигрю и Тонкс продолжали смотреть, не обращая внимания на жар, постепенно начавший опалять их лица. Им казалось, что где-то там, под огненной поверхностью гигантского светила, есть что-то еще. Что-то шевелилось под плазменной коркой этого исполина, что-то чудовищное, яростное, пульсирующее, словно пытающееся проломить тонкую лавовую пленку и выбраться наружу. Сквозь огонь проглядывали то очертания впалых глазниц, то оскаленной зубастой пасти... И пятна, двигающиеся по поверхности светила, извиваясь, иногда повторяли очертания этого затерянного в глубинах пламени лица. – Оно движется слишком быстро... – пробормотала Тонкс не отводя взгляд. – Слишком быстро для солнца... Слишком быстро для такой огромной звезды... – Потому что это не звезда, – с внезапным ужасом произнес Питер севшим голосом и схватил Нимфадору за руку. – Это... я думаю, это один из Древних! Дора, кажется, он чует нас и идет за нами! – О, Мерлин... – прошептала девушка. – Питер, что нам делать? – Не знаю! – в панике Петтигрю повысил голос. – Бежать? Прыгать в одну из Арок наугад?! – А если мы не сможем вернуться? – запротестовала она. – Пит, мы даже наших предупредить не успеем! – Да и Мордред с ними, – процедил сквозь зубы Питер, отворачиваясь от огненного гиганта и вынуждая отвернуться крепко сжавшую его ладонь Тонкс. – Самим бы выжить. Предлагаю бежать, пока есть время. Может, он пройдет стороной... Минут двадцать навскидку у нас точно осталось. Если же он охотится именно на нас... что ж, вот тут-то и пригодятся твои способности метаморфа. Будешь заглядывать в Арки, пока не найдешь ту, которая пропустит нас в место, где можно выжить. По крайней мере, я надеюсь, что мы сумеем такое найти. А еще я надеюсь, что Древний не сможет последовать за нами. Да шевелись ты!.. Он перешел на бег, буквально волоча запинавшуюся на каждом шаге девушку за собой. Ужас перед исполинским Древним Богом вогнал Тонкс в состояние, близкое к ступору. Питера же, напротив, страх вынуждал действовать – и действовать быстро. – Спокойная тихая работа, Моргана ее за ногу! – с сарказмом бубнил он себе под нос, спеша прочь от опаляющего спину жара. – Местечко подальше от Темного Лорда и Сириуса Блэка!.. Непопадание под мобилизацию и право не участвовать в военных действиях!.. Да чтоб я еще хоть раз...* * *
Это лето практически все волшебники провели в своих домах, как в осаде: война с Орденом Древних диктовала свои правила. Те из них, что жили в магических поселениях, кучковались ближе друг другу, с озлобленной настороженностью встречая каждого случайного незнакомца на своей территории. Жившие в одиноко стоящих особняках и поместьях – возводили вокруг своих стен целые бастионы из защитных чар. Детей старались не оставлять дома одних: их отправляли гостить к наиболее умелым в боевой магии родственникам. Разумеется, как и в прошлом году, практически все Друзья Темного Лорда коротали лето в Лестрейндж-холле, совершенствуясь в боевых умениях и темной магии. Впрочем, Дадли предпочел некоторое время провести с родителями: они были магглами и, следовательно, не попадали в число тех, кто имел право остаться на территории, которую в будущем закроет барьером. Дадли прекрасно понимал резоны Темного Лорда. Магглов невозможно было проверить испытанием ядом: тот был слишком силен для них, а противоядие и вовсе не действовало. Да и Знак Мага на маггла было не поставить – в них не было никакого волшебства, а без подпитки татуировка быстро теряла свои особые свойства. Тем не менее, Дадли нашел выход. Он договорился с Фосеттами, и те под Непреложный Обет согласились взять Вернона и Петунию под свою ответственность как родственников-сквибов. По закону, разумеется, родственниками они не были. Дабы это исправить, Дадли представили как будущего жениха Сандры, а его отца и мать – соответственно, как будущих свата и сватью. На самом деле в ближайшие десять лет жениться Дадли точно не планировал. Он думал так: если война кончится, можно будет и отказаться от обязательств. Если не нет... что ж, Сандра – не худшая партия на свете. Дадли вполне мог представить ее своей будущей женой. Провернутая Дурсли и Фосеттами авантюра стоила им крупной взятки ответственному сотруднику Министерства магии. Но в целом ничего из ряда вон выходящего в их махинации не было: схожим образом поступали многие волшебники, имеющие в родственниках магглов. До поры до времени Темный Лорд и Пожиратели Смерти закрывали на это глаза. Дадли только оставалось надеяться, что к его папе и маме в случае чего проявят особое снисхождение. Все же не каждый маггл мог похвастаться тем, что участвовал в возрождении Темного Лорда!.. Падма и Парвати провели это лето в гостях у Невилла Лонгботтома. Дома им было слишком тяжко: их мать упивалась своим горем по погибшему мужу. Так же у Невилла гостило несколько других сокурсников, по той или иной причине не готовых участвовать в жестких тренировках, проводимых для подростков в Лестрейндж-холле: Миллисент Булстроуд со Слизерина, Лаванда Браун и Фэй Данбар с Гриффиндора, Кевин Энтвистл и Стефан Корнфут с Равенкло. Больше всего подростков навестило Невилла с Хаффлпаффа: Майкл Корнер, Сьюзан Боунс, Эрни МакМиллан, Ханна Эббот и Джастин Финч-Флетчли. К последнему – как к единственному магглорожденному – Лонгботтом отнесся несколько настороженно, но хаффлпаффцы хором заверили его, что Джастин – нормальный. В отличие от других магглокровок Финч-Флетчли с самого начала жил не в приюте Святой Ганхильды, а в фостерной семье чистокровных магов, оплатив проживание и воспитание из кармана своих богатых родителей-магглов. Периодически к Невиллу также наведывался Драко Малфой. Впрочем, гостить постоянно у Лонгботтомов он не мог: его членство в Друзьях Темного Лорда считалось само собой разумеющимся. Винсент и Грегори, несмотря на приятельские отношения как с Лонгботтомом, так и с Малфоем, данное начинание амбициозных слизеринцев не приветствовали. Впрочем, если бы не Малфой, Невилл и задумываться бы не стал о том, чтобы организовать что-либо в оппозицию Друзьям Темного Лорда. Однако этим летом под крышу его дома постепенно стекались те, кто не желал принимать активного участия в будущей войне. Не желал убивать и быть убитым в схватке. Но и игнорировать происходящее тоже не мог. Лонгботтома в разгар трагических событий Тремудрого Турнира вытащил из вод Черного озера профессор ЛеФлер, тем самым спасши мальчику жизнь. Он же и объяснил Невиллу причину, по которой культисты вновь выбрали его на роль своей жертвы. Как считал профессор ЛеФлер, Лонгботтом был отмечен желанием Древних Богов еще в больнице Святого Мунго и теперь представлял собой лакомый кусок, который словно вытянули из самого рта. Это означало, что культисты от Невилла вряд ли отстанут – и Лонгботтом должен быть к этому готов. Именно поэтому Невилл продолжал посещать тренировки Друзей Темного Лорда вместе с Драко, несмотря на то, что их политические воззрения он не полностью разделял. Он обязан был стать сильнее: события на Турнире показали подростку, что, как бы он ни был уверен в собственных силах, Лонгботтом пока что не ровня даже Грейнджер. И это при том, что ему помогал Снейп, а ей – никто! С другой стороны, на фоне прочих сокурсников Невилл все же неплохо выделялся. По крайней мере, теперь он имел право иногда заметить вскользь, что, несмотря на близость Дадли к Темному Лорду, участником Тремудрого Турнира все же выбрали Лонгботтома, а не Дурсли. Одно это уже повышало репутацию Невилла среди сверстников. Школьники, собиравшиеся летом в гостях у Невилла, планировали свое будущее в стороне от войны – как будущие целители, ученые, невыразимцы, сотрудники Министерства и потенциальные политические деятели. Они хотели стать теми, кому не требовалось защищать себя самостоятельно – теми, кого могли бы захотеть защищать другие. Самыми ценными членами магического сообщества. Его будущим. Боевые маги – как презрительно утверждал Драко (и Невилл был с ним согласен) – это мясо войны. Собравшиеся у Лонгботтома подростки планировали быть не мясом, а золотым фондом будущей волшебной нации. ...и никто из них не признавался вслух, что они просто не хотят умирать за других. Невилла уже дважды пытались принести жертву во имя чуждых ему интересов. Ему не понравилось.* * *
Призрак Джинни Уизли все лето не давал Рону житья. Он не мог рассказать кому-либо еще о ней: сестра категорически запретила говорить о себе, утверждая, что это очень опасно. По ее словам, укрывание призрака, сбежавшего из когтей властвовавших над ним Древних, непременно привлекло бы нежелательное внимание культистов к семье Уизли, если бы кто-нибудь из них ненароком проболтался не тому человеку. А ведь культистом мог оказаться практически кто угодно, невзирая на то, волшебник он, маг или сквиб! Даже сама Джинни, по сути, считалась кем-то вроде неофита Ордена Древних, хотя и не проходила соответствующих этому званию обрядов и посвящений. При этом Джинни совершенно не скрывала от Рона, каким образом она перешла в призрачное состояние и оказалась во власти Древних Богов. Она рассказала и про неудачный подарок Фреда и Джорджа, и про йит, овладевших ей и Луной на первом курсе. Описала коварный план этих многомудрых путешественников во времени: переселиться в тела домовиков после гибели всех волшебников. Поведала о том, как они с домовым эльфом Добби приняли решение им противостоять. Сказала, что пожертвовала собой, позволив Ньярлатотепу занять свое тело и остановить одержимую йит Луну Лавгуд. Кое-что из рассказанного сестрой Рон уже знал – со слов Перси. Многое было ему в новинку. Не таких подробностей он ждал. Обвиняя в смерти сестры Древних Богов, Рону пришлось признать, что они в какой-то мере являлись и спасителями от вторжения йит. Если бы не вмешательство Ньярлатотепа, сейчас йит, возможно, уже владели бы всеми домовыми эльфами. И кто знает, что сделали бы с людьми. С другой стороны, Рон был убежден, что если бы не очередная попытка Древних снизойти на Землю, вторжение йит могло бы даже не начаться. Хотя Рон и не считал себя умнее Билла, Чарли или Перси, он точно не сомневался, что куда рассудительнее близнецов: дарить сестре книжку, от чтения которой на первом курсе свихнулся Дин Томас, он бы точно не стал. И слепо доверять призраку, который при жизни был вместилищем Древнего Бога, вследствие чего и скончался, Рон полагал не самым умным поступком. Ну, не вызывала Джинни у него доверия, и все! Тем более, что являлась она только с помощью философского камня, каким-то образом попавшего в руки Грейнджер. Причинно-следственную связь Уизли не вполне улавливал. Нет он знал, что Гермиона дружила с Джинни в Хогвартсе, когда та еще была жива. Но почему Грейнджер не сказала хотя бы Рону, что Джинни сумела сбежать из места, где Древние удерживали ее дух после смерти?.. Вместо этого слизеринка, по-видимому, попыталась от призрака избавиться, спрятав предмет, к которому тот привязан, в Выручай-комнате. Со слов Джинни, все было просто. Гермиона хотела спрятать призрачную девочку потому, что не знала, кто из волшебников в Хогвартсе – культист. Культисты, утверждала Джинни, непременно пожелали бы завладеть артефактом, к которому она была привязана. Причиной того, что ее дух оказался связан с философским камнем, Джинни называла Фламеля, который также был одержим йит – по крайней мере, при жизни. О кончине Николаса Фламеля этим летом Рон прочитал в «Ежедневном пророке». Рита Скитер писала, что Фламеля убила его же жена – в наказание за утерю философского камня. Того самого камня, который был теперь у Рона в руках. К слову, Перенелла Фламель до сих пор скрывалась от правосудия и считалась опасной сошедшей с ума на старости лет колдуньей. Если бы она узнала, что артефакт у Рона, это могло бы подвергнуть опасности всю его семью. Это было одной из причин, по которым Рон продолжал утаивать от других Уизли появление призрака Джинни. Второй причиной были удивительные рассказы его сестры – о тех местах, где она побывала после смерти. Джинни рассказывала про неведомый Кадат, спящий во тьме ледяной пустоши под звездами, не виданными ни одним волшебником. Говорила о своем посещении величественного храма Старцев – удивительных крылатых существ, одновременно похожих на гигантские цветы и морские звезды, причастных, как она утверждала, к созданию практически всех форм жизни на Земле. Она поведала о верховном жреце Древних Богов, который скрывал свое лицо под желтой шелковой маской и проводил тайные мессы в древнем каменном монастыре в горах. Говорила о поселении безглазых жаб на поверхности луны, ночами светящей над тем миром, и о войне этих жаб с кочующими стаями воинственных ултарских котов. Джинни рассказала своему брату, что люди, живущие близ границ ледяного плато Лэнг, за которым высится ониксовая башня, связаны со многими из земных богов кровным родством – точно так же, как некоторые темные твари связаны по своей сути с Древними. Она говорила, что на склоне горы Нгранек на острове Ориаб вырезан гигантский лик одного из богов, и что иногда земные боги до сих пор танцуют там при свете полной луны. Поведала, что земные боги вольны гулять по тому миру, где вздумается – но не могут вернуться, ибо все они давно позабыли путь в наш мир, стертый многочисленными столкновениями с Древними. Джинни сказала, что только они, волшебники из созданного земными богами мира, имеют шанс напомнить им об утраченном и вернуть земных богов на родину, где они вновь рука об руку с магами попытаются дать отпор Древним Богам. Призрак сестры обещал Рону показать дорогу к месту, где земные боги ныне проводят свое время в праздности и забвении. И тогда Рон должен будет пробудить их память. Джинни была убеждена, что у ее старшего брата достанет и сил, и наглости, чтобы стать самым настоящим героем. Однако Рон продолжал сомневаться. Почему Джинни не предложила отыскать земных богов той же Грейнджер, которой доверилась с самого начала? Неужели потому, что сестра хотела, чтобы слава от этого поступка досталась семье Уизли, а не подруге? Нет, что-то во всей этой истории было не так. В последние дни лета Рона зачастую мучила бессонница: то ли от рассказов Джинни, то ли от тяжких мук выбора. Рон никак не мог решить, стоит ему прислушиваться к словам призрака или же считать хитрой ловушкой, которую подготавливает для него существо, вернувшееся в мир живых с помощью таинственной магии Древних. Он хотел верить словам Джинни – но этой вере препятствовали долгие беседы с Лавкрафтом, которые тот вел иногда после обучения компании подростков особому волшебству, ранее предназначавшемуся исключительно для магов-инквизиторов. Гилдерой Лавкрафт наставлял своих учеников не верить никому, кого хоть раз коснулись Древние Боги. Даже своим родным и близким. Древние меняли все, к чему прикасались, и изменения эти несли зло – куда большее, чем темная магия. А еще Рону мешал спать упырь, непрерывно воющий на чердаке дома Уизли. Маленькая комнатка Рона находилась как раз под чердаком, так что засыпая, он зачастую слышал, как упырь цокает когтями по полу, бродя туда-сюда, звенит цепью, тянущейся от его ошейника в угол чердака, недовольно скребется, а потом тоскливо стенает, точно взывая к своим сородичам. Раньше упырь казался Рону куда спокойнее... Или, может, у мальчика просто ранее не было причин лежать целыми ночами без сна и вслушиваться в то, чем занят его сосед сверху. Вдобавок за дверью комнаты Рона уже вторую ночь завывал и шкрябался Косолапус – противный рыжий кот, принадлежавший Молли Уизли. Точнее, на самом деле, кот был собственностью Рона: его подарили мальчику взамен Коросты, оказавшейся на самом деле Питером Петтигрю – волшебником, спасшим Рону и Гарри жизнь на первом курсе. Кот практически ничего не стоил, и продавец в «Волшебном зверинце» отдал его Уизли практически бесплатно. Это, по сути, было основном причиной приобретения Косолапуса. Вот только Рон хотел сову, а не кота! Он был зол до крайности, и потому даже не стал брать Косолапуса в Хогвартс. Впрочем, кот не возражал. Он привязался к Молли, которая баловала его и подкармливала свежими потрохами. Кот отвлекал Молли от смерти Джинни, а так же ловил мышей и садовых гномов, потому никто из Уизли не возражал против его присутствия в «Норе». Но в спальни его не пускали: Косолапус любил поваляться на кровати, оставляя после себя клочья рыжей шерсти, а то и отпечатки лап, если кот забегал в дом с улицы после дождя. Однако Рон, уже ошалев от заунывного мяуканья Косолапуса за дверью, не выдержал и впустил кота, недоумевая, что же тому нужно. До этого лета животное совершенно не интересовалось собственным юным хозяином. – Ну, чего тебе? – хмуро спросил невыспавшийся мальчик. Крикливый будильник, стоявший на тумбочке возле его кровати, показывал третий час ночи. В доме спали все, кроме него. Даже призрака Джинни не было видно – впрочем, сестра перестала показываться с тех пер, как Рон перепрятал философский камень в отцовский сарай с маггловским хламом, справедливо опасаясь, что в его комнате интересную вещицу могут обнаружить пронырливые близнецы. Косолапус вцепился зубами в пижамную штанину Рона и потянул. Уизли брыкнул ногой. Кот выгнул спину и сердито зашипел. Потом снова дернул за штанину, выскочил из комнаты и призывно мяукнул. Рон шагнул за ним. Кот поднялся на несколько ступенек по лестнице, ведущей на чердак, и снова мяукнул. – Либо я спятил, либо ты хочешь, чтобы я пошел за тобой, – недоуменно пробормотал Рон. – Ну, хорошо... Следуя за котом, он поднялся на чердак. Косолапус вальяжно отправился прямо в тот угол, где были свалены в кучу старые одеяла и пледы, которые ныне являлись лежанкой для упыря. Уизли держали эту тварюшку больше из жалости, чем ради охраны «Норы». Существо было практически безвредным и напугать могло разве что маггла. Упырь был размером примерно с Рона. Он был склизкий и серокожий, а его морда напоминала бы человечье лицо, если бы не широкая бульдожья пасть, полная кривых зубов, которые упырь злобно скалил на Уизли, даже когда те его кормили. Впрочем, при всей своей злонравности упырь никогда не кусался. Он был одет в старую пижаму Рона. Упырь сидел на корточках перед своей миской и грыз большую говяжью кость. Косолапус невозмутимо подошел прямо к упырю и заглянул в его миску, не обращая внимания на раздраженное рычание. Кот явно рассчитывал на награду – за то, что привел Рона на чердак. – Р-р-рон! – прорычал упырь. На этот раз мальчик четко услышал в его ворчании свое имя. – Мерлин меня побери! – удивился Рон. – Ты что же, говорить научился?! Или я сплю? – А о чем с вами говор-р-рить? – прорычал упырь. – Вы меня и так кор-р-рмите. Др-р-р-угих пр-р-ричин р-р-раньше и не было. – А теперь что, появились? – Рон прищурился. Упырь кивнул. – Теперь появились, – существо говорило все отчетливее и отчетливее, будто постепенно вспоминало человеческую речь. И если первые слова едва можно было разобрать в невнятном урчании, то последние прозвучали так четко, будто исходили из уст обычного человека. – Ты живешь прямо под моим чердаком, Р-р-рон. Я слышу все, что происходит в твоей комнате. И я слышал, о чем ты говорил с призраком. – Ты что-то знаешь о том, что рассказала мне Джинни? – Рон сразу уловил суть. – Я слышал о таких, как твоя сестра, – объяснил упырь. – Они обитают в том мире, откуда прибыло в этот мир мое племя, в целой сети подземных пещер глубоко в недрах под горой Нгранек. Упыри издавна селились там же, в гигантской каверне у подножия сталагмитов, именуемых пиками Трока, на которых призраки вьют свои гнезда – в кромешной темноте подземной долины Пнот. Извилистые подземные ходы, по которым путешествуют упыри и иные твари, ведут во многие места того мира – а раньше вели и в этот, пока земные боги не запечатали их навсегда. Один из таких ходов, рассказывала мне мать, ведет на плато Лэнг, выходя на поверхность близ заброшенного города Саркоманда. А оттуда рукой подать до ониксового замка Кадат, в котором Древние Боги держат в плену земных богов. – То есть Джинни не обманывала меня? – воскликнул Рон. – Она и в самом деле сбежала оттуда, где скрыты земные боги?! Упырь кивнул. – Служители Древних редко лгут, – сказал он, – но часто не договаривают. Призрак зовет тебя в тот мир, Р-р-рон, но я не знаю, зачем. Я не знаю, что от тебя нужно Джинни. И не знаю, можно ли ей верить. – Думаешь, она наврала мне, что сбежала от Древних? – Рон невольно понизил голос. – По-твоему, она все еще служит этому самому... как его там... Ньярлапухепу? – Призраки почитают Повелителя Великой Бездны, а не Ползучий Хаос, – покачал головой упырь, – Охотника, а не Ловца. Но это не значит, что они – на стороне волшебников. – А упыри? – тут же подозрительно сощурился Рон. – Упыри на чьей стороне? С чего я вообще должен верить тебе, а не Джинни? И как ты уговорил Косолапуса помогать тебе? – Все книзлы происходят из древнего рода ултарских котов, – сказал упырь, – а ултарские коты – добрые соседи. В юности я научился их языку, чтобы при нужде мог позвать на помощь. Многим людям зачастую проще послушать кота, чем такое существо, как я. Хотя мы с людьми – близкие родственники. – Не похоже, – заметил Рон. – Я думал, упыри – это что-то вроде мертвых домовиков... – Иногда и люди становятся упырями, – ответил его собеседник, – примерно так же, как вампирами или оборотнями. Однако упырем можно стать только после смерти и при соблюдении особых условий. А условия эти – тайна моего племени, и оттого я тебе о них не расскажу. А верить ты мне должен потому, что я и сам желаю вернуться в тот мир, из которого вышли мои предки. Здесь упырей почитают за домашних зверюшек или, того хуже, паразитов. Но это куда лучше, чем если бы маги узнали, что среди них обитает разумный волшебный народ, ведущий свой род из мира, где правят Древние Боги. Потребности моего племени отличаются от человеческих. Все это время я, как и все мои сородичи, чувствовал себя вполне комфортно. И только этим летом, слушая твои беседы с сестрой, я всерьез обеспокоился происходящим. Если Древние придут сюда и воцарятся здесь, в этом мире станет так же опасно, как и в том, откуда пришли упыри. – А что тебе еще известно о том мире? – с любопытством спросил Рон. – Какой он? – Есть места, не отличимые от здешних, – пожал плечами упырь, – а есть такие, куда не будет соваться ни одно разумное существо, не важно, к какому племени оно относится. Тот мир зыбкий, нестабильный... кое-кто мог видеть его во сне. Древние Боги ходят туда, как к себе домой, и всякий раз, когда они откликаются на молитвы, происходит нечто ужасное, зачастую ведущее к плачевному концу. А племена, которым Древние покровительствуют, даже с точки зрения нас, упырей, имеют отталкивающий вид и омерзительные повадки. Но в тот мир Древние заявились давным-давно – а, может, они всегда были там. Когда же они вторгнутся в этот – настанет долгая эпоха разрушений и изменений. Ни один упырь не захотел бы в этом участвовать – особенно тот, который при жизни был человеком. И потому я желаю помочь тебе, Р-р-рон, вернуть в этот мир земных богов, чтобы они защитили его от Древних. Если призрак желает того же – что ж... я не против сотрудничать с тем, кто знает путь до того мира. Но зато после, когда ты ступишь на чужую землю, проводником послужить тебе мог бы уже я.