Интервью с вампиром

От неожиданного поцелуя по телу Алекс словно проходит волна электрического тока, и она вздрагивает в руках Элайджи, который одной рукой удерживает ее затылок, а второй прижимает к себе за талию. Тонкие ладони упираются в широкую грудь — она все еще верит в том, что способна оттолкнуть его, но жар, расползающийся по коже от откровенных ласк, ударяет в кровь, довольно быстро позволяя журналистке понять — ее телу плевать на доводы разума. Оно живет своими желаниями, и в этот миг получает именно то, что хочет больше всего — чертова Майклсона, чья самодовольная улыбка от того, что она растекается в его руках словно желе, совсем не мешает ей хотеть его. Это все тело! Лишь физиология! Александра вновь пытается отпрянуть, правда, пытается, но Элайджа подавляет ее попытки одну за другой, углубляя поцелуй, и когда она окончательно сдается, его ладони с талии спускаются на обтянутую шелком платья округлую попку, уверенно сжимая ее, а губы продолжают движение по тонкой шее. Обжигающие поцелуи и властные, грубоватые движения мужских рук мгновенно находят отклик в теле Алекс, отдавая жаром меж бедер — она слишком хорошо помнит, каким писатель может быть горячим и ласковым одновременно, и ей, не смотря ни на что, наплевав на гордость, хочется большего, как в их первую ночь или даже утро. Она понимает, что проиграла. Тяжело дыша, прикрыв глаза, Алекс едва стоит на ногах, вцепившись ногтями в широкие плечи. Она предпринимает последнюю попытку. — Нет, хватит. Перестань… Но последнее слово сливается с ее же стоном, когда зубы Элайджи прикусывают набухший сосок сквозь шелк платья. — Уверена? — на миг поднимает на нее почерневшие глаза Майклсон, и Алекс тонет в их глубине, пораженная страстью, что горит во взоре писателя, который кажется вовсе не ждет ее ответа. Вместо этого, Элайджа тянет вверх ее длинный подол, а после забрасывает ногу журналистки себе на бедро. В такой позиции Алекс оказывается совсем открытой перед ним, чем Майклсон бессовестно пользуется, скользя ладонью к низу девичьего живота. Ее кружевные трусики слишком тонкие, и Александра не сомневается, что он чувствует, какие они влажные, и девушка не знает, чего хочет больше — провалиться со стыда или чтобы он продолжил. Или знает. Слишком хорошо знает. Как и Элайджа, пальцы которого двигают в сторону тонкую полоску белья, жадно смакуя ее возбуждение. Алекс прикусывает губу — мучительно, до боли, когда большим пальцем он дразнит клитор, лишь сильнее распаляя ее, и его губы требовательно прижимаются к девичьим устам, замечая, что она снова противится, заглушая легкий стон вперемешку с возмущением. В этот раз он целует ее по-другому — нежно, едва ощутимо, но Алекс буквально задыхается от вожделения, потому что ласковые касания его губ, совсем не соответствуют напористым, бесстыдным движениям пальцев, дразнящих сосредоточие ее женственности. — Мне нужна только ты, — на мгновение прервав поцелуй, шепчет Элайджа, — только ты, Алекс. У меня никого после тебя не было. Поверь мне. Его слова окружают журналистку словно туманом, и ей хочется возразить что-то, но это совершенно теряет смысл, когда одним уверенным толчком Майклсон наполняет ее лоно двумя пальцами, скользя ими в нежном теле. Плавные толчки сменяются грубыми и наоборот, и Алекс, кажется, уже готова достичь пика, когда ее накрывают воспоминания. Словно это было вчера, девушка видит, как писатель делал с ней то же самое в прошлый раз. Как его пальцы наполняли ее, как она стонала в его руках, как он брал ее на полу своего кабинета. Брал силой, наказывая… А после с насмешкой предложил чек… Ком горечи и обиды застывает в горле, и Алекс, собрав последние силы, толкает Майклсона, который больше не ждет ее сопротивления, в грудь. — Не смей ко мне прикасаться, — шипит она, судорожно поправляя платье, — я тебе больше не бедная журналистка, которую ты изнасиловал в своем кабинете, приняв за шлюху. Майклсон на миг замирает от ее тона, но его замешательство длиться ровно секунду, прежде чем он настигает девушку, вновь пытаясь обнять. Александра противиться этому изо всех сил, но Элайджа гораздо сильнее — и она вновь оказывается в его руках. — Я знаю, кто ты, — говорит он, не сводя с нее темных глаз, — ты все та же Алекс, которая разбила мое сердце. Которая нужна мне.  — А ты мне не нужен, — выплевывает в ответ она, вырываясь из крепких объятий, — ты мне противен. Я ненавижу тебя! — Я заметил, — криво усмехается писатель, бросая красноречивый взгляд на собственные влажные пальцы. От его откровенного намека Алекс вспыхивает, возмущенно раскрывает рот, но так и не находит, что ему возразить, отчего на губах Майклсона на миг появляется улыбка. На минуту в библиотеке воцаряется полная тишина, которую нарушают лишь тяжелое дыхание журналистки, все еще пытающейся прийти в себя. Стиснув губы, она судорожно пытается придумать что-то уничижительное в ответ, но Элайджа опережает ее. — Как я уже сказал, ты очень упряма, — говорит он, отступая на шаг, но все также не отводя взгляда от ее раскрасневшегося лица, — и это не позволяет тебе видеть сути. Однажды упрямство может сыграть с тобой злую шутку. Подумай об этом, Алекс. И круто развернувшись, он уходит, оставляя ее одну.