Маримо - Японский мох

Никто не позвонил Юре ночью, он не вскочил с постели, не вызвал такси и никуда не помчался, сломя голову. Это отлично, не будет никакой фобии внезапных ночных звонков. Зато будет знание: каждый твой день может перевернуться с ног на голову, когда ничто, вроде, не предвещало. Просто пришел на каток и получи в лоб: — А ты не в курсе? Якова Семеновича ночью госпитализировали. Лилия ответила на втором же гудке. Юра сначала кинулся было звонить самому дяде Яше, опомнился, сбросил, а ничьего больше номера он не знал: сестры, дочери. Может быть, знали тренеры, но набрать Лилию было быстрей. — Что с ним?! — заорал он, едва услышав сдержанное «да?» — Гипертонический криз, Юра. — Ох, ё… Раздевалка почти опустела, кто-то копошился в дальнем углу, но Юра даже не видел, кто. Он опустился на лавку, рюкзак сполз и тяжело обвалился на пол, оттянув Юре руку. Руку Юра высвободил, и она повисла плетью вдоль бока. — Это… — почему, тупо подумал он, почему я никогда не знаю, что сказать правильно. — Это лечат? — Лечат. — Юра от страха мало что понимал, но голос Лилии ему совсем не нравился. Как бумага, которую смяли и выбросили, а ком с шорохом теперь расправляется. — Он где? В смысле, какая больница? Лилия ответила не сразу, Юра прямо увидел, как она поджимает тонкие губы, и кажется, что вовсе уже не заговорит. — Ему сейчас нужен полный покой. Здесь без того достаточно тесно. Кто-то в углу распрямился, подошел ближе, и оказалось, что это Мила. В мужской раздевалке. Очаровательно. Она протянула руку. — Это Барановская? Юра закивал: да. — Дай, пожалуйста. — Тут с вами… — проговорил он, одновременно протягивая руку с телефоном вперед. Дядь Яша, ну как же вы так? Нет, с ним случалось. Ещё как его порой крыло! Наорется, напсихуется, потом шагает по стенке в тренерскую, глотает свои таблетки. А у него вместе с давлением ещё спина, бедро, полный комплект успешного фигуриста. И все эти лекарства в кучу, и морда краснющая, и рука трясется, когда возьмет за плечо у бортика, чтоб сделать внушение. — Лилия Андреевна, — послышалось на краю сознания, — это Мила Бабичева. Дядя Яша дофига старый, он старше дедушки. Юра заметил это в самый первый раз, когда дедушка привез его в Питер, и они с тренером договаривались, где Юра будет жить, сколько всё это будет стоить, всякие такие моменты, а Юра, тогда едва достававший макушкой дедушке по плечо, посмотрел на них и подумал: этот старше деда, чему он меня научит? До этого всегда были молодые тренерши, а тут какой-то старик. Но у него была Репутация, было Имя и оно Звучало в мире фигурного катания, не только российского, а вообще. У него тренировался сам Виктор Никифоров, а уж это имя значило очень много! И ещё тогда Юра, злобный пиздюк, подумал: что если этот Фельцман помрет? Ну что, хочешь, Юра, узнать накануне поездки в Японию? Хочешь?! — Да, — говорила тем временем Мила. — Да. Я поняла. Когда можно будет к нему?.. А… Ну да. Я тогда позвоню заранее. Нет-нет, никакой толпой не явимся, что вы, все всё понимают. Да. До свидания. Мила протянула телефон, Юра деревянной рукой его взял. — Ну?! — Баранки гну! Кто-то вошел в раздевалку, Юра зыркнул — это оказались два мальчишки-юниора. Они сразу прилипли к шкафчикам, схватили что-то там и смылись, как мышки. — Как он? — Под капельницей лежит. Вот противная баба, каждое слово надо тянуть клещами! Юра поднялся на ноги, пнул попавшийся под кроссовок рюкзак. — Что говорят? Надолго это? — Не знаю. Но не на два дня точно. Два дня. На послезавтра у них билеты. Юра, дядя Яша, Арина — фигуристка из взрослых. Скромный состав. Юра готов. Уже и чемодан собрал, документы все приготовил, осталось коньки сложить. А дядя Яша вот не поедет. — Повезет-то вас теперь кто? — спросила Мила, в задумчивости похлопывая себе по щеке. — Да я об этом даже не думал. — А вот зря. Думать надо. Юра покачался с носка на пятку, пожал плечами. — Игорь Иваныч? Марта? Кто-нибудь да полетит. Мысли в эту сторону и правда не поворачивались. — Ну если что — сами, — сказал он, садясь. Расшнуровался, вытащил коньки из рюкзака. Мила покачала головой. Села на скамейку, опустила голову и даже не подумала выйти, когда Юра стал переодеваться. Он стянул футболку, надел тренировочную, взялся за ремень джинсов, плюнул, сгреб носки и спортивки и вымелся сверкать трусами в душевую. Оправившись от шока, он первым делом написал Отабеку. Просто потому что должен был это куда-то выплеснуть. Большинство катались, как и всегда, но старшие фигуристы то и дело съезжались, чтобы обговорить ситуацию. Надолго ли это? Серьезно ли? Финал Гран-при маячит, уже прошли туда пятеро фельцмановских юниоров с юниорками, и плюс взрослые, Юра не хотел считать, сколько, у него впереди был ещё этап. Не-юниор Игнат прохлопал свой шанс в Китае, накатал четвертое место, а Мила там же взяла золото и таки пробилась в финал. А если до Чемпионата России не?.. Тут на них налетал кто-нибудь из тренеров, чаще всего Марта, молодая девчонка, бывшая парница, никто даже не пытался звать её по имени-отчеству, а Юра и вовсе его не знал. — Заняться нечем? Сейчас найдем вам занятие. Заняться всегда было чем. Они разъезжались, прыгали, повторяли вращения и съезжались опять. А если и до Чемпионата Европы не оправится? А если… всё? Он же старый! До Милы доходило, как до жирафа, и через час тренировки она хлюпала носом и то и дело отъезжала к бортику за салфетками. Юра тоже подъехал, в телефоне его поджидало сообщение Отабека. «Плохо. Здоровья Якову Семеновичу. А с кем ты теперь поедешь?» Юра жахнул телефоном о полотенце. Они созвонились в перерыв, когда Юра, гремя чехлами по полу, ушел в самый конец коридора, за кадку с фикусом, и забрался на подоконник. В приоткрытое окно тянуло октябрьской моросью, Юра поежился и окно прикрыл. — Так кто поедет с тобой? — первым делом спросил Отабек. У него на фоне шумело, но не каток, а будто деревья от ветра. — Ещё не решили. Отрядят кого-нибудь. Ну вот случилось так, что ж теперь. Проги-то мои вместе с ним в больничку не загремели. Отабек что-то пробормотал, Юра ни слова не разобрал на другом краю света. — Чего? — Я говорю, это будет морально сложно. Ты никогда не ездил без него. Я же не ошибаюсь? Не ошибается. С малолетства тренер Юру никогда не бросал. Особенно когда пошли уже заграничные соревнования. Они не созванивались дня три-четыре, Юра так навскидку и не сказал бы. Позавчера Отабек скинул ему видео: в своей короткой программе он усложнил каскад и отрабатывал его для финала, Юре показалось, что Отабек не так хорошо попадает в музыку, но музыкальность для Отабека никогда и не стояла на первом месте, так что он промолчал. И теперь молчал, слушая, как шумят на том конце линии канадские клены. Ветер. — Напомни, во сколько вы прилетаете? — спросил Отабек, и Юру смело с подоконника: — Ты!.. Ты чего удумал, ты?! Ты… Не смей! Плечом он задел многострадальный фикус, мясистый лист закачался, словно канадский ветер его настиг. — Почему? — спросил Отабек, спокойный до оскомины. Любитель вопросов, которые нормальные люди не задают, потому что ответ лежит на поверхности. — Потому! — отрезал Юра. — Ты приезжал поддержать меня, — напомнил Отабек. — Ты дурак или да? Не сравнивай! Это вообще сравнить нереально, понял? От Питера до Москвы и от Ванкувера до Саппоро. И время, которого сейчас тупо ни у кого нет, каждый день полноценные тренировки, и деньги. Деньги даже важней. У Отабека в этом году было мало шоу. У него новые тренеры — дороже прежнего, жилье он снимает. Коньки, слава богу, ещё юзает старые, зато пошил новый костюм. Юра знает, сколько он сам экономит на жилье и на том, что тренируется у себя в стране и за границу летает при поддержке спортивной федерации. — Я справлюсь, — сказал он. — Серьезно. Просто хотел поделиться. Кто-то со мной поедет, не буду сидеть в кике, как сирота, а если и буду — подумаешь. Если припрешься — я только распсихуюсь, честное слово. Была у Отабека среди прочих ещё одна по-настоящему крутая черта: решения он принимал здравые. — Хорошо, — сказал он, и шум на фоне вдруг стих, наверное, Отабек вернулся в помещение. — Как ты скажешь, Юра. Закончив разговор, Юра увидел, что мигает недавно присланное сообщение. Оказалось, от Лилии. «Сегодняшнее занятие по расписанию» Железная женщина, думал Юра, возвращаясь назад. Никто этого не говорил ему, но он знал: в студию Лилия поедет прямиком из больницы. День спустя прямиком из студии Лилия Барановская прибыла в аэропорт. О том, чтобы она ехала на японский этап, ещё в начале недели даже и разговоров не было, Юра, во всяком случае, их не помнил. У неё, говорил дядя Яша, этот год забит под завязку, какие поездки с нами, Юра, ты что. Хорошо, если на финал выберется. Но когда она сообщила, что будет сопровождать его, Юра принял это спокойно: ладно, это нормальная практика, когда со спортсменом едет не тренер, а хореограф. Всё равно считается тренерская команда. В день вылета дядя Яша сам ему позвонил. Юра звонить не решался, написал пару сообщений с вопросами, как он там и отчетом, что тренируется в прежнем режиме, сообщения тот читал, но было дяде Яше, как Юра полагал, не до этого. Он помнил, как ему самому вырезали аппендицит, и он первый день валялся под капельницей — вообще ни до чего было. — Как настроение, Юра? — спросил тренер. — Нормальное. В смысле, боевое, дядь Яш, как всегда. Я тренился. Вам докладывали? — Докладывали, — посмеялся тренер, — докладывали. Лилия повезет вас, ты знаешь уже? Юра узнал буквально за час до этого. — Да, — сказал он, — в курсе уже. Дядь Яш, мы справимся. Честно. Вы там лечитесь спокойно. — Полечишься тут спокойно, — пробурчал Яков, — с вами охламонами. Говорил, доконаете, и вот — доконали. Вышло как-то не грустно, смешно даже, и Юра фыркнул, еле успев прикрыть рукой телефон. — Юра? — Я тут. — Ты помнишь, что это штатная ситуация, да? Ты всё умеешь, мы всё это с тобой отрабатывали. Не дури и ничего не меняй. Задача — пройти в финал. Там уже решим с усложнениями. Считай, что это твой взрослый экзамен. Взрослость, подумал Юра с отчетливостью, это когда полагаешься сам на себя. Когда можешь справиться без опеки. В конкретном случае — без тренерской, потому что Лилия ему крепкой тренерской руки не заменит. — Я помню, — ответил Юра. — Я постараюсь. И вы, — сказал строже, — старайтесь там! В аэропорту, когда уже стояли в очереди на контроль, а кругом сновала толпа, Юра зачем-то рассказал это Лилии: — Дядя Яша звонил. Голос, вроде, бодрый. Лилия скривила уголок губ, это у неё на людях была такая улыбка, и Юра решился осторожно продолжить: — Я думал, вы захотите остаться. Лилия приподняла бровь: — Я и хотела. Все выходные спектакли пройдут без меня. — Нет, — сказал Юра тихо, — с ним. — Я не санитарка, — отрезала Лилия твердым голосом, — и не квалифицированная медсестра, и моё постоянное присутствие необязательно. С ним Ирина, — прибавила она, когда Юра совсем уже стушевался. Он буркнул: ясно-понятно и спрятался в поднятый воротник. Ирина — дяди Яшина дочь от второго, кажется, брака — была тетка строгая и серьезная. Юра видел её раза три, и каждый раз она производила на него одинаковое впечатление. У неё была дяди Яшина квадратная челюсть и материнские, как видно, большие цвета спелого каштана глаза. На коньках она даже стоять не умела, Милка когда-то очень этому удивлялась, но кто-то из тренеров рассказал, что у Ирины какая-то врожденная беда с суставами, то ли дисплазия, то ли ещё какая-то хрень, и мать строго-настрого запретила выводить дочку на лед. С этой дочкой у дяди Яши были хорошие отношения. Была у него ещё одна, которую Юра вообще видел только в соцсетях, и ещё сын, но тот учился в Штатах. — Хера! — сказал Юра, когда обо всем об этом узнал. Заслуженный тренер Яков Фельцман ни разу не похож был на героя-любовника, а по факту одних только законных браков у него было… Юра не знал наверняка — сколько. Лилия была первой, а когда Юра попал к нему в обучение, тренер состоял в энном, последнем — и расторгнутом на текущий момент — союзе. Юра видел старые фотки. Молоденький Яша Фельцман на пьедестале, на шее медаль, в руках цветы, на башке буйная еврейская шевелюра. И даже челюсть не такая квадратная, и нос как нос, благородный. Можно представить, на что повелась молодая Лилия (она ж была молодой когда-то, да? не всегда была столетней таранкой), и вторая — кареглазая — жена. Но следующие? Это работает как? Сначала тебя любят за смазливую морду, а потом за то, чего ты стоишь сам по себе? Хотел бы Юра через сорок лет стоить столько, чтобы Отабек всё ещё что-то в нем, обрюзгшем и лысом, для себя находил. Не то чтобы Юра планировал лысеть, к его пятидесяти годам сто процентов изобретут от этой беды безвредную таблетку. Мысли о лысине вывели его на Никифорова. Они с Лилией и Ариной (бедная девчонка тащила в ручной клади адских размеров косметичку, но Юру этим было не удивить, Гошка Попович и поболе с собой возил) прошли контроль, и Юру вдруг прямо припекло, как под локоть что-то ударило: надо, он должен, дядя Яша Витю Никифорова двадцать лет учил выписывать фигуры на льду. Вите не может быть похуй. Он нашел аватарку с улыбчивой рожей в окружении кудрявых пуделиных морд и набрал: «Дядя Яша загремел с гипертоническим кризом» «Я знаю», — пришло почти сразу. И следом: — «Кто сопровождает тебя?» «Кто слил?» — вариантов было полно: Гоша, Мила. Тонна людей, которых Юра не знает, а Виктор знает. А он-то думал!.. «Такие вести, как камень, брошенный в воду — круги расходятся далеко» «Пошел ты со своими хокку!» Виктор ответил смайликами, Юра психанул и выключил телефон, а когда достал его в следующий раз, то прочел ещё одно сообщение, написанное с получасовым отрывом от предыдущего: «Наш уважаемый тренер, Юрочка, ещё схватит легкую простуду на наших похоронах. А Лилия Андреевна человек надежный. Гладкого льда, тигренок» Юра опять выключил телефон и не включал ещё часа два. Перед выходом на шестиминутную раскатку, Юра споткнулся. Не как на Скейт Америка, нелепо и чуть-чуть мило, а как кривоногий прибухнувший посетитель катка в торговом центре, которого затащили друзья, а на коньках он стоит второй раз за жизнь. Следовавший за Юрой Минами охнул, но ничего не сказал, со всех сторон на них пялились люди и камеры, все всё увидели и зааплодировали в поддержку. Японцы — самые благодарные зрители: ты падаешь — они хлопают ещё больше, чем если у тебя всё получилось. Лилия стояла у борта. Юра этого не видел, но знал — губы она поджала. Да идите вы, Лилия Андреевна, к херам. Не одна вы на нервах. Вчерашняя тренировка прошла неплохо, Юра отработал обе свои программы, напрыгал установленную тренером норму (все прыжки повторяй, тулуп тоже, засра-а-анец), чуть не грохнулся с сальхова, но устоял. Лилия, так же стоявшая у бортика с его олимпийкой переброшенной через руку, сказала: очень сыро. У Юры и самого было чувство, что он катается на таком уровне в первый раз. Что он никогда ничего этого не делал: ноги знают, как разворачиваться, а мозг забыл, будто покрытый шапочкой из фольги, и тайное фигуристское знание не долетает к нему из космоса. «Завтра будет нормально», — ответил он. Завтра настало, и он споткнулся, выезжая на лед. Голос сверху объявил, кто такой Юрий Пурисецкий-сан, сколько ему лет, откуда он прибыл и чего достиг. Заиграла въевшаяся в извилины музыка, и Юра сделал каскад под скрипку: каскад вышел бы на плюсы, если бы судьи оценивали его прямо сейчас. Стало спокойнее. Нервы нервами, а дядя Яша всё-таки прав, каждая тренировка упала в копилку Юриного мастерства и осталась там. Затем он столько и тренируется, чтобы потом никакой внешний фактор: перелет, волнение, страх, ушиб мизинца или зашитый в последнюю секунду костюм — не повлиял на конечный результат. Юра хреналлион раз за неделю откатывает проги целиком и отдельными эпизодами, чтобы безукоризненно откататься в нужное время и в нужном месте меньше десятка раз за сезон. Из более-менее знакомых, в том смысле, что когда-то общались, во второй разминке на японском этапе выступал только Кейджиро Минами. Публика приветствовала его оглушительно, будто вал наэлектризованного воздуха обрушивался с трибун, но Юра даже не думал завидовать: выступать на домашнем этапе, все говорят, легко, мол, и поддержка зрителей колоссальная, и баллов накинут, но Юра, например, не любил выступать в Москве. Никакие поблажки, в которых он не нуждался, не могли компенсировать груз ответственности, которым его придавливало ко льду. Так что бедняге Минами он разве что посочувствовал. Лилия молча подала ему чехлы. Лицо у неё было обычное, и хотя в глубине души Юра знал, что за свою кривоногость ещё отхватит, утешало, что будет это не сию же секунду, а позже. А если он откатает обе программы как следует, может, и обойдется без выговора. Между леденящими выговорами Лилии и воплями дяди Яши, даже повзрослев, Юра всегда выбирал второе. К орам-то он привык. Он постарался не думать сейчас о тренере, не отвлекаться, не позволить себе увязнуть в чувстве, что некому проследить за техникой его прыжков, дать совет на что обратить внимание, а сам он, непривычный к отсутствию тренерского ока, обязательно упустит важное и накосячит. Нет, сказал себе Юра, ты, ебись оно в три прогиба, мастер спорта. Ты сам знаешь что и как. Всё было нормально. Всё будет нормально. Лилия покосилась, но ничего не сказала, когда Юра достал телефон. Катался испанец, следом должен был выйти Минами, а за ним уже Юра. Немножко времени есть. «Смотришь?» — написал он, и Отабек ответил в ту же секунду: «Смотрю» «Видал, как я чуть не хряпнулся?» «Я не помню, чтобы выставляли оценки за изящный выход на лед. Тебя Лилия Андреевна заплетала?» Самыми кончиками пальцев Юра потрогал залитый лаком колосок над левым ухом. В прошлом году — это было декабрьское утро — Юра посмотрел на себя в зеркало, на волосы ниже плеч, которые Отабек то и дело зажимал локтями во сне, а Юра шипел, хватал их у затылка и с трудом высвобождал из захвата — и вдруг отшатнулся. Не столько от отражения, сколько от мысли, неожиданной, стыдной и скользкой: он что, пытается походить на Никифорова в юные годы? Перед глазами замелькала платиновая грива. Юра заскрипел зубами, распахнул навесной шкафчик в поисках ножниц, опомнился, захлопнул, а вечером, после занятий в зале, поехал к гошкиной парикмахерше. Теперь по тру-мужицким меркам у Юры всё равно патлы, но прежние косы, хвосты и пучки из них уже, как ни изворачивайся, не наплетешь. Юру устраивало, Отабек сказал, что ему идет абсолютно любая стрижка, а Лилия тянула то, что осталось, и заливала лаком так, что Юре казалось, будто волосы ему к башке приклеили суперклеем. «Меня трясет», — набрал он твердыми пальцами. Отабек набирал ответ, а музыка программы Минами уже перевалила за середину. Лилия положила прохладные пальцы на Юрино предплечье. Он кивнул и убрал телефон, краем глаза успев прочитать перед тем, как погас экран: «Ты всё равно справишься. Давай, Юра!» Он знал, что упадет, ещё до того, как оттолкнулся от льда. Ещё на заходе. Это был заведомо провальный прыжок, не имевший права на существование мертворожденный уродец. Юра упал на лед всем весом. Почувствовал сквозь тонкую ткань костюма, как соприкоснулись почти кипящая кожа и заледеневшая вода. Так сильно похоже на ожог и так бесконечно далеко, будто чувствовал это не он или он, но во сне, когда знаешь, что вроде должно быть больно, но боли почему-то не чувствуется. Юра поднялся так же скользя, под музыку, словно падение было задуманным элементом, показал идеальный сальхов и ушел в комбинированное вращение. Скрипки и люди надрывались над головой, мир вращался вокруг, и внутри этого вихря, как глаз торнадо, зияло одно: Юра не справился. Кейджиро Минами, пиздюк, который еле выкатывал на национальных, таскаясь за измученным моральными травмами Кацудоном, справился на отлично, а Юрий Плисецкий, увешанный медалями победитель всего на свете, ёбнулся с акселя, обязательного прыжка. В глазах Лилии, протянувшей ему чехлы, не было осуждения. Она подала ему олимпийку, нацепила точно на отведенные назад руки и, надев, похлопала Юру по плечам. Когда обладатель почетного третьего места после короткой программы, Юра проходил мимо трибуны, его окликнули. Он поднял глаза, и рука зачем-то сама потянулась показать фак. С трибуны ему помахал рукой Виктор Никифоров.