Стервятник

      Ранние подъемы никогда не были сильной стороной Его Высочества: он поднимался к восьми часам, когда во дворце уже бурлила жизнь. К этому времени вся страна принималась за работу, а он только умывал лицо и одевался, чтобы уйти на утреннюю тренировку. Это был один из его недостатков, который он никак не пытался исправить, и время от времени твердил Нине́ль: «Если найдется тот, кто заставит меня подняться раньше, я сделаю его или женихом, или лучшим другом». Эта глупая шутка заставляла любимого дядюшку из раза в раз улыбаться и качать головой.       До тренировки Его Высочество не желал видеть никого, кроме Тали. Прежде было принято так: королевским особам непременно должны были помогать одеться несколько слуг. Эта толпа лично отбиралась членами королевской семьи, и у каждого принца был с десяток любимых прислужников, каждый из которых нес ответственность за определенную часть внешнего вида господина: кто за волосы, кто за одежду, кто за ногти и еще много всяких мелочей, с которыми вполне мог управиться один человек. Среди молодого поколения эта традиция не прижилась: король Альвидис был весьма нелюдим и потому не хотел иметь в комнате больше двух прислужников, принц Ли́лиум отличался любовью поговорить по душам в компании не просто слуг — приятелей! — поэтому выбирал в качестве прислуги одного-двух знатных юношей с хорошим образованием, а Элейв попросту не любил излишне помпезные долгие сборы и предпочитал мастера на все руки.       Тали помог ему собраться, а затем Элейв покинул покои.       Его Высочество был весьма хорош во всем, что касалось ближнего боя, однако он всегда ценил опыт выше теории и потому даже при своем мастерстве слушал учителя — бывалого воина, награжденного за проявленную доблесть во время адалонско-лоанской кампании тридцать лет назад.       Утро выдалось на редкость погожим, и когда Элейв был готов вот-вот взяться за оружие, учитель заметил: «Бой не всегда будет проходить на удобной равнине — боюсь, будет надобность сражаться и в куда более сложных условиях». В этот час Элейв чувствовал себя не лучше и не хуже, чем обычно, и оттого не было ни единой причины не согласиться на предложение перенести тренировку в чуть более опасное место.       Территория королевского дворца была столь обширна, что здесь без труда можно было найти несколько озер, небольшой лес, множество садов и некогда крупную реку Ли́цию. В честь нее и была названа столица, потому как до строительства королевского дворца вся жизнь местных жителей была построена вокруг реки. Однако через несколько десятилетий она обмельчала, образовав вокруг себя высокий яр и потеряв былое величие. Здесь гулял сильный ветер, а несколько крупных оползней сделали яр еще более крутым. Впрочем, дворцу ничто не угрожало: его фундамент стоял в двух милях от Лиции, а сама река, бывшая некогда весьма привлекательным местом для пикников, потеряла былую популярность у двора.       Обычно Элейв сражался в весьма благоприятных условиях, но теперь его со всех сторон обдувал холодный ветер, выбивая волосы из хвоста и заставляя их лезть в глаза. Он быстро признал, что в дождь, метель или ветер сражаться куда труднее, однако это нисколько не умалило его желания продолжать тренировку. Он раз за разом испытывал себя на прочность и вскоре так наловчился справляться с ветром, что бой пошел куда приятнее, чем если бы это была привычная тренировка на морозном воздухе у подножия дворца.       Когда с него сошли семь потов, учителем был дан знак заканчивать. Мышцы приятно ныли, в голове не было ни единой мысли, и Элейв жестом попросил дать ему немного времени, чтобы прийти в себя. Солдаты накинули на его плечи теплую соболиную шубу, забрали оружие и засобирались во дворец, когда Элейв подошел к краю обрыва.       Лиция была бурной рекой, неукротимой, и никакой лед даже в самые холодные дни не мог удержать под замком ее темные воды. Элейв редко бывал здесь, а если не кривить душой, то всего дважды: когда отец представлял ему владения семьи, и когда сам Элейв уже в осознанном возрасте с гордостью показывал эти места Алвису и Генриху. Тогда он безмерно гордился этим местом, заявляя, что река находится во власти его семьи, но быстро позабыл о нем, потому как оно не блистало неописуемой красотой.       Он потянулся, разминая тело, разгоряченное после тренировки, как вдруг почувствовал сильный толчок в спину.       Элейв сорвался с обрыва и кубарем покатился по неровному яру. Он едва успел вскрикнуть, как голова его налетела на окаменевший от холода земляной выступ, и он без сознания упал в ледяную пасть Лиции. Река поглотила его в считанное мгновение.       С обрыва послышались крики ужаснувшихся солдат, которые тут же ринулись за Его Высочеством. Элейв камнем шел ко дну, глотая воду, и его спасла только доблесть его верных соратников: двое из них выловили принца из бурного потока и подплыли к берегу, где всех троих завернули в шубы. Его Высочество перевернули на живот и позволили воде стечь из легких: он закашлялся, но так и не пришел в сознание. Все немедленно двинулись во дворец.       Это происшествие всколыхнуло дворец до такой степени, что были немедленно созваны все лекари. Альвидис был вне себя от волнения, Нинель много плакал, однако к принцу не пустили никого, кроме родственников и любимого слуги. Впрочем, был один человек, ставший исключением — Айвэ Саламандра. Альвидис всегда полагал, что королевский советник должен быть осведомлен о любом происшествии в его семье, и оттого принял решение немедленно вызвать его, сколько бы времени это ни заняло.       Айвэ прибыл во дворец так скоро, как только смог, и Альвидис велел немедленно впустить его.       Принц лежал на постели, укрытый одеялом, и взмыленный Айвэ едва успел перевести дух, когда заметил, что Элейв дышит весьма ровно и без усилий. Это означало одно — скоро он наверняка придет в себя. Его Высочество был весьма крепким мужчиной, сильным и хорошо натренированным, отчего в его выносливости не возникало сомнений. Прошло не более часа всеобщего томительного ожидания, когда Его Высочество издал тихий прерывистый вдох.       Элейва разбудило ощущение чужого присутствия у изголовья постели. Он разомкнул тяжелые веки, силясь понять, где находится, и гул нескольких голосов обрушился на него неподъемной волной, заставив тихо застонать. Грудь сдавило, и он сделал глубокий вдох, ощущая страшную слабость.       — Дайте воды, — тихо попросил он. Элейв не сразу понял, кто перед ним: глаз замылился, и он не захотел присматриваться. Принц закрыл глаза, облизывая губы, и услышал тихий облегченный вздох Нинель, прорвавшийся сквозь звон в ушах, но вместо нежных рук дядюшки его затылок накрыли тонкие длинные пальцы в перчатках, цепкие, как у паука, отняли голову от постели и приложили кубок к губам. Элейв мог поклясться, что более равнодушных рук ему встречать не приходилось: они не выражали ни сожаления, ни сочувствия, ни внимания к больному. Это были не руки Нинель, — абсолютно безразличные ко всему, они показались Элейву отвратительными в своей холодности.       Он снова открыл глаза, надеясь увидеть того, кто был перед ним, и столкнулся взглядом с глазами королевского советника. Разве это не судьба? Только вчера Элейв думал о нем перед сном, и теперь Айвэ Саламандра сидит у его постели, будто имеет хоть какое-то моральное право видеть его в столь беззащитном состоянии. Чуть прищурившись, советник обласкал его прохладным изучающим взглядом, и Элейв от усталости даже не успел подумать, что впервые за долгое время снова видит эти глаза так близко. Разумеется, он не знал, что Айвэ присел у его постели, чтобы всего лишь проверить пульс, но думать больше об этом все равно не хотел.       Вода прошлась по горлу, словно бальзам по ожогу, и принц не сдержал блаженного вздоха. Он откинулся на подушки и аккуратно протер пальцами губы, нахмурившись от легкого головокружения. Тело ломило, а в мыслях творился неописуемый кавардак.       — Неужели я действительно умер и теперь вижу перед собой проводника в мир мертвых? — спросил он невесть у кого, и комната тут же наполнилась тихим смехом короля Альвидиса и Тали. Оценив его шутку, они может и пытались быть более деликатными, но вместо того, чтобы осудить их, Айвэ только закатил глаза и убрал кубок на стол с лекарскими склянками. Нинель пока не решался подойти, стоя рядом с Альвидисом: глаза его чуть припухли от слез, и он был страшно бледен после пережитых потрясений. Тяжелая атмосфера в комнате тут же развеялась, и все присутствующие ощутили невероятное облегчение.       — Что произошло? — спросил Элейв уже серьезнее, бросив последний взгляд на Айвэ, и посмотрел на брата, что глядел на него с не меньшим беспокойством, но тоже стоял в стороне. Крепкий мужчина с вьющимися каштановыми волосами превосходил Нинель на две головы, а борода, за которой он всегда ухаживал, придавала ему солидности. Он был в расцвете сил и по части физической мощи ни в чем не уступал Элейву, будучи от природы крепким альфой, но весьма уступал ему в ловкости и сноровке.       Тем временем советник тихо поднялся и отошел в сторону, тенью вставая подле короля. Саламандра казался Элейву самой неуместной фигурой среди присутствующих, однако советник так часто мозолил ему глаза все эти годы, что принц не стал прогонять его.       — Вы упали в воду с обрыва во время тренировочного боя, — ответил вместо короля Тали с легким поклоном. — Солдаты бросились за вами, поэтому вы не получили переохлаждение.       Элейв повернул голову, но синяк на затылке дал знать о себе тупой болью.       — Который час? — спросил принц, бросая взгляд на закрытое окно и силясь определить время суток, но небо затянуло белыми тучами, и это стало непосильной задачей.       — Уже время обеда, — ответил слуга, державший в руках чистые полотенца. — Лекари говорят, что вашему здоровью ничто не угрожает.       Элейв тихо вздохнул. Голова раскалывалась.       — Где граф Липпе и граф Лимбург? — спросил он тише. — Я хочу видеть их.       Альвидис глянул на дверь.       — Они ломились к тебе с той минуты, как поднялся весь этот шум, — сказал он, а затем приказал страже: — Впустите их.       Двери открылись, и в комнату ввалились двое молодых альф, бледные, как полотно. Они оба едва не рухнули на пол, будто только и стояли, прижавшись к двери в ожидании, что их впустят.       — Ваше Высочество! — завопили они в один голос.       Бросившись к постели, они сели по обе стороны от принца, не замечая всех тех, кто стоял рядом. Перепуганные до смерти, они были не в силах удержать эмоций, и каждый в спальне отнесся к этому с пониманием, наслышанный о тесноте их дружбы.       Генрих и Алвис были во многом противоположны, и даже наружность их отвечала этому правилу. Алвис, русый, никогда не унывающий сероглазый мужчина, всегда аккуратно заплетал вьющиеся локоны в низкий хвост, украшая волосы лентой, и лицо его неизменно излучало свет и озорство. Генрих же обладал строгой красотой прямых линий: длинное правильное лицо всегда пребывало в спокойствии и умиротворении, и его большие голубые, в некоторой степени наивные глаза излучали ум и глубину. В его роду было немыслимое число браков с иностранцами, и оттого он унаследовал от отца черные прямые волосы и такие же густые брови. Через полгода ему предстояло закончить учебу в медицинском училище при дворце и в будущем прославить Адалонию многими открытиями во врачебном деле.       — Мы прибыли сразу же, как только узнали, что случилось! — пылко затараторил переволновавшийся Алвис, от эмоций проглатывая окончания слов.       Генрих вторил ему с не меньшим волнением, и разница была лишь в том, что ему чуть лучше удавалось держать себя в руках. Он коснулся лба Элейва, будто проверяя температуру: принц испытывал сильное недомогание после произошедшего, и ему требовался недельный отдых, чтобы полностью восстановить силы. По своему обыкновению, он не подхватил никакую заразу, и ему не грозило проваляться в горячке несколько дней, как тем бравым солдатам, что бросились за ним в ледяную воду. Так случалось всегда: кровь небожителей не позволяла своим носителям болеть, и оттого придворный лекарь обычно лечил кого угодно, кроме царственных особ. Элейв не чувствовал холода, отравить его было непосильной задачей, а его кровь, по слухам, могла излечить от болезни того, кто выпьет хотя бы глоток. Было еще много баек, половина из которых была откровенной выдумкой, однако именно это позволяло сохранить неприкосновенность королевской семьи и ее абсолютную власть.       — Какое страшное происшествие, — заговорил Генрих, вздыхая. — Ваше Высочество, если бы солдаты не спасли вас, мы бы больше… — Взгляд его на миг дрогнул, и Генрих заметил королевского советника, молчаливой тенью стоящего между королем и Нинель. Его цепкие нечитаемые глаза глядели на Элейва задумчивым взглядом, будто в голове советника сейчас совершалась страшная мыслительная работа, — не встретились…       Эту осечку заметил и Алвис, и когда Генрих взглянул на него, тот без слов понял, кто стоит рядом. Айвэ Саламандра всегда вызывал у обоих неловкость, но они в порыве эмоций даже не увидели, что он тоже находится в этой комнате. Элейв тут же заметил закономерно отразившееся на лица друзей смятение, и если даже сам король и Нинель не вызывали у них таких противоречивых чувств, то Айвэ Саламандра точно был совсем не тем человеком, который имел хоть какое-то право находиться рядом с ослабленным принцем, несмотря на то, что являлся другом и советником короля.       Молчание затянулось, и даже Нинель ощутил ту неловкость, что возникла между присутствующими.       — Прошу прощения за нашу несдержанность, — попытался сгладить ситуацию Генрих, но получилось у него весьма топорно. Если прежде друзья и сталкивались с королевским советником, то точно не так близко. Они могли случайно обронить приветствие или стоять неподалеку друг от друга на балах, но прежде Айвэ не доводилось стать свидетелем такого волнительного момента, тем более в покоях Его Высочества.       — Не волнуйтесь, господин Лимбург. Я понимаю ваши чувства, вы беспокоитесь за друга, — вежливо ответил Айвэ, и прохлады в его голосе хватило, чтобы понять, как сильно он не хочет участвовать в этом хоре ахов и охов, но вполне может это стерпеть, если останется сторонним наблюдателем.       Многие подмечали в советнике обострившуюся после смерти короля жестокость и равнодушие ко всем прежде интересовавшим его вещам, однако Саламандра так плотно ухватился за теперешнего короля, что перечить ему никто не решался. Его личность обрастала слухами, и вместе с количеством обсуждений росла и его власть. Альвидис очень доверял ему и, будучи слабым волей человеком, негласно позволял ему контролировать больше, чем Айвэ имел право. И молодое поколение в лице Генриха, Элейва и Алвиса втайне побаивалось такого человека, зная, что тот, кто прошел путь от обычного студента-посланца из Далматии для укрепления отношений между странами до советника короля Адалонии, опаснее, чем кажется. Несмотря на имеющуюся власть, Саламандра благоразумно ни с кем не конфликтовал, однако вел слишком закрытый образ жизни и не казался особенно дружелюбным, отчего пересуды за его спиной с каждым годом становились все активнее. Молодое поколение, не ведущее дел во дворце, побаивалось советника, опытные чиновники и воины же очень уважали и ценили Саламандру за его редкий ум и трудолюбие в столь молодые годы. Впрочем, это никак не умаляло его дурного характера: не просто так он заслужил прозвище, которым его часто называли за спиной, — Стервятник.       Генрих и Алвис переглянулись и посмотрели на Элейва, как будто тот мог сгладить возникшую неловкость, но вместо этого Айвэ, убедившись, что с принцем все в порядке и эта ситуация больше не требует его присутствия, решил сам освободить несчастных альф от своей компании:       — Я оставлю вас, Ваше Высочество. Поправляйтесь.       Он вежливо попрощался с Нинель и Его Величеством и покинул покои. Генрих невольно издал облегченный вздох и тут же пожалел об этом — все сразу повернулись в его сторону. Альфа тактично прочистил горло и уже хотел что-то сказать, как Элейв тихо попросил:       — Оставьте меня с Нинель. Я хочу отдохнуть.       С возрастом Нинель не растерял своей мягкой красоты, и глаза его, окруженные сеткой мелких морщинок, выражали любовь к каждому живому существу, даже к королевскому советнику. Он неслышно подошел к постели племянника, и Алвис тут же уступил ему место, позволив сесть по правую руку от принца. Друзья с большим уважением относились к дяде Его Высочества и всегда были с ним милы и приветливы.       — Мы заглянем позже. Отдыхайте, — сказал Генрих, и все, включая слугу и короля, удалились.       Повисло молчание. Нинель целовал руки племянника, благодаря небожителей за их милосердие. Густые черные волосы были на скорую руку заплетены в косу, тянущуюся от затылка до пояса, и весь вид омеги говорил о пережитом ужасе из-за происшествия с принцем.       — Я всегда думал, что невмешательство в интриги дворца обезопасит меня, — тихо сказал Элейв, и голос его выражал усталость, которую прежде не доводилось слышать даже Нинель. — Я не так неловок, чтобы сорваться с обрыва.       Нинель замер, так и не подарив еще один поцелуй чужой ладони, и взглянул на Элейва, не понимая, о чем тот говорит. Беспокойство вновь охватило дядюшку, которому прежде племянник рассказывал обо всем. Альфа ждал такой реакции, поэтому нисколько не удивился, когда Нинель крепче сжал его руку, надеясь получить ответы. Тот всегда волновался больше, чем следовало бы, и отчасти это бесконечное участие заменяло Элейву всю ту родительскую любовь, которую он так жаждал в детстве.       — Кто-то толкнул меня. Не видел, кто это сделал, — сказал Элейв. — Из-за этого поскользнулся и сорвался в воду. Новые солдаты, тренировавшиеся со мной, были кем-то подосланы. Нужно допросить каждого из них.       Нинель в ужасе прикрыл губы рукой, ощутив, как волосы на затылке встали дыбом. Элейв никогда не имел врагов во дворце, удивительным образом умея выстроить хорошие отношения даже с самыми непримиримыми, и дядюшка успел свыкнуться с отсутствием у племянника недоброжелателей. По чьей же воле теперь он едва не убился от падения в ледяную воду посреди зимы?       Нинель если и мог чем-то помочь, то только добрым утешением. У него не было влиятельных друзей при дворе, кроме папы Элейва, приходившимся ему младшим братом, однако тот не питал к сыновьям теплых чувств, и добиться поддержки от него было бы невозможно. Сам Нинель не обладал нужной властью, чтобы защитить Элейва, а тот так долго пытался отстраниться от политической жизни, что теперь это вышло ему боком. У него не было ни власти, ни покровителя, имеющего достаточного влияния, а сам себя защитить в такой ситуации он не мог, потому как разобрать, где предатель, а где союзник не представлялось ему возможным. Титул принца не давал ему никакой гарантии неприкосновенности. Несмотря на то, что у Альвидиса не было детей, что делало Элейва первым в очереди на престол в случае смерти брата, молодой принц не имел никаких политических амбиций и всегда больше тянулся к оружию, чем к короне. В глазах двора это делало его весьма слабым по части политического влияния членом королевской семьи. Положение было напрягающим.       Нинель шумно вздохнул, будто пытаясь сдержать слезы, и Элейв мягко погладил его руку. Дядюшка всегда был особенно эмоционален, если дело касалось племянников, и в такие минуты Элейв даже жалел, что рассказывал такие тревожные новости.       — Полно, дядюшка. Слезами горю не поможешь, — сказал он, и омеге пришлось сдержаться, чтобы племянник не стал свидетелем рвущихся наружу эмоций.       Нинель опустил голову, задумавшись, а затем вновь взглянул на Элейва и торопливо принялся складывать из жестов слова: «Тебя против воли втянули в эти распри. Даже золото не всем нравится». Элейв тихо вздохнул.       — Если я сейчас уеду из столицы, то стану легкой мишенью для тех, кому не угодил, — предположил принц. — Но и дворец слишком опасен, чтобы оставаться здесь.       Нинель вздохнул, раздумывая над ответом. Что было ему предложить? Он прожил здесь немногим больше Элейва: с тех пор, как он приехал в Адалонию в свите младшего брата для заключения династического брака, минуло уже двадцать шесть лет, и если за эти годы сам он почти не обзавелся связями, то младший брат Кассе́ль обрел достаточно власти, чтобы после смерти мужа жить в спокойствии. Ни Нинель, ни Кассель не принимали участия в политической жизни, оставляя это альфам, и теперь дядя никак не мог поддержать племянника в беде.       «О любовь моя, не гневись на меня», — мысленно взмолился он, на миг поднимая глаза к небу и будто обращаясь к кому-то, а затем взглянул на Элейва, решаясь на отчаянный шаг.       Любимый племянник теперь нуждался в совете, и Нинель снова поднял руки, чтобы сложить ими судьбоносные слова:       «Тебе нужно искать поддержку. Покушения продолжатся, и тогда на твою защиту должны будут встать сильные люди», — сказал он, давая Элейву время обдумать его слова, а после продолжил: — «У тебя уже есть два друга, но они не имеют той силы, которая нужна тебе. Твоими друзьями должны стать более влиятельные люди. Никто не посмеет смотреть в сторону принца, за которым будет стоять весь двор».       Кажется, этот совет вдохновил Элейва, и он оживившимся взглядом поглядел на Нинель.       — Но к кому мне обратиться? Предложение о дружбе примут разве что Э́ры, — вслух размышлял он, когда Нинель, поджав губы и не зная, как Элейв отреагирует, ответил:       «Я не о них. Эры — старое поколение, а тебе нужны те, кто еще долго будут во дворце. Обратись за поддержкой к господину Саламандре. У него сложный характер и свои тайные интриги, но он поддержит тебя, не сомневайся в этом».       Элейв не поверил своим глазам, когда увидел, что предложил ему Нинель. Пылкое сердце тут же воспротивилось, взбунтовалось, и Элейв даже чуть приподнялся на постели, забыв о головной боли.       — Это невозможно, — выдохнул принц, покачав головой. — С ним невозможно договориться! Одни только небеса знают, какие интересы он преследует. Если я стану водить с ним дружбу, он всадит мне кинжал в спину.       Мысль Нинель была вполне разумной, и Элейву действительно следовало искать себе союзников, но заручиться поддержкой Айвэ Саламандры? Какой вздор! Да и не лежала душа Элейва к столь скользкому, подозрительному и холодному мужчине. Искать защиты у самого опасного человека во дворце? Элейв нисколько не удивился бы, если это покушение и было спланировано советником во имя своих целей. Словом, Элейва воротило от одной только мысли просить помощи у Айвэ Саламандры.       «Какие глупости ты говоришь, Элейв», — покачал головой Нинель, чуть хмурясь и готовясь задать племяннику хорошую трепку. — «Он положил свою жизнь на алтарь служения Адалонии, а ты ждешь от него ножа в спину? Он хлопочет о нас, как о своей семье, а ты предпочитаешь верить всем этим сплетникам, которые перемывают ему кости? Прекрати говорить языками своих друзей».       Эти слова заставили Элейва замереть. Нинель редко отчитывал его так строго, и невольно принц понял, что дядюшка осознавал, как абсурдно звучат его слова, однако так твердо настаивал только потому, что знал что-то, чего не знала ни одна живая душа.       Человека определяет его окружение. За двадцать два года Элейв обзавелся людьми, которым доверял безоговорочно, но то были лишь единицы: Нинель, Лилиум, Генрих, Алвис и Альвидис. Самые верные и преданные ему люди, но чтобы держаться на плаву и обезопасить себя и своих близких, ему следовало иметь гораздо больше союзников.       Нинель был прав. А если и искать соратников, то только самых сильных.       С губ Элейва сорвался тихий вздох, и он устало откинул голову на подушки.       — Хорошо, дядя, я подумаю над этим. — Он смежил веки. — А пока мне нужно отдохнуть. Не хочу принимать такие решения на больную голову.       Всего через несколько минут он провалился в сон, и Нинель сидел у его постели до вечера, пока сам, обессиленный, не вернулся в покои, до поздней ночи раздумывая, не дал ли он воспитаннику опрометчивый совет. Он знал, что Айвэ обязательно поможет. Не мог покойный король ошибаться в нем, не мог видеть потенциал в человеке, который оставит молодого принца на заклание. Нинель знал Айвэ с четырнадцати лет, помнил все его ошибки, взлеты и падения. Айвэ тот человек, чья логика не поддавалась осмыслению, но Нинель верил, что он единственный во всем дворце, кто будет безоговорочно предан Элейву, если станет его союзником. Но сойдутся ли они характерами?       Засыпая, он не представлял, какие последствия будут иметь его слова, но в глубине души он все равно ощущал, что сделал правильный выбор, и оттого сердце его успокоилось.