Дневник путешествующего Рыцаря (оказавшегося на службе у Демона-дворецкого в поместье маленького Графа с самыми красивыми ногами)

      — Господин… — с трудом, отрывисто проговорил я, не прекращая быстрого движения рукой.       — Еще, еще, — синий глаз Сиэля, внимательно наблюдающий за мной, блестел жгучей улыбкой.       Я шумно выдохнул, но не позволил себе остановиться. Мышцы правой руки уже горели, пальцы затекли от плотной хватки, но я даже не замедлился.       Все тело сотрясалось вместе с рывками руки, ерзало по табурету. По виску покатилась капелька пота.       — Давай, не останавливайся, — сладко распалял меня требовательный голос графа. Я сильнее уперся ногами в пол, склонился. Уже не смог сдерживать в себе просящееся наружу от столь яростных усилий рычание. Оно было встречено смешком господина, и я почувствовал, что достиг своего предела. Рука соскочила, и на мою грудь, частично открытую из-за немного расстегнутой рубашки, как и на шею и даже на лицо полетели белые брызги.       Сиэль засмеялся. Привстал, шагнул ко мне и облизнул мою щеку, очевидно, слизывая каплю.       — Граф… — благоговейно выдохнул я и разжал пальцы. Венчик выскользнул из них и начал медленно тонуть в густой массе взбитых белков. Пока я тряс онемевшей рукой, Сиэль изучал результат моих усилий.       — Довольны? — я разглядывал мальчика. А он, придерживая миску, стоявшую у меня на коленях, сам поводил венчиком по пене, убеждаясь в ее однородности. Затем поднял венчик и, держа над миской, наклонился. И поймал одну из его струн губами, слизывая взбитые с сахаром белки.       — Да, сойдет, — наконец, согласился он и протянул венчик мне, предлагая поступить с ним аналогичным образом, что я и сделал. Белки действительно взбились очень даже хорошо, и сахара было в меру — вкусно даже без выпекания. Я поднялся, отложил на кухонную тумбу венчик, поставил рядом миску и начал накладывать ее содержимое в кондитерский мешок.       — Попробуете сами? — предложил я, завязывая конец мешка, и обернулся к графу. Сиэль, наблюдавший за мной, облокотившись на тумбу и подперев подбородок рукой, согласно кивнул.       Я подвинул к нам поближе подготовленный противень, застеленный пергаментной бумагой. Граф взял у меня мешок и принялся очень осторожно, тонкой струйкой выдавливать на противень будущее безе. Я завороженно смотрел в его сосредоточенное лицо: как двигаются серьезные ресницы, как чуть приоткрывается ротик, когда он задерживает дыхание, чтобы получить ровный желаемый узор. Но, заметив, как уголки его губ вздернулись в улыбке, я все-таки взглянул на проделанную им работу.       Четыре безе относительной аккуратности не вызвали у меня вопросов, а вот пятое и шестое находились слишком уж близко друг к другу — они будто срослись как сиамские близнецы.       — Господин, а эти, кажется, слиплись…       — Нет, так все и задумано, — пояснил Сиэль, отложив мешок, и серьезно посмотрел на меня. — Это — ты.       — А… — тогда-то до меня дошло, что означают эти два круглых пятна. — Дайте угадаю… «Задница»?       Граф непринужденно кивнул.       — Говорю же: ты.       — Прекрасно. Вы уже лепите белковые изваяния в мою честь. Мне лестно быть вашей музой. Но, если это — я, что тогда — вы?       Сиэль задумался. И с новым воодушевлением взялся за кондитерский мешок.       — Сейчас покажу, что — я.       — Мм, будете рисовать всякие непотребства?.. — на этот раз к столу пригнулся я, упершись и наблюдая за работой моего дорогого графа. Который рисовал именно то, о чем я подумал. — Да в вас проснулся художник, господин. Мм, даже в натуральную величину?..       На это мальчик шаловливо хмыкнул. Шестнадцатилетний озабоченный подросток, даже если он и глава аристократического рода, остается озабоченным подростком, этого не отнять…       — Серьезно? Вы хотите это испечь? Чтобы ваши слуги увидели, какой их хозяин на самом деле бесстыдник?       — При чем тут «хозяин»? На кухне сегодня ты, за десерты отвечаешь ты, — закончив свой шедевр, Сиэль передал мешок мне и отошел, уступая место. — Тем более, тебе все равно никто не поверит…       — Куда уж там… — я изобразил тоскливый вздох и продолжил формировать белковые кучки, стараясь придавать им форму капелек.       — К тому же, это — меч, — вдруг вбросил граф.       — Ах — меч? Тогда, позвольте, я сделаю его рукоять подлиннее. Чтобы было понятнее. А то, знаете ли, тут немудрено и обознаться…       Пока я возился с «мечом», Сиэль вдруг прильнул ко мне сзади. Плотно прижался к спине. Его нос уткнулся мне между лопаток, а руки обвились вокруг талии. И у меня сама собой всплыла улыбка. Сегодняшнее поведение господина — его нежная импульсивность и похотливая игривость — вообще изумляло меня. Учитывая то, что случилось ранее…              Позавчера, когда мы вернулись с той конной прогулки… Он был напуган. По-настоящему напуган. Настолько, что пресекал все мои попытки завести разговор на волнующую нас обоих тему. И не потому, что Себастьян мог нас услышать.       Произошедшее выходило за пределы его понимания. Тот проход, который мне вдруг удалось открыть… «Портал»… Все это пугает и меня. И точно так же вызывает вопросы. Как я смог это сделать? Почему? Куда ведет эта дорога? Я до безумия хочу узнать ответы. Но Сиэль наотрез отказывается это обсуждать. Не хочет даже предположить, погадать… Он боится. Боится неизвестности.       Демон же будто что-то чувствует, совсем как животное. Я уже не в первый раз замечаю, что он улавливает энергию хозяина. И вторит ей, подстраивается под нее. И косо смотрит на меня…       Не знаю, что ему известно. Надеюсь, что ничего… Но, в то же время… Быть может, как раз-таки он и может что-то знать…       Но я не могу посоветоваться с Сиэлем, не могу поделиться своими умозаключениями. Он сразу говорит: «Забудь». Забыть… Я и так забыл обо всем. Это — то немногое, что у меня почти получилось вспомнить. Как теперь я могу забыть?..       Мне нужна помощь. Мне нужно с кем-то поделиться. И не только с вами. С моим дневником… Вы-то мне ничем не поможете, даже не ответите. А в моей голове носится столько мыслей, они просто варятся в собственном соку…       Как я могу ему помочь, если он, по его словам, в этом не нуждается? Я не смогу спасти его силой. Я вижу, как он переживает. Но закрывается, уходит в себя, не делится со мной мыслями… как и не позволяет мне делиться с ним. А я не имею понятия, как к нему подступиться. Я не хочу нервировать его, травмировать еще сильнее. Но этого разговора не избежать в любом случае. Не могу я оставить все как есть, не могу…        «Забудь»… Нет, это так не работает. Я это вспомнил. И не забуду, сколько бы он ни приказывал.       Я не хочу конфликтов. Не хочу… Но я вижу, в каком подавленном состоянии находится мой мальчик. Конечно, пускай уж он лучше рисует «мечи» из белка и пошло хихикает, чем расстраивается…              Но мои размышления прервал вошедший в кухню Себастьян.       — Господин?.. — он заметно удивился, застав хозяина все в том же виде — обнимающим меня.       — Что, Себастьян? — я почувствовал прислонившуюся ко мне теплую щечку Сиэля через ткань рубашки.       — Не знал, что у вас есть дела на кухне, — демон притормозил, видимо, не желая заниматься какой-то бытовой возней в присутствии графа, или же испытывая дискомфорт от пребывания посторонних на его рабочем месте.       — У меня сегодня выходной, — выдохнул Сиэль, крепче обнимая меня.       — Мне казалось, у вас был выходной вчера…       — Сейчас нет дел, требующих моего вмешательства. У меня все под контролем. Занимайся своей работой.       — Да, господин… — демон послушно прошел мимо и глянул на противень с нашими поделками. — Позвольте поинтересоваться, чем же вы занимаетесь?       — Мы учимся делать правильные «безе», — отозвался Сиэль, произнеся само «безе» со странным выговором, очевидно, имея в виду то самое французское слово «поцелуй», от которого и пошло название десерта. — А для этого нужно хорошенько взбить яйца… — его пальцы вдруг спустились ниже и легли на застежку моих брюк, погнав щекочущие мурашки по бедрам.       — Милорд… — демон, полезший в ящик, аж обернулся. На его продолговатом лице читалось недоумение. — Смею заметить, вы проводите с вашим питомцем слишком много времени. На вас это может пагубно отразиться. Образованному человеку вашего положения стоит следить за мыслями и языком, как и за своим окружением. А то забудетесь в приличном обществе…       Я почувствовал, как мальчик напрягся. Мне тоже совсем не нравилась нависшая между ними с демоном напряженность, грозящая вот-вот перерасти в конфликт. По счастью, у меня как раз было все готово. Поэтому я выпрямился, оглянулся, и наши с Сиэлем глаза встретились.       — Я закончил, господин. Как вам?       Граф выпустил меня, так что мне сразу стало прохладно от разлуки с его теплым телом, несмотря на летнюю жару. Сиэль же беспристрастно глянул на будущие пирожные и кивнул, одобряя. Тогда я понес противень к прогретому духовому шкафу, по дороге опасливо косясь на Себастьяна, который разделывал рыбу к ужину. Поставив десерт запекаться, я глянул на часы.       — Часа через два нужно будет вернуться и проверить их…       — Ладно. Пошли, — не скрывая поспешности, решил Сиэль, уже направившись к выходу с кухни. Я глянул на демона, который, будто почувствовав, зыркнул на меня в ответ, заставив волну холодка прокатиться по моей спине. Поэтому я не стал задерживаться дольше необходимого и последовал за графом. Не нравится мне это тяжелое ощущение недосказанности, которое витает в воздухе вокруг нашей троицы…       Сиэль дождался меня за дверью, и мы пошли по коридору рядом.       — Чем теперь займемся, господин? — задал просящийся на ум вопрос я.       — Не знаю. Пойдем куда-нибудь… — мальчик вдруг взял мою руку, приподнял и нырнул под нее, прижавшись к моему боку. Я, поняв, обнял его за плечо, привлекая к себе. И в очередной раз почувствовал это. Что-то некомфортное. Его беспокойство.              Вчера ему снова было нехорошо. Весь день он бродил потерянный, плохо ел, а под вечер совсем раскис и прибился ко мне, пытаясь спастись от головной боли. И с тех пор, к недовольству демона, так и ходит за мной хвостиком.       С одной стороны, я безумно счастлив возможности быть почти все время с моим дорогим графом. Но с другой… С ним что-то не так. И его состояние волнует меня. Не знаю, чем именно вызвано его желание организовать себе выходные и проводить их именно таким образом… но я чую, что обосновано это чем-то нехорошим.       Сначала — мой ночной припадок, в результате которого мне удалось вспомнить самое главное. Потом — тот проход в лесу… Конечно, Сиэль переживает. Но не считает нужным это обсуждать. Я же тоже переживаю! Я до сих пор ничего не понимаю. Сначала он говорил, что принял свою судьбу. Потом вроде бы поддержал меня, пошел мне навстречу… а теперь снова только отмахивается и отмалчивается, словно для него все предрешено.       В любом случае, атакой в лоб я бы результата не добился. Поэтому понадеялся, что смогу привести графа в более сговорчивое состояние.       — Значит, предложений у вас нет? Давайте тогда поищем какое-нибудь развлечение. Например… тут?.. — я повернул к лестнице, и Сиэль лишь смиренно кивнул. Мы поднялись на этаж выше. Эта часть поместья была мне плохо знакома, и у меня появилась идея для новой игры.       — Господин, а вы знаете, что находится за каждой дверью?       — Нет, я же не во всех комнатах бываю, — просто отозвался мальчик.       — Значит, сейчас и проверим, что у нас тут, — я кивнул на первую дверь справа.       — Тут кладовка.       Несмотря на ответ, я с видом увлеченного исследователя все же открыл дверь, но мы в самом деле оказались в одной из темных кладовых.       — Ладно, — я сразу закрыл дверь. — Кладовки — это неинтересно. А что тогда там, знаете?       — Там — не знаю.       За следующей дверью была тоже темная, но куда более просторная комната. В ней хаотично располагалась какая-то мебель, завешенная тканью и явно неиспользуемая. Да и воздух стоял такой, словно здесь давно не было людей. Пылью, однако, не пахло. Наверно, демон прибирается везде, вычищая даже самый дальний уголок поместья. Но при этом не оставляет после себя ощущение человеческого присутствия, ведь он и не человек вовсе…       — Мне кажется, мы обнаружили нечто любопытное, мм? — я заискивающе глянул на графа, проверяя его реакцию. Но он все еще не вышел из состояния инертности. Наверно, замкнулся в себе из-за слов Себастьяна… Тем не менее, Сиэль шагнул через порог, одобряя мое решение.       В комнате было слишком неуютно, поэтому я оставил графа и прошел вперед, пробираясь между чем-то, напоминающим очертания кресел, к окну. Расшторил шторы, впуская в тихую темноту свет, открыл форточку. Нырнувшие в комнату солнечные лучи осветили стену возле окна. И я обратил внимание, что к ней прислонена рама внушительных размеров, угол которой торчал из-под покрывавшей ее ткани. Закончив со шторой, я подошел к своей находке. Потянул за край тряпки, осторожно снимая. Услышал приблизившиеся ко мне шаги графа.       — Господин, вы знаете…       — Знаю, — вдруг резко и жестко, как ударом молотом, ответил Сиэль, так что я аж вздрогнул. Но прежде, чем задать новый вопрос, взглянул на картину, которая показалась из-под накидки.       Я мог бы и догадаться… Мог бы. Это было несложно. Наверно, я даже знал об этом с самого начала…       Да, нужды в новых вопросах и не было. Не только потому, что я знал изображенных на картине людей. Даже если бы я их не знал, мне бы стало все понятно. Стоило бы мне только взглянуть на красивую светловолосую женщину с большими, синими глазами-озерами и нежными чертами. И на обнимающего ее, такого же утонченного красавца-брюнета.       Это было странно. Так странно, иначе это чувство и не назовешь. Но в каждом из них я видел… его.       Испытывая тревожное предчувствие, я повернул голову на застывшего рядом со мной Сиэля. Лицо мальчика ничего не выражало. Глаз вглядывался в полотно, сухо, бесстрастно.       Я не знал, что сказать. Не знал, как оборвать эту давящую паузу. Не знал, нужно ли это делать вообще. Спрашивать банальность, ответ на которую я и так знаю. Изображений родителей Сиэля не было нигде в поместье. Ясное дело, что граф велел снять все картины. И убрать. Но, видимо, не в обычную кладовку…       Сиэль зашевелился. Вдруг сел, прямо на пол, не отводя взгляда от полотна. Я же совершенно не знал, что мне делать. Обнять, поддержать… или же вовсе отойти. Поэтому просто молча присел рядом. И надеялся, что мое присутствие не будет причинять неудобство господину.       В словах не было смысла. Я чувствовал давящее напряжение.       Двое застывших красивых людей смотрели прямо в наши души. Сильный взгляд карих глаз отца, ласковый и добрый — матери. Но взгляд Сиэля отличался от них обоих. Наверно, он находился где-то посередине родительских. С примешанным — его собственным — оттенком боли и одиночества.              Почему-то я чувствовал вину. Перед ними. За то, как я относился к их сыну в самом начале. За то, что из-за меня он переживал. И переживает до сих пор.       И, перед ними, перед глазами мертвецов, словно я был на кладбище или на похоронах… Перед их немым взором, умиротворенным, не то всепрощающим, не то упрекающим… Я убеждался, что должен спасти их сына. Спасти. Словно я дал безмолвную, невысказанную клятву его родителям, которые бы точно не хотели, чтобы их драгоценный ребенок остался в этом мире лишь в виде холста с мазками краски на нем.       Я должен позаботиться о нем. И сделать то, что сделали бы они. Наверно, я все-таки поклялся им в тот момент… потому что мне сделалось по-настоящему жутко.       Если даже я испытывал нечто неприятное от этого зрелища… Каково же было моему мальчику?.. Не зря же он не хотел видеть эти картины.       Честно, я боялся смотреть на него. Боялся нарушать его личное пространство. Боялся, что он станет закрываться, чтобы не выдавать своей слабости. В такой ситуации мы еще не оказывались…       Но я был не против и просто посидеть в тишине. Солнечная погода казалась какой-то неправильной. Как и яркие лучи, падающие на картину. Это было словно нечестно по отношению к мальчику. Но, может, с другой стороны… природа пыталась сказать, что на этом жизнь не заканчивается?       — Мне их очень не хватает, — вдруг проговорил Сиэль. Ровно. Сдержанно. — Очень.       Я осторожно глянул на него. Мальчик чуть ссутулился, глядя на портрет родителей. Но на его лице были чувства. И даже очень читаемые. Грусть. И детская обида.       У меня защипали глаза. Я отвернулся. Боялся своих собственных эмоций. Не хотел, чтобы из-за них Сиэль чувствовал себя некомфортно. И просто не знал, как следует себя вести.       Но все мое существо тянулось к мальчику. Хотело схватить его и никогда не отпускать. Хотело стать для него всем, чего он пожелает.       Почему же я не всесильный демон, который мог бы сделать для него что угодно?!       Я все-таки подвинулся поближе. Аккуратно, ненавязчиво, проверяя реакцию. Он мог хотеть продолжать быть сильным в одиночестве. Это было на него похоже. Но я чувствовал потребность что-то ответить. Хоть и совершенно не знал, что именно. Что могу сказать ему я?.. Только сочувственно вздохнуть.       Не было таких слов. Даже у меня, привыкшего болтать. Не было достойных слов поддержки. Их просто не существует в природе. Но и молчать было нельзя. Нельзя было оставить его признание без ответа.       Рискуя, я медленно вытянул руку и бережно обнял мальчика за плечо. Он не противился, но и ничем не показал, что нуждался в этом.       — Вы взяли от них самое лучшее, — нашелся я, пусть и понимал, что это не поможет делу.       Сиэль вздохнул. Приоткрыл рот. Помолчал. Но все-таки высказался:       — Знаешь… Я будто бы их и не знал. Не знал так… как хотел бы знать сейчас, — он говорил медленно, тщательно подбирая слова, пропуская их через очень мелкое сито. — И я словно… не помню. Многого. Это так обидно. Все пролетело слишком быстро. И я не успевал… запомнить. Я же не знал… что все будет вот так. Я воспринимал все слишком обыденно. День летел за днем… а я не чувствовал их ценность. Не осознавал. А должен был…       — Вы были ребенком, — встрял я, не выдержав этой самобичевательной речи. — Вы не допускали и мысли, что произойдет…       — Но сейчас мне от этого не легче. Я же мог… Все так быстротечно. Все так пронеслось… Я не успел этого запомнить. Не придавал этому значения. Не отмечал мелочей. И теперь как будто остался ни с чем. Почти ничего не помню о них. Когда что-то имеешь, то и не думаешь, что можешь потерять это в любой момент. Не присматриваешься внимательно, не пытаешься запомнить, изучить. Чтобы удержать это хотя бы в воспоминаниях. Чтобы хоть как-то сохранить… А оно так мимолетно. Было — и нет. И уже не повторится.       Он выдохнул, повесил голову, уже не глядя на портрет.       — Время не лечит. Оно, наоборот, убивает. Сжирает остатки того, что у нас есть. Я боюсь, что когда-нибудь забуду их голоса.       Я закусил губу до боли.       — Нет, не забудете. Никогда.       Обнял мальчика крепче, прижался губами к его макушке. Закрыл глаза, почувствовав горячие слезы на щеках. Но постарался взять себя в руки. Сиэль же только вздрогнул. И все. И затих. Покорный. Смирившийся со своей утратой, оплакивать которую у него уже не осталось сил.       Так мы и сидели. Я — крепко обнимая моего возлюбленного, зарывшись лицом в его волосы. Он — позволяя мне себя обнимать. За окном свистела прилетевшая к поместью птица. Пахло летом, теплом и травой. Противоречиво. Очень противоречиво…              Сиэль похлопал меня по руке, сдержанно, по-взрослому. Потом вылез из моих ослабившихся объятий. Прошел к картине, подобрал с пола покрывало. Глянул на портрет еще раз. И накрыл его. Бережно расправил ткань. Повернулся ко мне. В один момент у меня взволнованно замерло сердце, но я сразу испытал облегчение. На лице графа я не обнаружил признаков глубокого расстройства. И слава богу.       Тем не менее, я не знал, как завести разговор. Сомнительное получилось развлечение… Поэтому поднялся и окинул беглым взглядом комнату, ища, за что бы зацепиться. И нашел.       — Это рояль?.. — несмело поинтересовался я, кивнув на массивный, аналогично укрытый предмет, стоявший напротив окна. Сиэль глянул на торчащие из-под занавеса ножки рояля.       — Да. Мама играла.       Я аккуратно стащил с него накидку, и у меня перехватило дыхание от близости к великолепному, изящному инструменту, так несправедливо пылящемуся здесь. Его гладкая, лакированная поверхность блестела на солнце воистину аристократично. И мне было очень легко представить, как под пальцами прекрасной, чувственной графини так же чувственно поет и рояль, и все поместье.       — А вы? Умеете?       — Ну… так. Пытался. Давно, в детстве. Себастьян тоже пытался меня учить, давал уроки… — Сиэль подошел ко мне. — Но…       — Но вы от этого не в восторге? — догадался я, так же как и догадывался, почему рояль покоится именно здесь, в «кладовой воспоминаний». В ответ мальчик неоднозначно повел плечами.       Мне же нестерпимо хотелось прикоснуться к искусству во всех смыслах, особенно — в самом прямом. Поэтому я бережно открыл клавиатуру и нажал на первую попавшуюся под руку клавишу, услышав глубокий ответный звук из недр тела инструмента.       — Значит, я могу и не пытаться просить вас сыграть?.. — я украдкой покосился на господина, пытаясь понять его настроение и состояние в целом. Однако мальчик хмыкнул, ногой отодвинул пуф, стоящий перед клавиатурой, сбросил с него покрывало и сел, разминая пальцы. У меня только челюсть отвисла.       — Что, серьезно?.. Так просто?..       — Ну да. А что? — Сиэль пробежался пальцами по клавишам. — Собирался меня уговаривать?       — Да. И я бы смог… — подумав, я осторожно присел на пуф рядом с графом, по левую руку.       — Я знаю. И какой тогда мне смысл упираться? — Сиэль исчерпывающе глянул на меня. — Я и сам не против поиграть.       — Ну, граф, это как-то неправильно… Поупрямьтесь для приличия хоть…       Мальчик убрал руки от инструмента.       — Нет, не буду я играть, не хочу. Много просишь.       — Ну, господин, — я тут же изобразил жалобное выражение лица, поймал его ручку и поднес к губам, поочередно целуя пальцы. — Пожалуйста, сыграйте для меня. А я сделаю для вас все, что вы захотите…       — Ладно, так и быть, уговорил, — непринужденно отозвался Сиэль, и я все-таки заметил, как уголки его губ приподнялись в слабой улыбке. Цель достигнута, с чем я сам себя мысленно поздравил.       Мальчик же моментально принял сконцентрированный вид. И вдруг заиграл. Ровное, низкое вступление, задающее ритм. Мрачное, тоскливое. Потом из-под его правой руки зазвучала мелодия на более высоких нотах, разбавляющая ранее созданную гнетущую атмосферу. Переливчатая, неторопливая, она казалась и сильной, и грустной одновременно. В ней слышалась торжественность. И отчаяние. Обреченность. И красота.       Наверно, это свойство большинства лиричных композиций. Или же оттенки этих чувств вызывало само исполнение. Или исполнитель. Вдумчивое лицо Сиэля, его сдвинутые тонкие брови. То, как непроизвольно двигались его плечи в такт игре. То, как его левая рука периодически убегала в самые низкие октавы, так что я невольно отодвигался, боясь помешать ему.       Граф с усилием выделял особенно яркие куски, отчего мелодия немного сбивалась в ритме, но приобретала особый шарм. Я чувствовал, что и сам он закладывает в то, что играет, какой-то свой смысл. В нем чувствовалось противоречие. Борьба. Между тоской и каким-то очень сильным, решительным настроем. Наверно, трудно было разбежаться в рамках этой композиции, которая, как я понял, задумывалась как достаточно чувственная.       Я думал, что все поместье запоет вместе с роялем. Однако оно, напротив, затихло. В окно заглядывало солнце, но его лучи едва доставали до середины рояля, расположенного в глубине комнаты, ближе к входной двери. Поэтому место, где мы сидели, находилось в относительном полумраке. И жизнь там, за рамой рояля, казалась какой-то другой. Более живой. Более настоящей. И более иллюзорной одновременно.       Где правда? Где настоящая жизнь? Здесь, в темноте? Или там, в этом предательском, неестественно веселом свете?..       Когда музыкальные фразы повторялись, я чувствовал, что Сиэль скучает. В них он не вкладывал души, погружаясь куда-то в свои мысли, однако руки машинально продолжали свой танец по бело-черному неровному полю.       Но, когда в мелодии появились новые, яркие нотки заключения, граф включился и проигрывал их с особым чувством. Его руки так и прыгали влево и вправо. Мне же было абсолютно плевать на то, как его пальцы периодически соскальзывали, задевая соседние ноты. На то, как менялся общий ритм песни, когда мальчика вело импульсивное чувство.       Я очень редко видел его таким вовлеченным. Творящим. Погруженным во что-то эфемерное, не имеющее плоти, не имеющее как такового смысла. Он и песня словно слились воедино. Красивые, грустные и нежные, в глубине души.       К концу он замедлился, играя тише, словно неуверенно. Не то не помня нот, не то просто не желая останавливаться. Не желая этого завершения, к которому, по сути, все и вело.       Очень медленно Сиэль поставил финальную точку.       — Как-то так, — заключил он и выпрямился. — Я там где-то все напутал, но уж как мог…       — Ну, я об этом все равно не узнаю, — ободряюще улыбнулся я. — В любом случае, очень красиво. Что это?       — Шуберт. «Вечерняя серенада», если я не ошибаюсь.       — Мм, серенада… — я взял его руку и перевернул, мягко поглаживая ладошку. — Да вы романтик. Не ожидал…       — Это первое, что я вспомнил. Ничего личного, — Сиэль отвел взгляд от наших рук и посмотрел мне в лицо. Серьезно, но по-доброму. Легко улыбнулся, словно смутившись, но его синий глаз не стал искать спасения и прятаться. Тогда я умиленно обхватил его красивое личико руками, в который раз поражаясь, как идеально оно умещается в моих ладонях.       И вдруг я понял. Понял, что сейчас все хорошо. У нас все хорошо. Несмотря ни на что. Сейчас, наконец-то. Случилось то, к чему я так долго шел. Но…       Но.       — Господин, — только проговорил я, как былую ясность лица мальчика словно заслонила туча, так что оно вмиг помрачнело.       — Нет.       — Я еще даже ничего не сказал.       — Я знаю, что ты хочешь сказать. Не надо.       — Что значит «не надо»?! — его вернувшаяся категоричность разозлила меня не на шутку, аналогичным образом развеяв мой былой романтичный настрой. Это напомнило мне о безысходности моего положения. Тем не менее, я попытался усмирить себя. Выпустил руку графа и отвернулся к роялю, глядя за него, на залитый солнцем пол. — Затыкайте мне рот сколько хотите. Я не стану молчать. И не отступлюсь. Вы должны жить. Они бы хотели для вас лучшей жизни. Жизни — однозначно.       — Не смей манипулировать этим, — прошипел господин, и меня обдало жаром — настолько заряжены неподдельным возмущением были его слова.       — О, да, куда уж мне до вас, главного манипулятора…       Силой я заставил себя замолчать. Втянул в легкие воздух. Нельзя затевать ссору. Пусть мне и бесконечно больно от осознания, что мое долгожданное, только наступившее счастье пытаются так безжалостно отнять…       — Простите. Я не хотел вас обидеть. Но вы обижаете меня тем, что не даете мне возможность все обсудить.       — Что обсудить? Что ты хочешь мне предложить?! Лезть в какую-то дыру в кусте?       Живот скрутило тревожным холодком. Вот уж что мне точно не понравилось — то, что граф заговорил об этом напрямую. Игнорируя свои же инструкции об осторожности и том, что демон может нас подслушать. Неужели он уже настолько отчаялся?..       — А что там? Что там, Ас? Ты потерял душу и память. А что будет со мной? Я даже не знаю, кто ты. И человек ли ты вообще. Может, для людей такой переход губителен. И что будет «там»? Что ты мне предлагаешь? Что дальше?       Я молчал.       — Вот именно. Ты и сам этого не знаешь. Нам не о чем говорить.       — Да, мне нечего вам предложить и нечего ответить. Но я хочу обсудить это с вами, — все же нашелся я, уповая на присущий графу здравый рассудок. — Просто обсудить. Может, так я смогу вспомнить что-то еще, что нам поможет…       Но Сиэль активно качнул головой.       — Нет. От твоих «воспоминаний» все становится только хуже. Хватит. Хватит заниматься ерундой, это тебе не игры. Ты пытаешься изменить то, что тебе неподвластно, ничего не понимая. Только загубишь нас обоих…       Это было и слишком похоже на него, и совершенно не похоже одновременно. Тот грозный граф Сиэль, которого я знал в первый месяц моей службы в поместье, вполне мог так сказать. Но Сиэль, открывшийся мне в последние дни, в котором неожиданно появилось столько невыраженной любви и нежности… Сиэль, который был внимателен ко мне, охотно ластился сам и не отходил ни на шаг. Который даже сейчас готов был заниматься чем угодно, лишь бы провести это время вместе…       К сожалению, я вдруг все понял.       — А что вы предлагаете? — я развернулся к господину. — Отчаянно готовиться к тому, что все может закончиться в любой момент?       На этот раз обескураженным казался сам Сиэль. А я ликовал. Не от его поражения. А оттого, что мои догадки наконец-то начали сходиться с правдой.       — Что, думаете, это совсем незаметно? Раньше вы изредка баловали меня своим вниманием, а теперь…       — Заткнись.       — Я заткнусь, но только если заговорите вы. Что с вами?       Мальчик напряженно сжал губы, видимо, размышляя, послать меня куда подальше или сначала избить. Но я стоял на своем. Терять мне все равно было нечего.       — Сиэль?       Он вздрогнул, словно не ожидав, что я позволю себе такую дерзость. И вдруг ответил, на удивление спокойно:       — Все кончается. Рано или поздно.       Его искренность тронула меня. Ведь этого я от него и хотел так сильно.       — Но нам ведь хорошо! Так? Почему же оно должно кончиться?       — Хорошее как раз и кончается быстрее всего, — он посмотрел мне прямо в глаза. С упорством, настойчивостью и твердой верой в свои убеждения.       — Поэтому вы смакуете это, да? Потому что знаете, что скоро все кончится?..       Его брови приподнялись, и взгляд сделался мягким, беззащитным. Я раскусил его. Отнекиваться больше не было смысла. Поэтому Сиэль кивнул.       — Да. И оно кончится еще быстрее, если ты продолжишь безрассудства.       — Это — не безрассудство! Опускать руки — вот безрассудство! Сдаваться обстоятельствам. Я все равно найду выход…       Господин вдруг улыбнулся. Протянул руку, заставив меня подготовиться к удару, но просто взял меня за лицо.       — Мой глупый, самонадеянный мальчик. Ты хотел поговорить со мной, чтобы я разбил твою последнюю надежду? Хорошо, я это сделаю. Ты ничего не помнишь о том месте, куда ведет проход. Ты не отсюда, но и Себастьян тоже. А если там живут такие, как он? Если там еще опаснее, чем здесь? Если Себастьян пойдет туда за нами? Какой во всем будет смысл? Сказать тебе, что последует дальше? Если я попытаюсь нарушить контракт, Себастьян разорвет его раньше срока. Он убьет меня. И все, через что я прошел, будет напрасным. Я не могу позволить себе такой риск. Или ты можешь назвать вероятность успеха твоего плана?..       Как же больно мне стало… Я отвел глаза и только повержено покачал головой. Всюду он прав… всюду…       — Так сколько? — продолжил Сиэль, заглядывая мне в лицо. — Ас, сколько процентов?       — Не знаю, господин, мне нечего вам сказать!       — Вот и мне нечего тебе сказать! Однако ты все равно пытаешься о чем-то говорить… Только это все бесполезно.       Он выпустил меня, отвернулся. Вдумчиво сыграл несколько аккордов на рояле. И все-таки добавил:       — Ладно, хватит. Не порти мне настроение. Мне не нравится все это…       Он продолжил что-то наигрывать, но я не мог шевельнуться. Знал, что тогда просто разрыдаюсь от бессилия. Только мне начало казаться, что я нашел выход… а все оказалось лишь хуже. И что же мне остается? Наслаждаться минутами счастья, зная, что оно быстротечно?.. Зная, что любой день может оказаться для нас последним?..       Но Сиэль подвинулся ко мне поближе и потерся об меня плечом.       — Хватит. Слышишь?       — Да, господин… — я силой привел себя в чувства и постарался улыбнуться, что получилось не слишком убедительно.       — Вот и правильно. Чем займемся теперь?       — Не знаю… — признаться, у меня совершенно отпало желание развлекаться. Больше всего хотелось просто остаться наедине со своими мыслями. Но я этого не сделал. В чем-то Сиэль прав. Нужно ценить то, что есть сейчас. Это лучше, чем убиваться, мусоля одну и ту же мысль. Делу это не поможет в любом случае…       Тогда я попытался взбодриться и с наигранным энтузиазмом заговорил:       — Красиво вы играете… Не оставляйте это. Я бы тоже хотел так научиться…       — Можно поручить Себастьяну тебя обучить, — с коварным прищуром предложил мальчик.       — О, нет, благодарю, — я хохотнул, а Сиэль быстро сыграл коротенький заключительный проигрыш и поднялся.       — Как хочешь. Пойдем тогда ломиться в другие комнаты?..       Но я не расслышал его слов, потому что весь мой рассудок сконцентрировался на последних сыгранных им высоких нотках.       — Граф, подождите… — пытаясь выловить среди гула мыслей намек на мелодию, пробормотал я. — Можете повторить… пожалуйста?       — Что? — Сиэль, успевший отойти на пару шагов, вернулся ко мне. — Я уже не помню, как я сделал…       Он пробежал пальцами по нотам, но в конце нажал одновременно на две черные клавиши.       — Вот! — воскликнул я, услышав то самое созвучие, и подвинулся на пуфе вправо. Сам нажал на эти же клавиши. Что-то крутилось у меня в голове. Что-то необъяснимое. Рука потянулась влево, но я не знал, что нужно делать дальше. Как же знакома мне эта ситуация понимания и отчаянного непонимания одновременно…       — Ас, что ты делаешь?..       — Не знаю, — снова зажал две ноты. — Но там теперь должно быть слева…       Закрыв глаза, я сыграл их еще раз. И вдруг правая рука сама скользнула дальше. Еще две черных клавиши. Еще одна. Не дыша, боясь проснуться, я приоткрыл глаза, проиграл заново.       — Так ты умеешь?.. — удивленный Сиэль присел слева от меня.       — Не знаю, — беззвучно выдохнул я. Еще раз. Мелодия на высоких, тонких нотках убегала куда-то вдаль. Моя левая рука напряженно застыла на клавиатуре.       — Там должно быть что-то слева, — выговорил я, чувствуя, как каждая моя нервная клетка дрожит, готовая лопнуть, как предельно натянутая струна. — Я не помню, но знаю.       — Сыграй еще раз, — приказал Сиэль, и я сыграл. — До-диез, соль-диез, фа-диез… — он вздохнул. — Слишком много вариантов… Хотя, можно попробовать… — мальчик нажал какие-то клавиши на левой части клавиатуры, глянул на меня. Не увидев положительной реакции, начал нажимать их поочередно. И сказал мне:       — Играй.       Я послушался, повторяя все тот же порядок девяти нот.       Тут — щелчок, вспышка! Сыгранные мной две первые ноты идеально совпали с той, которую в этот момент нажал Сиэль.       — Еще одна! Еще одна где-то тут! — моя рука, чуть дрожа, остановилась над участком клавиатуры.       — Если была фа, может… ля? Или до?       — Не знаю, не знаю, граф, но играйте, пожалуйста, — я поймал тончайшую ниточку и пытался удержать ее двумя пальцами, чтобы и не потерять, и не дать ей порваться.       Первые три ноты вместе. Потом… не та.       — Еще раз, пожалуйста.       Первые три ноты. Идеально. Потом…       — Да! Да, господин! — мои глаза начали слезиться от восторга и близости к ответу. Я так и шел по ниточке, подбираясь все ближе и ближе к истине. Чего-то все еще не хватало, но общая картина начала складываться.       — Давай сначала. Играй и не останавливайся.       Я подчинился, и вступление мы сыграли вместе. Я продолжил играть, и Сиэль повторил комбинацию подобранных нот. Они подошли идеально. Но в третий раз я закачал головой:       — А теперь не то…       — Тогда по-другому… Так?       — Нет, нет, но близко… Да!       — Эта?       — Да! Еще раз, пожалуйста.       — И ты играй тоже.       И вот — мы пошли с самого начала. Что-то внутри меня горело. Глаза горели, душа горела, голова стала тяжелой. Первая подборка, вторая, третья…       …и моя левая рука сама нащупала следующую ноту. И еще три. Одна — правой рукой. Одна — левой.       Не дыша, чуть дрожа, я продолжил. Не думая. Не позволяя ни одной мысли проникнуть в голову. Я просто играл. Просто шел дальше по нотам, и какой-то голос — мой голос — сам нашептывал мне каждый последующий шаг.       Где-то пальцы соскользнули, и звук получился неправильным, совсем неприятным. Я остановился на секунду, панически осознавая, что вот-вот потеряю едва заметную тропку. Но рука Сиэля оказалась под моей замершей левой и сыграла почти те же ноты, но зазвучало это гармонично и абсолютно правильно.       — Так?       — Да.       Я повторил комбинацию клавиш самостоятельно. Да. Все так. Все так…       Но рука соскочила снова, что вызвало новую волну паники, отдавшуюся во всем моем организме жаром.       — Начни заново, — посоветовал Сиэль.       — Нет, нет, я же забуду! Нельзя…       — Заткнись, выдохни и играй заново.       Приказной тон привел меня в себя. Слишком уж сильна во мне оказалась привычка подчиняться ему. Я заткнулся. Выдохнул. И начал играть сначала.       Мелодия. Выходила цельная мелодия. Я ее помнил. Помнил, что за чем идет. Помнил не названия нот, но какие-то ассоциации, подсознательное ощущение последовательности — то, как я запоминал, когда учил эту песню. Песню… Я видел свои руки. Видел клавиатуру под ними. Другую клавиатуру. Поменьше. Видел, чувствовал стену перед собой. И окно где-то справа.       Я успокоился. Выдохнул еще раз. И внутри стало тихо. Но не пусто. Наоборот, полно.       Но руки снова запутались, сбились. Сиэль молча поправил меня, и я попробовал еще раз, заново.       Все правильно. Правильно… Но правая рука стала отыгрывать что-то… очень знакомый мотив. «Вокальная строка?». Конечно. Глядя сквозь свои руки, я снова увидел другую картинку. Клавиатура… подставка для нот… ноты… текст… Слишком размытый. Слишком размытый, чтобы прочитать… Но…       — «Может — я, может — ты», — проговорил я и просто услышал невысказанный вопрос графа. — Это песня, господин.       Текст все еще был размыт, но по его очертаниям я угадывал слова. И, в сочетании с играемыми нотами… в моей голове соединялись куски головоломки. Так четко, что я даже почувствовал какой-то новый запах. Но только не носом. А где-то внутри, за макушкой… Запах… дома?..       — «Может — я, может — ты.       Сможем мир изменить,       Дотянувшись к душе,       Заплутавшей во тьме».       Я проговаривал слова, замедлив и игру рук, потому что не был уверен, что умею петь. А проверять не хотелось. Я просто говорил их вместе с мелодией.       Пальцы помнили. «Мышечная память». Или «кошечная»… Но к ней подключался и рассудок.       — «Может — я, может — ты.       Сыщем к звездам ключи.       Веру вновь обретем,       Пламя в сердце спасем».       Взгляд Сиэля вжигался в мое лицо, но я сосредоточил все свое внимание на одной мысли. Мелодия сменилась на припев, я это знал.       — «К небу взгляд обрати,       Если сбился с пути.       Но ответы найдешь       Ты лишь в сердце своем.       Полон боли наш мир,       Но ты здесь не один.       Счастье в жизнь воплотим.       Может — я, может — ты».       Я почувствовал, как мальчик прислонился к моему плечу, игнорируя неудобство из-за непрекращающегося движения моей левой руки.       Но вот — проигрыш. И я помнил его. Помнил свои мысли в тот момент. Помнил… но тут же забывал. Они улетали обратно, как проходящие мимо поезда. Проносились мимо. Словно я проклят, словно я утратил возможность удерживать воспоминания в своей голове. И могу лишь смотреть на них. Смотреть и провожать взглядом.       — «Может — я, может — ты,       Утопаем в мечтах.       Стал бы холоден мир       Без надежды в сердцах.       Может — я, может — ты,       Просто воины любви.       Рождены свет нести,       Выбираясь из тьмы».       Руки остановились, и в комнате стало неожиданно тихо. Так тихо, что эта тишина неприятно резала слух.       Я чувствовал себя странно. Ошалело. Словно меня только что хорошенько стукнули после недопустимой выходки. Щеки почему-то загорелись, и внутри все скрутило. Мне было неловко. Будто бы стыдно. За то, что только что произошло. Я ощущал себя обманщиком, хотя таковым вовсе не являлся.       Все же, я покосился на Сиэля. Мальчик хмурился и смотрел на мои руки. Потом поднял взгляд, изучил мое лицо с нескрываемой подозрительностью. Снова взглянул на рояль. Вздохнул, так отчаянно, что мне стало его жалко. Взял мою руку своими похолодевшими пальцами и прижал к своей груди, так что мне пришлось к нему развернуться.       — Ничего не понимаю… Как?.. — спросил граф, обращаясь ни то ко мне, ни то к роялю, ни то к самому себе. — Ты ведь не врешь…       — Граф…       — Нет, я знаю, что не врешь. Но понять это мне было бы легче… Ох, Ас…       Он обвил мою руку, снова привалился к моему плечу. А я не знал, что сказать. Просто не знал. Смог только констатировать очевидный факт:       — Я тоже в некоем замешательстве, если честно.       — Что-то ты не то все вспоминаешь… — вдруг заметил мальчик, но смолк, зарылся носом в мое плечо. Я не мог с ним не согласиться. Не то… Все не то. Ничем не помогающая делу ерунда. Но… я ведь вспоминаю. Хоть что-то. Это ведь значит, что я не безнадежен, ведь так?.. Если ко мне понемногу возвращаются крупицы памяти — это хороший знак. Может, мы на верном пути?       — Господин… я понимаю, что сейчас не лучшее время…       — Да, сейчас не лучшее время, — пробурчал он в мою руку.       — …но ведь это значит, что ответ находится очень близко. Прямо у нас под носом. Вам так не кажется? Нужно только копнуть глубже…       — Да, и ответ в том, что меня не нужно спасать, — отрезал Сиэль, но без той железной уверенности в голосе, с которой он говорил об этом ранее. Он поднял голову и заглянул мне в лицо, проверяя, дошел ли до меня смысл сказанного.       Дошел. И, к сожалению, в его словах я уловил здравую мысль. Заключалась она в том, что, наверно, плачевная определенность в некотором плане лучше, чем тащить мальчика в какой-то светящийся проход между ветками куста, где может случиться все что угодно…       Я не стал спорить и пытаться гнуть свою линию дальше. Мой господин и без того выглядел слишком уставшим от навалившихся на его хрупкие плечи забот. Готов поспорить, нервная система многих других людей давно бы не выдержала, если бы им пришлось познать на себе то, через что проходит он. Поэтому я больше не мог мучить моего мальчика этой темой. А просто улыбнулся ему и сказал:       — Я люблю вас.       Сиэль моргнул, явно не ожидав признания в этот самый момент, потом обреченно вздохнул.       — Я знаю. Дурак…       Вдруг прильнул ко мне, обнял за шею и поцеловал в щеку. Я удивленно и восхищенно сомкнул руки на его спине. Из-за жаркой погоды, а также нашей возни на кухне, граф позволил нам обоим расстаться с некоторыми обязательными атрибутами гардероба: с сюртуками и галстуками, а мне — даже с жилетом. Поэтому объятия через меньшие слои одежды получились еще приятнее. И такого выражения взаимности мне было более чем достаточно.       — Знаешь… — негромко заговорил мальчик. Его пальцы зарывались в волосы на моем затылке. — Эта твоя песня… Она все же странная. Я таких никогда не слышал.       — Но она вам понравилась?.. — понятное дело, этот вопрос был не из самых важных, особенно, в данных обстоятельствах, но почему-то мне захотелось его задать и узнать мнение графа.       — Ну… Не знаю. «Может — да, может — нет», — отозвался он, и я почувствовал в его голосе улыбку, поэтому засмеялся и сам.       — Тонко, тонко, господин.       — Да. Но, если серьезно… — Сиэль прижался ко мне плотнее, положил голову мне на плечо. — В ней что-то есть такое. Что-то… пугающее. Не знаю, в чем именно. В музыке, или в словах. Или в общем… Но мне от нее немного не по себе.       — Правда? Она вас пугает?       — Можно и так сказать. Так странно, но… С тех пор, как я заключил контракт с демоном… я и не думал, что могу снова испытать нечто подобное.       — Потому что с ним вам было нечего бояться? Или потому что единственным, чего вы можете по-настоящему бояться, стал сам демон?       — Может… — лишь ответил мальчик и притих. Я бережно прижимал его к себе, размышляя о его словах, трудных для моего понимания. На самом деле, все то, что происходит тут в последнюю неделю, трудно для понимания. Моего, графского, общественного… Оно пугает. Пугает даже человека с ручным демоном…       И тут я вспомнил кое-что еще. Нет, не из моей «прошлой жизни». Это случилось ночью. Этой самой ночью.       Когда Сиэль разбудил меня. Спросонья я не сразу понял, что происходит. А, вернее, совершенно ничего не понял. Но разглядел в темноте мальчика, нависшего надо мной. Его огромные, блестящие испугом глаза. И почувствовал его руку на своей груди, прямо над сердцем. Мальчик пристально вглядывался в мое лицо, что-то высматривая. Но не успел я забеспокоиться и спросить, что случилось, как увидел на его лице облегчение. Сиэль так же молча прильнул к моей груди, зарылся и затих. И так и уснул, не проронив ни слова. Мне не оставалось ничего другого, как тоже провалиться обратно в сон. И на утро факт ночного пробуждения благополучно стерся из моей памяти. Но теперь… теперь оно вспомнилось мне само.       Но у меня не было необходимости задавать вопросы. Я и так, с болью для себя, понимал, что с ним происходит. Понимал его страх. Перед неизвестностью и переменами. Перед вероятностью все потерять.       Понимал его. Искренне жалел. Но при этом просто не мог оставить свои попытки что-то изменить… Он не принял свою судьбу, я это знаю. В глубине души он все еще верит в спасение. Значит, мне нужно достучаться до этой самой глубины…              Далее мы умудрились переделать кучу дел: испекли торт, украсили его приготовленным безе, погуляли в саду, несколько раз перекусили, после чего, к вечеру, разместились в библиотеке, где я помогал графу искать нужные ему книги. Сиэль не хотел меня отпускать. Вернее, он будто даже не предполагал такого варианта. Обсуждал со мной планы дальнейших действий, продолжая идти куда-то, словно совместность нашего времяпрепровождения была самим собой разумеющимся фактом.       Разобравшись с книгами и отложив их на столик, Сиэль вернулся ко мне на диван. И совершенно непринужденно взобрался ко мне на колени. Я заулыбался, радуясь этому нежданному визиту, а мальчик похлопал меня по бедру, заставив развести ноги, и уселся в образовавшееся пространство, привалившись спиной к моей груди. Он выглядел утомленным, хотя с утра даже не заходил в кабинет. Конечно, я знал, что его мучает. Мысли. От них не сбежать, не отгородиться дверью.       — Господин, — промурлыкал я, между делом снимая с него белую, домашнюю повязку на глаз. — Чего вам хочется?       — Не знаю. Поделай что-нибудь, — просто попросил он, откинулся ко мне и вяло заглянул мне в лицо обоими большими глазами. — Что хочешь.       Выражение его прелестного личика было спокойным. Доверчивым. И это доверие означает для меня все.       — Конечно, мой господин, — я поцеловал его в висок, а мои руки уже расстегивали его жилет. Сиэль склонил голову, подставив под следующий поцелуй щечку, и прикрыл глаза, вверяясь мне. Мои пальцы пробежались по пуговицам рубашки.       Я знал, что ему этого не хватает. Просто отдаться, отпустить ситуацию, позволить кому-то взять над ней контроль, забрав у него необходимость постоянно чувствовать ответственность за происходящее. Отдаться, зная, что этим не злоупотребят, что ему не причинят боли, которой он уже натерпелся. Наверняка для него, пережившего немало ужасов, это было сложно. Да я и сам видел, как медленно подпускал он меня к себе, присматриваясь, выжидая, отталкивая. И мне было приятно осознавать, что теперь мы можем быть настолько близки.       Я скользил пальцами по его бархатной коже. Поглаживая грудные мышцы, щупая их, массируя. Мягко поймал соски, так что Сиэль шумно выдохнул, запрокинув голову. Но не противился, даже не хотел шевелиться. Его руки расслабленно лежали на моих бедрах. А тело принадлежало мне.       Мне невероятно нравилось чувствовать эту принадлежность. Как и нравилось нежно играть с его грудкой. Слушать, как он дышит, подрагивая в моих руках. Как чувственно приоткрывается его рот, как из него вырываются тихие стоны, похожие на мурлыканье. Я уже поглаживал его стройный животик, неторопливо спустился вниз, поднырнул пальцами в бриджи.       — Да? — тихо спросил я, чмокнув его в ушко. Граф согласно кивнул. Я расстегнул его бриджи, и Сиэль чуть приподнялся, позволив их стянуть. Потом уселся обратно, поставив ноги на диван, по бокам от моих бедер, разведя их весьма откровенным образом. Такая откровенность нравилась мне до безумия. В одних гольфах его голые ноги смотрелись невероятно возбуждающе. Я провел руками по стройным бедрам возлюбленного, почувствовав, как они дрогнули.       Дыхание Сиэля стало совсем частым. Он подобрался повыше, откинувшись ко мне всем телом, прогнувшись. Я же смочил пальцы слюной, взялся за его возбужденный член, чувственно скользя по нему. Другой рукой я мягко поигрывал с мошонкой, затем спустился еще ниже, к особому участку. Сиэль в ответ застонал, его коленки дернулись, но он явно не возражал. Мне же доставляло невероятное удовольствие массировать кончиками пальцев чувствительный бугорок, ощущая, как мой граф сладко мурлычет мне в шею.        Тогда я очень осторожно прикоснулся пальцами к самому волнующему местечку, и Сиэль затаил дыхание, однако не проронил ни слова. Я заглянул ему в лицо, но его глаза были все так же доверчиво прикрыты. Мне не хотелось разрушать целостность момента — этого безмолвного выплеска чувств — лишними вопросами, поэтому я решил отказаться от своей слишком смелой идеи. Но граф, словно почувствовав мою нерешительность, вдруг сам чуть двинулся к моей руке. Этого скромного жеста оказалось вполне достаточно, чтобы меня переубедить. Я вернул пальцы обратно и очень бережно погладил его, не нарушая границ его доверия, а просто поверхностно трогая нежное сплетение чувствительных мышц. Рука Сиэля вдруг легла на мою руку, сжала, но ее хватка тут же ослабла. Я внимательно прислушивался к его реакции, к реакциям его тела. Мальчик дышал открытым ртом, жмурился, ерзая, пока мой палец мягко скользил по кругу, легко надавливая. Правой рукой я по-прежнему быстро стимулировал его член.       Мне до сих пор не верилось. Не верилось в то, что теперь так можно. Господин признал, что ему это нужно. И физическая разрядка. И просто теплая близость. И доверять. Доверять себя. Наверно, Себастьяну он тоже доверял, но не в таком плане. Возможно, даже сильнее. Возможно, демону он может доверить свою жизнь. А мне — свое удовольствие, свое тело. Может таять в моих руках, уткнувшись мне в шею, обжигая своим быстрым, неровным дыханием, позволяя трогать себя где угодно.       Наверно, он знает, как сильно я это ценю… Но как же тогда я могу его подвести? Как, он думает, я могу его бросить? Даже если он считает, что он не нуждается в спасении… Я просто не могу отступиться. Наверно, он знает и об этом. Наверно, поэтому так и нервничает…       Собрав все признаки предельного возбуждения воедино, я понял, что дело близится к завершению, поэтому сконцентрировался на работе правой руки. И потом постепенно замедлился, давая графу неспешно прийти в себя после кульминации.       Быстрыми привычными движениями я протер запасным носовым платком, который теперь всегда ношу с собой, испачканные участки его тела, а также свою руку. И продолжил мягко поглаживать мальчика, наблюдая, как трепетно вздымается его грудь.       Просмаковав момент и вернувшись в реальность, Сиэль отстранился. Переместился на диван, вытянул ноги вдоль него, поверх моих ног, сладко потянулся. Румяный, довольный, немного сонный. И чертовски сексуальный в одной расстегнутой рубашке и гольфах. Потом глянул на меня. И, подумав, начал расстегивать мои брюки.       — Ой, серьезно?.. — этого я совсем не ожидал, хотел было подключиться, но граф прекрасно справлялся и без меня.       — Ну да. Думаешь, я не чувствовал, как ты в меня упираешься?.. К тому же, заслужил.       Сиэль непринужденно извлек мой член наружу и, все так же сидя на мне, перекинув ножки через мои бедра, привалился плечом к дивану. Смочил пальцы правой руки слюной, совсем как это делаю я, что вызвало у меня улыбку. И таким же невозмутимым образом начал скользить ручкой по моему члену. И заглянул мне в лицо, проверяя реакцию. Надо ли говорить, каковой была моя реакция?..       Осторожно протянув руку, я обнял мальчика. Он же прислонился к моему плечу и чувствовал себя вполне комфортно за своим занятием. А я чувствовал невероятное единение. Единение с возлюбленным. И единение внутри себя. Единение души и тела, которые разом успокоились, притихли. И я смог просто закрыть глаза, наслаждаясь удовольствием близости с повелителем моего сердца, а также просто удовольствием, им даруемым.              Потом мы лежали на диване вместе. Я укрыл Сиэля своей рубашкой, а он разглядывал меня, то играя пальцами в моих волосах, то водя ими по лицу, медленно, словно изучая. Последний час казался мне невероятным сном, в котором я забылся от преследующих нас беспокойств. Но где-то на задворках сознания я понимал, пусть и не хотел в этом себе признаваться, — рано или поздно эта идиллия закончится.       — У меня нет твоего портрета, — наконец, проговорил граф, поочередно проведя большим пальцем по моим бровям. — Хотя, он мне вряд ли понадобится. Я умру раньше тебя. А до этих пор ты будешь со мной.       — Милорд… — эти мысли неприятно перебивали то сладкое состояние, в котором я находился, совсем как привкус плесени на сдобной булочке. — Я буду с вами, но этого не случится.       — Случится. Все равно случится, и ты это знаешь. Но только не наоборот, Ас… — Сиэль осекся. Чмокнул меня в приоткрывшиеся в вопросе губы, не дав заговорить. — А тебе мой портрет не нужен. Ты должен будешь забыть меня, когда все кончится, — он умолк, вероятно, зная, что причиняет мне боль тысячи ножевых ударов. — Если ты пришел сюда и забыл себя, свою прошлую жизнь… Значит, вернувшись, ты забудешь то, что было здесь? Наверно, это и к лучшему.       — Нет. Не забуду. К тому же, у меня есть ваш портрет, — заявил я, подавляя волны былой отчаянной злости, так мерзко просящиеся наружу после часа умиротворения.       — Правда?..       — Да. Наверно. Я не знаю, граф. Но мне не нужен портрет. Мне нужны вы.       — Ас, — его глаза смотрели слишком серьезно. — У нас есть настоящее. Настоящее, которое мне… которое я нахожу вполне годным. Не разрушай его необдуманными поступками. Пусть оно длится дольше.       — Это вы разрушаете его вашими словами, — с ядовитой ноткой, которой я совершенно не хотел выпускать, сказал я. — Нагнетаете постоянно, даже сейчас…       — Я хочу, чтобы ты осознал это и смирился. И перестал баламутить воду. Ложные надежды в конечном итоге приносят только боль.       — Но я же вспомнил песню! — наконец, я решился использовать свой козырь. — Потому что вы мне помогли. А если я смогу вспомнить и все остальное?..       — Ложные надежды, я же говорю. Лучше не давать своим внутренним демонам повод буйствовать — исход может быть плачевным, — мальчик сделал особый акцент на слове «демон» и постучал по моей обнаженной груди. Я кивнул, поняв его, и Сиэль медленно вывел пальцем наш невидимый шифр:       «Нет плана. Нет гарантий. Только риск. Неизвестность. Не надо. Будет хуже. Оставь как есть».       Я вздохнул, но ответил ему аналогичным способом:       «Если вспомню?».       В ответ мальчик пожал плечами. Я попробовал снова, настойчивее:       «Помогите вспомнить».       Сиэль качнул головой.       «Опасно. Уже пытались. Действия = последствия».       Это натолкнуло меня на определенные мысли.       «Портал? Угроза?».       Кивок.       «Себас? Узнал?».       Снова кивок, вздох.       «Да. Твои действия = угроза мне. Твои слова. Наши разговоры. Угроза. Не могу помочь».       Сиэль нахмурился, но вдруг добавил то, чего я никак от него не ожидал:       «Прости».       Мне оставалось только отчаянно улыбнуться. «Прости». Раньше граф никогда не считал необходимым извиняться за что-либо. За побои, за насилие, за все мои страдания, моральные и физические. Но теперь… Он не может мне помочь. И, возможно, действительно жалеет об этом.       «Я понимаю», — ответил я и обнял его, прижав к себе, окончив тем самым наш беззвучный разговор.       Я и в самом деле все понял. Об этом Сиэль и говорил у рояля. Значит, демон все-таки отслеживает наши слова, перемещения и все остальное. И знает то, что знать ему не положено. Что является угрозой для Сиэля. Если он будет пытаться мне помочь, демон сочтет это мятежом. И тогда игра моего короля окончится. По вине беснующейся пешки…       К сожалению, это логично. Ему нельзя мне помогать. Это — не песня, тут все куда серьезнее. Это… попытка спасти его душу. Его жизнь. И тут я должен сделать все сам. Не подвергая моего мальчика еще большей опасности. Ведь от гнева демона его уже никто не спасет…              Конечно, после этого разговора мне было безумно больно. В то же время, он натолкнул меня на новые мысли: граф, сам того и не зная, все-таки помог мне! А именно это мне и было нужно. Варясь в собственном соку, я бы не смог прийти к таким идеям…       Так вот, понял я это, когда ночью записывал наш диванный разговор на черновик, чтобы впоследствии красиво переписать его в дневник.       Граф сказал одну вещь: «Если ты пришел сюда и забыл себя, свою прошлую жизнь… Значит, вернувшись, ты забудешь то, что было здесь?».       Вот и мне стало это интересно. Что будет, если я вернусь? Забуду ли я то, что происходило со мной тут… или же наоборот — верну свою память назад? И свою душу, застрявшую где-то… между… мирами?.. Себастьян как-то сказал про «цену за пересечение границы между мирами». А Сиэль говорил, что «Себастьян тоже не отсюда». Думаю, понятно, о чем я невольно задумался.       Это ведь вполне возможный вариант. Если я открою портал и, не вовлекая в это Сиэля, быстренько нырну обратно… то я смогу все вспомнить. И это значительно поможет делу, правда же?       Но тут я не могу не согласиться с графом: мне нужны гарантии. Иначе это будет тупым риском для жизни. Слишком уж давно я общаюсь с моим логичным и практичным господином — с ним немудрено научиться умным вещам. Без конкретного, продуманного плана и определенности действовать нельзя. Ведь если я умру — то уже точно не смогу спасти моего мальчика. Не могу я нырять в обрыв головой вниз, в надежде, что в полете у меня вырастут крылья.       Сначала нужно собрать всю доступную информацию. И убедиться в надежности моего замысла.       А кто может знать о порталах и перемещениях больше, чем демон?..              На следующий день мне удалось убедить графа заняться делами — вы знаете, что в убеждениях я хорош. (Вот только работали бы они на всех так, как на мальчике…).       Подгадав момент, уже после обеда, я на свой страх и риск отправился в конюшню.       Себастьян сидел на той же лестнице, ведущей на крышу, где когда-то сидел и я. Вернее сказать, он вальяжно развалился на ней, полулежа, облокотившись на ступень повыше, и в таком расслабленном и безмятежном состоянии я его еще никогда не видел. Рядом с ним уютно свернулась Мелани, которую демон почесывал за ушком.       Две пары кошачьих глаз — желтые и красные — устремились на меня, вторгнувшегося в их интимное уединение.       — Чего тебе нужно? — с небывалым пренебрежением спросил демон, явно недовольный, но при этом даже не двинулся, чтобы изменить свое положение.       — Я хотел поговорить… — я неловко приблизился, чувствуя неприятное жжение даже в желудке. — Если ты не занят…       — Тебя, полагаю, это не сильно волнует, — я чувствовал в его голосе осуждение, да и кошка издала утробное «мур» и уселась, чего я, правда, разгадать не смог.       — Прости, — тут же засуетился я. Уверенности во мне оставалось все меньше. Постепенно на меня накатывало осознание, что я общаюсь с исчадием ада, чего раньше почему-то попусту не замечал, каким-то образом не придавая этому значения, видимо, для сохранности психики. — И ты, Мелани, тоже. Я ненадолго, правда. Просто, пока господин занят… Не хочу, чтобы он знал об этом разговоре. Он и без того волнуется.       Кажется, это вышло достаточно убедительно. Во всяком случае, взгляд Себастьяна не изменился.       — Каким же будет предмет разговора?       — Ты, — ответил я и чертыхнулся. Какой вообще смысл прописывать план своей речи, если в итоге в самый ответственный момент начинаешь нести полную отсебятину?.. — В смысле… Ты говорил мне, что я «не отсюда». Но, получается, и ты сам пришел… откуда-то? Из другого измерения, да? Я… — что-то в темнеющем лице демона мне совсем не нравилось. — Я просто хочу понять, что я такое. А у нас с тобой так много общего, вот я невольно и подумал… Понимаешь?..       — Ты — человек. А место, откуда я пришел, простой человеческий рассудок не может осознать. Туда нет пути людям.       — Значит, человек не сможет туда попасть? Даже если попытается?       — Нет.       Ответ на один вопрос есть. Я не из ада, или откуда там приходят демоны… И, следовательно, мой проход тоже ведет не туда. Как же все просто… Воодушевившись, я продолжил:       — А ты? Ты, получается, можешь переместиться куда угодно?       Его глаза сузились еще сильнее обычного, словно он пытался выжечь из меня правду своим раскаленным взглядом.       — Это слишком вольно сказано. У перемещений всегда есть цена.       — Как потеря памяти? Правильно? — я выглядел слишком уж смелым в расспросах, поэтому мне пришлось срочно придумать, как придать себе подавленный вид. — Наверно, «человеческий рассудок» действительно не может принять таких вещей… потому что у меня просто голова идет кругом. Я совершенно не понимаю, как все это устроено…       — Память, как свойство души — это энергия. Энергия нужна для того, чтобы проделать брешь в границе измерений. Жизненные силы — это энергия. Душа — это энергия. Ты заплатил за свой переход сполна.       Я знал, что должен был задать другой вопрос, но не удержался.       — А что заплатил ты?..       О, эта хитрая, обдающая ледяным ужасом до глубины души улыбка. Я чувствовал, как, несмотря на теплую погоду, мои руки и ноги покрываются мурашками.       — Я ничего не платил. Но проход был открыт ценой чужой души. Мне оставалось только пройти.       Меня переполняло странное смешение чувств отвращения, любопытства и страха… Мне хотелось спросить еще. Задать новый вопрос, пока Себастьян так охотно раскрывает мне карты. Но что-то, что-то очень здравое — та единственная извилина трезвого мышления, возникшая у меня в результате жизни с графом, так же голосом моего господина прошептала мне: «Осторожно. Это демон».       Это оборвало вопрос, который едва не слетел с моего языка. И я вдруг обрел над собой контроль. Зачем демону распинаться передо мной?.. Он говорит вещи, которые будят во мне смертельный интерес. И, поддаваясь любопытству, я иду у него на поводу. Я теряю бдительность. Этого он и ждет. Ждет, когда я оступлюсь и проболтаюсь.       Поэтому, я сумел взять себя в руки, мысленно благодаря графа за его мудрость.       — Тебе повезло явно больше, чем мне. Выходит, если я захочу вернуться обратно… мне будет нечем платить? Или же у меня заберут остатки памяти? Хотя, ты же сказал, что мне память «отрезало»… и что моя душа осталась там, правильно? — я пытался создать видимость, что рассуждаю прямо при нем, даже заходил туда-сюда по проходу конюшни, игнорируя дрожание ног. — Значит, раз душа осталась там… Когда я вернусь, она тоже вернется ко мне?..       — И с чего это тебя вдруг заинтересовал вопрос возвращения?..       Я глянул на Себастьяна, который уже сидел ровно, не вразвалку. Кошка свернулась у него на коленях, мурлыча под поглаживаниями, но не сводила серьезного взгляда с меня, совсем как ее хозяин.       — Ну… — я остановился. Моя растерянность отлично совпадала с направленностью мыслей, которые я излагал. — Это ведь… все равно закончится… В смысле, ваш контракт… И мне будет больше незачем оставаться тут. Значит, мне нужно будет вернуться назад…       — Когда все закончится, мы с тобой это и обсудим, — с намеком на удовлетворительное завершение разговора, ответил демон. Однако, этим он загнал меня в тупик. Я начал нешуточно нервничать, и это было очень плохо. Живот неприятно сводило, даже щеки зачем-то покалывали. Я смотрел прямо в глаза демона, налитые кровью. Кровью…       — Когда все закончится, ты меня убьешь, — нашелся я, сдвинул брови, пытаясь выразить максимум оборонной агрессии.       — Зачем мне тебя убивать? Ты для меня не опаснее мухи.       — Ладно, допустим. Но зачем тогда тебе возиться со мной, когда графа уже не будет? Ты просто уйдешь куда-нибудь… к себе, в ад, в «кошачий мир», не знаю уж, куда… А я так и останусь без ответов. Здесь. Без возможности вернуться домой…       — Какая странная забота о себе… — Себастьян склонил голову. Я чувствовал исходящее от него напряжение. Он явно хотел подняться на ноги, чего ему не давала сделать лежащая на коленях кошка, за что я был ей благодарен. Иначе я бы вряд ли смог разговаривать с ним с прежним намеком на уверенность… Демон продолжал:       — Знаешь, я бы дал тебе подсказку сейчас, в качестве гарантий того, что ты не застрянешь здесь и вернешься домой… Если бы, конечно, вы с графом не придумывали план побега.       Мне будто вылили на голову ведро ледяной воды. Я застыл, вся кожа болезненно горела, даже глаза защипали.       — Что?.. Нет… Сиэль на это не пойдет. Признаться, у меня были такие мысли, но… он приказал мне забыть об этом. Поэтому… я понял, что все… все неизбежно. Я буду с ним до конца, но потом… Потом я хочу вернуться. И обо всем забыть…       — Ты любишь его, — вдруг отрезал Себастьян. — Поэтому пришел ко мне. К последнему, к кому обратился бы за советом. Я слишком хорошо знаю людей. Знаю их безрассудство. Поэтому не верю ни одному твоему слову.       Я пытался смотреть ему в глаза. Не опускать голову, как провинившийся мальчишка. Не давать волю эмоциям. Бессилию, отчаянию. Страху.       — Мне нужны ответы, — мой подбородок трясся, словно я долгое время пробыл на морозе. Язык немел как в страшном сне. — Я схожу с ума, потому что не знаю ничего. Не знаю ничего о себе… Но я знаю о вашем разговоре с графом. Знаю, что ты убьешь его, если он попытается сбежать. Я этого не допущу. Не стану им рисковать. Он тут ни при чем…       Но поток моей речи остановило нечто. Улыбка. Улыбка демона, в которой было что-то, слишком похожее на умиление.       — Вы, люди… такие примитивные. Но наш господин — выдающийся человек, согласись? Не перестает удивлять, превосходя всякие ожидания… Он понимает, что я знаю о каждом его шаге. Он все понимает… Знаешь, что он мне приказал? Он приказал не убивать тебя и не вредить тебе. А я не могу противиться приказам. Иначе наш контракт будет аннулирован за несоблюдение условий. Ровно как и он не может пытаться нарушить условия нашей сделки.       — Да, я знаю, — выдохнул я. — Поэтому, если он что-то предпримет, ты расторгнешь контракт и заберешь его душу раньше срока…       — Значит, так сказал тебе господин? — он все еще улыбался. Его это невероятно забавляло. — Я же говорил ему другое. Я сказал, что в случае угрозы нарушения контракта с его стороны, я со своей стороны могу ослушаться его приказов, если они вступают в конфликт с условиями контракта. Иными словами, я сказал, что его приказ о твоей неприкосновенности утратит силу. И я уничтожу тебя. Как препятствие. Как угрозу. Сейчас я не могу убить тебя за намерения. А вот за дело, за попытку… я найду способ тебя остановить. Но наш блистательный господин решил подать тебе эту информацию более доступным образом.       Я бессильно привалился к наружной стенке ближайшего стойла. Полученная информация не укладывалась у меня в голове. Себастьян сказал Сиэлю, что избавится от меня. Действительно, сообщи мне об этом Сиэль напрямую… это бы подействовало не так. Зато он точно знал, что я не поставлю его под угрозу. Поэтому и сказал, что демон заберет его душу… Его, а не меня. Он знал, что это меня остановит.       — Из кого-то любовь делает дураков. А кого-то, наоборот, заставляет быть умнее и осторожнее, — заключил Себастьян. — Сколько историй я успел повидать за свои века. И люди все равно не перестают меня удивлять.       Мелани на его руках села, подняла голову, потянулась мягкой лапкой, приподнявшись, и коснулась его щеки. Я же совсем не знал, что теперь говорить. Я разоблачен. Тотально. И вжат в угол. Растоптан. Даже и хорошо, что смерть в первую очередь грозит мне. Теперь я знаю, что рискую только собой. Я — препятствие, которое можно устранить. Я, не господин. Но…       — Ты же тоже его любишь, — все-таки проговорил я, наблюдая за воркованиями кошки и демона. — Я знаю. Ты сам говорил. Зачем убивать того, кого любишь?       Себастьян поднял голову, приоткрыл рот с показавшимися клыками, но я не дал ему ответить. Знал, что иду по краю лезвия, но не остановился.       — На еду не смотрят так, как смотришь на него ты. Ты заботишься о нем. Но не так, как о рыбе, которую разделываешь, чтобы запечь. Ты же привязался к нему. Он для тебя как ребенок. Искреннюю заботу не купишь контрактом.       Нависшую тишину заполнил шорох соломы, взрываемой копытами, фырканье лошадей и тонкое кошачье «мур?».       — Скольких демонов ты видел в своей жизни? — вдруг спросил Себастьян, так ровно и спокойно, что я даже испугался. Это было похоже на затишье перед бурей.       — Э… — вопрос с очевидным ответом ввел меня в замешательство. — Одного…       — А скольких людей видел я?       — Ну… наверно, много…       — Дьявольски много. Почему тогда ты считаешь, что можешь что-то знать о демонах?..       От его слов веяло холодом. Холодом, сыростью. Кладбищенской землей. И чем-то нечеловеческим. Чем-то другим. Тем, что «человеческий рассудок не может осознать». И это погнало по моим жилам небывалый ужас.       Мое сердце застучало как-то неровно, а в коленях вдруг появилась такая слабость, что я решил, что вот-вот рухну. Мой организм был на пределе. Я больше не мог заставлять его подчиняться мне. Больше не мог держать себя в руках. Не мог себя мучить и подавлять внутренние крики. Тело трещало по швам, разрываемое переполнившими его эмоциями. И сознание тоже. Сил на эту схватку больше не оставалось.       — Ты прав. Прости, что лезу не в свое дело, — слышал я свой голос где-то вне меня, где-то в пустоте. И видел приближающийся дневной свет, льющийся из открытой двери конюшни. — Прости, что прервал вас. И ты прости, Мелани. Я все понял… Я больше не буду…       Свет приближался мучительно медленно. Почему-то мне начало казаться, что я никогда не выйду на улицу. От этого меня еще сильнее колотило бешеное волнение. Страх. Страх того, что мне не уйти…       Но осознал обратное я уже на полпути к особняку. Когда почувствовал на теле согревающее солнце. Почувствовал запах недавно скошенной Финни травы. Когда поднялся по лестнице крыльца, слыша стук своих шагов по ступеням громче обычного. Когда брел по коридору в сторону моего безопасного чердака и вдруг увидел идущего мне навстречу Сиэля.       Эта встреча показалась мне невероятной. Необыкновенной. Волшебной. Словно я был готов к тому, что больше никогда его не увижу.       Но я видел, как мальчик подходит все ближе. Как растет на его лице улыбка. Добрая, нежная. Предназначенная только мне. Которая при приближении сменяется на беспокойство.       — Что такое?.. Ас? Ты в порядке?       Но я просто наклонился и обнял его. Просто обнял, чувствуя его тепло в своих руках. И чувствуя его руки, обнимающие меня в ответ. Обнимающие крепко.       Тогда я наконец понял, что не сплю. Что я жив. Что кошмар закончился. Что больше никогда я не подойду к демону с такими вопросами. Никогда. Если бы не приказ Сиэля… кто знает, что бы сделал со мной Себастьян?.. У меня ведь не было гарантий. Никаких гарантий. Никаких. Я мог умереть. Мог быть расщеплен на молекулы. Ведь демон все знает. Демон все знает…       Я не мог ответить Сиэлю на вопросы. Да и мальчик потом перестал их задавать. Каким-то внутренним чутьем, присущим ему, как и любому другому живому человеку, он понял, что мне нужно. И просто молча обнимал меня, пока я не смог выпрямиться и улыбнуться ему, как прежде.              Итак… Теперь я пришел в себя. И пусть глаза мои слипаются, а нога как-то нервно подрагивает весь день… Я узнал и кое-что полезное.       Во-первых, место, куда ведет мой портал — не ад. Это, как минимум, уже хорошо.       Во-вторых, Себастьян не сможет открыть проход просто так. Не знаю, гарантирует ли этот факт какую-то безопасность… То, что если я смогу закрыть за нами дверь изнутри, и демон уже не откроет ее снаружи…       В-третьих… мы в относительной безопасности сейчас. Что бы мы ни делали… Себастьян не тронет Сиэля. Сначала он убьет меня. Наверно… Если демон, конечно, не играет с нами… Но Сиэль приказал ему не вредить мне. Поэтому, до тех пор, пока я не совершу прямую попытку разорвать их контракт, мы в безопасности. За намерения нам ничего не будет. Это не может не радовать. Все-таки, это честно. Сиэль, по крайней мере, ничем не выдает своего желания что-то изменить в их безнадежной ситуации. Главный мятежник тут я. Так и должно оставаться.       Я знаю, что Себастьян может убить Сиэля, если ему покажется, что мальчик решил отказаться от своей цели. Я это знаю. Знаю. Спасибо, хоть что-то я знаю… Но сейчас граф настроен твердо. Настроен на принятие и смирение. Чтобы уберечь меня, как выясняется… наверно…       Пусть так оно и будет. Больше не стану приставать к мальчику с расспросами. С попытками уговорить его помогать мне, даже в размышлениях. Это, в любом случае, опасно.       Это — моя игра. Моя и только. Если я и пострадаю — это будет на моей совести. С другой стороны… если я пострадаю — графу будет больно… А он так отчаянно просит меня ничего не делать. И говорит… говорит, что хочет умереть раньше меня. Я понимаю его. Абсолютно понимаю. Он не хочет нести потери. Как и сказал мне Себастьян. Не хочет больше терять близких людей. И я понимаю, что своей гибелью принесу ему боль… которая может окончательно уничтожить его…       Господи, как сложно!       Где ответы? Где их взять?       Да, я поставил на кон просто все и попытался вытянуть из Себастьяна любую возможную информацию. В принципе, я ничем не проболтался. Сиэль же говорил, что демон обо всем знает. Так что, новой информации я ему не выдал. Всего лишь попытался урвать для себя хоть что-то. И смог. Правда, недостаточно.       Я пытался. Я пытался проработать разные варианты дальнейших действий. И вариант «Собрать информацию из доступных источников» провалился.       Я не смогу добыть нужные мне знания извне, пытаясь вытрясти их из демонов, людей, кошек… Не смогу. Но я знаю, где они точно есть.       Внутри меня. Где-то в моей голове. Я ведь смог вспомнить песню. Смог вспомнить много чего… правда, ненужного… но смог! Может, эта информация как раз и нужна мне? Может, таким образом я смогу вспомнить и остальное? Если буду следовать по цепочке… Я помню всякие незначительные детали. Что-то из прочитанных некогда книг… Но… может, я должен попытаться собрать и эти частички головоломки воедино?..       Больше всего меня сейчас воодушевляет песня, что вполне понятно. Пока я играл ее… я вспоминал что-то еще. Пианино. Пианино, точно… И комнату. Мою комнату… Это — как частички тех видений, которые проплывают у меня перед глазами иногда. Но я не могу найти им место в своей голове — полочку, где они должны лежать. Не могу понять, для чего они, к чему они относятся. Не могу связать их ни с чем, что знаю сейчас. И они просто уплывают в небытие…       Но теперь у меня есть опорная точка. Есть фундамент. На котором я должен выстроить… дворец памяти?.. Что-то знакомое… слишком знакомое…              Вариантов осталось не так много. Граф немного успокоился и понемногу смог вернуться к своей работе, поэтому и у меня появилось свободное время. Которое я стал проводить в нашей «кладовой воспоминаний», вместе с портретом старших Фантомхайвов и роялем.       Сиэль помог мне раздобыть нотную тетрадь с прочерченными линиями, а также расписал обозначения нот скрипичного и басового ключа. Поэтому я терпеливо сидел за роялем и записывал ноты моей песни. Медленно, понемногу — как мог. Сначала играл, вспоминал, подбирал наиболее подходящее по мелодии звучание. А потом обозначал ноты в тетради закорючками. Для меня это было своего рода терапией. Часть песни я все равно умудрился забыть, но, играя по двадцать раз вступление, я начинал вспоминать и мелодию припева.       К Сиэлю за помощью я не обращался. Конечно, в том, чтобы помочь мне вспомнить песню, не было ничего криминального… Но я хотел надеяться только на свою память.       Я рыскал по ней, заглядывая в самые дальние уголки. Якобы, чтобы найти там ноты. Но в итоге находил другое. Например, как у меня сломался карандаш, когда я подписывал что-то на нотах, играя на пианино у себя дома. Короткое воспоминание в одну секунду. Но я проигрывал его снова и снова: проигрывал куплет пальцами — проигрывал сценку с карандашом в голове.       Эти занятия изматывали меня, у меня даже снова пошла кровь от перенапряжения. Но я не оставлял свою игру в догонялки с воспоминаниями. Они удирали, а я гнался за ними и пытался поймать за хвост. И ловил. И он оставался в моих руках, как хвост ящерицы.       Хвост ящерицы… А что, если моя душа — тоже своего рода ящерица? Может, мне и обрубило хвост воспоминаний… и он потом отрастет?.. А вот отрастет ли ящерица из хвоста?.. Задница ящерицы… Графу бы это понравилось. Он тоже любит дурачиться и болтать глупости, на самом деле, просто тщательно это скрывает…       Да, наверно, сейчас я написал самое компрометирующее из всего, что существует… Хм.       Так. Я сломал карандаш… Но что я сделал дальше? Наверно, взял другой. Другой карандаш… Со своего стола… Однако увидеть это я почему-то никак не могу. Я не ходил к столу. Наверно, запасной карандаш лежал у меня где-то под рукой. Наверно, я учел это, чтобы не скакать туда-сюда по десять раз…       Скакать туда-сюда… Может, мне все-таки стоит попробовать открыть портал снова? Без графа. Чтобы не вовлекать его. И вернуться назад. Вернуться… к моему письменному столу. И взять с него новый карандаш…       Нет, что-то в этих мыслях меня беспокоит. Не могло быть такого, чтобы я предусмотрел вероятность того, что карандаш сломается, но при этом отправился в опасное путешествие, не подумав о том, что может сломаться моя голова… Но что мне было делать? Брать с собой запасную голову?..       Брать с собой… что?..       Нет, давайте думать логически.       Если сейчас я попытаюсь вернуться назад… я знаю о том, что со мной может случиться…       А знал ли я об этом, когда только собирался прийти сюда? Знал ли, чем мне придется пожертвовать? Наверняка знал, так ведь? Как и знал то, что мне нужно делать.       Я осознавал, что моя выходка — слишком решительный шаг… Не мог же я быть настолько безрассудным, чтобы просто пойти напролом, ничего не продумав… Или мог?..       Стоп. Еще раз…       Если сейчас я попытаюсь вернуться назад… я знаю о том, что со мной может случиться… Значит, я… что? Значит, я должен перестраховаться. Должен не допустить этого снова. Я… я все запишу. Правильно ведь? Запишу. Так, как записываю сейчас. Я могу взять с собой дневник, чтобы все перечитать, если вдруг я забуду… если вдруг…       Я могу взять с собой дневник. Я…       …я брал с собой записку…       Когда я шел сюда. Я брал с собой записку… Записку…       Мой стол…       Господи. Мой стол, за которым я писал…       «С.С». Подождите!       Вот, я нашел. Самый первый лист! Господи, как коряво я тогда писал…       «Одной ночью в моем сознании всплыла картинка: две жирно выведенные на бумаге буквы — «С.С», притом подчеркнутые. Они точно были заглавием какого-то документа, и ниже была расписана их расшифровка…».       «С.С».       Да.       

С.С.

             План. «Спасти Сиэля».       Там было все написано.       Я сложил его. Я положил его в задний карман брюк… Задний карман… Черт, у меня нет заднего кармана на этих брюках!       Я положил ее. Записку… Господи… Простите. Ладно, вы этого не увидите. Черт… На бумагу капают слезы. Чернила расплываются… придется переписывать. Голова так кружится…       Я написал план. Подробный план.       Я сложил его. Я положил его в задний карман брюк.       Чтобы не забыть. Чтобы вспомнить. Чтобы знать, что я должен делать дальше.       Да, да, все сходится! Господи… виски… просто стиснуло… Мне нужно спрятать записи! Если вдруг я отключусь… никто не должен их найти. Но тогда… я могу забыть. Нет. Надо все записать. Я должен…       «Я должен спасти Сиэля».       Первая строчка?.. Да?.. Это было написано?..       Черт… нет… Снова кровь… Зажал нос рукой. Нет времени… Я должен…       ЗАПИСКА! ГДЕ ЗАПИСКА?!       ЗАПИСКА В БРЮКАХ!       А ГДЕ БРЮКИ?..       Брюки… Брюки, в которых я пришел. Брюки… которые я стирал… столько раз…       Смешно. И больно. Стирал. Стирал их. Потом… в поместье… другая одежда… костюм… А старую выкинули.       Карман… я не заглядывал. Ни разу. Не проверял. Брюки… карман… записка… стирал… выкинул…       План. «Спасти Сиэля». Все пункты… все ответы… стирал… выкинул…       Темнеет. Надо лечь. Мне надо лечь…