Гашепы

      Во сне я опять побывала в той заморской стране. Токмо ужо я ведала, ан надобно сразу к тому рыжему лететь, чтоб прочитать, что строчит он. И вот ужо в окошке стою, а его нет. Аже в углу валяется рубаха. Хожу, значится, по комнате, а его все нет. Ну, думаю, али его нет, так бамажка-то осталась. Обшарила тумбы, стол, на полу меж подушек поглядела – нет ни черта. Как в бездну все провалилось, и рисунок тот туда же. Посидела в той башенке, поскучала, потосковала и приказала неведомой силе снести меня вниз. Авось среди людей его отыщу.        Но и там паренек не нашелся. Музыканты все у роскошного фонтана своим делом маются, детишки по траве бегают, девицы в тени отдыхают, а важные и сурьезные мужики все кучкой ходют, да балакают о чем-то. И вот чую, что проснусь уж скоро, и тут в последний миг вижу, как из бокового хода в замок под руки выводят моего парнишку рыжего. Все тело в символах каких-то глаза мутные, а лицо, аки смерть перед собой увидел. Хочу уж сорваться, да к нему бежать, но тут меня начинает будить мама. - Анка, сегодня наш первый рабочий день. Будет крайне невежливо опоздать.        А ведь правда, опаздунов никто не уважает. Потому мы собрались с мамой, поели и ужо пошли искать во дворе Лагота, а его все не было. Обшарили все углы, по открытым комнатам прошлись, даже на улице у прохожих спрашивали, но он как сквозь землю провалился. Нет, и все тут!        Подлой змеей на грудь легла тоска, не давая продоху. Аже собачонка хоть и смышленая, токмо боязно. Авось украдут из под носа, да и поминай как звали. Или и того хуже, продадут этим знатным аспидам. Мама говорила, что богатый человек страшнее дьявола, ведь сатана - один, а людей бездушных много.        За горе на рынке хлеба не купишь, потому я и решила бога молить за спасение Лагота. Коли услышит, так отыщет. А чай не придет, так тому и быть.        Приодевшись в новёхонькое платьице, что мама ужо успела прикупить до заутренней, я с пылающим сердцем вышла из дому. Моя родительница как обычно была весела да приветлива, и своими цепкими глазенками подмечала где какая лавченка. А для меня в сие мгновенье важным было лишь добраться до книжек и присмотреть себе еще чего. Уж больно чудны́е были там истории.        На сей раз я и на стеклянные диковинки взора не поднимала и не слушала, что там торговцы кричат проходящему люду. Шла лишь, аки заворожённая и представляла, как засяду в том уголочке с книжкой, да и все позабудут обо мне. Токмо, мечты мои старик прям с порога расколол об наковальню.        Значится, заходим мы с мамой в лавченку, а он сидит важный такой, на заморском стуле с всяк рисунками, да и по сторонам зыркает. Авось думает чего б нам такого поручить.        Токмо дверь отварилась, как он подстакиквает на своих тонюсеньких ножках да давай баять. " Не надлежащий внешний вид" видите ли! А ты вот сначала медяк уплоти, а потом ужой и возникай попусту. Ишь, привычку взяли воздух сотрясать за зря.        Мама моя, великой души человек, не стала пререкаться, да и вновь пошла на рынок за тряпьём, что будет "подобающе". Тьфу, старик несчастный, ему уже видать не в домек, что модняво нынче. Ибо мое расписное платье ничем не уступает холщовым рубахе и юбчонке, что приказал он раздобыть. А сам, гад, сидит в ночной размахайке и кожаном жилете.        Пока ирод послал мою мать на рынок, я пошла отыскать ту книжку вечорнюю. Уж больно пригляделась она мне и любо узнать хочется, что станется с этим Тристаном. Токмо старик углядел, что мои руки не заняты и сказал расставить все книженции, что мама повытаскивала с полок.        Раз это моя родительница сделала, то вина благословная, аже исполнять надобно. Занятие сие казалось мне безлетным, ибо старик и словом не обмолвился, как они были раньше. Токмо подходил и переставлял в другое место, да все причитал, мол женщины не должны трудиться в таких местах. А старики должны за огородами смотреть, а не за книгами! Благо мама возвратилась быстро, ежели бы не она, то я бы авось и сказала чего лихово.        До открытия лавченки еще час оставался. Мама пока в задней комнате над книжками работала, меня усадили за прилавок и велели блюдить, чтоб все чин по чину оставалось. Но ежели читать вздумается, то книгу сразу отберут, ибо работу нужно выполнять достойно.        По началу мне думалось, что это будет призабавно. Ведь, как мама говорит: " Любую работу можно сделать интересной, главное подойти с душой". Но с каких сторон я не подступалась, все пустое. Сидеть на табурете и смотреть на книжки, что даже прочитать нельзя, ужасно. Скука одолела даже когда я взялась считать сколько книжек есть на полках. Дошла я до пятидесяти семи, да и бросила эту затею.        Маме, вот, сейчас наверняка не так тоскливо. Она там перебирает разные толмуды, что хозяину оставили в дар, или продали заезжие торговцы. Книжки эти не все выглядят, как на продажу. Одну нечистоплотный мужик похлёбкой залил, другую блудный священник в корм для лошадей обранил. Сам хозяин то старик и пакостный, токмо любит он творения человека и каждую буковку готов сберечь, за всяк напечатанное слово последнее отдаст. За это я его уважаю.        Токмо я и скучала то не много. Дверь открылась и в лавченку заглянул высокий мужичок. Веселый такой, нос картошкой, губы бантиком, а глаза смеються, аки толпа над скомарохом. И улыбка такая большая и добрая-добрая, так и хочется улыбнуться в ответ.        Но я собралась, рубашонку поправила и дабы человек хоть взглянул на меня, чутка стукнула носком сапога о стол, за которым сидела. А мужичок-то какие-то книжки щупал, через плечо глянул, меня увидал, да так и замер. - Чегось изволите, господин? - Мама тем вечором, перед сном, меня учила, как надобно с людьми, что в лавку приходят, баять. Токмо мужичок этот странным сделался. Стоит, глазищи вытаращил, аки я зверушка диковинная, да веждями хлопает. Не поняла я таких манер и снова повторила, а мужик все с места не сходит. Ну, думаю, тут я ужо ничего не сделаю, пошла маму звать.        Токмо моя родительница вышла из задней, как глазищи мужичка еще круглее сделались, а рожа уж и белеть начала. Интересно, а в больших городах все такие странные или только тут места особые?        За мамой проковылял и старик. Он на мужичка взглянул, и вены прямо таки вздулись на его лице и стал он злее, нежели обычно. Что так раззадорило его, ума не приложу. Хозяин с тем мужичком словом не обмолвился, да на дверь ему указал. Тот сначала говорить хотел, но видать слова не нашел и ушел восвояси.        Я ужо и спросить пыталась, мол, что за человече приходил, токмо мама так грозно зыркнула, и мне говорить не захотелось. Всяк ведь в жизни бывает. Но старик, как гнев свой остудил, присмирел, сам рассказал. - Этот безалаберный мужчина - сын мой. Если вдруг он еще раз наведается в магазин, пока меня не будет здесь, то гоните его прочь! Этот плут готов за медяк Данте продавать, только б оплатить гулянку с очередной купчихой.        Мама с лихвой ужаснулась от всех этих слов, а я впервые задумалась за сколько ж продаются все эти книжки, раз медяк, что курам на смех. Токмо за два дня я так и не заприметила ни одной таблички с ценой, али на самой книженции никаких цифр. Страсть как спросить хотелось, но ужо время подошло двери для покупателей открывать, потому мне подумалось, что своими глазами увижу за сколько их продавать надо.        Старик бамажку какую-то всучил моей маме, а сам поодаль от прилавка на стульчик сел и сделался будто за чтением, токмо ежу понятно, что он следить за нашей работой собрался.        Мне доставалось не много заданий. Протереть пол, али какой человек неопрятный не увидел перед своим носом тряпку и своими сапогами полы подпортил, аки свинья. После обедни пока один покупатель был в магазине, меня отправили к задним воротам, чтоб я у торговца обещанные книги забрала и обсмотрела, что можно ставить на полку, аже нет. А в остальное время я тоже глядела на маму и силилась запомнить, как она с людьми обращается.        Казалось, что она всю жизнь на этом месте стояла. Я все диву давалась, откуда она всего этого понахваталась. Мама не часто сказывает о своей молодости, но из тех россказней я не могу упомнить, чтоб она торгашкой была. Но чего только с ней не приключалось.        Старик довольным остался, хоть и баял, мол от своего не отступлюсь, женщины должны очаг в доме блюдить, а не деньгу приносить. Но переставал кряхтеть, когда узнавал, что у нас в доме нет мужика, что семью кормить будет.        Я же сегодня осознала с каким трудом надобно зарабатывать себе на хлеб и диву далась, только узнала сколько стоит средняя книженция. Пол серебрушки! Это ж сколько картошки можно купить за такие деньжищи! А большие талмуды? От двух, до десяти серебряных! Да на такие суммы, можно было в нашей деревне жить припеваючи и тебя бы считали чуть ли не барином, а тут всего-то книжка! Которую в голодное время ни съешь, ни от ветра не прикроешься. Только в камине сжечь можно, да и то жалко будет деньги.        Опосле я призадумалась, а с каких таких правил у нас в доме всегда были кижки, да и новые мама час от часу приносила. Мы хоть и жили в достатке, ведь ведунство мамино денег приносило исправно, да и к нам со всех окрестных деревень съезжались люди, от того мама каждую неделю слово божье над отваром говорила, но мы не жили, аки аристократы иль богатые купцы. А за весь день к нам в лавчонку приходили дворянские слуги, али купеческие дети.        Но и тут мама не дала мне времени расспросить ее. Только покончив с уборкой, она сдала хозяину заработанные деньги и не дав мне переодеться в платье схватила за руку и потащила на улицу.