Faster than the light (Быстрее света)

После стрельбы Чонгук не пропустил Тэхёна в душ и не попросился вперёд, а сказал: — Давай одновременно, хён, так быстрее. Тэхён мог вписать его в свои душевые планы только в графу «зацеловать до смерти». — Ты хочешь вместе помыться или?.. — Научи меня, — глядя в пол, сказал Чонгук. — Что? — Как вы с Чимином делаете. Тэхён уже давно хотел научить Чонгука всему, что сам умел, потому что секс был одной из самых лучших вещей в этой грёбаной школе, а он как хён обязан был позаботиться о том, чтобы у донсэна были самые лучшие вещи. …Ладно, кого Тэхён обманывал. Ему просто нравилось, что хоть что-то он знает лучше этого отличника по всем предметам, а роль учителя как раз подходит, чтобы показать, кто тут более опытный. А Чонгук так и норовил отколоть что-нибудь этакое, так что Тэхён уже стал сомневаться в том, кто из них чей наставник и кто кого учит. На стрельбе Тэхён подходил к нему поближе для выстрела в упор, а Чонгук, уклоняясь от пули, эффектно падал назад, а потом, лёжа на спине с согнутыми ногами, вдруг вскидывал бёдра вверх. Навылет. Грудь Тэхёна сдавливал бронежилет, а рука тянулась к лицу, чтобы скрыть красноту. А Чонгук смотрел прямо в глаза. Всё он понимал. Ладно, кого Тэхён обманывал. Он просто Чонгука хотел. Даже без «научить». С Чимином было по-другому: желание горело ровно, всегда одной температуры. А с Чонгуком Тэхён пьянел от желания. Он не помнил себя, он мог думать только глаголами: потрогать, прижаться, взять в рот. Сдерживаться. Чимин говорил Тэхёну, что главный глагол — «сдерживаться». А как, если ты себе уже будто не принадлежишь. Если голова отказывается думать. Если ты будто под гипнозом: руки тянутся, ладони магнитятся. А Чонгук ещё такой горячий, не в смысле «сексуальный», хотя и это тоже, а просто температура у него всегда выше, что ли? Такой, что затискать бы его всего. Такой, что трогаешь его руками, а у самогó мурашки между ног. И как сдерживаться, когда прямым текстом просят провести урок в дýше. Тело, которое живёт само, готово схватить эту голову, вжать себе в пах и не отпускать никогда. Но перерыв после стрельбы такой же короткий, как после физики. И кафельный пол в душевой слишком твёрдый для колен. Этим коленям — все самые мягкие покрытия в мире. Тэхёна хватило только на то, чтобы сказать: — Это лучше делать в постели. — Вы в общей спальне этим занимаетесь? — недоверчиво спросил Чонгук. Однажды было, да, на скорости на втором этаже кровати. Было похоже на короткую драку под одеялом. — Короче, решим, где и когда, — махнул рукой Тэхён. — Ты беги помойся пока. Итак, задача: четверых соседей по общаге из спальни куда-нибудь деть. Жаль, что сверхскорость никак не помогает насчёт телепортации и хронопутешествий. Тэхён обдумывал сам, обсуждал с Чимином. Решение пришло неожиданно. Обычно когда они всемером в гостиной играли во что-нибудь или заключали пари, то проигравшему приходилось исполнить желание победителя. Куратор Джин следил, чтобы желания были в рамках учебной программы. Например, «сделать сальто в воздухе» — тренировка произвольного ускорения в прыжке. Сальто у Тэхёна получалось, а вот приземлиться только на ноги — не совсем. Зато когда ему самому выпало придумать задание Чонгуку, он не колебался: — Провести ночь в спортзале. Там живёт привидение спидстера, который учился в этой школе раньше. — Что ты несёшь? — запротестовал Джин. — Я из первого выпуска, тут никто не умер! — От вас просто это скрыли! Гуки, не бойся, мы с ЧимЧимом пойдём с тобой, чтобы тебе не было страшно. Мы же твои хёны. «Не будет мне страшно!» — возмутился взглядом Чонгук, но промолчал. Понял, значит. Вот и готово — они официально и с разрешения куратора могут провести ночь втроём в одном помещении. В помещении, где пахнет пóтом и кожей, где либо непроглядная тьма, либо горят яркие лампы на потолке, но где, самое главное, есть маты. Пыльные кожаные маты лежат в углу зала. На двух сложенных рядом три человека в обнимку поместятся. Три человека дружными усилиями выравнивают две стопки по высоте так, чтобы на них можно было сидеть, поставив ноги на пол… точнее, ещё на один мат, который бросают вниз под ноги. Не кровать из мебельного каталога, конечно, но сверху стелют одно из прихваченных с собой одеял и кидают подушки, а в угол пристраивают фонарик, чтобы не быть в полной темноте. Хорошо бы свечу, ещё лучше — ароматическую, но увы. Зато у Тэхёна в гардеробе имеется шейный платок (честно говоря, и не один), им накрывают фонарик, так что получается даже красивее, чем с настоящим ночником — свет такой радостно-ласковый. Дальние углы теряются в черноте, и тьма стирает с зала воспоминания об изнуряющих упражнениях и звуки отрывистых команд. Выхваченный светом круг — маленький филиал их будущей квартиры, где у них будет кровать шириной два метра. И ещё там обязательно будут разноцветные светильники — уж Тэхён постарается. Приготовления к ночи закончены. Чимин садится на стопку матов, а Чонгук мнётся стоя. — Падай сюда, — подбадривает Тэхён и намекает: — Всё равно на ногах не устоишь. Чонгук усаживается на край со сдвинутыми коленями. Руки на них сложить — и пай-мальчик. Отличник, ёпта. — Так не выйдет. Я должен быть у тебя между ног. Они не обсуждали, кто кому, Тэхён просто сам решил. Но словами раскрыть эти колени не удаётся: ученик вырос и не слушается учителей. — А может, вы это сделаете, а я посмотрю? — Нет, — вырывается у Тэхёна и выдаёт его с головой. Ну просто этот член вот же он рядом! — Давай сделаем, как Чонгуки просит, — говорит Чимин. — Он если захочет, то присоединится. Тэхён опускается на мат у его ног и требует: — Тогда объясняй ему всё. У меня-то рот будет занят. Чимин заглядывает в глаза, и в его взгляде Тэхён видит принятие и прощение. — Давай просто теорию дадим сегодня? Расскажи ему сам, как ты обычно это делаешь. Чимин позволяет ему на словах отсосать Чонгуку. Тэхён сидя прислоняется к коленям Чимина, обнимает его ногу, но смотрит на Чонгука. — Ладно. Так, сначала я щупаю через одежду, готов или нет. Мну там, чтобы, ну, подготовить немного. Чтобы когда он высвободится, он как бы прыгал в рот. А ЧимЧим любит брать в рот ещё совсем мягкий и чтобы он во рту рос. Они вдвоём сами никогда не говорили об этом вот так — называя словами. Это неловко, но и горячо тоже. В свете фонарика видно, что Чонгук заливается краской. Но смотрит широко открытыми глазами. Да и слушает, похоже, широко открытыми ушами. — Читер, — отзывается сверху Чимин. — Всё можно сделать губами. А ты руками помогаешь. Рот наполняется слюной, Тэхён сглатывает и продолжает. — Мне просто нравится, когда он полувставший. Тяжёленький. Его тогда захватывать интереснее. Он выскальзывает и сам в губы тычется. Чонгук будто неосознанно кладёт руку себе между ног. Тэхён тоже так хочет, но он тут типа как бы учитель, да? — Потом, главное правило — зубами нельзя. Зубы надо прятать под губами. Всё остальное можно. Я сначала всегда облизываю, а потом уже беру в рот, когда он совсем твёрдый. — Читер, — смеётся Чимин. — А я люблю, когда он утолщается во рту и удлинняется: только что помещался целиком — и уже нужно водить головой, чтобы принять его. — Я тоже это люблю! — протестует Тэхён. — Мне просто нравится видеть, как он на глазах растёт, а во рту не видно. — Во рту тоже прикольно, — спорит Чимин. — Он сначала такой трогательно мягкий, а потом раз — и уже упругий, а потом хоп — и прямо твёрдый. Пытаешься соединить губы изо всех сил, и сначала они его сжимают, а потом он становится как камень и уже не поддаётся. Говорить так откровенно — всё равно что заниматься сексом на словах. Это заводит. Очень сильно. Тэхён поднимает голову и смотрит на партнёра. Чимин тоже возбуждён — по дыханию понятно, да и щёки покраснели. — Ну вот, а потом скользишь вверх-вниз. — И помогаешь себе рукой, — подсказывает Чимин. — Я учусь, — хмурится Тэхён. — Моя цель — брать в горло до конца, но это трудно, знаешь? У тебя-то ведь тоже не получается. — Нет, я люблю, когда ты руками. Когда ты слюну там размазываешь. — Ага, я тоже это люблю, твои яйца так поджимаются. Такие становятся тугие и гладкие. Чонгук через штаны сгребает в кулак свои. — Чимин бреет яйца, ты заметил? — светским тоном замечает Тэхён. — У него идеально гладкие. Чонгук с шумом выдыхает. — Тебе необязательно брить, Чонгуки, — говорит Чимин. — Эти волосы не мешают. Мы когда в первый раз попробовали, ещё не брились там. — Мне так точно не помешают. Я иногда представляю, какие они на ощупь во рту. Твои яйца. Чонгук сжимает себя через штаны и отчаянно-громко дышит. Пальцы Тэхёна захватывают воздух в кольцо. — Давай к практике, — говорит он Чимину. — Теории ему уже хватит. — Кто кому? Тэхён умирает от того, насколько у него пусто во рту. — Сначала я тебе. Они только что трахали друг друга в рот словами, и «кто кому?» — это просто вопрос очерёдности. Чимин не отказывается, да и с чего бы? Даже через штаны видно, насколько он заинтересован. Но он тут же сдаёт Тэхёна Чонгуку: — Он не дотерпит. Он часто кончает оттого, что сам сосёт. Если не трогать себя, то запросто можно дотерпеть. Просто вот это ощущение во рту — оно непередаваемое. Какой член одновременно и мягкий, и твердый. Какая шёлковая под языком головка. Как приятно трутся губы о край головки каждый раз, когда выпускаешь изо рта. — Гуки, ты можешь малость ускориться, самую каплю, тогда мы будем как бы в замедлении и ты лучше разглядишь, — предлагает Тэхён. Тут ведь не что-нибудь, а демонстрационный зал. Тут презентация, фигли. Чимин привстаёт, и Тэхён стягивает с него штаны вместе с бельём. Голым сидеть на мате не очень, а на одеяле — в самый раз. Можно было бы только вытащить член Чимина из штанов — но никак не удержаться от искушения ткнуться в голый пах носом, прижаться к коже бедра щекой, ощутить, как дрожит тело под ладонями. Член у Чимина стои́т даже сильнее, чем Тэхён ожидал. У самого Тэхёна между ног горит огнём, но он сосредоточивается на том, чтобы не загораживать обзор сбоку и показывать: облизываем — вот так. Целовать — вот так. Брать в рот яички по одному — вот так, но можно и оба — вот так… Отвлекается от демонстрации — настолько приятно их щекотать языком. Едва помнит про урок. У Чимина бёдра сладкие, как молоко, и хочется даже не целовать, а пить его глотками, вытягивая губы. Чимин тихонько хнычет, а рядом Чонгук быстро и часто дышит со звуком — его короткие высокие стоны звучат на скорости ещё более непристойно. От этого Тэхёна насквозь прошивает мысль, что он сейчас делает приятно не одному, а двоим. Краем глаза он видит, что Чонгук уже убрал руку от своего паха. Наверное, тоже боится не дотерпеть. Эх, а вот бы он кончил только от того, что у него перед глазами. От того, как Тэхён сжимает губами посильнее — не Чонгуку. Как проходится по головке языком. Как толкается кончиком в середину, где уже сóлоно. Много быстрых движений языком, много коротких толчков, как Чимин любит. Чимин, опираясь на обе руки, скребёт ногтями по одеялу. А рядом быстро и безотчётно двигается ещё одна пара ног: ёрзает, елозит ступнями, проезжается вперёд-назад пятками по мату. Ага, смотри, как бывает. Смотри, как может быть и у тебя. Тэхён берёт так глубоко, как только может. Конец утыкается в глотку, и горло сжимается некстати — но это привычное неудобство, можно перетерпеть. Чимин запускает ему руку в волосы — значит, уже близко. Тэхён ласкает рукой у основания, несильно сжимает яйца и немного оттягивает — и пресс перед ним напрягается, бёдра дрожат, а Чимин ахает, больно стискивает волосы в кулак и кончает… и желание сорваться вслед за ним сладкой волной поднимается внизу живота. Сдерживаться. Сглатывая, Тэхён вдруг думает о том, какой на вкус Чонгук. И о том, что надо бы предупредить его: «Ты можешь не глотать… и вообще ничего не делать». Чимин, отдышавшись, тянет голову Тэхёна к себе, а сам наклоняется. Они всегда так делают, это вроде ритуала: «Я не брезгую глотать твоё семя, а ты не брезгуешь целовать меня после этого». Сегодня днём Чимин нашёл в кухонном шкафчике консервированные ананасы и специально ел их в обед и ужин, чтобы Тэхёну было вкусно. Было вкусно, да. Натёртые губы гудят, но Чимин целует так мягко, обводит языком так ласково, словно нежит — благодарит и извиняется. Его губы такие родные, что уходят все лишние мысли о чужом вкусе. Остаётся только тепло между ними двумя. Когда они наконец отрываются друг от друга и оглядываются, Чонгук сидит рядом весь красный, и у него в штанах стои́т так, как Тэхён ещё ни разу не видел. Как будто он палку между ног зажал и вертикально держит. Пай-мальчик со стояком, вау. — У тебя сейчас как раз такой толщины, как я люблю брать в рот, — облизываясь, говорит ему Тэхён. Он соблазняет, но не врёт: это Чимин любит, чтобы был мягкий, а ему самому именно так нравится. Чонгук от его слов дёргается и вдруг спрашивает: — А ты… сможешь дождаться… чтобы я потом попробовал сделать тебе? Тэхён давится слюной от этого вопроса. Нет. Вот точно нет. Отсосать Чонгуку и при этом не кончить самому? На такое истязание он не подписывался. Вообще это ведь он тут наставник, или что? Чонгук всё понимает по его кашлю. — Тогда можно я тебе прямо сейчас? Мне же нужно практиковаться? Тэхён никак не может откашляться, а к лицу опять приливает кровь, как тогда на стрельбе. Чимин, уже надевший трусы, дотягивается и хлопает его по спине. А потом двумя руками за плечи тянет к себе на «кровать»: — Иди сюда. Идите оба сюда. Они все валятся на маты, куча-мала, возятся и борются друг с другом непонятно за что, сбивая одеяло, но Чимин после оргазма расслаблен, Тэхён правда устал, а у Чонгука силы свежие, и он легко оказывается сверху. И диктует желание победителя: — Я — тебе, хён. У Чимина в свете «ночника» хитрое лицо. Он помогает раздеть Тэхёна. Вдвоём они стаскивают с него штаны и трусы, и Чонгук замирает, глядя перед собой. А вот член Тэхёна не может стоять по стойке смирно — вздрагивает оттого, что на него смотрят. Оттого, что на него смотрит Чонгук. Чонгук уже видел Тэхёна. Он уже трогал Тэхёна. В его забитом страхами и предрассудками мозгу что-то поворачивается, и голова медленно приближается. Так медленно, будто он на низкой скорости. Так медленно, что член Тэхёна уже изнывает. Голова ещё на том расстоянии, когда дыхание не почувствовать, но Тэхёну кажется, что он уже ощущает тепло во рту у Чонгука и его мокрый язык. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Чонгук втягивает носом воздух. Тэхён сегодня вечером отмылся до скрипа, так что должен пахнуть только мылом… но и мускусом тоже. Запах желания — его не стереть, сколько ни три. — Не хочешь — не делай, — хрипло говорит он. Врёт: сейчас никак нельзя, чтобы Чонгук отстранился. И тут! Чонгук! Прикасается губами! Без языка, просто трогает — как пальцами, только ртом. С Чимином с самого начала было гораздо более влажно, гладко и скользко, но даже это маленькое касание ощущается как благословение. Тэхён выдыхает со звуком, звучит жалко, пускай. А мягкие губы трогают дальше, по-прежнему как пальцы: касаются у основания, проходятся по вене и обводят по кругу там, где особенно чувствительно. А потом что-то меняется в этом прикосновении. Оно становится… мокрым. Горячим. И таким желанным, что Тэхён скулит. Ещё, сделай так ещё. Тёплый рот обхватывает головку. Тэхён стонет в голос. В этой влажной тесноте — вся любовь. Самая большая, какую можно представить. Чимин и Чонгук считают иначе, они любят словами и мыслями. Здóрово, что они нашли друг друга с этой бесплотной любовью, но Тэхён не понимает этого. Любовь — это мокро, горячо, сладко. Ещё красиво, смело, весело. Но всегда — ощутимо. Любовью «занимаются», «мейк лав». Не на словах, а на деле. Когда кто-то ради тебя решается на то, чего раньше боялся до ужаса. Она вот тут. Очень хочется больше, но Чонгук не может быстро, не может глубоко. Он заглатывает и сразу давится, и приходится оттолкнуть его, потому что сам не сообразит же. — Ты рукой. — Голос Чимина где-то на краю сознания. Становится слишком много ладоней на члене — эти маленькие нежные пальцы Тэхён ни с чьими не перепутает. Другую руку, которая движется слишком резко, не перепутать тоже. — Он любит, когда головку губами, — подсказывает Чимин, и его слова тут же исполняются. Слишком много ощущений. Слишком хорошо. — Здесь можно громко. — А вот эта подсказка — Тэхёну. Он уже не может здесь громко — он не стонет, а хрипит. Слишком много ласки. Слишком много любви. Он позволяет себе отдаться им обоим — и это такое облегчение, как будто вся эта огромная любовь наконец выпущена на волю. Когда всё кончается, Тэхёну едва хватает сил сфокусировать взгляд на них двоих и спросить: — Гуки, ты? Чонгук — волосы растрёпанные, губы мокрые — опускает глаза и смущённо улыбается. Ясно: не дождался. Ласкал себя, наверное — Тэхён часто сам так делает, тоже не может утерпеть. Ну и хорошо. А может, поторопился потому, что постеснялся, чтобы не он, а ему. Ну и ладно. Тэхён, лёжа на спине, кое-как вытирается и одевается. Ему лень даже произнести вслух: «Сегодня я сплю посередине». Он просто занимает это самое «посередине» на матах и не собирается никуда двигаться. Чонгук с Чимином о чём-то переговариваются через его голову. Кажется, решают, гасить ли фонарик или нет. Тэхёну свет не мешает — веки такие тяжёлые, что глаза всё равно не открываются. Ему даже не нужно, чтобы Чимин и Чонгук замолчали. Наоборот, хочется, чтобы они и дальше шептались, сдавленно фыркали, а он бы не мог разобрать слов, но знал бы, что они оба тут. Хочется, чтобы у них там были свои секреты, чтобы они обсуждали ту свою любовь, которая на словах, а потом целовались с влажными звуками. Тэхён никогда не против поцелуев, он только за, любовь — она и это тоже, но сейчас он слишком устал. И как же хорошо, что им есть с кем целоваться, когда он лежит между ними бесчувственным телом. А потом, нацеловавшись, они устраиваются рядом с ним, и тепло с двух сторон тело всё-таки чувствует — не такое уж оно бесчувственное, да.