***
Проснувшись, Мерлин увидел, что занавески на его окнах утоплены в солнечном свете. По внешней стороне ткани мелькнула тень: звонкоголосая миниатюрная ласточка вспорхнула с облюбованного места, щебеча так, словно была персональным будильником придворного мага, и сонный Мерлин сел в постели. Под накрывшей его непонятной волной апатии волшебник обнаружил, что у него нет ни малейшего желания шевелиться. Инстинкты говорили, что ему давно пора вставать, но потом из дальнего края сознания приглушённо донеслось: «а зачем?». Он не озаботился тем, чтобы сменить свою мешковатую рубаху для сна на более приличную одежду, когда вышел из спальни. Полы на втором этаже его башни были деревянными, но босыми ступнями Мерлин почувствовал, что они такие же холодные, как и каменные плиты внизу. С отрешённым выражением лица он упал на софу и спрятал пальцы ног под плед. В уме вспыхнули напоминания о его внезапной депрессии: ненароком брошенные слова рыцарей, Артура, каждого, кто, сам того не ведая, задел его за живое своими беззлобными ремарками и весёлостью. Они были не виноваты, Мерлин знал это и старался никому не ставить в упрёк мрачное грозовое облако, нависшее над сердцем, но всё же в иные мгновения не мог удержаться и давал волю обиде. Во всём этом душевном бедламе он изо всех сил пытался не допускать в мысли то самое имя – имя, которое ранило больше всего. Даже оставаясь непрозвучавшим, одно имя причиняло ему боль. Неожиданно заурчал живот. Мерлин опустил к нему взгляд и вздохнул. Он не обзавёлся привычкой набивать свою кладовую съестными припасами, несмотря на то, что у него была собственная маленькая столовая на первом этаже. «Ну вот, – подумалось ему, – теперь надо будет подтягиваться к дворцовым кухням, для чего потребуется пройти через большой зал, а значит, придётся одеваться…». Мерлин усилием воли поднял себя с софы. Но стоило ему повернуться, как он тут же замер. – Гвен! – воскликнул в порыве нерешительности удивлённый маг. – Я не… Эм… Что ты тут делаешь? – спросил он, жалея о том, что не переоделся раньше. Мерлин заметил, что Гвен держала в руках поднос с едой, и терялся в догадках, в чём дело. – Ты уже проснулся, – улыбнулась она ему. – Я просто подумала, что ты можешь проголодаться, а слуги почти в полном составе отсыпаются после вчерашних трудов, так что… – Гвиневра красноречиво посмотрела на поднос с провизией, который принесла с собой. – Завтрак ещё тёплый, – добавила она, не добившись реакции. – А! Ну да, – заговорил Мерлин, оправляясь от растерянности. – Я, уф, спасибо, Гвен! Тебе не стоило утруждаться. Я только… Пойду переоденусь. – Ах, Мерлин, да брось. Это ведь всего-навсего я. Именно такие вещи делали Гвен его настоящим другом. Она была ему совсем как сестра, и для неё не имело абсолютно никакого значения, в пижаме или в парадном наряде он перед ней предстанет. Сердце юноши немного оттаяло, что проступило в его несмелой улыбке. Они присели, и Мерлин принялся за еду. – Почему ты так рано ушёл вчера? Я тебя обыскалась, – сказала ему Гвен. – О, – на лицо Мерлина словно скользнула маска, он пожал плечами, отмахиваясь от вопроса. – Балы не моя стихия. Я стал утомляться. Гвен сдвинула брови в ответ его словам. Ей вовсе не хотелось, чтобы друг считал, будто ему нужно сочинять для неё увёртки. – Мерлин, – отбросила она шуточный тон, – я ни на секунду не поверю в это. – Он потупил глаза, и Гвен выждала несколько мгновений, а затем мягко спросила: – Нет, честно, что не так? Всякие попытки продолжить трапезу были оставлены, как только разговор перешёл в серьёзное русло. Мерлин лишь по-прежнему крошил ломтик хлеба, который так и не выпустил из рук. – Ну… знаешь… – обитатель башни явно пребывал в смущении. – Просто… – было похоже, что он искал подходящие слова, но внезапно оборвал сам себя. – Знаешь что? Это неважно. Не забивай голову. – Мерлин. – Гвен положила руку на предплечье мага и прямо посмотрела ему в глаза. – Ещё как важно. Для меня – уж точно. Ты можешь поделиться со мной. Мерлин взглянул на Гвен и понял, что учитывая её деликатность и связавшую их крепкую дружбу, его старания уйти от откровенной беседы были безнадёжны. Он отчаянно нуждался в том, чтобы излить кому-то душу, а Гвен была единственным человеком, которому, по его мнению, было вообразимо вверить ту самую тайну. Его плечи сникли, и он вздохнул, определяясь, с чего будет правильнее начать. Гвен же терпеливо ждала. – Просто… – Мерлин набрал в лёгкие воздуха, и хотя он намеревался выдать нечто гораздо более развёрнутое и внятное, выдохнул лишь одно слово: – …одиноко. – Его губы дрогнули в слабой печальной усмешке. – В смысле, наблюдать, как ты, Артур, все вокруг так счастливы – это замечательно. Я знаю, что вы двое любите друг друга, и мне радостно это видеть, – Гвен на миг просияла от такой оговорки. – И рыцари, и Гаюс, и… и… в общем, все такие счастливые. – Он улыбался, но по мере его речи Гвен начинала ощущать, что это была лишь ширма. – И я очень рад за вас. Но… Я просто… Я не мог не уйти. Прости, что не остался подольше. Мерлин так и не ответил на вопрос Гвен. Скорее наоборот, вызвал у неё новые вопросы. Она обдумала то, что он сказал, и лишь после этого произнесла: – …А ты счастлив, Мерлин? Он посмотрел на неё так выразительно, что необходимость отвечать отпала. Маг сам осознал это и даже не стал пробовать оформить мысли словами. Вместо этого он вновь опустил взор под ноги. – Мерлин, но почему же? – с участием спросила Гвен. Со стороны казалось, что ему физически больно думать о том, к чему она проявила интерес. Это был один из тех многих моментов, когда Гвиневра замечала на лице Мерлина полуотсутствующий полузатравленный взгляд, о котором она нередко слышала и от Артура, взгляд, который напоминал королю с королевой о том, как мало они на самом деле знали о своём друге-волшебнике. Мерлин пребывал в задумчивости ещё мгновение, а затем вымолвил: – Когда… Когда ты потеряла отца, Гвен, – один только Мерлин мог затронуть столь щепетильную тему и не уязвить её, – тебе было тяжело видеть других людей со своими родителями? – Конечно, – Гвен ещё не совсем прояснила для себя, к чему Мерлин ведёт, но была готова следовать его логике, чтобы понять, что он хотел высказать. – Это было невыносимо. Было больно. В этом месте Мерлин многозначительно кивнул. – Точно, больно, – подтвердил он по большей части себе самому. А потом добавил, уже обращаясь к Гвен: – И вчера было больно… – он сделал паузу, сдавленно втягивая воздух, – видеть всех друг с другом. Тебя с Артуром, Персиваля с Ауреллой, даже Гаюса с Элис. Все вы так друг друга любите. Вам всем так сильно повезло! – от каждого его предложения веяло кристальной прямотой. – А когда вокруг столько удачливых людей, трудно признавать, что ты один. Это ранит. И очень. Особенно если так было не всегда, – он передёрнул плечами. – Было выше моих сил оставаться. Гвен пыталась переварить в сознании то, что ей открылось, эти слова из измученного сердца, осветившие её старого друга с новой стороны, прежде от неё скрытой. Когда она осмыслила полное значение сказанного, перед Гвен медленно предстал тот Мерлин, о существовании которого она даже не помышляла. – Мерлин… Ты тоже когда-то был, как ты выразился, «удачливым»? В мгновение ока её собеседник словно перенёсся куда-то очень далеко, а в его чертах отразились ещё не прожитые им годы. – Однажды, – прошептал он. В воздухе надолго повисла тишина, прежде чем Гвен осмелилась спросить: – Что произошло? Мерлин судорожно сомкнул веки. – Она умерла, – его голос дрогнул. – Ох, Мерлин, – сердце Гвен сжалось от боли за друга. – Мне так жаль, я ничего не знала. – Не стоит, – отозвался Мерлин. – Ты же… Ты не могла знать. Это было давно. – Фразы против его воли выходили отрывистыми. Гвен задумалась, отчего именно он терзался: из-за одной конкретной утраты или из-за своего одиночества в целом. – Знаешь, Мерлин, тебе не обязательно быть одному, – она постаралась говорить так осторожно и ласково, как только могла. – Уверена, в Камелоте найдётся немало хороших девушек, которые… – Нет, – резко оборвал её Мерлин. – Нет, – повторил он уже тише. – Тут не то. Когда я вижу тебя и Артура, Гаюса и Элис, это не просто напоминание о том, что у меня никого нет, это напоминание о том, что у меня нет… не получится вернуть её. – Его глаза заблестели. – Это совсем, совсем другое. Я не хочу любви ради любви, Гвен, – честно признался он. – Лишь однажды я замечтался только потому, что это была её любовь. Маг замер, пристально глядя на Гвен и одновременно сквозь неё. Через пару секунд он моргнул. – А теперь её нет. И я знаю, что больше никогда не найду такую, как она. Гвен видела, как трепетал его кадык, пока он пытался сглотнуть комок, подкативший к горлу. – И это больно, – в его интонации явственно послышались непролитые слёзы. – Это так больно. Время лечит иные раны, Гвен, смягчает иные потери… Мой отец, Ланселот… Я любил их обоих, но со временем смирился с тем, что они ушли. – Он замотал головой. – С ней всё по-другому. Чем старше я становлюсь, чем дольше её нет, тем больше мне её не хватает. Когда мы встретились, наши жизни были в самом начале. Мы думали… Я думал, что, быть может, лишь быть может, у нас будет время для того, чтобы преодолеть все трудности вместе, что может, – он пожал плечами, – может, никому из нас больше не придётся проходить через неурядицы в одиночку, что мы всегда будем друг у друга, – и наконец слёзы потекли по его щекам, – будем заботиться друг о друге. Но… всё сложилось иначе. И когда счастливой развязки не получается… когда ты не можешь сдержать все свои обещания, – он с усилием сглотнул, – больно видеть радость окружающих от того, что, как ты думал, у тебя тоже будет. На что теперь нет ни единого шанса, что тебе наверняка никогда уже не вернуть. Оттого-то и больно. Мерлин покосился на Гвен и осознал всё, что только что произнёс вслух. Внезапно на него обрушилось прозрение насчёт того, что Гвен могла подумать. Он яростно вытер глаза, вперил взгляд в пол и подытожил всё ещё хриплым голосом: – Поэтому я ушёл, – его слова прозвучали тихо. – Извини, – добавил он, словно выдав запоздалую мысль. Гвен ничего не сказала. Она едва ли шелохнулась в течение нескольких последовавших минут тишины, и даже если бы Мерлин решился всмотреться в её лицо, он не смог бы прочесть, что было у неё на уме. Она просто сидела рядом, приоткрыв рот и сведя брови в выражении чистейшего сожаления. Её глаза застыли на Мерлине, излучая необъяснимые понимание и солидарность. Затем, не издав ни единого звука, Гвен подалась вперёд и заключила друга в объятия. Хотя Мерлин сомневался, уместно ли ему допускать такое поведение, он ничего не мог с собой поделать: его выдержка дала слабину, он вцепился в Гвен, зарылся лицом в её плечо и зарыдал. Гвен ощущала, как он содрогается, с трудом подавляя всхлипы. Она и сама по какой-то причине была на грани того, чтобы разреветься. Теперь, узнав обо всём, девушка поразилась, почему раньше ни о чём не догадывалась. Мерлин был, возможно, самой верной, преданной душой, которую она когда-либо встречала. Любовь к людям и служение ближним были у него в крови, как будто его единственное жизненное предназначение заключалось в том, чтобы делать окружающих счастливыми. Втайне она всегда удивлялась, почему такой тонко чувствующий человек, как Мерлин, до сих пор не нашёл того, кого смог бы полюбить. Теперь для неё всё прояснилось. На самом деле Мерлин полюбил кого-то, полюбил каждой клеточкой своего существа, что так соответствовало его характеру, составляло самую квинтэссенцию Мерлина. Более того, по всей видимости, этот кто-то полюбил его в ответ. И всё же сейчас она видела перед собой бесконечно одинокого человека. Мерлин обладал более чутким сердцем, чем кто бы то ни было, и то, что, как Гвен знала, она сама восприняла бы в сильнейших переживаниях и эмоциональных срывах, незримо точило его изнутри одному небу известно на протяжении скольких лет. Гвен от природы легко давалось утешение людей, это выходило у неё естественно, ей даже не надо было думать о том, что делать. Она гладила Мерлина по волосам и тёрла его спину как мать, успокаивающая своё дитя. В нынешнем обезоруженном состоянии самый могущественный чародей, который когда-либо ступал на землю, позволял ей это, будучи слишком подавленным, чтобы смущаться оттого, что она видит его слёзы. Никто из них не знал, сколько они так просидели, и хотя подсознательно Мерлину не хотелось разрывать объятий из-за страха, что Гвен может резко изменить о нём своё мнение после такого откровения, в конце концов, он отстранился и шваркнул носом. – Глянь-ка, – потерянно просипел маг, вытирая глаза в решимости преуменьшить значение осколков своего разбитого сердца, будто разложенных для обозрения здесь же, на подносе. – Сижу тут промокший до нитки, а ты даже не знаешь её имени. Кончики губ Гвен приподнялись: она не могла не отметить силу духа своего товарища, его способность говорить иронично перед лицом столь суровых испытаний, но во взоре девушки осталась грусть. За последний год она усвоила, что Мерлин всегда прятал личные трагедии за своей неизменной улыбкой, и часто задумывалась, как остро это должно было его ранить. Гвен накрыла ладонью руку Мерлина, напоминая ему, что она рядом. Когда его глаза высохли и он перестал хлюпать носом, она легонько сжала его запястье и спросила: – Как её звали, Мерлин? Взгляд, проступивший на его лице, не оставил Гвен и тени сомнений: он по-прежнему глубоко и преданно любит её. – Фрея, – произнёс он так, словно тысячу раз называл это имя прежде и желал продолжать бесконечно. – Её звали Фрея.Глава 2. Это просто душа болит
11 мая 2020 г. в 16:58
Первой заметила, что кое-кого не хватает, Гвен.
– Где Мерлин? – спросила она Артура посреди танца.
– Сказал, что танцевать сегодня не намерен, – ответил тот. – Приплёл какой-то нелепый предлог, дескать, дурно танцует, но видно же, что у него просто нет желания. – Артур закатил глаза. Вот только Гвен не оставляло беспокойство.
– Да, я обратила внимание, но… где он?
– Как где? – Артур развернул Гвен, меняя их танцевальные позиции так, что ей открылся вид на нужную часть зала. – Он должен быть в аккурат возле… – Король остановился и нахмурился, когда не отыскал Мерлина взглядом. – Вообще-то, он был вон на том месте, когда я в прошлый раз его видел. Может, он с Гаюсом?
Гвен огляделась по сторонам. Гаюс и Элис давно отделились от танцующих.
– Нет, – проговорила она, высмотрев лишь лекаря и его даму. – Его нигде нет.
По лицу Артура скользнула тень тревоги. Все его рыцари присутствовали на танцевальной площадке (за исключением Гвейна, который был слишком подшофе, чтобы держать равновесие даже при ходьбе, не говоря уже о танцах), так что Мерлин не мог быть с кем-то из них. Куда же подевался этот сумасброд?
– Уверен, он просто вышел глотнуть свежего воздуха. Ты ведь его знаешь, он не большой поклонник многолюдных собраний, – сказал Артур. И хотя короля, казалось, вполне устроило собственное объяснение, Гвен чувствовала: что-то здесь не так, и это что-то не давало ей покоя.
– Да, наверное… – пробормотала она, слегка покривив душой. Тем не менее, девушка заставила себя улыбнуться и приняла решение наслаждаться вечером. Она внушала себе, что через пару минут Мерлин вернётся, как заверял Артур.
Но он так и не показался. Наведя справки, Гвен услышала, что главный волшебник Камелота удалился в свои покои несколько часов назад. Она тут же подумала, что это совсем на него непохоже – покидать праздник так скоро, но поскольку было уже слишком поздно отправляться выяснять, почему он ушёл, королева лишь попросила одну из своих служанок убедиться в том, что придворный маг не останется без внимания, и распорядилась, чтобы к утру для него приберегли завтрак. Это было меньшее, что она могла сделать.
Остаток бала пролетел быстро и оживлённо, хотя значительная часть придворных смотрелась чуточку осиротевшей без Мерлина. Как бы то ни было, король с королевой получили превеликое удовольствие от торжества; они оба лучились улыбками к моменту, когда последние гости разошлись из большого зала. И всё же, засыпая той ночью, Гвен не могла отделаться от смутной тревожной мысли о друге.