No one will remember

Матвей идет за Алиной, как ему и говорил Стрелецкий. Слежка через её же мобилку была вполне возможной штукой, но не сейчас, когда андроид потратил много сил на то, чтобы пробить защиту Леры и узнать, что она — девиант. Самому себе хотелось двинуть за это рвение избавиться от нее… но чем он по сути лучше? Только он не на романтический план почему-то работает. Почему-то еще контролирует себя. Во всяком случае, достаточно хорошо, чтобы Артём не догадался. Может, потому, что девиация у всех происходит по-разному? У Моти, наверное, дело шло к этому уже давно, становилось все ближе с каждым новым диалогом с «мамой», а разговор с психологом тогда, в самолете, стал всего лишь катализатором. Потому и управлять собой было проще. А тем, кто соскочил с катушек, не имея до этого никакой предрасположенности, наверное, тяжелее. Тяжелее не выдать себя. Может, ему даже повезло в каком-то смысле. Идет за Алиной. Стрелецкий говорил, подозревает, что ходит девушка на самом деле не на сальсу, ведь сопротивляется, не хочет, чтобы муж ходил с ней. Но нет, и правда танцы. Вот, если подняться на этаж, через стеклянные двери видно группы. Проходит мимо, ища девушку глазами, но не видит. В итоге остается только группа для пожилых… но что ей там делать? Ей до этого возраста еще примерно столько же, сколько она уже прожила. Матвей подходит к дверям, уже ни на что не надеясь и готовясь мысленно ругать себя за то, что упустил, но видит Алину там. Что же, понятнее от этого ничего не стало, скорее даже напротив — все запуталось еще больше. Зато прояснилось, когда девушка пошла с пожилым человеком в мотель. Может, Артёму это что-то и скажет, объяснит. Сам же Стрелецкий тем временем уже сидел с Лерой в ресторане. Не сказать, что вообще хотел приходить — заявился чисто чтобы доказать Лере, что не считает, будто она думает только о сексе. Фальшиво это все, ненастояще. Фальшивая улыбка, фальшивые жесты, фальшивые поздравления с тем, что терапия наконец-то закончена. Это все казалось одной большой игрой, театральной постановкой. То, как они чокаются бокалами. Звук звенящего стекла. Пригубленное вино. И снова эти улыбки. А ведь он всю свою жизнь так проводит, фальшиво улыбаясь, делая вид, что с ним все нормально. Девушка казалась до невозможности наигранной, словно надеющейся заработать таким способом расположение. Хищница на охоте. И совсем не похожа на Дашу, которую Артём так сильно любил, ассоциируя при этом скорее с пушистым облачком, которое обычно появляется в ярко-голубом небе. Но в последнее время Соловьева стала скорее грозовой тучей, раз за разом проливающей на него ливнем, давая понять, что ему не место в его жизни, казалось бы, достаточно четко. А он снова и снова приходит, чтобы попасть под шквал холодной воды. Все пытается, надеется на что-то. А Матвей тогда кто? Этот мальчишка, столь внезапно возникший и сумевший задержаться в его жизни, был словно кудрявое солнышко. Уйдя от матери, он словно вдохнул свежего воздуха. Да, Матвей — солнце, обогревающее все вокруг своим теплом. Имеет природное желание заботиться, заваривать с утра кофе и приносить чай с мёдом, если сорвешь голос. Признаться, в те дни казалось, что Матюша его мысли считывает. Ему вообще не приходилось напрягать голос, чтобы о чем-то попросить — стоило только подумать, а он уже тут как тут, и сделал все как надо. Просто чудо, а не секретарь. Из смутных размышлений Артёма вырывает голос Леры, и, как бы ни хотелось этого не признавать, в этот раз девушка оказалась права. — А ты? Тебе же самому нужна помощь, разве нет? Может, ты пока этого не понимаешь, но она тебе очень нужна. Конечно. Кто бы ему помог помириться с отцом и вымолить прощение Даши, с самим собой, уже запутавшемся и не понимающего, чего хочет от этого мира, помог разобраться — Стрелецкий по гроб жизни был бы благодарен. Ах да, еще бы и от Леры отделаться. Видит — она чего-то от него ожидает, словно у них что-то может получиться. С усмешкой спрашивает, для кого Артём так себя бережет. А если бы он сам знал. Ожидает ли он еще прощения от Даши или ждет так, в режиме привычки? Привязался к ней, как если бы он был андроидом, а она запустила в нем девиацию, и проявляет эту свою собачью верность, которая ну совершенно ни к чему. — Такой проницательный, такой невозмутимый… Чувствуешь себя иногда господом богом, да? — Я просто исправляю его ошибки. Именно так, как бы абсолютно абсурдно это ни звучало. Вот если бы они все жили в идеальном мире с идеальными людьми, что тогда было бы? Кем бы тогда Артём стал? Он не знает. Понимает одно — в любом случае чувствовал бы себя не на своем месте. Вот так, как психолог, он нужен. Приносит миру пользу, хоть и маленькую, а не просто тратит мировые ресурсы. Только это его и спасает от падения с того самого края, на который он сам себя загнал. — А мы все — одна большая ошибка. Бросив эти слова, Лера встает и уходит, словно оставляя наедине с мыслями. Посиди, мол, подумай, что ты теряешь. А хуже ли станет? Его жизнь и так одна сплошная череда потерь. И хоть бы одно новообретение. В какой-то книге Стрелецкий читал, что если вначале все совсем плохо, что из рук все валится, то потом должно потихоньку становиться все лучше и лучше, пока совсем не наладится. Только где же оно? Пока все только катится под откос, быстрее и быстрее. Проблемы накладываются одна на другую, словно снежный ком. А где тот, кто его остановит? Некому. Матвей если чем и отличался, то явно не привычкой заглядывать в прогноз погоды перед выходом. И вот теперь он идет, абсолютно хладнокровно шагая под ливнем. В обуви хлюпает вода, одежда уже промокла насквозь, а с мокрых кудрей спадают капельки воды. Странно, но он чувствует себя словно… живым? На мгновение забывает про то, что он — андроид. Нет, сейчас — обычный мальчишка с обычной пренебрежительностью по отношению к неблагоприятным погодным условиям и невзаимными чувствами к человеку, который вряд ли их заметит, не говоря уже о том, чтобы ответить взаимностью. Вот сейчас снова придет он в офис, кивнет парню, укутанному в одеяло, и пойдет себе куда-то дальше по делам. А секретарь у него так, для мебели, чтобы мороки с бумажками и комитетами меньше было. А утром уйдет говорить с клиенткой, используя информацию, которую раздобыл Мотя. Просто поставит перед фактом, что все уже знает. *** — Каждый раз повторяю себе, что этого больше не повторится… Каждый раз повторяю снова и снова… — бормочет Алина, кажется, как-то сломленно. Вот так и он, Артём, внезапно думается Стрелецкому. Приходит к Даше молить о прощении, и получает в ответ в лучшем случае обзывательство и требование уйти, а в худшем — еще и от девианта в нос. У клиентки определенно очень глубокая психологическая травма, которую она не хочет лечить. А может, и у самого-то травма, нездоровая привязанность к бывшей жене, с которой стоит бороться, а не потакать? Но ведь в чужих мозгах всегда легче ковыряться, чем в своих собственных. Свои собственные — это дело десятое. — Я хочу, — выдыхает девушка, вытирая мокрые глаза и смотря, как побитый щенок. — Вас в детстве совращал кто-то значительно старше. Отец? Не угадал. Дедушка. Алина рассказывает про свою детскую травму, про то, что происходило, что боялась рассказать. Это её исповедь — искренняя и болезненная. Ведь самое тяжелое — это как раз осознать свою проблему, понять, что она есть, и обратиться за помощью. Что будет дальше — дело техники. Ну, и квалификации специалиста. Только не всегда все идет так гладко — иногда наоборот, летит к чертям. Или на место одной проблемы приходит другая, еще более болезненная и ощутимая. А поделиться ты ней не можешь — таких, как ты, в обществе не приемлют. Считают опасными для общества, неконтролируемыми, чуть ли не патологическими психопатами. А ты не желаешь никому зла — просто любишь. Безответно, с элементами какой-то собачьей привязанности, но как уж умеешь. И кричишь миру об этом, хочешь, чтобы тебя поняли. А тебя в итоге разбирают. Никто и не вспомнит — еще сотни, тысячи таких же. Даже говорить о собственной незаменимости невозможно. Потому, что ты — лишь винтик, элемент системы, на место которого установят другой точно такой же, вот и дело с концом. — Я хотела, чтобы он сдох! Я его ненавидела. Мне было плохо, стыдно, мерзко… Вот так мы ненавидим свои страхи, подводные камни, запрятанные в потайных укромках нашей души, хотим, чтобы их не стало, чувствуем себя отвратительными. Но по факту, как бы нас не воротило от этого факта, как бы отвратно это не звучало, именно наши травмы делают нас индивидуальностями, непохожими друг на друга свои тошнотворно-пластмассовым счастьем. Живыми людьми. *** Комиссия, черт её задери. Снова доказывать им правомерность своей методики, но, если честно, такое чувство, что говоришь в пустоту. В итоге ведь все заседания сходятся к одному и тому же: все эти умные дяденьки и тетеньки начинают кричать друг на друга, пытаясь доказать неправоту оппонента, и совершенно забывают про то, что там было первоначальной темой обсуждения. Хотя вначале-то все чинно и культурно, дискуссия благоразумных людей — а к чему все приходит! Смешно до нелепости. Тем более, что происходит все это даже не из-за мнимой (не)компетентности, а банального сведения счетов. Папенька устал ругаться напрямую, а еще — понял, что Артёму его мнение всегда было, в общем-то, до форточки. Вот и натравил злую комиссию, которая порвет мальчика Тёму на кусочки и лишит лицензии, а если повезет, еще и обратно в тюрьму засадит, а он тут как бы ни при чем будет. — Дело в том, что всю эту комиссию инициировал один человек. Этот же самый человек регулярно давал интервью бульварным изданиям о моем аресте, подогревая интерес к проблемам сообщества, — Стрелецкий демонстрирует всем распечатанные копии газетной статьи и раздает для ознакомления, продолжая говорить, — этот же самый человек напал на меня в общественном месте в присутствии свидителей, — показывает распечатанные снимки, на которых Александр отвешивает сыну пощечину, и тоже раздает копии членам комиссии, — и этот же самый человек не может простить мне, что я помог клиенту, которому он не мог помочь в течении нескольких месяцев. Так скажите, пожалуйста, мы здесь сегодня что разбираем: вопросы профессиональной этики, касающиеся всего сообщества, или семейную ссору, которая вышла за пределы дома? После монолога Стрелецкого в воздухе зависает настолько явно ощутимая тишина, что напряжение в воздухе, кажется, хоть ножом режь. Только в голову намертво въедается фраза, сказанная отцом уже после заседания в коридоре. — Возможно, тебе трудно в это поверить, но все, что я делаю — для того, чтобы ты сам себя не уничтожил. Бросит эту фразу и уйдет, оставив сына наедине с кучей сомнений и противоречий. Нет, то, что Артём давно уже разъедает изнутри самого себя — это факт. Но уж лучше так, чем слушать человека, который разрушил его счастливую жизнь дважды. Сначала своим отношением к матери, а потом и тем, что засадил родного сына за решетку. А Матвей хорошо уловит эту мысль потому, что она долго еще будет крутиться в голове Стрелецкого, как дурацкий намертво заевший припев из какой-нибудь новомодной попсовой песни. Только андроид и сам разрушается изнутри — так уж устроена девиация. Чувства, эмоции, любовь… не слишком ли дорогую цену он платит за все это? Ответ приходит сам. Нет, не слишком. Лучше сгореть, вспыхнув яркими разноцветными языками пламени, чем медленно разлагаться, ненавидя самого себя. Да и Катя не в восторге от всех развернувшихся перспектив — её только что бросил тот самый парень-андроид. Девушка понимала: любимый братец и тут не сдержался, чтобы не промыть неугодному мозги. Злится, не понимая, зачем в чужую личную жизнь лезть, если своя имеется, и притом явно не скучная. Хочет как лучше, а получается как всегда. Врывается в офис, разъяренная и явно в настроении сравнять брата с покрытием на полу. Или с обоями. Или подвесить вместо штор, которыми и в помине не пахло. По ситуации. — Что ты ему сказал? Злится, кричит, ругается. Стрелецкий же не намерен оперировать голыми словами — советует сестре зайти в салон к её уже бывшему в четыре часа дня. Увидит, как быстро андроид переобувается (почти что в воздухе), поймет. Можно было бы долго орать друг на друга и выяснять, кто кому больше хорошего сделал и чем обязан, но есть ли в этом смысл? Только нервы трепать. А так сама все увидит. К Алине тем временем приходит пожилой мужчина — якобы сделать стрижку собаке. А в итоге что получается? Собака пострижена, и они идут в мотель. Только вот когда дело доходит, собственно, до дела, у Евгения Васильевича прихватывает сердце. Просит позвонить, морщась от боли и всовывая девушке бумажку с номером, держась за больное место. Она, паникуя и явно нервничая, делает, что её и просят. Гудки кажутся бесконечно длинными, буквально вводящими в помешательство, близящееся то ли к истерике, то ли к панике. Когда наконец отвечают, почти что кричит в трубку: тут человеку плохо! Потом отбрасывает телефон, то мужчина, кажется, уже и не дышит. Алина даже заплакать, закричать не может — лишь стоит, сбито дыша, чувствуя, как бешено бьется в груди сердце и закрывая лицо руками. Кто-то упорно барабанит в дверь, чуть не доводя до сумасшествия. Кажется, будто это по голове бьют — каждый удар отдает в голове. Девушка все же пересиливает себя и открывает дверь: вдруг помогут? Но на пороге совершенно неожиданно стоит Стрелецкий, спокойный, как удав. Ситуация развивается совершенно неожиданно — оказывается, это все была постановка. Спектакль. Как угодно. Подумать только, у неё чуть сердце от страха не остановилось, а они тут шутки шутят! Разумеется, Алина начинает злиться, кричать, что расскажет мужу, даже пытается ударить Артёма. — Да? — тот наигранно приподнимает брови. Интересно, как бы это прозвучало. «Я сплю с пожилыми мужчинами, и психолог разыграл все это, утверждая, что у меня какая-то травма». Вот бы увидеть это бесподобное выражение лица. Девушка начинает рыдать, обхватив лицо руками и, видимо, в полной мере осознав свое положение. Стрелецкий садится рядом, смотря даже, кажется, с какой-то долей сочувствия. Начинает объяснять: проблем больше не должно быть, ведь Алина подсознательно желала своему партнеру смерти, а сейчас почувствовала, что её желание исполнилось. — Подождите… а что мне теперь делать? — Возвращайтесь к мужу. Живите долго и счастливо. Все у вас будет хорошо. Супругу привет. Наверное, он работает именно ради таких моментов — когда клиент осознает, что проблема побеждена, и счастливо улыбается, с благодарностью глядя в глаза. Конечно, конфликтов, обещаний подать в суд и мордобоя тоже хватало, но в итоге люди все равно были благодарны. В большинстве случаев. Хотя нет, все, кроме единственного. Болью в груди отдают воспоминания. До сих пор, даже спустя все эти годы, перед глазами четкая картинка: кровь на снегу, столпившиеся люди, бездыханное тело. Вот бы хоть на какое-то время забыть о дне, когда разрушилось все, что строилось так долго, так бережно. Когда он лишился семьи, любимой жены, свободы… Казалось, это конец. Но жизнь не оборвалась — неспешно двинулась дальше, даже не пытаясь успокоить боль. Артём точно знал: время не лечит. Только наоборот, заставляет раны ныть еще сильнее. Матвей же тем временем ковыряется в системах. Понимает: надолго пробить блокировку Леры, считать её, как считывает мысли Стрелецкого, не умеющего шифроваться от андроидов, ни на йоту. Вероятно, блондинка работает с какой-то конфиденциальной информацией: обычно разработчики не слишком утруждают себя установкой защиты. Но не очень надежно, впрочем: при желании можно вломиться. Только лучше это сделать через компьютер, иначе подключение к мозгу Артёма может пострадать. Номер телефона Леры у него есть, а все остальное найти можно. Стрелецкий сегодня задерживался, но оно, возможно, было и к лучшему. Обычно он не слишком зацикливался на том, что там его помощник делает: с технологиями мужчина был не в ладах. А эти простыни кода не привлекли бы, наверное, внимание только слепого. Да еще и Лериных моделей были сотни тысяч только в Москве… нужно было найти нужную. И когда это получилось, время уже давно перевалило глубоко за полночь. Артём возвращался домой в смешанных эмоциях. С одной стороны, он помог человеку… а с другой — задумался о наличии у него самого детской травмы. Не потому ли он так болезненно цепляется за Дашу, что в детстве потерял маму и потому ищет в бывшей жене её образ? Не оттуда ли ноги растут у этой привязанности, которую он никак не отпустит? Сам же говорил: чтобы обзавестись новой привязанностью, нужно избавиться от старой, а он даже этого сделать не может. Что ему сделать? Нет даже вещей. Фотографий, которые можно было бы сжечь. Только он сам — горит медленно и болезненно. А в один день выгорит окончательно и совсем пререстанет чувствовать хоть что-нибудь. Только и останется, что медленно тлеть. Приходя, удивляется: Матвей не спит, а что-то сосредоточенно делает на компьютере. Настолько сосредоточенно, что кажется, будто от этого зависит весь мир и его судьба. — Иди спать, Матюш, — тепло, но устало улыбается, — завтра закончишь. Поздно уже. И треплет по кудрявым волосам, не сдержавшись. Чувствует под пальцами мягкие крупные каштановые завитки — пожалуй, хоть что-то приятное за это день. А у Матвея все системы буквально пищат, зашкаливая эмоциями. Хорошо еще, что не слышно: датчики на пределе. Разве может столько чувств вызвать одно мимолетное прикосновение? Он никогда такого не чувствовал. Но теперь, когда все летит к чертям, приходится признать, что не так его дела и плохи. — Уже ложусь, шеф. Оставляет компьютер обрабатывать информацию. Программа сама найдет вход в голову Леры, пусть это и займет много времени. И тогда можно будет раскрыть если не все, то хотя бы часть карт. — Спокойной ночи.