Сила освободит меня

22.09 глава полностью переработана и дополнена до стандартного размера остальных глав. С 18 листов до 34. И разделена на две части как и остальные. Основные изменения в части 3.2. Кто перечитает, если не трудно напишите пару слов о своих впечатлениях. «Нет раскаяния более жестокого, чем раскаяние бесполезное…» Чарльз Диккенс «Приключения Оливера Твиста». *** — Квай-Гон был бы лучшим мастером, чем ты! Да кто угодно был бы лучше! Если бы тогда, на совете, тебе хватило смелости признать, что ты не готов стать наставником, мне бы назначили другого! Того, кто верил бы в меня! Того, кому я не был бы безразличен! Я бы уже мог стать рыцарем! Я давно готов, и только ты этого не видишь! Я мог бы делать что-то полезное, а не носиться с беспомощным мастером! Ненавижу всё это! — Энакин вылетел из комнаты, хлопнув дверью так, что она загудела. Как же его взбесила эта ситуация. У него такие планы на вечер, а Оби-Вану приспичило медитировать. Пусть даже и в боевой медитации. Как будто другого времени не будет. И вообще, он не обязан всё своё время посвящать мастеру. Он не раб, у него могут быть свои дела! Все его мысли с самого утра были только о Падме. Сегодня он решил послушать мастера и сходить в город. Ну, это он мастеру так сказал — в город. А на самом деле, планы были очень определённые. Они уже больше месяца не виделись. И больше всего он хотел увидеть свою королеву. Крепко обнять, прижать к себе ее гибкое тело, ощущая, как оно дрожит в его руках. Как она льнет и плавится в его объятиях. А уж как он соскучился по её поцелуям. Горячим, сладким, кружащим голову как крепкое вино. Рядом с ней он терял ощущение времени, пропадали все связные мысли, оставались только желание и дикий голод за её телом, которым никак не получалось насытиться. Мастер давно выгонял отдохнуть, но как можно было оставить такого слабого, потерянного. Оби-Ван всегда излучал только уверенность, спокойствие и надёжность. И, увидев его беспомощность, Энакин растерялся и испугался. Слабость мастера не вписывалась в концепцию мира. Переворачивала восприятие учителя, показывала, что он тоже хрупкий человек, а не неуязвимый дроид, которым, что греха таить, Энакин часто его воспринимал. И только в последние дни Оби-Вану стало лучше настолько, что падаван решился его оставить. Скайуокер предвкушал, как засияют карие глаза его любимой при встрече. Как уютно устроится Падме в его объятиях, когда они закроются от всего мира в её комнате. Как они будут целоваться до боли в губах. И как потом, отбросив всякое стеснение, она будет лежать рядом с ним нагая, изнывая от страсти. И как он будет ласкать её, вызывая крики и стоны. Энакину было даже жаль мастера, который, по мнению падавана, из-за глупого кодекса лишал себя удовольствия любить и быть любимым. Правда, надо отдать ему должное, в отличие от магистра Винду и гранд-магистра Йоды, и не читал лекций о вреде привязанностей. Как можно было добровольно лишить себя этого, Скайуокер не понимал и не собирался в этом вопросе следовать кодексу. Хотя, надо признать, он и в других вопросах не слишком им руководствовался. К сожалению, Амидалы на Республиканской 500 не оказалось. За время его отсутствия успело поменяться расписание сессий на которых она присутствовала. В надежде перехватить любимую и договориться о встрече Энакин направился в Сенат. Но уж если что-то не задалось с начала, то и дальше так пойдет. Она с ещё несколькими сенаторами заседала в каком-то подкомитете по делам беженцев, решая вопрос с их размещением. Послонявшись по коридорам и подумав, что давно не навещал канцлера, Энакин решил у него подождать, пока Амидала освободиться. Канцлер для юного джедая всегда был как старший родственник. Этакий добрый дядюшка, который всегда готов выслушать, посоветовать, похвалить. Который часто дарил всякие приятные мелочи. Никогда не осуждал, и, что бы ни случилось, всегда был на стороне Энакина, даже когда сам Скайуокер знал, что не прав. Канцлер находил для него кучу извинений и оправданий, и как-то оказывалось, что виноваты все, кроме него. Что не поняли, не оценили, не осознали. И вообще он Избранный, и, значит, ему позволено больше чем другим. А все придирки идут от зависти. Так же Палпатин с ним постоянно советовался, что чрезвычайно повышало самооценку юному падавану. Сам канцлер Республики спрашивает его мнения о новом законопроекте. И пусть Энакин в этом ничего не понимает, но сам факт! Такое отношение льстило чрезвычайно, и на таком фоне особенно злили придирки магистров и опека Кеноби, что давало повод при новой встрече пожаловаться на магистров, которые предвзяты и зашорены, на мастера, который продолжает относится к нему как к ребёнку, не замечая, как он вырос, и вообще уже почти рыцарь. Так что не удивительно, что Скайуокер так любил эти встречи. И сбегал в Сенат при первой же возможности. Канцлер тоже всегда радовался его приходу. И с удовольствием освобождал время для беседы. Вот и в этот раз сразу сказал секретарю перенести ближайшие встречи, и что его ни для кого нет. — Энакин, мальчик мой, ты выглядишь измотанным. У тебя всё в порядке? — Да, Ваше Превосходительство, просто немного устал. — Ну зачем же так официально. Я же тебе говорил, когда мы одни, можешь звать просто по имени. — Я помню. Но вы канцлер и старше... — Ерунда, не думай об этом. Давай поговорим о тебе. Ты давно меня не навещал. Наверное, в Храме много всего произошло, раз один юный джедай забыл и про отдых, и про своих друзей. — В Храме всегда что-то происходит. Пересказав канцлеру последние новости Храма и выслушав пару забавных историй из жизни сенаторов, Энакин не заметил, как они перешли на разговор об Оби-Ване. — Твоему мастеру очень повезло, что ты вырос замечательным человеком и смог его простить. Слова Палпатина озадачили Скайуокера. — Простить? Оби-Ван, конечно, редкостно зануден, требует постоянно соблюдать правила. Сам как ходячая добродетель, и того же требует от других. Он уже забыл, что значит быть молодым. Хотя, я сомневаюсь, что он вообще любил кого-то. Похоже, мой мастер вообще не умеет испытывать эмоции. Всегда такой сдержанный, спокойный. И это сильно злит. Но он ничего не сделал, чтобы его нужно было прощать. Его занудность я не считаю. — Ох, Энакин. Я в какой раз убеждаюсь — у тебя золотое сердце, раз смог простить человека, который хотел оставить тебя в рабстве на Татуине, – канцлер от избытка эмоций всплеснул руками. — Оставить на Татуине? О чём вы говорите? Они с Квай-Гоном привезли меня в Храм, — Энакин всё ещё не понимал, о чём идет речь. — Ты не знал? О, бедный мальчик, прости меня. Я не должен был, наверное, тебе это рассказывать, — лицо Палпатина выражало озабоченность над несовершенством мира вообще и одного конкретного джедая в частности. И глубокую печаль, что именно ему приходится открывать Энакину на это глаза. Весь его вид кричал о том, как же ему сейчас тяжело, но и молчать он больше не может. — Как ты, наверное, знаешь, мне, как Верховному Канцлеру Республики, представляют отчёты Ордена о миссиях. Я всегда стараюсь быть в курсе дел Храма. Ведь джедаи — защитники Республики, опора Сената. И мне захотелось больше узнать что тогда случилось, и как тебя нашли. Ведь ты не только Избранный. Ты герой, который спас мою планету. Хотя я и не должен этого говорить, как канцлер я не могу выделять какой-либо мир по сравнению с остальными. Но ты же понимаешь, что Набу всегда будет мне особенно дорога. Так что мой интерес был вполне оправдан. Но то, что я узнал… О, Энакин, я был просто шокирован. Оби-Ван был против того, что бы Квай-Гон стал твоим мастером. Он не хотел, чтобы тебя взяли в Храм на обучение. Этот жестокий человек требовал оставить несчастного ребенка на Татуине, утверждая, что ты опасен. Это просто счастье, что решение было за Квай-Гоном. Потом на заседании Совета, когда мастер Джинн отчитывался перед магистрами о миссии и выразил желание обучать тебя, Кеноби опять был против. И к его мнению прислушались. Все, даже магистр Йода. Ты же помнишь, что тебя не разрешили оставить в Храме. И Квай-Гон был вынужден взять маленького мальчика с собой на Набу, в самый разгар военного конфликта - Энакину показалось, что он ослышался. — Нет. Вы, наверное, не так поняли. Он дал Квай-Гону слово, что сделает меня джедаем. — Да, Эни, да, — канцлер сочувствующе похлопал ошеломлённого падавана по плечу. — Я благодарю Силу, что Квай-Гон успел взять с него это обещание. Последняя воля умирающего священна. И даже Кеноби не смог, как хотел, оставить одного маленького мальчика на Набу. Ему пришлось взять тебя в Храм. Иначе его бы не поняли не только разумные, но и сама Сила. Так мне сказали. Сам я, как ты понимаешь, далек от всей этой темы. Но даже это не так страшно. Я надеялся, что он возражал, потому что не знал тебя. А познакомившись поближе, конечно поймет, как был неправ, и изменит свое отношение. Ведь ты был такой замечательный ребенок – умный, честный, храбрый. Если не тебе становиться джедаем, то кому тогда? Ты был более чем достоин. И, если бы потом у вас всё наладилось, я был бы счастлив. Но, к сожалению, интриги магистров и твоего мастера не имели границ. Помнишь, свои рассказы о том, что для тебя программа обучения была другой и не совпадала с программами других падаванов? — Да. Я многого не знал, и мастер составил мне специальную программу. — Энакин, меня всегда восхищала твоя преданность и умение видеть в разумных только хорошее. Но, к сожалению, это не тот случай. Почему твою программу составлял вчерашний мальчишка-падаван, ставший рыцарем лишь из-за гибели своего мастера? Не имеющий должного образования. Разве это не должны делать опытные мастера-наставники? Почему всё твое обучение было только в руках Кеноби? Ведь в Храме много титулованных наставников, читающих лекции в университетах. Почему они не составили для тебя программу? Почему с самого начала не занимались тобой? — Я, я не знаю… — Энакин с ужасом подумал, что никогда не задавался этими вопросами. Почему всё было именно так? — Но, Оби-Ван не мог… — он с надеждой посмотрел в глаза канцлера. — Как бы я хотел, чтобы этого не было. Но подумай сам: ты — Избранный, а значит, ему никогда не сравниться с тобой. Ты сильнее его уже сейчас. А что бы было, если бы он специально не тормозил твое развитие? Конечно, твой мастер завидовал твоим возможностям, твоему единению с Силой. Всё, что он мог, это ограничить тебя в знаниях, чтобы хоть так превзойти. И Совет ему это позволил. Подумай, чего бы ты мог сейчас достичь, если бы обучение с самого начала было правильным. Они все боятся тебя. Боятся того, кем ты можешь стать, — слова Палпатина ввинчивались в мозг, отравляя сомнениями и прорастая недоверием. — Нет, канцлер, вы ошибаетесь. Оби-Ван всегда заботился обо мне, — Энакин пытался сопротивляться яду, пытался заставить себя не думать, что мастер мог... — Он заботился не о тебе, славном мальчике Эни, которого они забрали от любящей матери. Он заботился об Избранном. Быть учителем Избранного — это так почетно. Кем он был? Вчерашний падаван, никому не известный рыцарь. Ты прославил его. Сделал знаменитым. Теперь везде только и звучит — Переговорщик. А ты? Что он сделал для тебя? Подумай, ты давно достоин стать рыцарем. А получаешь от своего мастера только упреки. Он считает тебя глупым ребенком, — Палпатин негодовал. — Конечно, он не признает, что ты готов к испытаниям. Ведь тогда перестанет быть учителем Избранного. Не сможет влиять на тебя. Указывать как жить и что делать. И снова станет просто ещё одним рядовым мастером-джедаем, который никому не интересен. А ты его всегда защищал, прикрывал спину на миссиях. Я помню, как ты страдал, когда все считали его погибшим. Один верил, что он жив, и оказался прав. Ты, а не магистры. Видишь, как сильна твоя связь с Силой. Только ты слышал её. Только с тобой она говорила. И ты спас его. Услышал и прилетел, когда он слабый, беспомощный, не мог коснуться Силы и просто ждал, когда его спасёт собственный падаван. Разве это поведение достойно мастера-джедая? И теперь, забросив все свои дела и тренировки, сидишь с ним неотлучно днём и ночью. Он без тебя даже Силы коснуться не может. И ты, как преданный, заботливый ученик, поддерживаешь учителя. Никуда не выходишь из Храма. Забыл про Падме, про меня. И что? Он как-то это оценил? Отметил? Нет. Он считает, что так и должно быть, — Палпатин обнял ошеломлённого Скайуокера и пристально посмотрел ему в глаза. — Ты продолжаешь его любить и ценить, несмотря ни на что. Твоя сила духа и доброта восхищают. Ты станешь великолепным джедаем. Ты уже им стал, мальчик мой. И я горжусь тем, что являюсь твоим другом. Слова Канцлера были подобны шепоту песчаного демона, из тех, что запутывает мысли и пути, заставляя заблудиться в бескрайних песках Татуина. Он говорил самые жестокие и безжалостные слова самым спокойным, проникновенным тоном. Он звучал, как затронутая струна, звук которой резонирует со всем организмом, задерживается в голове, постоянно разъедая изнутри, как вечно голодная вомп-крыса. Энакин, пытаясь отстраниться от всей вываленной на него информации, мог только повторять: — Нет, нет, это не правда… — Прости, что я не выдержал и поделился с тобой своими сомнениями, за причиненную боль, — с Палпатина можно было писать картину «Скорбь и Печаль». — Хотел бы, чтобы это было просто совпадением, но это не так! Я не мог больше молча смотреть на всё это. Смотреть, как он тебя использует. Как насмехается над твоей преданностью и любовью. Прости меня, но я знаю, что ты достоин лучшего, чем быть сиделкой при неблагодарном мастере. Ты — главное сокровище Храма, и скоро станешь его гордостью, несмотря ни на что. — Что вы, канцлер, — Скайуокер собрался, — Я ценю вашу откровенность. А сейчас, прошу простить, мне надо побыть одному. — и быстро вышел, не заметив, как удовлетворенно-хищно блеснули жёлтым глаза Палпатина. Не помня себя, Энакин выскочил из здания Сената и стал бесцельно метаться по площади возле него. Канцлер и раньше выражал сомнения в том, что джедаи были честны с ним. Но сегодня он обвинил Оби-Вана. И всё было так логично. Энакин не хотел во всё это верить, но и опровергнуть не мог. Канцлер был так взволнован, когда это рассказывал. Так беспокоился. Видно было, что весь разговор дался ему нелегко. И это добавляло веры его словам. Заставляло раз за разом вспоминать их. Пометавшись еще, Скайуокер немного успокоился и принял решение поговорить с мастером по возвращении в Храм. Да, точно. Он повторит всё, что услышал от канцлера и выслушает, что скажет мастер. И будет надеяться, что всё это просто недопонимание, которое Оби-Ван быстро развеет. Потому что, как бы он ни ругал мастера, верить в такую его подлость не хотелось. Хаотичные мысли были прерваны сигналом комлинка. Падме. Родная. Любимая. Именно она сейчас и нужна. — Эни, ты меня искал? — Да. Мы можем сегодня встретиться? — Конечно, только чуть позже. У нас сейчас небольшой перерыв. Потом пара часов на заключительные дебаты, и я буду свободна. — Я подожду. Энакин вспомнил про зимний сад на крыше здания Сената, где как раз должны были расцвести Золотые набуанские лилии, которые так любила Падме. Решил там подождать Амидалу. Неожиданной ассоциацией в памяти всплыло, что именно Оби-Ван обратил его внимание на то, что Падме нравятся золотые лилии. Он тогда несколько дней не мог найти себе места. Приближался день рождения Амидалы, а с подарком были проблемы. Вот что можно подарить бывшей королеве, у которой все есть? Энакин совершенно измучился, но в голову ничего не легло кроме ерунды, типа, быстренько собрать протокольного дроида, вроде того что остался у мамы на Татуине. Активизируя мыслительный процесс, он все взъерошивал и взъерошивал волосы, пока они не стали напоминать гнездо бешеных ворнскров. Но умные мысли по прежнему облетали его стороной. — Ты знал, что Падме Наберри любит золотые лилии, безделушки из поделочных камней, десерты со взбитыми сливками и украшения в народном стиле. — Негромкий голос Оби-Вана прозвучал как спасительный глас с небес. Если задуматься, странно что мастер заговорил о таких вещах. Но тогда он, даже ничего не ответив, вылетел из помещения, обрадовавшись подсказке и помчался на Средние уровни, где находилась одна лавка, с хорошим выбором полудрагоценных и поделочных камней, по доступным ценам. Стоило обдумать, почему Кеноби вдруг заговорил с ним о предпочтениях Падме, но ему этого не дали сделать Так паршиво начатый день продолжился не лучше. — Падаван Скайуокер, что вы тут делаете? — Мейс Винду недовольно смотрел на проблемного ученика Кеноби. — Мастер попросил отнести документы сенатору Органе, — Энакину срочно пришлось выкручиваться, припомнив про Бейла Органа, хорошего знакомого мастера. — Передал? — Да, магистр. — Значит, можешь вернуться в Храм с нами. Я забираю падаванов с дневной практики в Сенате. Энакину ничего не оставалось, как ответить: — Спасибо, магистр. Пока веселая стайка падаванов собиралась у челнока, делясь дневными впечатлениями, Энакин, желая коруну много всего самого «хорошего и доброго», отослал Падме сообщение, что придёт вечером прямо на Республиканскую 500, собираясь, как обычно, незаметно улизнуть из Храма. По прилёте в Храм, Энакин, попрощавшись с магистром и падаванами, решил переждать некоторое время в своей комнате, чтобы опять не наткнуться на Винду, который, похоже, поставил своей целью не давать ему спокойно жить, цепляясь к любой мелочи и закатывая унизительные лекции по правилам поведения. Зайдя в их блок, он услышал шум воды в освежителе и порадовался, что ничего не придётся говорить мастеру. Главное, уйти до того, как он выйдет. Расслабившись, падаван сидел в гостиной, отсчитывая минуты до ухода. И так погрузился в мысли, что пропустил момент, когда шум воды стих. Хлопнула дверь, и он услышал, как Кеноби вышел из освежителя, напевая шуточную песню про вуки, придуманную юнлингами. Небрежно взлохмаченные влажные волосы, легкая улыбка в уголках губ, весело блестевшие глаза, а главное беззаботное мурлыканье незатейливой песенки — всё говорило о том, что, в отличие от падавана, мастер доволен прошедшим днем. — Энакин, уже вернулся? А я только думал о тебе. Как смотришь на пару часов спарринга вечером? С меня потом ужин. И тут Энакин не выдержал. Всё раздражение неудачного дня, злость, что сказанное канцлером может оказаться правдой, мысль, что он опять не увидит Падме, вылились в жестоких словах. — Да сколько можно!.. — закончив речь яростным: - … ненавижу! — он вылетел из комнаты и как можно быстрее покинул Храм, первым делом заблокировав ученическую связь, не желая сейчас слышать Оби-Вана. В душе кипели гнев и ярость, которые утихли только у порога дома Амидалы. Когда, не желая пугать свою королеву, он взял их под контроль и сбросил в Силу. Несколько раз по дороге и потом вечером ему казалось, что по Узам доносились отголоски боли. Видимо, Оби-Ван решил медитировать сам. Энакин даже позлорадствовал. Раз не может потерпеть с медитацией до завтра, пусть помучается, пытаясь коснуться Силы. В какой-то момент боль усилилась и Скайуокеру с одной стороны - стало немного стыдно, что мастер вынужден это терпеть. А с другой — он радовался, что закрыл связь, и чужая боль не отвлекает. Но затем ощущения опять смазались, а позже и совсем пропали. Похоже, Кеноби решил угомониться. А потом он уже ни о чём не думал, потерявшись в сладких поцелуях, горячих ласках и страстных криках. Утром настроение было просто прекрасное. Он любил весь мир. И даже решил, что может сегодня порадовать мастера, помедитировав с ним подольше. О своих словах Энакин даже не вспоминал. Чего вспоминать? Он часто, не думая, бросался подобными обвинениями. И никогда Оби-Ван не реагировал. Энакин считал мастера холодным и равнодушным. Буквально живым воплощением постулата "Нет эмоций — есть покой". Кеноби никогда не показывал свои эмоции, не говорил, что слова ученика его как-то задели. А значит, и думать, а тем более переживать, не о чем. Постепенно, падаван даже перестал осознавать, что говорит. Какими обвинениями бросается. Он выплескивал эмоции не задумываясь. Спускал пар и тут же забывал об этом. Всё равно Оби-Ван всегда прощал его, так какая разница, что было сказано и как. И вчерашний вечер ничем не отличался от других. Он выплеснул негативные эмоции, прекрасно провел время с Падме. А мастер… а что мастер? *** Осторожно зайдя в их апартаменты, Скайуокер прислушался. На половине мастера было тихо. Очевидно, намучившись ночью в попытках коснуться Силы, Оби-Ван ещё спал. Значит, и он может немного отдохнуть перед началом дня. Удобно устроившись на кровати, Энакин сам не заметил, как провалился в сон. Разбудил его настырный дверной звонок. Бурча про себя о надоедливых ранних гостях, Энакин поплелся открывать. Незнакомый младший падаван быстро протараторил: — Вызов на заседание Совета для падавана Скайуокера. Прямо сейчас. — Понял. Спасибо, — Энакин закрыл дверь. Было немного странно что вызов не пришёл на комлинк, но бросив взгляд на него Энакин увидел красный огонёк, сигнализирующий о полной разрядке. Вчера, он не обратил внимания на низкий уровень заряда, и вот результат. — Мастер, проснись, нас вызывают на Совет, — не услышав реакции на свои слова, он подошел к комнате Кеноби. — Мастер? Заглянув в комнату и не увидев учителя, падаван вспомнил, что позвали на Совет только его. Очевидно, мастер уже был там. Быстро приводя себя в порядок, Скайуокер пытался понять, зачем их вызвали. Это не могла быть миссия. Мастер ещё не восстановился. Не дай Сила, его видели утром, когда он возвращался в Храм. Опять придется выслушивать нотации от магистра Винду о недопустимости... и прочей ерунде. Еще и Йода сначала мозг выест, а потом ещё и клюкой своей стукнуть может. Хорошо если по ногам, а то он и пониже спины прилететь может, а в особо тяжёлых случаях и по макушке. И ведь попадает в одно и то же место, как по лазерному наведению. Хорошо что Оби-Ван, боясь огласки, всё время прикрывает его отлучки. Под эти мысли Энакин сам не заметил как дошёл. Подойдя к джедаю, дежурившему у входа в зал Совета, Энакин отчитался: — Падаван Скайуокер, вызван на заседание Совета, — и прошел в открывшуюся дверь. *** Ошеломление вызвал полный состав Совета. Присутствовали все: Магистры Йода, Винду, Пло Кун, Ки-Ади-Мунди, Ади Галлия, Депа Биллаба, Сэси Тийн и Иит Кот присутствовали лично. Шаак Ти, Эвен Пиелл, Оппо Ранцизис и Коулман Требор — в виде голограмм. Оби-Вана не было. И это было странно и непривычно. Мастер никогда не оставлял его самого на растерзание советникам. Стоя на шаг позади за его спиной, Энакин чувствовал себя защищенным. И сейчас немного растерялся. Магистры смотрели на него как-то странно. Энакин много раз стоял перед советниками. Иногда его хвалили, чаще ругали. Но никогда на него не смотрели так. Он даже не мог сформулировать, что было в этих взглядах. Но оно было. Давило плитой на плечи. Перехватывало удавкой горло. Вымораживало. Хотелось попятиться к двери. А ещё больше хотелось спрятаться от этих взглядов за надежной спиной мастера, совсем забыв что он уже совсем взрослый и вообще почти рыцарь. Где же Оби-Ван, когда он так нужен! — Падаван Скайуокер, — обратился к нему магистр Винду — мы должны задать тебе очень важный вопрос. И надеемся услышать правдивый ответ, — было полное впечатление, что магистр собирается с духом, пытаясь озвучить мысль. Такое начало ещё больше настораживало. Чтобы Мейс Винду, вечно недовольный и не стесняются это недовольство демонстрировать, начал подбирать слова... должно было случиться что-то очень серьёзное. Энакин подобрался, готовый, как ему казалось ко всему. От того что определили кто перепрограмировал библиотечного дроида, который при попытке взять книгу голосом магистра Йоды спрашивает " Уверен ты что книгу эту хочешь?" До выяснения Советом что он встречается с Падме. Но дальнейшее показало что к такому он был совершенно не готов. — Имеешь ли ты какие-либо жалобы на Оби-Вана Кеноби? Энакин подумал, что ослышался. — Что, простите? — К Оби-Вану юному, претензии твои есть? — слова гранд-мастера Йоды не прояснили ситуацию. — Магистры, извините, но я ничего не понимаю. Почему у меня должны быть какие-то жалобы на мастера? Что вообще происходит? — недоумевающе спросил Энакин. — Ты всё узнаешь, а пока ответь на вопрос, — магистр Винду настаивал. — Нет. У меня нет никаких жалоб, никаких претензий. Я всем доволен. Меня полностью устраивает мой мастер. Члены совета опять обменялись странными взглядами, было полное впечатление что они общались в Силе и пришли к какому-то решению. — Падаван Скайуокер, — корун встал — Совет согласен удовлетворить ваше обоюдное с мастером Кеноби желание. С сегодняшнего дня ваша пара разъединяется, как деструктивная. Всю вину за это ваш бывший мастер взял на себя. Поэтому, официальное разбирательство этого инцидента вас не коснётся Вы, падаван, возвращаетесь под опеку магистра Ки-Ади-Мунди, пока не будет назначен постоянный мастер, который и закончит ваше обучение. Энакин слушал советника и пытался осознать, что он услышал. Каждое слово по отдельности было знакомо и понятно, но все вместе они складывалось во что-то не просто странное, а совершенно дикое. На мгновение показалось, что он всё ещё спит и видит кошмарный сон. Он захотел проснуться. Захотел, чтобы мастер разбудил его, и они пошли на тренировку. Он даже на медитацию согласен, даже не динамическую, а самую обычную. Лишь бы проснуться. — Какое разъединение? Магистры, пожалуйста, где мой мастер? — почти простонал он. — Я ничего не понимаю, — потерянный взгляд скользил по советникам, пытаясь понять, кто сошел с ума, они или он. Пока не остановился на расстроеном гранд-магистре. — Вчера пришел бывший мастер твой, — Йода встал с кресла и заковылял к Скайуокеру, сильно опираясь на свою клюку, голос хрипел. — Плохо ему было. Сказал, осознал только, вреда много как принес тебе. Желания твоих выше поставив свои. Оставаясь мастером твоим. В своем эгоизме не замечая, что другого хочешь ты. Пока поздно не стало. — Нет! — Энакин был в ужасе. — Гранд-магистр, это не правда! Мастеру, наверное, опять стало плохо! Он не совсем оправился после пыток. Еще бывают моменты, когда он теряет реальность. И не понимает где он и что с ним. — Мм? Скажи, другого мастера желаешь всей душой, не говорил разве? Любого другого? — Уши магистра вопросительно поднялись. — Говорил, но это не правда! — У Энакин перехватило дыхание и запылали уши. — Признаю, я повел себя недостойно. В гневе высказал, не думая, что именно говорю. Гнев говорил вместо меня. Оби-Ван прекрасный учитель, и другого мне не нужно. Пожалуйста, магистр Йода! — В гневе, один раз, может быть. Хоть и не достойно джедая это. Если постоянно слова такие говорить, значит думаешь так. Тщательно расследовали мы заявление Кеноби. Верить не хотели ему. Но многие джедаи это помнят. Часто ты говорил, что желаешь мастера другого. Кого угодно, другого только. А что Оби-Вана лучшим считаешь, никто не слышал. — Йода тяжело оперся на клюку, в этот момент он выглядел очень старым и уставшим. — Случай немыслимый между мастером и падаваном это. Забота и уважение должны быть. Если ученик много лет о другом мастере желает, неправильно это. Как такого учить? — Он вздохнул и покачал головой. — Долго думали мы. Многих спрашивали. Говорил я сам с Оби-Ваном. Боль у него сильная. Себя винит во всем. Не может мастером твоим быть. О тебе позаботиться просил. Назначить лучшего мастера желание твое исполняя. Перед глазами у Энакина все плыло, реальность раскалывалась на куски. «Оби-Ван, где ты? Мастер, пожалуйста, разбуди меня! Я хочу проснуться! Я просто хочу проснуться». — Где Оби-Ван? Гранд-магистр, где он? Пожалуйста, я должен с ним поговорить. Я должен сказать, что всё это ошибка! — Он все объяснит мастеру. Скажет, что это не правда, он же на самом деле так не думает. Это были просто слова. Слова и ничего другого. И мастер все поймет. Он всегда понимает. Поймет и простит. И все будет по-прежнему. И этот кошмар наконец закончится. — Никто не знает, Кеноби где. Ушёл он. Ночью ушёл. — Руки маленького магистра крепче сжали палку, уши печально опустились и весь как-то сгорбился. Казалось, он постарел на много лет за одну ночь. — Оби-Ван ушёл из Ордена?! — Ужаснулся Энакин. — И вы его отпустили?! — Силой не держат в Ордене. Любой уйти может. — Йода был очень серьезен. — Из Храма ушёл Кеноби. Не из Ордена. Джедай он. Путь свой потерявший. Но джедай. Свет силен по-прежнему в нем. Путь Познания проходить будет. Тяжело это. Но нужно ему. Свой путь потерял Оби-Ван, новый нужен. Ушёл из Храма, как отшельник. Один будет. Думать будет. Много думать. Слушать Силу. Искать ответы. Когда найдет – вернется. — Но он же не может коснуться Силы! И не полностью восстановился после пыток, — Энакин почти кричал, его трясло как в лихорадке. Ему было наплевать на Совет, на возможное недовольство его поведением. Было полное ощущение, что он попал в вязкую трясину, которая засасывает, не даёт дышать, и все его отчаянные рывки только загоняют его глубже. И помочь выбраться мог только Кеноби, которого рядом не было. — Как вы могли отпустить его?! — Держать не могли, когда решение своё сказал. Право это его, — Йода огорченно вздохнул. — Не хотели отпускать, но заставить остаться нельзя. Сердце болит у меня за него, за каждого из вас как. Но свой путь пройти сам должен он, — гранд-магистр помолчал и продолжил. — Принять изменения две недели тебе, случившееся осознать. Ждет потом магистр Мунди. Иди теперь, чтобы успокоиться время надо тебе. Медитация помочь может. Энакин выскочил из зала Совета, как будто за ним гнался разъяренный ранкор. Какая к ситхам и их прихвостням медитация! Они бы ему ещё про " Нет эмоций, есть покой" напомнили! Непонимание, гнев, страх. Все смешалось. Этот дикий коктейль эмоций бурлил в крови и с размаха бил в голову не только ему но и всем находящимся рядом. Попавшие под раздачу морщились и искали взглядом нарушителя. Увидев печально знаменитого падавана Скайуокера, опять морщились, и спешили покинуть зону эмоционального возмущения, зная что как-то повлиять на Избранного может только его мастер или кто-то из членов Совета. Энакин не видел никого и ничего, полностью погруженный в мысленный диалог с мастером. Как он мог?! Как Оби-Ван мог оставить его. Почему?! Влетев в их отсек, Энакин постарался успокоиться и осмотреться. Он не верил, что мастер просто ушёл, ничего не сказав или не оставив какого-то послания. Вскоре поиск увенчался успехом. На столе в его комнате стояла пирамидка голозаписи. Она стояла так, что сразу бросалась в глаза, стоило войти в комнату. Только тотальным невниманием, усталостью и обычным для комнат падавана хаосом можно было объяснить, что она не была замечена ранее. Скайуокер смотрел на пирамидку как на взрывное устройство — и боялся её активировать. Боялся того, что услышит. Несмотря на то, что сказали магистры, ещё можно было на что-то надеяться, можно было обманывать себя, теша иллюзиями. После того, как услышит запись, надежды не останется. Сила шептала, что после этого уже ничего не будет так как раньше. Сжав зубы, он активировал пирамидку. В первые минуты Энакин не понял, кого увидел. Молодой парень в легкой голубой футболке, таких же брюках и кожаном жилете. Короткая стрижка светлых с рыжинкой волос и уставшие серо-голубые глаза. Он был смутно знаком. Когда-то они точно встречались. Энакин попытался вспомнить. И только услышав знакомый, мягкий голос, немного протягивающий гласные в изысканном произношении высокого корусанти, осознал, кто это. — Энакин, надеюсь, ты всё-таки просмотрел эту запись до заседания, а не после. И вызов в Совет не стал неожиданностью. Мне так много хочется тебе сказать. Но боюсь, ты уже не хочешь слушать. Да и слишком поздно. Так что только главное. Энакин в шоке остановил воспроизведение. Это его мастер? Вот этот парень, немного старше, чем он сам — Оби-Ван? Он редко видел мастера в другой одежде, кроме джедайских балахонов. А вспомнить его без бороды вообще сразу не смог. Кажется, Кеноби начал её отращивать почти сразу, как стал рыцарем. И теперь Энакин мог понять, почему. Вспомнилось, как последние пару лет ему нравилось называть мастера стариком. И упрекать, что он давно забыл, что значит быть молодым. Невольная мысль ошеломила. Он забыл, как молод его мастер. Забыл... или никогда и не думал об этом? А о чём ещё он не думал? Стало страшно. Страшно так, как, казалось, никогда не было. Он боялся услышать запись. Он должен был её услышать. Собравшись с духом, Скайуокер снова включил голо. — Хочу извиниться за все ошибки, какие я допустил, — глаза мастера, обычно цвета морской волны, сейчас были серо-стальными. — Ты принес столько радости в мою жизнь, что я эгоистично не думал, насколько не подхожу тебе, как учитель. И если сначала выбора не было, позже, скорее всего, можно было что-то сделать. Ты столько раз говорил, что хочешь другого мастера, а я не реагировал. Успокаивал себя, гнал мысль, что это может быть правдой. И довёл ситуацию до того, что, похоже, стал единственным мастером за всю историю Ордена, которого ненавидит его падаван. Это страшно, Эни. Страшно, потому что ты отогрел меня после холода Квай-Гона. Дал почувствовать, что такое семья, которой у меня никогда не было. Но всё это оказалось ложью. Я так и не смог дать тебе того, что ты хотел. Все эти годы ты мечтал о другом учителе, мечтал освободиться от меня. Надеюсь, ещё не поздно исправить хоть что-то. Я обещал Квай-Гону, что ты станешь джедаем. Но теперь сам помеха этому. Как я мог учить, если твоя неприязнь просто не давала воспринимать мои слова. Ты подсознательно сопротивлялся всему, отрицая и отбрасывая. Мне жаль, что столько времени потеряно. Ты очень талантлив, Энакин. Ещё немного и станешь рыцарем. Уверен, ты будешь гордостью Ордена. Я обратился к магистру Йоде с просьбой назначить тебе другого мастера. Того, кто сможет полностью раскрыть твой потенциал. С кем ты, наконец, будешь счастлив и спокоен. Всю вину за разъединение я беру на себя. Тебя последствия этого не коснутся. Надеюсь, магистр Мунди согласится продолжить твое обучение. Вы с ним хорошо сработались, пока меня не было, — Оби-Ван грустно улыбнулся. — Я немного завидую Ади. Как мне удалось узнать, за всё время у вас не было ни одного инцидента. Он очень опытный джедай и замечательный наставник, который многому сможет тебя научить. За установление Связи с новым мастером не волнуйся. Наша с тобой Связь помехой не будет. Ты, скорее всего, не заметил, — снова грустная улыбка и потемневшие почти до черноты глаза. — Щиты, которыми ты закрыл её сразу после ухода, не дали почувствовать. Почти все нити нашей Связи были разорваны этой ночью. То, что осталось, несколько слабых нитей, помехой новой связи не будет. Сразу скажу, пока ты не начал меня обвинять. Я её не рвал. Она просто не пережила того, что случилось. Но что ни делается, всё к лучшему. Магистрам не придётся разъединять её насильственно. Это не те ощущения, которые хотелось бы испытать. "Переговорщик" оставляю тебе. Его модернизацию как раз должны закончить. Если не захочешь, можешь отдать его или продать. Корабль давно не числится на балансе Ордена. Я его выкупил ещё несколько лет назад. Так что, он в твоём полном распоряжении. Возможно, тебе захочется использовать его для миссий. Также в верхнем ящике твоего стола банковский чип на предъявителя. Иногда, деньги могут помочь в решении проблем, так что используй их. — Оби-Ван помолчал и продолжил. — И главное. Я знаю про вас с Падме. Всегда знал. Как мог, старался помочь. Надеялся, что наступит момент, и ты мне доверишься. Но, видимо, напрасно. Рядом с банковским чипом лежит дека, на которой записано мое обращение к Совету. Там я признаю, что с самого начала знал о ваших отношениях. Всё происходило с моего разрешения и одобрения. Если наступит момент, и эти отношения будут поставлены тебе в вину, отдашь деку магистру Йоде. В этой ситуации наказать тебя не смогут. Я знал и одобрил. А почему я не поставил Совет в известность — это уже не твоя проблема. Если решитесь на брак, оформите задним числом. Так, чтобы я ещё числился твоим мастером. Иначе тебе придется поставить в известность об этом нового мастера. И просить разрешение на брак уже у него, если не хочешь, чтобы потом этот факт использовали против вас. Там же, на деке, инструкции, к кому для этого обратиться, и сколько это будет стоить. Всё будет сделано по всем бюрократическим правилам, быстро, тайно и без лишних вопросов. И, Энакин, в исключительных случаях Совет дает разрешение на брак. Как в случае с магистром Мунди, которому Совет разрешил полигамный брак. Твой случай так же подпадёт под это. В деке для Совета есть папка с копиями документов, прецеденты по похожим случаям из архивов Ордена. Мое признание и эти документы — ваше с Падме оправдание. — Оби-Ван тепло улыбнулся. — Я видел, как вы друг на друга смотрите, когда думаете, что никто не видит, и сделал всё, что мог. Будьте счастливы. Да пребудет с вами Сила. *** «Мастер всё знал. Мастер всё знал. Мастер всё знал». Ноги не держали, и Скайуокер рухнул на колени, сжимая раскалывающуюся голову руками и раскачиваясь. «Мастер всё знал. Мастер всё знал». Хотелось свернуться клубочком, как в детстве, закрыть глаза и открыть их, услышав веселый голос мастера: — Падаван, вставай. Ты опять почти проспал. Сонно потягиваясь, остаться в кровати на последние, самые сладкие утренние минуты. И встать только тогда, когда по всем комнатам разойдется бодрящий запах кафа. Выйти на кухню, где мастер расслаблено смотрит в окно, грея руки о чашку с крепким, ароматным напитком. Сесть на своё место, где ждут такая же чашка и стакан любимого синего молока. Тяжело вздохнуть и жалобно посмотреть на Оби-Вана, который, посмеиваясь, достанет из пакета восхитительно пахнущую свежую сдобу и весь завтрак будет дразнить, называя соней и сладкоежкой. «Мастер всё знал. Мастер всё знал. Мастер всё знал». Знал и пытался помочь. Знал, когда неблагодарный ученик сбегал из Храма, считая, что никто не догадывается, где он ночует. Выгораживал, если ловили, не потому что не хотел скандала, а потому что берёг тайну. Ждал, когда его сочтут достойным доверия. Не дождался. И всё равно помог. Как делал это всегда. Без просьбы. Не ожидая благодарности. И не получая её. Зато на недовольство и претензии его падаван никогда не скупился. Он постоянно упрекал Оби-Вана, что тот его не понимает и не верит. А понимал ли он сам своего мастера, верил ли ему? До боли захотелось всё это сказать Кеноби. Дать ему увидеть свои чувства. Показать, что те жестокие слова были ошибкой. И разрядом молнии пришло — «Почти все нити нашей Связи были разорваны…» Великая Сила! Он так и не снял щиты. Энакин мгновенно открыл разум, потянулся к тому уголку сознания, где всегда ощущалось тёплое, родное присутствие мастера. И ощутил пустоту. Полную, холодную, безразличную пустоту, которую он ощущал только раз за все эти годы: когда мастера считали погибшим. Он помнил, как, обидевшись, закрыл их связь, игнорируя Оби-Вана. Отказывался с ним разговаривать. Энакин терпеть не мог, когда ему указывали на ошибки, и в лучшем случае всё ограничивалось тем, что, не вслушиваясь в обвинения, он монотонно повторял: "Да, мастер. Я понимаю, мастер". В худшем же жестоко обижался, агрессивно огрызался, обрывал разговор, уходя в глубокое игнорирование, которое могло продолжаться неделями. И прошлый раз был худшим. Он молчал и ждал. Ждал, что мастер, как всегда, первым пойдёт на примирение. А он, гордо высказав свою обиду за критику, всё-таки простит. Но учитель молчал. Молчал во время миссии. Совсем перестав отдыхать, стараясь всё успеть, выполняя, кроме своих, ещё и обязанности Энакина. Молчал, возвращаясь на Корусант, когда писал отчёт для Совета, в котором, как потом оказалось, не было ни слова о его безобразном поведении. Получив новое задание и разделив сектора поиска, замолчал снова. Энакин злился. И хотел найти пропавшего падавана, что бы доказать... Что он хотел этим доказать, не знал и сам. Что лучше? Способнее? Хотел услышать похвалу и признание, что сам мастер бы не справился? Поэтому всё расширял и расширял зону поиска, даже радуясь, что от Кеноби нет сообщений. Значит, тот ещё ничего не нашел. Не встревожился, когда, прилетев через несколько часов поиска, не увидел истребитель мастера. Ведь если бы что-то случилось, Оби-Ван вышел бы на связь. А молчит он специально. Хочет, чтобы Энакин первый заговорил. Ну уж нет! Не дождётся. Спокойно ужинал и отдыхал, бездарно теряя время. Как, наконец, заподозрил, что что-то случилось, пытался связаться сначала по передатчику. Потом, убрав щиты, звал учителя по связи. С тех пор как он стал учеником Оби-Вана, Энакин не был один в своём разуме. Мастер сразу начал работать над их связью, настраивая ее, расширяя, неторопливо укрепляя. Добиваясь гармоничного звучания, ласково скручивал нити связи в прочный канат, соединяющий два сознания. До этого момента мастер всегда был ненавязчивым, родным присутствием где-то в уголке разума. Не мешая, не акцентируя на себе внимание, он не позволял почувствовать одиночество, даря ощущения тепла и заботы. Энакин так привык к этому, что воспринимал как должное. И только когда не нашёл, понял, чего лишился. На место тепла, ободрения и поддержки пришли жуткая тишина, холод и одиночество. Он не хотел вспоминать, как кружил по сектору Оби-Вана, крича в тишину Уз. Как чудом посадил истребитель на месте крушения, с ужасом смотря на перекрученные, сплавившиеся от жара обломки кабины, где никто не смог бы уцелеть. Как отчитывался перед Советом о поиске и пытался объяснить, почему ничего не почувствовал по связи. Как встречал магистров Пло Куна и Оппо Ранцизиса с падаванами. Жуткую неделю поисков, когда мёртвая тишина ученической связи так и не расцветилась живым присутствием. Признание мастера погибшим при взрыве. Бесплодные попытки объяснить, что это неправда, Оби-Ван не мертв. Он не мог умереть! Только не он! И мотылёк памяти, которого он так и не смог выпустить. Месяцы тоски, когда он ни с кем не хотел общаться. И, уважая горе, окружающие старались его не беспокоить. Яростные слёзы и злые крики обращение к тому, кто посмел его оставить одного. Падме, пытающаяся утешить. Обнимающая, что-то утешающе шепчущая. Как... как делал мастер в детстве. И новый виток скорби. У него не было проблем с магистром Мунди, просто потому что они не общались. Магистр что-то говорил, давал задания. Энакин выполнял их механически, не вдумываясь, не анализируя, как дроид, который включается, выполняя задание, и выключается после него. И бешенная, обжигающая радость, когда в один из дней тишина вдруг заговорила тихим, неуверенным, таким родным голосом: — Энакин? Он, что-то невнятно заоравший и кинувшийся к кораблю. Лихорадочные вопросы Ки Ади Мунди, от которого он просто сбежал. Попытки ответить, выразившиеся в счастливых воплях: — Он жив! Оби-Ван жив! Мой мастер вернулся! Он вцепился в Связь, как голодный нексу в мясо, опасаясь, что стоит ей прерваться, как Кеноби опять куда-то исчезнет. И Скайуокер болтает всю дорогу о какой-то ерунде, лишь бы слышать мастера, чувствовать его родное тепло. Знать, что снова не один. Неуклюжая посадка, когда он скорее плюхнулся, чем сел, около разбитого истребителя, чудом не повторив его "подвиг". И бросился к человеку, сидевшему на земле, привалившись к корпусу. — Мастер, я опять спас тебя. Ты без меня совсем беспомощный. Какой там у нас счет? — радость игристым вином кружила голову. Рвалась наружу весельем слов. — Кажется, пять-четыре в мою поль...зу. Сидящий обернулся, и Энакин понял, что не знает его. Это был пожилой человек лет пятидесяти с изможденным лицом, на котором скулы грозились порвать тонкую, серую кожу. На лице, как на гротескной маске печали, выделялись засохшие дорожки кровавых слез, идущих от уголков белых глаз с почти незаметными точками зрачков. Он тогда ещё не знал, какой боли стоило Оби-Вану держать Связь всё это время. С всклокоченными волосами неопределенного цвета. Худым телом, покрытом синяками и ранами всех цветов, форм и размеров. Руками-веточками со стесанными до мяса запястьями. — Энакин? — спросил он тихим, хрипящим голосом. Голосом не его мастера. И надрывно закашлялся. — Мастер... — руки Скайуокера дрожали, когда он прикоснулся к израненному телу, чтобы помочь занять более удобное положение, дико боясь причинить дополнительную боль. — Кто это сделал? – Вырывается рычащим стоном. А в голове пульсирует «Я убью их!» — Эни, я так устал, — шелест голоса почти не слышен. — Нельзя было спать, - невидящие глаза блуждали, не в силах на чём-то сконцентрироваться. Зрачки начали пульсировать, то расходясь на всю радужку, то опять сжимаясь в точку. — Скажи целителям… — речь Кеноби всё замедлялась, лицо покрылось испариной, он всё больше ускользал. — Скажи... черви и маска... скажи... Глаза измученного рыцаря закатились, и он потерял сознание. Энакина трясло, когда он подхватил невесомое тело на руки и бросился к кораблю. Всё время до прилёта целителей он держал мастера за руку, не замечая текущих по лицу слез. *** Лёжа на кровати мастера и уткнувшись носом в подушку, ещё сохранившую его запах, он потерял счет дням. Есть желания не было. Но иногда он заставлял себя встать, пройти на кухню и достать что-то из того, что было приготовлено ещё Оби-Ваном. Ел механически, не чувствуя вкуса. И опять возвращался в комнату учителя. Садился, обнимая подушку, и всё пытался понять, когда он перестал ценить мастера? Когда стал воспринимать всё, что он делает, совершенно естественным. А любовь и заботу — навязчивым ограничением своей свободы. Которой у него именно благодаря мастеру было гораздо больше, чем у любого другого падавана. Он уже терял Оби-Вана, чуть не сойдя с ума от горя и вины. И день его возвращения стал одним из самых счастливых в жизни. Так почему, зная, что сейчас как никогда мастер нуждается в поддержке и заботе, он сорвался и опять причинил боль? Он вспомнил, как в детстве мастера и наставники приходили к Кеноби с жалобами на непоседливого падавана. Они ругали мастера, говорили, что он не следит за Скайуокером, не учит его нормально, что они, похоже, худшая пара мастер-падаван в Храме, причиняя Оби-Вану боль этими словами. Он готов был их убить за это. Злился на то, что они, казалось, не понимали, как ранят своими словами. И вот сам оказался ещё более жесток. Почему? И можно тысячу раз внушать себе, что не хотел, что это всё случайно, что его не так поняли. Но магистр Йода прав. Он причинял боль намеренно, с каким-то садистским удовольствием жестокими словами, как раскаленным железом, тыкал в незаживающую рану. Шалея от безнаказанности, от того, что мастер позволял. От этого хотелось причинить ещё большую боль. Что бы он наконец сорвался и ответил. Оскорбил, ударил, накричал. Но Оби-Ван прощал, прощал всегда. И можно успокаиваться мыслью, что его это не задевало. Что бесчувственному мастеру было всё равно. Но себя не обмануть. Ты не хотел видеть, как он бледнел, вздрагивал как от пощечины. Как затягивало тоскливой серостью бирюзовые глаза. Ты не хотел это видеть и не видел, продолжая бить в болевую точку. Не понимая, что там всё настолько истончилось, что готово сломаться. Что мастер из последних сил заставляет себя не верить твоим словам. А потом его сил к сопротивлению не хватило, и он поверил. Поверил во всё сказанное тобой. Почему это случилось? Почему он так сказал про Квай-Гона? Почему был настолько спокойным и холодным, скрывая, как его всё это ранит? Почему, если канцлер сказал правду, мастер ушёл? Как много вопросов. Но он найдет на них ответ. Если не знает он, то надо найти того, кто знает. И Энакин догадывался, кто ему нужен.

***

Главное было принять решение. Ещё оставалась неделя адаптации. И он воспользовался ею в полной мере. Узнав, вернулся ли с миссии единственный близкий друг мастера, Энакин собрался с духом и позвонил в его дверь. — Падаван Скайуокер, — если бы взглядом можно было убить, Энакин был бы уже мертв. И эта смерть была бы быстрой, но не лёгкой. — Рыцарь Вос, мы можем поговорить? — Поговорить? Вы уже поговорили с рыцарем Кеноби, — убийственный сарказм киффара напомнил Энакину мастера. Квинлан посторонился, пропуская неожиданного гостя, кивнув ему на диван в гостиной. Сам он устроился на стуле, лицом к спинке, положив на нее скрещенные руки. Пояснив в ответ на удивленный взгляд Энакина: — Сил нет, как тебе по роже дать хочется. Да Оби бы не одобрил. А так лишний сдерживающий фактор будет. Скайуокер вспыхнул. Мучительно захотелось то ли нахамить в ответ, то ли сбежать. Усилием воли удалось сдержаться. Ответы. Ему нужны ответы. — Мы можем поговорить о мастере? У меня возникло много вопросов. Я неожиданно понял, что почти ничего не знаю о нем. — Великая Сила. Ты десять лет был с ним рядом. Он растил и воспитывал тебя. И только сейчас решил узнать, кто он, — темные глаза смотрели с недоумением и даже какой-то брезгливостью, как на какой-то особо противный, мутантный экземпляр плотоядной фауны — что это такое, непонятно, выглядит странно, ещё и кусается. Решая, отвезти в зоопарк или не мучиться, а прибить и выделать чучело. Явно склоняясь ко второму варианту. — Похоже, ты единственный падаван Храма, который вообще ничего не знал о своем учителе. — Где я должен был узнавать, если он ничего не рассказывал! — огрызнулся Энакин. — Там, где узнают подробности о своих мастерах все падаваны. В архивах. — В архивах? — Ситхари подо! Скайуокер, ты вообще, что в Храме столько лет делал? Скажешь, не знаешь, что в архиве хранятся личные дела всех джедаев Ордена? — Знаю. Мы по истории часто писали доклады по знаменитым личностям. — А продолжить логическую цепочку и посмотреть находящееся в открытом доступе дело Кеноби тебе не пришло в голову? Энакин замер. Стыдно признаться, но он даже не подумал о такой возможности. Одно дело изучать досье Лорда Хота, Скер Каана или Йоды. Другое — подумать, что там же, рядом находилось личное дело его мастера. — Из того, что находится в открытом доступе, какой-либо особой информации не узнаешь. Но общее представление о жизни получить можно, — продолжил киффар. — Рано или поздно, обычно рано, все падаваны идут в архив, чтобы лучше понять своих мастеров. Даже если тебя выбрал в ученики кто-то подобный Йоде, Шаак Ти или Мейсу Винду, всегда можно узнать какие-то неизвестные подробности об их жизни. Если же рыцарь или мастер не так знаменит, то открытое досье становится поначалу единственным источником информации. И уже потом, задавая дополнительные вопросы, мы узнаем личные детали жизни своих учителей, — рыцарь помолчал, немного подумал и уже спокойнее продолжил. — Сейчас у нас разговора всё равно не выйдет. У тебя нет никакой информации, и ты не знаешь, какие задавать вопросы. Иди, прочитай досье и потом приходи опять. *** Энакин читал досье, и чувство стыда затапливало его. Почему он не узнал об этом раньше? Он всё время упрекал мастера, что тот, проживший всю жизнь в Храме в любви и заботе, никогда не поймет бывшего раба. Да... любовь и забота... Было шоком узнать, что Оби-Вана отправили в Агрокорпус, потому что никто не хотел брать эмоционального и несдержанного юнлинга в падаваны. Несколько отказов Квай-Гона были записаны дословно: "По словам мастера Квай-Гон Джина, юнлинг Кеноби чересчур эмоционален, подвержен гневу, не умеет отпускать эмоции в Силу, чересчур привязчив. В связи с этим мастер отказался взять его в ученики. Поскольку это последний отказ, в день тринадцатилетия юнлинг будет отправлен в отделение Агрокорпуса." Мастер, этот эталонный образец сдержанности и невозмутимости — чересчур эмоционален и привязчив? Квай-Гон несколько раз отказывался от него? Велика Сила, мастера тоже не хотели брать?! Агрокорпус? Это Кеноби, сильнейшего Консула, который мог все, вот буквально все, кроме фермерства-огородничества?! Дальше досье читалось как приключенческий роман. Нет, понятно, что у джедаев насыщенная жизнь. Но это как минимум у старших падаванов. А чаще всего уже у рыцарей и мастеров. Но даже у многих из них она не настолько насыщенная, как была у тринадцатилетнего мальчишки. Похищения, пытки, наркотики, подавители силы, рабский труд в шахтах, побег. Стирание памяти, опять похищения, снова рабство, каторга. Освобождение. Энакину хотелось взвыть или побиться дурной головой о стол. Мастер был рабом. Пусть не так долго, как сам Скайуокер. Но был. Он знал страх от вживленного детонатора, который не даёт отойти от хозяина, грозя взрывом. И хорошо если смертельным. Многие хозяева устанавливали калечащий режим, отрывающий конечности, но не убивающий. Предпочитая убить мятежного раба самостоятельно, превращая его долгую и нелёгкую смерть в назидание другим. Обычно мучения длились днями и неделями, лёгкую смерть взбунтовавшемуся имуществу хозяева давать отказывались. Несчастный испытывал на себе всю извращенную фантазию владельца. И лишь затем, ещё шевелящемуся куску мяса, в который был превращен бывший разумный, дарили смерть. Чаще всего заключительным актом устрашения было сбрасывание живьём в пасть сарлака. А так как с развлечениями на Татуине было не очень, посмотреть столь "занимательное" зрелище обязательно приглашали знакомых и соседей. Мастера тоже чипировали как бессловесную скотину. Продавали как вещь. Он знал то липкое чувство беспомощности, которое возникает при гневе хозяина, когда твоя жизнь полностью зависит от другого. Он всё это пережил. И понимал Энакина как никто, настаивая на посещении целителей разума. А вот в деле самого Кеноби отметки о таком посещении не было. И именно об этих нестыковках он и спросил киффара при следующей встрече.