***
Ты стараешься быстрее разобраться с делами и прийти к нему. Светлая комната. Функциональная кровать поднята на удобную высоту, чтобы не пришлось нагибаться. Поддерживающая аппаратура живет своей жизнью, перемигиваясь огоньками и попискивая. Медицинский дроид застыл у кровати, готовый при малейшей необходимости принять меры по оказанию помощи. Но всё это проходит мимо сознания. Всё твое внимание отдано ему. Лицо, расслабленное в наведенном сне, кажется особенно юным. Гибкое тело с четко прорисованными мускулами. Сильные руки с изящными пальцами, которые словно были предназначены для тонкой работы. Пальцы музыканта или хирурга, которые между тем виртуозно управлялись с сейбером. Светлая кожа. Не болезненная прозрачность, а аристократическая бледность. Веснушки, которые, обойдя лицо, россыпью созвездий украшают тело. Не яркие коричнево-оранжевые пятна, а еле заметные золотистые, только подчеркивающие совершенство. Волосы, переливающиеся всеми оттенками набуанского янтаря. Красиво очерченные губы. Длинные, густые ресницы. И удивительные глаза. Такие же переменчивые как море. Изящный, но полный энергии и внутренней силы, которая сейчас спит, подчиняясь твоему приказу. Он похож на драгоценную статуэтку из альдераанского фарфора. А ты всегда питал слабость к дорогим и красивым вещам. Поддавшись искушению, убираешь со лба непокорную прядь, задерживая ее в пальцах на секунду дольше, чем нужно, наслаждаясь шелковистой мягкостью.***
Ты сотни раз слышал, что когда встретишь своего ученика, то сразу узнаешь об этом. И не то, что не верил, не до конца понимал, как это. Комари взял, потому что пришло время. Потому что тебе об этом постоянно напоминали. А в то время ты ещё подчинялся требованиям Совета. И выполнил долг свободного мастера – взял падавана. Но не сам выбрал её. Никто из инициантов не привлек тогда внимание. И её просто назначили, а ты не стал возражать. Умная, старательная девочка, которой добросовестно давал всё что мог, так и не смогла затронуть твое сердце. Стараешься, чтобы она это не почувствовала. И с гордостью можешь признать, что ты ни словом, ни делом, ни бездействием не дал ей усомниться ни в тебе, ни в себе. Знаешь, что поспешил с Комари. Был не готов становиться наставником. Не чувствовал связи с ней. Но всё равно взял в ученицы. Одно хорошо. Вовремя заметил, как её отношение к тебе перерастает в одержимость, и смог это исправить. Она достойно прошла испытания и стала рыцарем. А потом погибла. Оставив после себя грусть по тому, что нельзя изменить. Квай-Гон. Показалось, что именно он твой ученик. Яркий, дерзкий, выделяющийся в Силе. Лучший не только в своей возрастной группе. Уже в десять лет победивший всех соперников на отборочных соревнованиях, чем и заинтересовал. Уже потом ты понял, как ловко магистр Йода подвёл вас друг к другу. Как привлекал твое внимание к мальчику, как бы случайно посещая с тобой все мероприятия, где был Квай. Как разговаривал с Джинном, рассказывая о тебе, взращивая в ребенке желание стать именно твоим падаваном. Как отметал все твои сомнения. Почти тысячелетний опыт магистра в манипулировании не дал осечки и на этот раз. Потом ты прозрел, но было поздно. Джинн вообще не должен был становиться твоим падаваном. Чьим угодно, но не твоим. Ярый последователь Живой Силы, в которой ты разбирался чуть больше чем никак, являясь сторонником концепции Единой. И это кардинальное различие решило всё. Вы просто по-разному смотрели на мир. И нельзя было сказать, что вы не старались. Но так и не смогли найти с ним общий язык. Ваше общение можно было сравнить с желанием рыбы и птицы жить вместе. Одного желания было мало. У вас просто почти не было точек соприкосновения. И чем старше становился Квай, тем более широкая пропасть вас разделяла. Вы почти никогда не сходились во мнениях. Твое аристократическое воспитание натыкалось на безалаберность Джинна. Его «здесь и сейчас» раздражало твою натуру, которая просчитывала планы внутри планов среди планов. Аскетизм твоей комнаты и растительно-животный хаос комнаты ученика. Твой безупречный внешний вид и вечно пожёванные, мешковатые одеяния Квая. И все твои попытки что-то изменить наталкивались на упрямство Джинна, которому могла позавидовать банта, и часто приводили к противоположному результату, когда он начинал действовать по принципу «застрелюсь назло врагам». Даже проклятое Силой Атару твой падаван начал тренировать только потому, что ты считал этот стиль совершенно ему не подходящим в качестве основного. Это магистр Йода мог, не обращая ни на что внимание, использовать все приёмы Атару в любом месте. А двухметровый, широкоплечий падаван, который далеко не в каждом помещении чувствовал себя комфортно, был бы очень ограничен окружающим пространством. Сначала ты объяснял, потом просил, затем ругался и наконец махнул рукой. Донести до падавана мысль, что крутить сальто в подвальном помещении или где-то в похожем месте он не сможет, не получилось. Тебя просто не стали слушать. Как не смог и доказать, что нельзя ограничивать себя одним стилем, даже если ты в нём мастер. Просил добавить к затратно-акробатическому Атару что-то менее энергоёмкое в связку. В идеале Соресу. Но Джинн добивался мастерства в четверной форме, не считаясь ни с чем, не обращая внимания на другие стили, не понимая, что делает себя уязвимым, зависимым. Он с ожесточением, достойным лучшего применения, доказывал, что превратит свой рост в неожиданное преимущество. Ведь мало кто может ожидать использование Атару от человека его комплекции. И не хотел признавать, что для схваток с контрабандистами и пиратами всех мастей хватало даже части ката. Но бой с противником высокого уровня с непривычным оружием в замкнутом пространстве закономерно привёл к смерти. Правду говорят: проблемные дети более дороги родителям. Ты переживал о бунтаре Квае гораздо больше, чем о послушной Комари. Пытался наладить отношения. Старался постоянно быть в курсе его дел. Как-то помочь в ситуации с Ксанатосом. Хотя стоило Джинну получить долгожданное рыцарство, как он сразу забыл и дорогу к мастеру, и самого мастера. Но ты снова и снова идешь на сближение, натыкаясь на противодействие. Слыша «Хватит. Я уже не ваш падаван. И сам решу, что мне делать и как жить» Окончательно тебя подкосила безобразная ситуация с Фимором. Юный рыцарь, первый падаван Квай-Гона, попавший к нему после гибели своего наставника. Крепкий середнячок, очень спокойный и надёжный. Идеальный напарник в сложном деле. С которым ты с удовольствием общаешься в свободное время, подтягивая его владение сейбером. От которого Квай-Гон в период очередного обострения самоуничижения и страданий отрёкся . Мастер отрёкся от ученика, просто потому что ему так захотелось. Узнав об этом, ты впервые в жизни захотел ударить Квая. И если бы это что-то изменило, то не стал бы сдерживаться. Но дело было сделано. Фимор оказался отсечён от твоей линии, считаясь рыцарем-одиночкой без наставника. И ограничиваешься тем, что высказываешь бывшему падавану своё отношение к нему и к его поступку. И стараешься убедить бывшего гранд-падавана, что для вас с ним ничего не изменилось. Несколько раз пришлось жёстко пресечь слухи о том, что виновником отсечения был сам Фимор, так как экстраординарный поступок Джинна привел к тому, что кое-кто решил: у молодого рыцаря есть какие-то тайные пороки, из-за которых от него и отказались. Возмущённый, ты постарался донести до всех своё отношение к данным измышлениям, показывая, что, является Фимор частью твоей линии или нет, он по-прежнему в сфере твоих интересов. А поскольку отношение к тебе среди молодых рыцарей и мастеров опасливо-уважительное, нескольких замечаний хватило, чтобы слухи перестали циркулировать. Потеряв надежду на разум Квай-Гона, прекращаешь попытки общения, и даже перестаёшь интересоваться жизнью бывшего ученика. Всё больше времени проводишь вне Храма. Пока после одной встречи, как не стыдно признаться, не стал ему завидовать. Потом злиться. А в дальнейшем... тебе трудно даже обозначить, что ты испытывал. Недоумение, отчаяние, ярость, гнев, похоже, всё сразу. И слава Силе, что основную часть негативных эмоций испытывал к Джинну, будучи джедаем, борясь с ними и отпуская в Силу. Трудно даже представить, что бы ты сделал, случись эта ситуация после того, как перешёл на Тёмную Сторону. Помнишь первую встречу, как будто это было вчера. Ты тогда посетил Храм после долгого отсутствия. А они вернулись с Бендомира. Мастер и его новый ученик. Здороваешься с раздраженным Кваем. И видишь его. Худенького, большеглазого. Нервно мнущего тунику. Такого светлого. Такого яркого в Силе. Сияющего такой солнечной улыбкой, что хочется улыбнуться в ответ. С любовью и восхищением смотрящего на своего мастера. И недовольного. Тщательно подавляющего раздражение на эту ситуацию мастера. А ты смотрел на мальчика и понимал, что пропал. Твоя Сила тянулась к нему. Обнять, защитить, обучить, сформировать связь. Посыл Силы был настолько мощным, что ты опешил. А всмотревшись, не поверил. За спиной Квай-Гона стоял твой ученик. Тот, кого Сила предназначила именно тебе. Но также она связала его и с Джинном. Ребенок не просто был его назначенным падаваном. Они были связаны в Силе. Ты не веришь тому, что видишь и чувствуешь. И совершаешь ошибку. Вместо того, чтобы сразу разобраться, понять и принять, ты, не желая, чтобы бывший падаван видел тебя в смятении, уходишь. Уходишь, стараясь осознать, что именно увидел. Как бы ты не сомневался, как бы ни спрашивал, Сила по-прежнему говорит о мальчике «твоё, он твой» . Но, вспоминая связь ребенка с Квай-Гоном, понимаешь, что она у них точно такая же. У тебя есть только одно предположение. Возможно, мальчику суждено Силой иметь двух учителей. Не настолько редкий факт в Ордене. Тот же Мейс Винду учился у Сайслин Мир и магистра Йоды. Смущает только, что обычно даже в этом случае связь в Силе возникает всё-таки с одним учителем. Мейс был связан именно с Йодой. Связи с Мир у него не было. Так и не сумев ничего решить, идёшь к Квай-Гону, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию. И узнаёшь, что он с падаваном отбыл на новую длительную миссию. В это же время отсылают и тебя. Ты даже рад этому. Есть время всё ещё раз обдумать, чтобы не совершить ошибку, претендуя на чужого ученика.***
Мужчина, стиснув зубы и стараясь размеренно дышать, пытался выпустить эмоции в Силу. Получалось плохо. Если честно, совсем не получалось. Гнев и разочарование, паника и неприятие накатывали на него. Грозили захлестнуть с головой и утащить в пучину ярости. Он держался, стараясь не дать окружающим почувствовать, что с ним творится. Он чувствовал: стоит дать слабину, силой его ярости будет взбаламучен весь храм. И не имея желания выслушивать потом упреки Йоды, он сдерживался. Но кто бы знал, чего это ему стоило. Этот… это отродье ситха оставило ребёнка в зоне боевых действий! На планете, где десятилетия идёт война. Заявив, что мальчик предал Орден. «Я всегда знал, что этим закончится. Ты предаёшь меня так же, как это сделал Ксанатос. Я говорил, что ты идёшь на поводу своих эмоций, и место твоё в Агрокорпусе. Взяв тебя, я надеялся усмирить твой нрав и сделать джедаем. Но тебе никогда им не стать. Если не идёшь на корабль, то остаёшься здесь навсегда. Я никогда не вернусь за тобой. Ты этого не стоишь» О, он совсем не собирался рассказывать об этом, проинформировав Совет, что падаван Оби-Ван Кеноби, руководствуясь привязанностями, запретными для джедая, принял решение остаться на планете, проигнорировав прямой приказ мастера. Но твой бывший падаван забыл, что, хотя ваша связь и была разорвана после окончания ученичества, её остатки и твой опыт позволили прочитать его, увидев эту безобразную сцену, о которой он промолчал. Пытаешься понять, как из сострадательного ребенка, подбиравшего на свалках и мусорниках всевозможные жалкие формы жизни, которые потом бесцеремонно обосновывались не только в гостиной, но и в ваших комнатах, а самые наглые пытались пролезть в кровать, причём твою, (Ты до сих пор помнишь пробуждение, которое устроила какая-то холодная, плешивая тварь, пытаясь устроиться под одеялом у тебя на животе.) пока ты не заставлял их куда-то пристраивать, вырос настолько равнодушный человек, с лёгкостью, как использованную тряпку, бросивший ребенка. И не где-то на курортной планете, а среди ужасов войны, смерти и крови. Ты сам был суровым и жёстким мастером. Возможно, чересчур суровым для Джинна. Но ты помнил, как воспитывали дома, готовя к тому, что станешь правителем планеты. Когда жалость к себе и послабление режима наносят больший вред, чем строгость, потому что в дальнейшем от принятых повзрослевшим ребёнком решений будут зависеть жизни и благополучие миллионов разумных. И потом, обучаясь в Храме, ты не позволял себе расслабиться. Потому что ничего не изменилось. От твоих решений по-прежнему могли пострадать другие. И ты всеми силами старался этого не допустить, по праву считаясь лучшим. Поэтому мог сделать что угодно в такой ситуации. За шиворот притащить на корабль, не слушая возражений, и запереть до отлёта, не обращая внимания на крики и слёзы. Загрузить тренировками до трясущихся рук и ног, пока все глупые мысли не вылетят из головы, и останется одно желание — рухнуть на пол. Но и тогда не оставить в покое, а заставить подняться и продолжать. Остаться с ним на планете и каждые пять минут напоминать о том, что это был глупый поступок, и втайне, не признаваясь самому себе, гордиться учеником. Но ни в коем случае не оставить один на один с войной и смертью. И уж, конечно, не обвинять ребенка в предательстве. В этой ситуации единственным предателем был взрослый, бросивший ребенка, за которого он нёс ответственность. По всем человеческим и юридическим законам Квай-Гона должен был ждать суд за оставление несовершеннолетнего в опасности. Но… никто не имеет права вмешиваться в отношения мастера и падавана без их просьбы. И Джинн не получил даже порицания и продолжал считать себя пострадавшей стороной. Мало того, эта отрыжка ранкора не развивала только начинающую зарождаться Связь. А ты, боясь ошибки, не позволил тогда своим узам с мальчиком сформироваться. Теперь только чудо могло помочь найти оставленного ребенка. И ты собираешься приложить все силы, чтобы помочь этому чуду случиться.***
Будь проклят вечный выбор между благом одного и многих. Ты хочешь бросить всё и лететь на поиски. И не можешь. Похищена группа юнлингов, отправившаяся на экскурсию с мастером Ясель. Десять детей в возрасте пяти-шести лет. Владеющие силой всегда были самой желанной добычей работорговцев. А уж владеющие силой дети — особенно. Для того чтобы найти и вернуть их, нужны все твои связи. Единственное, что можешь сделать в этой ситуации — проинформировать, что после этого задания берёшь отпуск для решения личных вопросов, и всем сердцем пожелать, чтобы до этого с мальчиком ничего не случилось. Тогда ты сделал выбор как джедай, выбрал благо многих. Сейчас у тебя в приоритете только благо одного. Ситхи на этот счёт очень практичны. Есть свои, обычно семья, которым можно многое простить, и ради которых можно пойти на любые жертвы. Обычно свои являются якорем, помогающим ситхам держать себя. И потеря такого якоря приводит в лучшем случае к кардинальной перестройке личности. В худшем — потерявший свой якорь впадает в безумие. И дай Сила, если кратковременное, которое закончится с гибелью последнего виновника потери. Ближний круг — соратники, им прощают меньше, но их жизнь важна для комфортного существования. Просто полезные разумные, которых желательно сохранить. И чужие — все остальные, к которым ситх безразличен, если они не затрагивают его интересы. Которым можно помочь, если ему вдруг придёт такое желание, и с такой же лёгкостью можно убить. Если возникнет необходимость, с лёгкостью используя чужого в кровавом ритуале. Не сказать, чтобы с радостью. Но без моральных терзаний, спокойно и рационально. И уж, конечно, ни в коей мере не будет стремиться облагодетельствовать всех страждущих, да ещё и за свой счет, как это делают джедаи. Ситх будет действовать не из-за какой-то там мифической справедливости, а потому что таково его желание. Только они, в конечном счёте, имеют значение. И поэтому позиция ситхов гораздо честнее. А ещё ситхи, особенно Тёмные Лорды, очень ревнивые собственники. Они совершенно не готовы потерять то или того, кого считают своим. И если такой выбор встал бы сейчас, тебя бы ничто не удержало. Но тогда слова «Ради благополучия многих можно пожертвовать одним» для тебя ещё имели значение.***
Больше года понадобилось, чтобы отыскать и вернуть всех детей. Почти не надеешься, что мальчик жив, и ты сможешь найти его. Год на войне — это целая жизнь. По возвращении в Храм узнаешь новость, которая заставляет облегчённо вздохнуть. Он жив. Выжил, воюя всё это время. И, мало того, смог добиться помощи от Ордена для своих друзей. Одним из условий этой помощи стало возвращение в Храм. И теперь решается вопрос, вернуть ли ему статус падавана, и кто будет его мастером. Само возвращение прошло тяжело. Ему не простили уход из Храма и неподчинение мастеру. И никого не интересовало, что благодаря этому была окончена война, длившаяся десятилетиями и уносившая тысячи жизней. То, как подал его уход Джинн, выставляло мальчика в самом неблагоприятном свете. И гибель его соперника Брука при нападении на группу юнлингов младшего возраста, которых Кеноби защищал изо всех сил, только усугубила ситуацию. Его оказалось так удобно обвинить в этой смерти. И хотя Брук покончил с собой, ужаснувшись того, что сделал, мальчик оказался подвергнут остракизму. Одни обвиняли его в уходе, другие в возвращении, третьи в гибели Чана. Но и те, и другие объявили бойкот. Его откровенно и открыто презирали и за то, что он ушёл, и за то, что осмелился вернуться. И никто не подумал о том, как пагубно этот стресс скажется на только начавшем ассимилироваться в мирной жизни мальчишке. Ребёнок, получивший травмирующий опыт, хоронивший друзей и ходивший под смертью, при возвращении в Храм, единственный дом, который у него был, оказался в строгой изоляции, которая с давних времён использовалась как средство наказания и ломки. И это в момент, когда ему как никогда была нужна поддержка. Тем, кто никогда не сталкивался с войной, не понять, как даже краткое прикосновение к ней меняет психику. Когда ты просто радуешься, что сегодня никто не умер. А обитатели Храма в большинстве своём этого не знали. Орден забыл, что значит война. Только полевые агенты теней и некоторые дипломаты имели подобный опыт. Не одиночной стычки. А выматывающих боевых действий каждый день, из месяца в месяц. Когда два часа сна под вражеским обстрелом — это всё, что ты можешь себе позволить. Когда часто нет возможности даже похоронить павших. Когда вынужден нанести удар милосердия лучшему другу, чтобы не оставить его раненого в ситуации, когда мечта о смерти будет недостижима. И понимали, почему ребенок всегда садится спиной к стене, так что бы по бокам не было окон. Почему всегда контролирует окружающую обстановку. Почему нервно реагирует на громкие звуки. Почему не может заснуть в ночной тишине Храма. И что или кто приходит в его кошмары. Единственный, кто всё это время общался с ним, был маленький киффар. Сколько раз Квинлан дрался с бывшими друзьями Чана, старавшимися подкараулить Кеноби и спровоцировать его на драку. Все остальные, даже наставники на занятиях, давали подростку почувствовать своё недовольство. Ищешь встречи, хочешь убедиться в наличии между вами связи. Хотя, кого ты обманываешь. Ты столько думал об этом ребенке, что, даже если связи между вами нет, возьмешь в ученики в любом случае. Особенно сейчас, когда он должен сам бороться не только со своими кошмарами, но и с предвзятым отношением. Находишь его в укромном уголке Сада Медитаций. Одинокая, сгорбленная маленькая фигурка, от которой волнами растекается грусть и отчаяние. Пальцы, судорожно вцепившиеся в траву. Отросшие волосы. Растрепанная падаванская косичка, переплетать которую должен мастер. Ваша встреча снимает все вопросы. Твоя Сила стремится к нему и радостно поёт «видишь он твой», желая укутать, укрыть от всех проблем. А вот Сила самого мальчика потускнела. Пытаешься понять, куда делось то яркое солнышко, которое видел при первой встрече. Ребенок, почувствовав чужое присутствие, поднимает глаза. Осунувшееся лицо, с которого как будто стерли детскую округлость. Заострившийся подбородок и запавшие ямочки под линией скул. Глаза, которые кажутся ещё больше, в которых плещется море тоски и боли. Молча садишься рядом и окутываешь своей Силой, передавая тепло и поддержку. Ждёшь, пока окаменевшее тело не расслабляется, и по бледному лицу не начинают течь слезы. Он плачет молча, даже не всхлипывая. Только лёгкая дрожь плеч и капли слёз на бледном лице. А ты обнимаешь, прижимаешь к себе, продолжая посылать волны покоя и умиротворения. Ждёшь, когда подросток успокоится, поднимаешь его голову и, глядя в глаза, говоришь: — Всё скоро закончится. Потерпи ещё немного. И, дождавшись неуверенного кивка, уходишь, чтобы, наконец, решить этот вопрос. Идёшь к Квай-Гону, как бывшему мастеру мальчика, и опекуну на период, пока решается его судьба. И совершаешь ошибку, сказав о готовности взять ребенка в ученики. Тебе надо было, наплевав на традиции, сразу идти в Совет. Но тогда ты ещё поступал по правилам. И недооценил чувства Джинна. Его желание уязвить тебя, пойти наперекор. — В интересах мальчика, который и так много пережил, будет не менять мастера. И, конечно, Совет с этим согласится. Поэтому, я прошу и требую не вмешиваться в наши отношения. И, пока ребенок не стабилизируется, прекратить с ним любые встречи. — Квай, что ты делаешь? — Я всего лишь напоминаю, что, как у бывшего мастера, у меня приоритет по отношению к Кеноби. И чтобы разъединить пару мастер-падаван, необходимо их обоюдное согласие. Или требование падавана о смене наставника. Я такого согласия не дам. И вы сами знаете, что он не будет требовать замены. Всё, о чём он мечтает — что бы я простил его. Ты понимаешь, что это правда. Сбитый с толку, дезориентированный подвешенным состоянием и всеобщим игнорированием подросток, в котором усиленно культивируют чувство вины, и не подумает просить другого мастера. Особенно если Джинн скажет, что простил. Последняя надежда, твой бывший мастер. Пытаешься объяснить Йоде, что чувствуешь к ребенку, как отзывается на него твоя Сила. И слышишь: — Не твой он. Квай-Гону Сила дала его. Мешать не должен. — Учитель, вы ошибаетесь. Только посмотрите, как моя Сила реагирует на него. Наша связь не меньше, чем у него с Кваем. Вы же понимаете, что это значит. — Видел я. Сильный джедай Оби-Ван будет. Учителем его твой бывший падаван быть должен. Многого достигнет тогда юный. Возможно, прав ты, и связь с тобой есть у него. Но больше Квай-Гону он нужен. Исцелит мальчик его. Закрыл сердце свое после Ксанатоса, пал почти. Нельзя допустить этого. Отогреет его Оби-Ван, вернёт в Свет. И горечь в твоих словах: — Вы не подумали об одном, учитель. Чего это будет стоить самому Оби-Вану? И как вы потом сможете смотреть ему в глаза? Ты разочарован. Тем, что тебя даже не выслушали и не захотели понять. Какое может быть взаимопонимание и взаимопомощь, если собственные учитель и ученик тебя не слышат. Разочарован косностью традиций, которые, возможно, раньше были обоснованы, а сейчас идут во вред. Но их никто не думает отменять, ибо так заведено. Разочарован отношением к ребёнку, тем, как избирателен Йода в своём отношении. И делишься этим разочарованием с Сайфо Диасом, лучшим другом и сильнейшим провидцем Ордена. — Ты меня заинтересовал. Хочу посмотреть на мальчика. — Посмотри, а потом скажешь свои впечатления. На следующий день Сайфо был отстранён и серьёзен. — Гранд-магистр совершил ошибку. К сожалению, не первую и не последнюю, – глаза кассандрианца, казалось, видели то, что никто другой не мог увидеть. — Он забыл свои собственные слова, и это нам дорого может обойтись. — Что ты имеешь в виду? — Будущее всегда в движении. А особенно будущее это мальчика. — Я не понимаю. — Если я правильно вижу, он фокус Силы. Точка бифуркации,* — Сайфо пытался облечь в слова неясные видения. — Мне трудно точно назвать. Наверное, более правильно – катализатор вероятностей. Магистр Йода увидел одну линию будущего. И, приняв её за единственно возможную, совершил большую ошибку. Он своим решением отдать мальчика Квай-Гону фактически отсёк все остальные варианты развития. Что не может не тревожить. Особенно если учесть, что магистр ухитрился выбрать одну из самых тёмных линий возможного будущего. В других вариантах он был связан с тобой. Именно эту связь ты видишь. И, ты знаешь, я очень рад, что один из вариантов будущего уже не исполнится. — Какой? Что там должно было случиться, что ты так рад? — Я рад тому, что не умру от твоей руки. Потрясенное молчание и возмущенное: — Сайфо! У тебя странное чувство юмора. Это совсем не смешно! — Согласен. Я и не шучу. Один из вариантов несбывшегося будущего заканчивался тем, что ты меня убиваешь. — Ди, я не знаю, что сказать. Ты не ошибся? — Нет. Я бы очень хотел ошибиться, но нет. — Что точно ты видел? — Только то, что ты меня убиваешь. Сейбером, в сердце. А затем выпускаешь кровь. Сказать, что ты потрясён, значит сильно приуменьшить. Ты в сильнейшем шоке. Но умение держать лицо, привитое тебе ещё дома на Серенно и потом только ещё больше развитое, помогает скрыть это. — Не много. Хотелось бы подробностей. — Если не забыл, провидцев в Ордене не было уже очень давно. И никто не опознал меня в период становления дара. Так что скажи спасибо, что вижу хоть так. Без обучения, без методик, без наставника. Я не могу вызывать или конкретизировать видения. Вижу только какие-то моменты, обычно самые яркие и драматичные, выдернутые из общей канвы событий. Их очень трудно интерпретировать. Всё, что я могу сказать — то, что ты опознал мальчика как своего ученика, уничтожило возможность будущего, в котором ты меня убиваешь. Там ты вашу связь не увидел. — Я, конечно, рад, что это не сбудется. Но хотелось бы всё-таки понять, почему такая ситуация возникла. Сразу навскидку могу предположить только удар милосердия, помешательство, падение. И ни один из этих вариантов мне не нравится. Хотя то, что я, как ты говоришь, собирал потом кровь, как-то исключает удар милосердия. А оставшиеся варианты меня пугают. — А уж как мне не нравилась сама возможность умереть от твоей руки, — Сайфо грустно усмехнулся. — Есть что-то неправильное в том, чтобы умереть от руки друга. Спасибо Силе, что ребенок так повлиял на вероятности. — Разве не у всех нас линия будущего изменяется в зависимости от событий и решений настоящего? — У всех. Но все влияют по-разному. Воздействие обычного разумного на Силу и будущее можно представить в виде лёгкой пушинки, упавшей в озеро. Она так легка, что почти не оставляет следа на поверхности воды. Есть разумные, которые как галька, брошенная в это озеро, волна от которой пройдет по воде будущего достаточно заметно. А есть те редкие случаи, когда воздействие разумного сравнимо со скалой, упавшей в воду. Волна от падения захлестнет всё, и ещё долго остаточные волны будут колебать поверхность. Вот и Кеноби как та скала. Его поступки и решения затронут очень многих. И ещё одно. Будущее чаще всего видно очень нечётко. Только какие-то моменты. Но я вижу, что он часть. Важная. Возможно основная. Но часть. Будет ещё кто-то, сравнимый с ним по воздействию. И от того, как они будут действовать, в тандеме или противостоя друг другу, зависит очень многое. — Задал ты задачу. А точнее не можешь сказать? — Ты же знаешь, что нет, если бы мог — сказал сразу. И кстати. Твой Оби-Ван потенциально был сильнее меня. У него связь с Силой полнее и глубже. — Был? — Был. Он заблокировал свой дар почти полностью. Хотя, даже то, что осталось, сильнее, чем почти у всех в Ордене. С ним и сейчас может сравниться только Йода. Жаль, что я не видел его раньше. Он мог стать одним из сильнейших провидцев за всю историю Ордена. Сейчас шансов нет. — Разве нельзя разрушить блок? — Нет. Слишком много боли принес ему дар. Слишком много смертей, страха и крови было в видениях. А вместо поддержки и объяснений он получал только насмешки. Даже гранд-магистр, не поняв глубину и силу видений, ограничился своим любимым "Будущее всегда в движении". И представь чувства маленького пророка, который из ночи в ночь просыпается с диким криком ужаса. Дети не знают, что возможно, а что нет. Маленький мальчик хотел перестать видеть то, что его пугало. И перестал. А Орден лишился провидца. — Ди, когда мы стали такими? Равнодушными, закрытыми, бесчувственными. Когда мы разучились сострадать? Почему, когда ребенку больно и страшно, вместо поддержки ему говорят отпустить эмоции в Силу. Если его мучают сомнения, всё, что он получает, совет больше медитировать. Если плохо — медитируй, чтобы отпустить страхи. Если хорошо — медитируй, чтобы отпустить эмоции. Да мы скоро вообще из медитации выходить не будем! Что с нами случилось? Почему мы боимся показать свою любовь? И когда вообще она стала запретной? Равнодушный защитник… тебе не кажется, что как-то странно это звучит? Как, не умея заботиться, мы можем помогать? Мы из хранителей превратились в надсмотрщиков. В цепных ранкоров Сената. Разве в этом наше предназначение? Я всё чаще задаю себе эти вопросы. И не нахожу ответов. — Не знаю, Маркус, не знаю. Надеюсь только, найдется разумный, который встряхнёт нас, заставив измениться. — Надеешься или видишь? — Надеюсь, что правильно понимаю то, что вижу.***
Возвращаясь из очередных миссий в Храм, ты вынужден наблюдать, как мальчик меняется. Как исчезают его солнечные, заразительные улыбки. Замолкает заливистый смех. Тускнеет бирюза глаз, и заостряются скулы. Звонкий голос становится тише, как будто от боязни привлечь к себе внимание. И только надежда по-прежнему горит в глазах, обращённых на Квай-Гона. Ты видишь, как он ищет его одобрения. Как пытается что-то доказать своему вечно хмурому, недовольному мастеру. И как с каждой неудачной попыткой надежды в глазах становится всё меньше. Как он всё больше закрывается и отстраняется, превращаясь в молчаливую тень. И ты боишься, что близок тот день, когда погаснут её последние искры. Возможно, если бы ты не был в нём заинтересован или видел Кеноби каждый день, то изменения не так бросались в глаза. Только этим можешь объяснить то, что никто не обращает внимания на эти изменения. Не хочется думать, что в основе этого равнодушие. Равнодушие по отношению к ребёнку тех, кто должен о нём заботиться. Ещё меньше ты готов думать о том, что ещё недавно, похоже, сам был таким. Иначе как можно объяснить то, каким вырос Квай-Гон. Он не родился настолько безразличным и равнодушным. И с Ксанатосом был совершенно другим. Гордящимся, любящим, прощающим. Возможно, чрезмерно прощающим. Как раз дю Криону бы не повредило немного больше строгости. Но не ему, так и не нашедшему правильный подход к Джинну, об этом говорить. Ты с болью вспоминаешь слова, которые когда-то сказал своему падавану: "Чрезмерное сострадание ко всему живому — это твоя слабость. Ты стараешься видеть во всех только хорошее, и совершенно зря. Помни, предательство неизбежно, и особенно больно, когда предают друзья". Почему из всего, что ты говорил, он решил поверить именно в это? Квай-Гон совершенно не подходил ему. Но магистр Йода сделал всё, чтобы свести их. Чтобы обратить твоё внимание на перспективного мальчика. Хотя вы совершенно разные. По характеру, по отношению к жизни, по восприятию Силы. И в конце концов это не кончилось ничем хорошим. А вот от того что бы Ксанатос стал учеником Джинна, его отговаривали все. Джинн нашел его Телосе IV и привез в Храм, желая взять в ученики. Ты, видя, насколько они разные, пытался отговорить от этого. Йода был недоволен и уговаривал обратить внимание на кого-то другого. Он выражал обеспокоенность личностными качествами Ксанатоса — гордостью, переходящей в гордыню, и самомнением. Но Джинн был непреклонен. Он хотел Ксанатоса, не переставал восхищаться им, его Силой. Считал его Избранным и гордился тем, что станет его учителем. Падение ученика привело к краху самого Квай-Гона, но он отказывался это признать, всё ближе и ближе приближаясь к краю, за которым оставалось только одно – падение. И ты видел, кто сейчас удерживает твоего глупого бывшего ученика на самой кромке – Оби-Ван. Своей Силой, любовью, преданностью он каждый день оттаскивал мастера от края. Понемногу, по волоску, но оттаскивал. Ты пытался настоять на посещении бывшим учеником целителей разума, пока ещё не стало слишком поздно. Пока самобичевания Джинна не стали отражаться на окружающих. Он отдалился от друзей, закрылся. Стал нелюдимее и жёстче. Великолепный дипломат, он разучился общаться. Неудивительно, что гранд-магистр обеими лапками схватился за возможность вернуть ему душевное равновесие. Но почему, почему он не подумал, на что обрекает ребенка. Не мастер в этой странной, болезненной связи был опорой и поддержкой для ученика. А падаван раз за разом старался вытянуть наставника из пучины самокопания и злости на весь мир, продираясь сквозь его щиты и получая в процессе незаживающие раны.***
Воспоминания помогли настроиться. Полностью закрываешься от Тёмной стороны, разыскивая в Силе то, что осталось от твоего Света. Рука ложится ему на грудь в районе сердца, и начинаешь синхронизировать ваше дыхание и сердцебиение. Его сердце пойманной птицей бьётся в твою ладонь. Медленный, глубокий вдох, удар. Такой же медленный выдох и снова удар сердца. Два сердца бьются в унисон. Два жизненных ритма синхронизированы. Начинаешь медленно и аккуратно проникать в спящее сознание, обозначая свое присутствие. Омывая его своей Силой. И, не встречая сопротивления, пропускаешь по связи каплю Тёмной энергии, чувствуя, как под рукой напрягается ранее расслабленное тело. Как его Сила пытается отторгнуть частицу Тьмы. Как пытаются ускориться дыхание и судорожно забиться сердце. И только полный контроль над чужим телом и сознанием не даёт этому произойти. Ты омываешь его тело Силой с Тёмной частичкой раз за разом. Волна за волной. Плавно, медленно, неторопливо, неотвратимо, пресекая его инстинктивные попытки отстраниться. Минута за минутой приучая его к ощущению Тьмы. Не выдерживаешь близкого присутствия и свободной рукой проводишь по волосам. Опускаешься на нахмуренный лоб, пытаясь его разгладить. Кончиками пальцев, лаская, проводишь по скулам. Обрисовываешь чувственные губы и чувствуешь, как усиливается его сопротивление. Как, протестуя, старается вырваться из наведённого сна и уклониться от твоих рук. Продолжая приучать его к своей Силе и прикосновениям, усиливаешь своё присутствие в его сознании, сдерживая, заставляя расслабиться. Транслируешь ему те эмоции, которые ощутил при первой встрече. Добиваешься того, что он успокаивается. Это ещё не победа, но первый шаг к ней. Уходишь, давая себе и ему отдохнуть и расслабиться, зная, что вечером придёшь опять.***
Следующие месяцы и годы показали, что ты не до конца понимал, почему Сайфо назвал Оби-Вана катализатором вероятностей. С ним случалось всё, что только возможно, что могло бы быть, и что не должно было случиться. Он всегда был в центре событий. Первым звонком стало то, что Ксанатос с Квай-Гона переключился на Оби-Вана. То есть, он хотел, чтобы страдал и мучился Джинн, но издевался при этом над ребенком. Похищения, физические и психологические пытки и издевательства, блокираторы, ингибиторы, наркотики. Всё, что только допускала извращённая фантазия законченного психопата. С подростка не успевали сойти следы прошлого похищения, как появлялись новые. При этом Джинн при встречах с падшим ограничивался увещеваниями и попытками вернуть его к Свету, продолжая при этом гнобить Кеноби и ждать от него падения. Не выдержав, идёшь к магистру Йоде и просишь направить тебя на поимку бывшего гранд-падавана. Услышав в ответ "Джедаи не мстят и не охотятся специально. Сила захочет если, сведёт она вас" с трудом сдерживаешься, чтобы не ответить в духе того, что нечего всё перекладывать на Силу, иногда и помочь ей можно. Но понимаешь, что кроме конфликта ничего не получишь. Молча, уходишь. Гранд-магистр, то ли в силу возраста и привычки, то ли потому что основу Совета уже долгое время составляли его ученики или ученики его учеников, воспринимал свое мнение единственно правильной истиной в последней инстанции. Любое несогласие или, не дай Сила, противоречие воспринималось им и основной массой окружающих как ересь и покушение на сами основы Ордена. А ты слишком много времени проводишь вне Храма, без пригляда ревнителей традиций. Лучше знающих как должно. Слишком независим и недоверчив, благодаря чертам характера, заложенным ещё дома. Ты не принимаешь ничего на веру только потому, что так заведено или положено. А хочешь понять, кто завёл, и почему. Из-за своей привычки докапываться до основ и несогласия со многими идеями Йоды, несмотря на то, что он был твоим мастером, ты ещё не член Совета. Слишком жёсткий, слишком неудобный, слишком сильный и неуступчивый для Совета, где решает большинство, ориентируясь на мнение Великого магистра, и приветствуются компромиссы. Тебя уже давно считают бунтарем. Хвала Великой, не таким как Квай-Гона, который бунтует не столько по причине, сколько из любви к процессу, общей склочности характера и просто из принципа. Ты скорее официальная оппозиция Ордена. Этакий матёрый одинокий ранкор, которого терпят именно потому, что он не имеет последователей. Пытаешься в промежутках между миссиями выйти на след дю Криона. Но, к сожалению, зная, что кроме Квай-Гона любой другой джедай его просто убьёт, Ксанатос показывается только перед бывшим мастером, продолжая упрекать в своей загубленной жизни. И в чём-то ты можешь понять его. Отправить юношу, который прекрасно помнит и дом, и родителей, так как был поздно взят в Храм, на миссию, где он обязательно будет противостоять отцу, а потом ещё и увидит его смерть от руки мастера. И как результат, психологически не готовый к такому падаван пал на Тёмную Сторону. И если бы в своей жажде мести Ксанатос ограничился Джинном, ты вряд ли стал вмешиваться без просьбы. Оба взрослые люди, разберутся. Тем более, падший был настроен не на убийство или физические пытки бывшего мастера, а на его психологические страдания. Но то, что в это противостояние был втянут ребёнок, которому как раз и достались все физические проявления нелюбви дю Криона наряду с психологической ломкой, ты допустить не мог. После таких встреч Квай, вместо того, что бы помочь Оби-Вану преодолеть последствия, страдает. Долго, сильно, со вкусом. Не обращая ни на что внимание, упиваясь своими страданиями. Демонстрируя их всем желающим и не желающим тоже. Распугав этим почти всех немногочисленных друзей. Фактически с ним продолжает общаться Тала — подруга детства, и Мейс Винду — с которым они в юности посещали занятия у магистра Йоды, хотя Мейса трудно назвать его другом, скорее приятелем. Срывая недовольство ситуацией и плохое настроение на и так пострадавшем ребёнке. Твои попытки поговорить, объяснить, что падение Ксанатоса — это его собственный, осознанный выбор. Хотя тебе очень не понравилось, что Совет заставил юношу выбирать между отцом и долгом. Но окончательный выбор он сделал сам. Вызывают негодование и крики "ты меня никогда не понимал". (Услышав через много лет подобные высказывания Скайуокера, приходишь к выводу, что идиотизм заразен и передаётся даже при кратковременном контакте) И если бы всё ограничилось одним Ксанатосом. На каждой миссии с мальчиком что-то происходило. Нападения, ранения, стирание памяти, странные находки, заговоры с целью свержения власти, безумные ученые и их эксперименты, заброшенные храмы и ситхские голокроны, неожиданные знакомства и это только краткий перечень. Его присутствие, казалось, обостряло как положительные, так и отрицательные качества у окружающих. Сглаживало опасные ситуации или, наоборот, резко обостряло вяло тлеющий конфликт. Сайфо даже определение придумал, "везет" как Кеноби. И тебя поражает, что окружающие считают это совершенно нормальным и не обращают внимание. На твоё недоумение Сайфо поясняет: — Для всех то, что с ним происходит – естественно. Они неосознанно чувствуют, что он фокус Силы. И подсознательно так и воспринимают его. Не человеком, а проявлением вероятностей. Мальчик обладает удивительно сильными инстинктами и великолепным чувством ситуации. Не знаю, врождённое ли это, появившееся в результате всех испытаний или же результат его единения с Силой, но увидишь, с течением времени на него будут взваливать всё больше и больше, ожидая, что он всё сделает и всё решит, и считая это его обязанностью.***
После очередного возвращения находишь подростка, смотришь ему в глаза... и вспоминаешь спасенных из рабства детей. Они смотрели на тебя так же. Глаза стариков на детских лицах с вопросом "Почему? Почему это случилось? Как вы, сильные, допустили это? Почему не уберегли? Не защитили?" Но малыши потом были окружены любовью и заботой. С ними занимались опытные, понимающие психологи. Оби-Ван вынужден преодолевать последствия сам. Узнав о запрете на посещение целителей разума, снова не выдерживаешь. Медики на твоей стороне. И вместе вы надеетесь изменить ситуацию. Приходите вместе с целителем Бри в жилой отсек Квай-Гона, выбрав момент, когда подросток должен быть на занятиях, чтобы поговорить без свидетелей. Джинн, похоже, совсем не рад такому визиту, но ему придётся вас выслушать. — Почему Оби-Ван не приходит на сеансы? Квай-Гон был явно раздражен. Когда Ксанатос пал на Тёмную сторону, Джинну советовали обратиться к целителю разума, понимая, какой это шок, особенно если учесть явную одержимость Джинна учеником. Но Квай отказался от этого, заявив, что у него всё прекрасно, и ничего и никого ему не нужно. То же самое было и в отношении Оби-Вана — Квай-Гон уверял, что его ученик не нуждается в помощи, что ничего страшного с ним не произошло, и не разрешил мальчику обратиться к целителям разума. — Оби-Ван в порядке. Оставьте нас в покое. Я его мастер и лучше знаю, что именно ему нужно, — огрызнулся Джинн. Дуку, не испытывая пиетета перед демонстрируемой депрессией взрослого мужчины, который вёл себя в этой ситуации хуже маленького ребенка, молчать в ответ не стал: — Да тебе самому нужна помощь. Ты, бывший одним из лучших дипломатов Ордена, сейчас допускаешь грубейшую ошибку, перекладывая свои вину, гнев и разочарование на ребенка. Мальчик не заслужил такого отношения! Ты не заботишься о нём, не учитываешь его нужды и интересы. Ты полностью погряз в прошлом. А твоя нездоровая одержимость Ксанатосом разрушает не только тебя и твою жизнь. В процессе самобичевания и самосожаления ты разрушаешь Оби-Вана. Разве ты не видишь это? У Квай-Гона никогда не было много терпения, особенно когда дело касалось общения с мастером, пусть и бывшим. — Мой падаван достаточно силён, чтобы самостоятельно принять то, что произошло, а если нет — он не достоин быть джедаем. И лучше ему понять это сейчас, чем опозориться потом, когда от него будут зависеть чужие жизни. Когда из-за своей слабости он нарушит Кодекс и опозорит Орден, — буквально выплюнул Джинн. Тихий, на грани слышимости полувздох-полувсхлип заставляет тебя перевести взгляд. И с содроганием видишь, что у этого безобразного скандала есть свидетель. В приоткрытой двери стоит Кеноби. И, глядя на побелевшее лицо мальчика, проклинаешь и эту ситуацию, когда он услышал безжалостные, презрительные слова своего мастера, и свою беспомощность. Никто не имеет права вмешиваться в отношения мастера и падавана. Да, в теории падаван может обратиться с жалобой на мастера. Но, если честно, много ли подростков, подвергнувшихся жестокому обращению или психологическому насилию со стороны близких, готовы рассказать об этом? Да еще и взрослым, облечённым властью, которые всё время демонстрируют редкостное равнодушие к проблемам этого ребёнка.***
Каждое возвращение в Храм оборачивается для тебя испытанием. Он такой близкий и в то же время такой далёкий. Тебе хочется услышать от него долгожданное «мастер». Хочется, чтобы его сияющий любовью и восхищением взгляд смотрел на тебя. Хочется учить всему, что знаешь. Передать весь свой богатый опыт, чтобы уберечь от ошибок. Отвечать на бесконечные вопросы. Отвезти на Серенно, показав дом, где родился. Ты уверен, ему бы там понравилось. Как понравилась бы и сама планета. На рассвете отвести его на любимое озеро и там научить ловить рыбу, как учил тебя дед. Без всяких новомодных снастей и подманивателей. По старинке, только лодка и чуткая нить в пальцах. Ты представляешь, как он с восторгом и смехом вытаскивает свою первую добычу. А потом, на берегу, вы бы готовили её на костре, вечером пили горячий чай и смотрели на закат. А ночью он бы, прижавшись к тебе, смотрел на звёзды и слушал рассказы о миссиях на них, пока так бы и не засыпал, доверчиво положив голову на твоё плечо. Как многого тебе хочется. И в то же время так мало. Тем больнее от того, что этого не будет. Как правильно назвал Сайфо – несбывшееся будущее. А ещё большую боль приносит осознание того, что всё это есть у того, кому это не только не нужно, а и тяготит. Кто избавился от бесценного дара Силы, если бы сумел. Жадно следишь за его жизнью, собирая всю доступную информацию о его делах и увлечениях, успехах и неудачах. И каждый раз узнаешь, что неудача у него одна — его мастер. Во всём остальном он первый. Первый в овладении сейбером и силовых методиках. В космонавигации и дипломатии, лингвистике и этикете, юриспруденции и ксенологии. Да проще сказать, где он не первый. Из всех факультативов ему не даётся только медицина, глубже, чем оказание первой помощи. Ты стараешься приходить на все церемонии награждения падаванов. И с болью видишь: он, получивший наградной лист как лучший ученик, набравший наибольшее количество баллов, с такой тоской смотрит на других падаванов, бегущих к своим мастерам продемонстрировать награды, и мастеров, внимательно читающих наградные листы и обнимающих своих учеников. Он держит лицо, не позволяя увидеть свою боль. И, что поразительно для его возраста, не только на физическом уровне. Сила вокруг него безмятежна как зеркало, не позволяя читать его состояние, что однозначно указывало на жесточайший контроль, которого часто трудно добиться даже во время медитации. И то, что падаван его возраста способен это делать в "движении", указывало на безусловный талант и силу мальчика. И желание скрыть свои переживания. Но ты учишься читать мельчайшие знаки. Как чуть заметно дрожат его пальцы. И как слегка прикусывает губу, чтобы сдержать предательский блеск глаз, услышав обращенное к другому «Ты молодец, падаван. Я тобой горжусь!». За всё время Квай-Гон ни разу не пришёл на церемонию. И у тебя есть большое сомнение в том, что он вообще в курсе успехов собственного ученика. Закрываешь глаза, отпуская эмоции в Силу. Но вопрос «почему?», продолжаешь задавать. Почему он так жесток с мальчиком? Вспоминаешь Квая, бегущего к тебе с таким же листом. Ты помнишь, что, как бы ни был занят, на награждение приходил всегда, когда был в Храме. И к Комари, и к Джину. Тебя можно было обвинить во многом: суровости, жёсткости, авторитарности. Но никогда в безразличии. И снова трижды проклятое «почему?». Почему, Квай? Почему ты не видишь, не осознаёшь, что творишь? Ты был более внимателен к подобранному на свалке щенку акк-пса, чем к этому ребёнку. Неужели ты забыл, как сам крутился вокруг, ожидая подтверждения, что молодец, что тобой гордятся. Так что же ты творишь теперь? Как ты можешь убивать детскую душу безразличием? Ты благодарен маленькому киффару. Он настоящий друг. Только в его присутствии Кеноби становится похож на себя прежнего. Только его шутки могут вызвать на губах Оби-Вана тень улыбки. С яростью и неистовством он защищает Кеноби от всех. Тормошит, не даёт замкнуться окончательно. А взгляды на Квай-Гона показывают, что Квинлан прекрасно понимает, кто виноват в изменениях, произошедших с его другом, и не сулят Джинну ничего хорошего. Взрослым свойственно забывать, что дети вырастают. И в один далеко не прекрасный момент бывший ребёнок просто не захочет прикрыть твою спину. Постоянно пытаешься пересечься с ним. Видеть его, коснуться Силой становится для тебя потребностью. В один из дней находишь его в укромном месте Сада медитаций. Вместе с Квинланом они уютно устроились на мягкой траве в тени старого дерева. И слышишь поскуливающе-просящий голос Воса: — Оби! Ну сколько можно! Мы скоро корни тут пустим. Пошли лучше повторим ката. Или Силовой толчок. Да займемся чем угодно кроме медитации. Оби, ты меня слышишь? — Квин, ещё сорок минут медитации, и потом мы пойдём куда захочешь, — мягким, напевно-тягучим как мед голосом уговаривал непоседливого киффара Кеноби. И ты невольно подумал, что из мальчика однажды выйдет очень искусный дипломат, способный уговорить любого. А уж когда он научится угрожать, с этой своей ласковой полуулыбкой и мягким голосом... Это будет совершенно невероятный уровень. И резанувшее по сердцу острое сожаление: не ты будешь учить его этому.***
Проходит время. Отношение Квай-Гона не меняется. Но ты продолжаешь надеяться, что он поймет, увидит, одумается. В глубине души у тебя ещё живет образ встрёпанного мальчишки, разговаривающего с деревьями и спрятавшего в твоем шкафу найденного на одной из миссий щенка акк-пса. Щенок был найден неугомонным падаваном на свалке и контрабандой привезён в Храм, где спешащий к друзьям Джинн, не придумав ничего лучше, закрыл его в твоем шкафу, потому что его шкаф был занят каким-то темнолюбивым резко пахнущим растением. Возмущенный ограничением свободы до самой глубины своей пёсьей души, щенок умудрился сожрать твои новые кожаные сапоги, основательно пожевать перевязь и уже нацелился на пояс, когда ты, вернувшись с отчёта по миссии, решил переодеться. Ну, что можно сказать, удивлены вы с щенком были одинаково. А уж как был удивлен падаван, когда ты загнал его вместе с протестующим щенком к целителям на курс профилактических прививок. Мало ли что там было у этого блохастика. Прививки тогда достались обоим, что послужило хоть небольшой моральной компенсацией за испорченные вещи. А потом ты удивлял Мейса, принеся ему кусающуюся, жизнерадостную мелочь. Как говорится, отдал в добрые руки. Хотя ошарашенное лицо храмового безопасника стало одним из бережно хранимых в памяти воспоминаний. И ты вопреки всему веришь, что этот мальчишка ещё жив в глубине разочарованной души Джинна. И он ещё вернется. Веришь, пока одно событие не переворачивает твой мир окончательно. Заканчивая очередную миссию, начинаешь чувствовать беспокойство. Хочешь понять, что может случиться, и ничего не видишь. Переговорам ничего не угрожает. Между тем беспокойство всё сильнее. Сила о чём-то предупреждает. Входишь в транс, чтобы разобраться, и неожиданно понимаешь. Опасность не для тебя. Что-то угрожает мальчику. Пытаешься увидеть, где он. Ответ – в Храме. Что может угрожать падавану в Храме? Одном из самых защищенных мест в Республике. Да что угодно. Тут же вспоминаешь о Ксанатосе, заминировавшем храмовый подъёмник, и Чане, напавшем на маленьких юнлингов. И Сила с тобой согласна, её предупреждение всё громче, всё настойчивей. Почти моментально оформляешь все необходимые бумаги и закругляешь официальную часть. Какое-то должностное лицо пыталось возмутиться такой спешкой, но, увидев твои добрые глаза и ласковую улыбку голодного акула**, резко передумало. Ты ещё никогда так быстро не вводил полётную программу. Выбранный маршрут был опасен, но тебя это не волновало. Он позволял достигнуть Корусанта на три часа быстрее. Связаться с самим подростком ты не можешь. Комлинки младших падаванов имеют только детский режим, то есть связь возможна с ограниченным числом лиц, в которые входят мастер и наставники по учебным дисциплинам. Все остальные сообщения только через мастера. Сайфо не в Храме. Фимор – тоже на задании. Йоде ты после ваших разговоров просто не доверяешь, да и опасаешься вместо нормальной реакции получить выговор за эмоции и вмешательство. Связаться с кем-то другим значит обозначить свой интерес к чужому падавану. Ради Оби-Вана ты готов пойти на это, но опасаешься, что Квай-Гон в своем уязвленном самолюбии потом отыграется на мальчике. И вспоминаешь о Джокасте Ню, которой нравился спокойный, вежливый, умеющий работать с документами подросток, в отличие от резкого, бесцеремонного Квай-Гона. Связавшись с главным архивариусом Ордена, просишь узнать, где Кеноби, и что с ним. Если возможно, пригласить в библиотеку и присмотреть. И, главное, сохранить это в тайне. Особенно от Джинна. Она рада помочь. Уважая тебя и зная о непростых отношениях с Квай-Гоном, готова сделать всё тихо и осторожно. Немного успокоенный, направляешь корабль в гипер. Все пять часов нахождения в гиперпространстве не находишь себе места. Предостережение в Силе звучит всё громче. Она почти кричит о том, что ещё немного, и произойдет что-то непоправимое, и этот крик оглушает. Выйдя из гипера, первым делом выходишь на связь и узнаёшь, что Кеноби Джокаста не нашла. Ещё час уходит на подлет к Корусанту и посадку. Ты не выходишь, а буквально вылетаешь из корабля. Тёмным болидом проносишься по коридорам. На таком близком расстоянии даже без ученической связи ты его чувствуешь. Коридоры, этажи, подъёмники. Всё проносится перед глазами. Быстрее, быстрее. Чердачные помещения, крыша. Быстрее. За одним из шпилей видишь лежащего подростка. И даже не думаешь о том, что он спит или нежится на солнце. Слишком тревожно звучит Сила. Слишком сильно стискивает сердце. Бросаешься к мальчику, и, уже дотронувшись, ощущаешь сильнейший жар. Переворачиваешь. Закрытые глаза с темными кругами под ними, красные пятна лихорадки на скулах, волосы, прилипшие к влажному лбу, пересохшие и потрескавшиеся от внутреннего жара губы, липкий пот и дрожь. Подхватив лёгкое тело, ещё быстрее мчишься в залы Исцеления, по пути связываясь с целителями. Очевидно, потревоженный тряской, Оби-Ван с явным усилием открывает глаза, которые были чёрными от зрачков, заливающих собой почти всю радужку. Долгие мгновения он слепо всматривается, пытаясь понять, что видит. И неожиданно чётко произносит: — Вы были не правы, ничего не закончилось, — от неожиданности останавливаешься. — Что, прости? — Ничего не закончилось, — послушно повторяет он. Его взгляд плывет, и подросток снова отключается. А ты вспоминаешь, как обнимал его в Саду Медитаций и просил потерпеть ещё немного. Обещая, что всё скоро закончится.***
Холод, вечный холод одиночества, уже давно поселившийся в душе. Ты так устал от него, устал быть один. Хотелось закрыть глаза и больше никогда их не открывать. Что-то в нём безвозвратно сломалось, уничтожая прежнее доверчивое я. Или сгорело. То, что когда-то, вечность назад, питало надежду на лучшее. В которое он больше не верил. Потому что надежды больше нет, остался только пепел. Пепел надежды. Внутренний холод вымораживает душу и выкручивает суставы. Похоже, его душа наконец заледенела. Наверное, это хорошо? Ведь теперь она не будет так болеть. Кажется, это было так давно, их клан вывезли на какую-то планету. Он сейчас и не вспомнит её название. Там было бескрайнее тёплое море, в которое было замечательно нырять с прибрежных скал. И тот миг, когда кажется, что тело в полёте замирает в пространстве и времени, а потом входит в воду. И если падение происходит под неправильным углом, то следует жестокий удар о мгновенно ставшую жёсткой поверхность. Выбивающий дух и калечащий. Вот и он так, сначала завис в надежде, а потом рухнул в жёсткую реальность. И никто не виноват, что он выбрал неправильный угол вхождения. Никто. Не. Виноват. Только он сам. Но почему же так больно? Юноша уплывал в темноту, которая, в отличии от разумных, была к нему добра. Она тихо баюкала, убирая боль, и всё больше погружая уставшее сознание в блаженное небытие. Неожиданная тряска прерывает уплывание, чей-то встревоженный голос пытается дозваться до него. Вырвать из темноты. Ты сопротивляешься всеми оставшимися силами, цепляясь за неё. В темноте хорошо. Тепло и безопасно, там ты можешь наконец расслабиться и отдохнуть. Но сил так мало, а тот, кто зовёт, так настойчив и силён. Он выдёргивает тебя из ласковой, тёплой темноты на свет. Туда, где опять холодно и больно. Ты смотришь на него, пытаясь понять, зачем? Зачем он это делает? В голове противно звенит, от боли прерывается дыхание. Неожиданно узнаешь зовущего. Это тот, кто внушил тебе надежду. Он был добр и пытался помочь. Может, если ему объяснить, он поймёт и позволит опять уйти туда, где не больно? И ты вычерпываешь себя до дна словами: — Вы были неправы, ничего не закончилось.***
— У мальчика лихорадка Дивера, — целитель был очень серьёзен. – Ещё пара часов, и полностью были бы поражены иммунная и нервная системы. Летальный исход был бы неизбежен. Это чудо, что ты успел вовремя. Правда, ему придется задержаться у нас недели на две-три. Сейчас уже Оби-Вану немного лучше, и я могу пустить тебя минут на десять. Лихорадка Дивера, наряду с банаданским хрипунцом и синим призраком, более известным как голубая тень, была той редкой болезнью, которая поражала как обычных разумных, так и форсюзеров, и в запущенных случаях приводила к смерти. Ты недоумеваешь, как Джинн мог пропустить начальные симптомы, да как вообще могло случиться, что мальчик заболел, если специально, для выработки иммунитета, всем юнлингам делают прививки. Целитель поднимает карточку Кеноби, и после ознакомления вам остаётся только выругаться. По правилам, целитель должен сразу сообщить мастеру о болезни падавана. Но пожилой забрак был полностью в курсе отвратительной ситуации с Квай-Гоном и согласился дать тебе немного времени, чтобы разобраться, также подбросив дополнительную пищу для размышления: — Маркус, мне не нравится его общее состояние. Он угнетён постоянными стрессами, явно не высыпается и питается не регулярно. Даже без специальных тестов могу сказать, что у него наблюдается посттравматическое стрессовое расстройство***. — Согласен, он показался мне очень лёгким. Ему шестнадцать, а больше четырнадцати не дашь. Он настолько старается учиться, что, как видно, просто забывает поесть. Не удивительно, учитывая его загруженность и количество факультативов. Скорее поражает, что он вообще находит время на еду и сон. Да и с его жизнью ПТСР — закономерный итог. — Пока он у нас, проколем курс витаминов и составим сбалансированное меню. Главное, чтобы он потом придерживался его. — Он мальчик умный. Так что, думаю, проблем не будет. — Так же я устрою ему посещения целителя душ. За три недели многого не достичь, но какую-то помощь он окажет, может хоть укажет на существование проблем. Ситхи бы побрали Квай-Гона с его запретами! — Боюсь, друг мой, от Джинна и ситхи будут не в восторге. И спасибо за всё. Заходишь в палату. В первый момент кажется, что Кеноби спит. Но он распахивает глаза, услышав шаги. Садишься рядом, не зная, с чего начать разговор. Оби-Ван удивляет тебя, заговорив первым: — Я думал, вы мне приснились, – голос тихий и ломкий. Чувствуется, что ребёнок очень слаб. — Как ты себя чувствуешь? Можешь говорить? – беспокоишься ты. — Да, спасибо, мне лучше. Что со мной случилось? — У тебя лихорадка Дивера. Очевидно, ты контактировал с носителем болезни. — Но это невозможно. Мне делали прививку, когда я был юнлингом. — К сожалению, твои прививки не были завершены. Первую тебе сделали в яслях в четыре года. А вот вторую делают в тринадцать, когда юнлинг становится падаваном. Тебе её не сделали. — О-о, всё правильно. Зачем тратить вакцину и кредиты на того, от кого всё равно избавились, — ты в шоке смотришь на юношу. Он был полностью спокоен и серьёзен. И, похоже, считал эту ситуацию абсолютно нормальной. — Ничего не правильно! – взрываешься ты, готовый убить Джинна и Йоду за то, что довели подростка до таких мыслей. — Тебя направили в Агрокорпус. Соответственно, прививку должны были сделать там по прибытии. Но Квай-Гон забрал тебя оттуда почти сразу. А вот о том, что необходимо закончить курс прививок, не подумал. Так что это полностью его ошибка. Мальчик так же спокойно смотрит на тебя, не реагируя на вспышку гнева. И по глазам видишь, что ты ни в чём не убедил его. И эта убеждённость пробирает до дрожи, показывая, кем он их считает. И всё, что ты можешь, это тихо спросить спазмированным от ужаса горлом: — Ты действительно считаешь, что на тебя пожалели вакцину? Ответ, полный недоумения, развеивает все сомнения: — Но это же логично. А джедаи всегда поступают так, как диктует логика, а не эмоции. И на экономике нам объясняли, что Сенат диктует Ордену условия, в том числе ратуя и за снижение расходов на нужды Храма. И Совет вынужден подчиниться, – интонации мальчика говорят о том, что он удивлён твоим непониманием, объясняя тебе прописные истины. И ты понимаешь, что это всё, дальше падать уже некуда. Стараясь хоть как-то взять чувства под контроль и всё-таки прояснить ситуацию до конца, спрашиваешь: — Мастер знал, что ты болен? — в ответ получая слабое пожатие плечами. — Это моя вина. Я думал, просто лёгкое недомогание, и всё скоро пройдет. — Малыш, когда врёшь, не надо делать настолько равнодушное лицо. Полное отсутствие эмоций для дипломата так же плохо, как их избыток. Ищи золотую середину, в будущем пригодится. А сейчас я хочу услышать правду. И учти, лучше её расскажешь ты, чем я себе навоображаю что-то совсем из ряда вон выходящее, — ты шутишь, отвлекая подростка, а сам незаметно тянешься к его сознанию. Щиты, закрывающие разум, поразительно мощные для его возраста. И если не болезнь, незаметно обойти их, не факт, что получилось бы. Твои вопросы вывели воспоминания на поверхность и позволили увидеть. — Почему ты не выполнил моё поручение? — недовольство мастера ранит не хуже кнута. — Простите, я себя плохо чувствовал, — пытаешься объяснить. Ты уже пару дней чувствовал недомогание, а сегодня не сразу смог встать из-за тошнотворной слабости. — Болезнь – не оправдание невыполненного задания. Думаю, суточная медитация поможет тебе это осознать, — мастер даже не смотрит на тебя, назначая наказание, и спокойно уходит в свою комнату. Пытаешься войти в транс, но головокружение и волны жара, прокатывающиеся по телу, не дают сосредоточиться. В полубредовом состоянии приходит мысль, что на свежем воздухе станет легче. Понимая, что в Садах Медитации постоянно кто-то есть, и не желая, чтобы видели твою беспомощность, решаешь подняться на крышу. Путь наверх не отложился в памяти. Ты просто осознаёшь себя на высоте, под открытым небом. Легкий ветерок остужает разгоряченное тело, и действительно становится легче. Даже удается войти в медитацию. А потом... потом ты что-то видишь. Как в детстве. Что-то пугающее. Крики, звуки выстрелов и сталкивающихся лайтсейберов. Перекрывающий всё крик «Мастер, нет!». Взрывы и гул моторов, тысячи солдат в белой броне. Пылающая планета, жар вулканической лавы и запах пепла, не дающий дышать смрад горящего мяса… Дикий, звериный вопль «Ненавижу!»... И боль, как будто пронзили сердце. А потом темнота и руки, которые тебя держат. — Ты знаешь, что можешь просить назначить другого наставника? — вопрос вырывается раньше, чем ты успеваешь это осознать. Юноша не удивлён. Похоже, он всё-таки почувствовал тебя в своём разуме. — Знаю. Но не смогу. — Почему? Ты боишься? Я буду рад стать твоим мастером, — лёгкая рука, прерывая, накрывает твою стиснутую ладонь. — Спасибо. Для меня это очень много значит. Значит, действительно, дело не во мне. — Конечно, не в тебе. Любой мастер бы гордился таким падаваном. Проблема с Квай-Гоном. — Именно поэтому я не могу просить о другом мастере, — видя твоё недоумение, он неловко разъясняет: — Около года назад мне было совсем плохо. И я спросил у магистра Йоды, что со мной не так. Почему мастер так ко мне относится. Я же вижу отношения между Квинланом и мастером Толмом. Бент и мастером Талой. Они совсем другие. Магистр сказал, мне нужно набраться терпения. Что мастер сильно ранен предательством и падением ученика, и сам почти пал. И только я могу вывести его из этого состояния. Если я уйду, получится, что и я его предал. А то, что мне больно и сложно, научит преодолевать трудности, как должно джедаю. Я понимаю, что магистр прав. Мастер-джедай важнее для Ордена, чем мальчишка падаван, — с тяжёлым вздохом, откинувшись на подушки, он закрывает глаза. — Извините, можно я отдохну? Я очень устал. Прощаясь, берёшь ледяные ладони в свои руки и легонько их сжимаешь, делясь теплом и любовью. Несколько минут сидишь так, дожидаясь, пока дыхание юноши выравнивается. С огромным нежеланием выпускаешь его пальцы и уходишь, продолжая ощущать в своей ладони прохладу его рук.***
Не было сил на эмоции. Наверное, он должен был как-то среагировать, может, заплакать или закричать от вселенской несправедливости. Но мысли плавали снулыми рыбами, только и ждущими, чтобы зарыться поглубже. Тело впадало в какое-то странное состояние отрешённости. Ты смотрел на всё как из глубины колодца. То ли проваливаясь в сон, то ли теряя сознание. Неожиданно чужие пальцы согрели его ледяные ладони, как будто выдернув из толщи воды наружу. К жизни. И он замер, боясь дышать, чтобы не разрушить это мгновенье. Одаривший теплом уже давно ушёл, а ты всё сжимаешь ладони, стремясь его сохранить.***
Молча выходишь. Малыш сильный, он сможет это пережить, сможет справиться. Сейчас были минуты слабости, навеянные болезнью, ты "видишь" это, но боишься, что мальчик заплатит за это "справиться", слишком большую цену. Как же больно, когда разбиваются последние осколки иллюзий. В голове пустота. Мыслей нет. Но это не страшно, ты сейчас не хочешь думать. Ты будешь действовать. Сознание раздваивается. Одна часть действует, а вторая наблюдает за всем этим со стороны. Связываешься с дежурным и узнаёшь, где находится мастер-джедай Квай-Гон Джинн. Оказывается, у него заканчивается занятие с группой падаванов, обучение четвертой форме. Благодаришь дежурного, мимолётно удивляясь, что голос звучит совершенно обычно. Идёшь к тренировочному залу. Занятие закончилось. Вокруг Джинна вьются шесть подростков лет тринадцати. Видно, только недавно ставшие падаванами. Он им что-то рассказывает. Спокойно, уверенно, глядя в глаза, внимательно выслушивая вопросы. Та часть тебя, которая наблюдает со стороны, издаёт злобный рык. Даже странно, что его никто не слышит. Почему ж ты вчера не смотрел, почему не выслушал?! Подходишь и совершенно спокойно говоришь: — Я хочу скрестить с тобой сейбер, — и хотя полная ритуальная фраза вызова на тренировочный бой звучит "Я надеюсь, ты окажешь мне честь, скрестив сейбер", но ты скорее перейдешь на Тёмную Сторону, чем произнесёшь её. Человек, чуть не убивший ребёнка просто из-за безразличия и желания самоутвердиться, честь оказать не может. Но в этом редком случае традиции и правила на твоей стороне. Мастер имеет право в любой момент проверить у бывшего падавана навык владения световым мечом, и тот не может отказаться. Так Йода в любой момент может произнести эту фразу, вызвав его самого на спарринг. И он не сможет отказать. И Квай-Гон будет вынужден подчиниться. И, хвала Силе, мастеру не обязательно произносить ритуальную фразу полностью. Можно воспользоваться менее формальным вариантом. И это прекрасно. Видишь недоуменно замершего Джинна. Восторженно шепчущихся падаванов. Ещё бы, им повезло присутствовать при вызове. Будет о чём рассказать друзьям. Джин от неожиданности обращается к тебе так, как уже давно не обращался, предпочитая безликое Вы: — Мастер... — Немедленно, — говоришь по-прежнему спокойно, не повышая голос. Но он что-то слышит и, судорожно сглотнув, подчиняется. Один взгляд на шебуршащихся детей, и их выносит из помещения. Блокируешь дверь, чтобы вам никто не помешал. Берёшь один из тренировочных сейберов и предупреждаешь Джинна: — Сейбер на максимум. Бой в условиях, приближенных к боевым. Я хочу, чтобы ты доказал мне преимущество Атару над другими стилями, о котором постоянно заявляешь, — его глаза изумленно расширяются. — Бой! — командуешь ты и отпускаешь себя.***
Открыв дверь, видишь встревоженный комитет по встрече. Твой бывший мастер и Мейс Винду. Корун сразу кидается к пытающемуся подняться с пола Квай-Гону. И, глядя на него, вскрикивает. Ты не оборачиваешься, и так зная, что он видит. Акробатические трюки Атару в исполнении твоего бывшего падавана с разгромным счетом проиграли элегантной точности движений Макаши. С минимальными усилиями измотав Джинна, ты устроил для него его собственную битву при Руусане. И если вначале Джинн летал, исполняя приемы, то потом продолжил полёты под воздействием твоих силовых техник, когда ты вытирал им пол, стены и потолок. Ты не смягчал техники, швыряя его на пол или впечатывая в стены. И теперь всё тело Квай-Гона представляет собой хорошо отбитый кусок мяса с начинающими наливаться ссадинами и кровоподтеками, покрытый достаточно глубокими ожогами от выставленного на максимум сейбера. Чтобы избавиться от последствий, ему придётся или замотаться в пропитанные бактой повязки с ног до головы, или провести какое-то время в бакто-камере. Твои же потери ограничились прожжённым рукавом туники. — Сделал ты что? — уши Йоды воинственно топорщатся, старческая лапка судорожно сжимается на клюке. — Я в своем праве, — ты абсолютно, неестественно спокоен, в голосе звенят кристаллы льда. – Джинн много лет доказывал мне, что Атару для него лучшая форма. Я так не считал, но дал ему шанс меня переубедить. Что я могу сказать, у него не получилось. Во время боя я не применил ни одного запрещённого или выходящего за рамки приёма. Можете просмотреть запись. Его вид — результат его собственного упёртого выбора единственного стиля боя. — Боль причинил сильную ему ты зачем? Унизил зачем? — гранд-магистр внимательно смотрел в твои глаза, пытаясь в них что-то рассмотреть. — Я сразу предупредил, что бой в полную силу, приближенный к реальности. Настоящий противник его жалеть не будет. А боль и унижения… так настоящий джедай должен уметь преодолевать трудности. Это же ваши слова, мастер? — и, не давая ответить, уходишь. Идёшь к кораблю и задаёшь курс на Серенно. Уже с корабля сообщаешь дежурному, что неотложные обстоятельства вынуждают тебя покинуть Храм на какое-то время. Ты летишь домой, чтобы понять, как жить дальше. Потому что ты должен найти способ сломать систему, допускающую такое. И ты его найдёшь.