No one will remember

Стрелецкий, уже подходя к бизнес-центру, звонит Матвею, дает еще одно указание. Специально, пытаясь лишний раз побесить отца, вывести из себя. Вроде и понимает, что ведет себя как ребенок, а с другой стороны, провоцировать, так уж всех и вся. Ну, кроме Матюши, само собой — с ним поаккуратнее бы, и так стресс переживает, а тут еще со своими закидонами к нему лезть как-то уж совсем нехорошо. Андроид распечатывает импровизированную табличку, глаголящую о том, что его шеф является психологом-психотерапевтом. Натыкается на утверждение, что это Артём его попросил. Делает вид, что не понимает, о чем речь, никто ему не звонил и вообще… Своего Стрелецкий добивается — Александр, раздраженный, пулей вылетает из офиса. Натыкается на своего ненаглядного сына уже на улице. — Пап, привет! Дурачком прикидывается, делает вид, что ничего не знает, и никто ему не звонил. — Два часа… После зоны как-то сложно представить, что ожидание — это плохо. — Я надеюсь, ты не собираешься обвинять меня во всех своих бедах? Не собирается. От отца Артём, конечно, немало дерьма отхлебнул, но здесь он и правда ни при чем. Не он же грохнул того парнишу, в доведении до самоубийства которого обвинили мужчину и который просто никак — спроси психолога, он чем угодно поклянется — никак не был склонен к самоубийству. Только мертвого-то уже не спросишь, а выкрики в сторону его психотипа так-то никого не интересовали. Дали срок. В конце концов, преступник здесь он, а Александр его вырастил, воспитал и посадил. — Пап, ну ты чё хотел-то? Или это был родственный визит? — Ты украл моего пациента. Словосочетание «профессиональная этика» тебе о чем-то говорит? После твоего визита он больше не появлялся. Правильно сделал, что не появлялся. Толку-то в своих, в чужих мозгах ковыряться, выкидывать деньги на ветер, если ситуация такая, что спасти себе нервы, кошелек и все остальное можно только разводом. Потом-то тяжелее было бы перестать хвататься за все нажитое, пусть это самое «нажитое» и весьма сомнительного качества. Внезапно из машины отца показывается сестра Артёма, Катя. Возмущенная и явно недовольная сложившейся ситуацией. Чертовски изменилась за эти четыре года. Длинные каштановые волосы, темные глаза, обрамленные длинными ресницами, легкий макияж… Нет, это уже не та девочка-подросток, которую психолог запомнил, когда садился в тюрьму. Словно расцвела, похорошела… А может, всем было бы лучше, не выйди он по условно-досрочному? Отец бы не нервничал, Кате было бы спокойнее, Даша жила бы с тем девиантом припеваючи… Ну вот кому он сейчас правда нужен? Разве что Матвею, и то потому что некому больше ему зарплату платить. — Да вы издеваетесь? Я уже два с половиной часа тут торчу! На метро быстрее добралась бы! Мне еще курсовую писать! — Как дела, сестренка? А у сестренки взгляд такой, что аж холодом пробирает. Прям видно, как она благодарна за эти часы торчания в машине, да и вообще за все хорошее. Голос звенит сарказмом и пассивной агрессией. — А ты все-таки убил того пациента или нет? — А сама как думаешь? Снова та же волынка. Как же хочется им всем объяснить, доказать правду… но что тут докажешь? Это и четыре года назад было почти нереально — не удалось же — а сейчас вообще пиши пропало. Голос Кати, кажется, смягчился, стал спокойнее, что ли. — Папа говорит, убил. Значит, нет. Ах, ну да, как же можно забыть про прекрасные взаимоотношения дочери с отцом. Вон погляди — Катя аж светится искренней энергией любви. Переведи её в электричество — Александра бы убило. Девушка забирается обратно в машину. — Пап, поехали уже. — Выросла, — многозначительно произносит Артём. — За английский взялась. Репетитора сама нашла. Я говорю, это ведь в самом конце, а она, мол, ничего, зато буду учиться. Молодец. Она меня радует. А вот и любимая тема — Катя хорошая, а ты, Тём, плохой и вообще не такой. Не такой, как я, что прямо пропорционально слову «разочарование». Этого еще в детстве хватало. Теперь дети выросли, а ничего не изменилось. Но Стрелецкий-младший не подает виду, обронив лишь краткое «ну, хоть кто-то». Да и не то его сейчас волнует. Спрашивает, знал ли про ребенка Даши. Отвечает, что знал, и хлопает дверью машины. Машина уезжает, а Артём остается наедине с целой кучей неотвеченных вопросов и спутанных мыслей. Откуда Александр-то знал? Не тот он вроде бы человек, к которому девушка плакаться бы пошла. Нет, к отцу своего бывшего… серьезно? Может, случайно узнал, как и сам он? Случайно увидел и заставил объясниться? Ни черта не понятно. Еще сколько-то там хождения по улицам и попыток сделать хоть какой-то логичный вывод из всей ситуации. Понимание, что это бесполезно и нужно говорить либо с Дашей, которая точно не захочет его видеть после вчерашнего происшествия, либо с отцом, который отправит его туда, куда солнце не светит. Невероятная ситуация: куда хочешь иди, но в итоге тебя все равно пошлют. Что остается? Пойти поболтать с Катей, которая вроде как единственная не рвалась выпилить ему мозг. Ну, это на первый взгляд. Оказывается, и она не прочь морали почитать. Попричитать. Подружка из Артёма никакая, но если нужно будет, помочь он готов. Чем уж сможет. Так и говорит, но в ответ звучит лишь холодное «спасибо, сама научилась справляться». Видит на стопе как раз переобувающейся девушки татуировку, состоящую из причудливых узоров. — Симпатичная. Во-первых, правда симпатичная, а во-вторых, пусть Кате отец морали читает, если ему так нравится. Сестра уже взрослая, поздно её отчитывать. — Это не для красоты, чтобы ты знал. Это амнай. Татуировка тайной силы подчинения. У меня парень-андроид — художник. Самый лучший в городе. Благодаря свободе воли собственные эскизы создает. Этот специально для меня нарисовал. Это еще не все. Она будет тянуться от стопы до самой шеи. Нет, право, с каждым часом все интереснее. Теперь еще и сестренка в какую-то буддистскую херню ввязалась, судя по всему. — Круто, — задумчиво произносит Стрелецкий, — жаль, сводить больно будет. — Такие вещи не сводятся. Это — часть духовной практики. Знак, что я уже на второй ступени. Нет, право, вляпалась куда-то! Морочит ей, видимо, голову этот самый художник, а Катенька и рада. Спрашивать, знает ли папа про духовные практики своей дочурки, даже спрашивать смысла нет — все равно услышит ответ… — Я уже совершеннолетняя, Тём. Ты очень много пропустил. Чё, заложишь? Да вот сам охренел и не в силах осмыслить, насколько много. — Самостоятельную совершеннолетнюю девушку? Нет. — Чё, правда? Вот делать ему еще нечего, как к отцу бегать жаловаться. «Пап, Катя меня по голове совочком ударила! Пап, Катя съела мой кусок торта! Пап, Катя набила татуировку, название которой я даже выговорить не в силах, не говоря уже про то, чтобы запомнить, и называет это частью духовной практики!». Первый класс, вторая четверть. Ну по-идиотски же звучит? По-идиотски. Стрелецкий и так последние пару дней чувствует себя идиотом. Полнейшим идиотом. — Кать, ты не одна. И ты можешь на меня рассчитывать. Девушка заметила подъехавшего на байке андроида, тут же заулыбалась как-то по-другому, наспех попрощалась и не ушла — почти что улетела. Артём стоял, наблюдая, как она целует этого самого брутального байкера, садится на мотоцикл раньше него. Наблюдал, как они уезжают вдаль. Вот ты, Стрелецкий, и остался совсем один. Жена ушла, отец не хочет даже видеть, сестре он, в общем-то, до форточки. Только и осталось, что клиентка, которая скоро избавится от проблемы и исчезнет с горизонта, да кудрявый мальчик-секретарь Матюша. Так пусть Лера уже поскорее исчезнет, испарится, оставив его наедине с целой тонной проблем и отсутствием понимания, как вообще вывезти все это. — Алло, Валерия? Вы, кажется, сказали, что готовы на все? Как насчет экспресс-сеанса вечером? Матвей тем временем наконец вздохнул с облегчением, когда офис опустел. Взял рюкзак с инструментами и пошел в уборную, заперся в тесной кабинке. Опустил седушку унитаза, разложил все необходимое. Да-а, вид со стороны у всей этой процедуры так себе — можно подумать, что он дозу варит или, упаси боже, ширяется. Но нет, андроиды, насколько ему известно, наркоманами не бывают. Он начинает поднастраивать, подправлять барахлящие биокомпоненты. Впервые в жизни: до этого ему не позволялась даже самая незначительная настройка, «мама» доверяла только квалифицированным специалистам. Один раз такой мастер ошибся и в итоге все начало барахлить еще больше. Тогда-то Матюша решил, что второй раз туда не пойдет, хотел сделать все сам, но попалился. Ему за эту самодеятельность чуть голову не открутили, а сейчас, помимо этой самодеятельности, у него и выбора-то не было. Тем временем уже давно стемнело. Лера смотрела сквозь окно машины такси на полыхающую яркими огоньками окон, фонарей, фар машин Москву и путалась в собственных мыслях. Она не знала, есть ли вообще смысл в этих сеансах, сможет ли ей помочь Артём или эта попытка, как и все прежние, окажется бессмысленной, но что-то заставляло довериться этому человеку. Тянуло, подсознательно тянуло к Стрелецкому. А есть ли смысл сопротивляться этому? Наверное, ответ на этот вопрос уже в том, что она согласилась на экспресс-сеанс, зеленого понятия не имея о том, что психолог задумал. Сидит рядом с ним, утопающим в каких-то своих мыслях, и даже не знает, куда едет. Когда наконец выходит из машины, самой себе не верит. Театр. Место, в котором она не была больше четырех лет. С тех пор, как погиб её муж, её Лёня, с которым она всегда ходила сюда. На расстрел не подходила даже к этому месту — слишком много нахлывающих в одночасье флешбэков, причиняющих так много боли. Но сейчас что-то заставляет взять Стрелецкого под руку и, пересилив себя, зайти в помещение. Сдают верхнюю одежду в гардероб. Лера, как всегда, неотразима: заправленная в брюки кристально-белая рубашка и идеально подчеркивающие фигуру джинсы. Артём, как обычно, в прикиде а-ля «total black», но черт возьми, ему это идет. Вручает своей клиентке билет. — У нас партер, да? — Не совсем. С этой фразой психолог внезапно подхватывает Леру за талию, сворачивая в туалет. Быстро, резко настолько, что она даже возмутиться не успевает. Запирает дверь изнутри. Черт… он же не?.. Девушка уже подсознательно понимает, к чему все идет, но все еще самой себе не верит. Бред это, не может этого быть, вот и все. Но эту мысль тут же приходится отбросить, когда Артём грубо хватает её за талию, притягивая к себе и смотря прямо в глаза. Дыхание сбивается, а слова застревают в горле. Начинает целовать шею, не выпуская из железной хватки оцепеневшую, шокированную и даже перепуганную Леру, в голове которой сейчас не было ни одной здравой мысли. Она барахтается в объятьях мужчины, как рыбка, запутавшаяся в сетях для ловли, пока тот покрывает поцелуями ключицы и плечи, разворачивает лицом к зеркалу, растрепанную, при этом не прекращая целовать. Перед глазами пролетают флешбэки из прошлого, и девушка отчего-то перестает сопротивляться, чувствуя, как Артём запускает пальцы в её волосы и шумно выдыхая. Он лапает за бедра, расстегивает рубашку клиентки, проводит ладонью по кружевам лифчика. То ли страсть затуманила глаза, то ли она наконец дала волю своему непонятному влечению. Девушка потянулась к брючному ремню мужчины… — Нет-нет-нет, — он отстраняется, — сеанс окончен. Секс — это слишком сильный эмоциональный триггер, ограничимся лайт-вариантом, — произносит Стрелецкий, все еще тяжело, сбито дыша, — нужно было встроиться в закрепленную связь «театр — сексуальное удовольствие» и вытолкнуть оттуда ключевой фактор — вашего бывшего. У нас это получилось. Думаю, дальше проблем не будет. Так что на этом сеансы можно завершить. И перезвоните тому официанту, — заправляет рубашку в брюки, — симпатичный же парень. Девушка отталкивает его от себя, возмущенная. — Да пошел ты! — Ну зачем же так? Отличный вечер, Даша. — Я Лера. Почему Стрелецкий оговорился? Да потому, что представлял Дашу, когда целовал, лапал, раздевал Леру. Думал о Даше, прекрасно понимая, что она никогда, никогда, никогда его не простит. Знал и то, что будет бегать, как преданный песик, обивать пороги, а перед его носом будут снова и снова хлопать дверью. Хорошо еще, если нос не прихлопнут. Лера стояла перед зеркалом, поправляя прическу и заправляя рубашку в джинсы, в смешанных чувствах. Почему дала себе волю? Почему ни одному мужчине за четыре года не поддавалась, а этому поддалась? Вот чисто в теории… если бы Артём не остановился, она бы остановила его? Нет. Что это с ней, любовь или какое-то нездоровое влечение? Почему к психологу так тянет, словно к магниту? Это ненормально. Неправильно. Но что она может с собой поделать? Артём идет домой, вставив наушники в уши. Опустить голову, руки в карманы. От кого он пытается сбежать? Никто ведь за ним не гонится? Психолог бежит от самого себя, от прошлых ошибкок, от всего сделанного, всего, что уже не исправить. «He wanted to change the world, to make it all worthwhile So he put his pen to paper and poured out everything inside His red eyes tearing up at the man that he'd became Slowly but surely on the fast track to falling into his grave…» Шагает, пока в его наушниках вовсю орет Asking Alexandria, а настроение — кричать. Кричать о чувствах, но куда? В пустоту? Вот что, если бы сейчас кто-то из тех водителей потерял управление, завернул на тротуар и сбил его насмерть? Кто-то бы заплакал за ним? Но нет, водитель не теряет управление, и машина не сворачивает и не сбивает его. Он шагает все быстрее, переходя на бег, и выбегая на проезжую часть. Пробегает перед сигналящими, едва успевающими тормозить машинами, чувствуя, как сбивается дыхание и зажмурив глаза. Наконец останавливается, сбито, тяжело дыша. Матвей уже давно закончил все настраивать, а Стрелецкий так и не явился. Давали о себе знать не то нервы, не то какое-то еще нехорошее предчувствие. Хотя чего он волнуется-то? За взрослого самостоятельного мужчину, тем более. Может, загулял где-то. Андроид так и сидит, рисуя и сам не понимая, зачем это делает. Рисует на офисном листике подвернувшейся ручкой профиль Стрелецкого. Черты похожие, а штрихи ровные, аккуратные, тона сбалансированные, но Моте все равно не нравится. Не хватает рисунку чего-то живого. Только где ему это самое живое взять, если он сам-то, по сути, и не живой? До полуночи, наверное, рисует, а потом оставляет бумажку на столе, раскладывает свою импровизированную кровать. Не спит — лежит, в потолок смотрит и думает о чем-то, в самом себе путается, теряется. Артём приходит в офис за полночь. Замечает забытый на столе рисунок. «А ведь похож», думается ему внезапно. Кто ж знал, что мальчишка еще и художником окажется? — Эх, Матюш, — вздыхает, — делал бы то, что тебе нравится, а не в пыли этой торчал да со мной возился. Матюша старательно делает вид, что спит и не слышит. На самом деле он в восторге от этой похвалы. А шеф для него в последние дни уже успел стать непоколебимым авторитетом.