Стервятник

      Через неделю шум во дворце удивительным образом утих, как если бы кто-то грамотно старался замять это дело, и многие стали верить, что падение действительно было лишь следствием чужой неловкости. Элейв не спешил развенчивать эти мифы. Он быстро оправился и больше не чувствовал недомогания или слабости, отчего лекарь сделал заключение, что с этого дня Его Высочество может вновь вернуться к привычной жизни. Принц не был трусом, однако в этот непростой период решил, что ему стоит быть осторожным, и поэтому мог даже в течение целого дня не появляться в дворцовых коридорах, проводя время в покоях. Цвет его лица приобрел здоровый оттенок, рукам вернулась былая сила, но принц не спешил возобновлять тренировки.       Друзья сопровождали его практически повсеместно, и Алвис все чаще озвучивал подозрения по поводу неожиданного появления королевского советника сразу после неудачного покушения. Он был так уверен в своей правоте, что принц не пытался разубедить его. Он знал: спорить с Алвисом, убежденным в чем-то настолько сильно — дело крайне неблагодарное. Так он и проводил время, не позволяя никому из посторонних приближаться к себе, и здоровье его от этого восстановилось быстрее, чем он ожидал. К сожалению, двое из тех, что бросились за ним в ледяную воду, скончались от тяжелой пневмонии, и Элейв настоял на том, чтобы корона выплатила семьям погибших внушительную компенсацию. Остальных же отпустили на свободу, но отстранили от служения Его Высочеству, и ему пришлось набирать новых солдат, чтобы избавить себя от любой опасности.       Что делать с Саламандрой — он не имел ни малейшего понятия. Ему казалось, будто они договорились быть ближе друг к другу, однако он смутно представлял, как в действительности ему следует вести себя. Элейв, которому прежде не приходилось заручаться чьей-то поддержкой и участвовать в дворцовых интригах, не понимал, как правильно поддерживать дружеские связи с союзниками, и хотя внешне он оставался непоколебимым, в сердце его разгорался настоящий пожар. Он благоразумно не стал рассказывать Алвису и Генриху о разговоре с Саламандрой, решив, что пока никому, кроме Нинель, не следует об этом знать.       Теперь он лежал на постели после завтрака и размышлял о тех, кто мог бы встать на его сторону. Возможно, его сумел бы поддержать отставной генерал А́нри Э́р, однако Элейв хотел поинтересоваться у Саламандры, насколько он может положиться на старого друга покойного отца, зная, что в таком деле никак нельзя допустить даже малейшую ошибку. Элейв никогда не видел ничего постыдного в том, чтобы просить у кого-то совета, и он написал советнику маленькую строгую записку с вопросом, следует ли сегодня же вечером приглашать чету Эров на званый ужин и собирается ли советник отужинать с ними. Он приглашал его из намерений поддержать их недавно возникший союз и надеялся, что этого маленького шага хватит, чтобы хоть немного укрепить их отношения. Саламандра целыми днями был занят работой, но, по мнению Элейва, им следовало встречаться чаще, чтобы привыкнуть друг к другу.       Элейв отдал записку Тали и велел передать ее королевскому советнику. Ответ он получил незамедлительно: через десять минут слуга уже вернулся обратно, передавая сложенный лист бумаги Его Высочеству. Вместо развернутого вежливого ответа, полного формальностей, он получил сухое: «Организовывайте ужин, я непременно появлюсь».       Элейв подивился краткости ответа, однако вместе с этим ощутил приятное успокоение — Саламандра ответил ему сразу же, как получил письмо, и это показало, насколько серьезно он теперь относился к любому слову принца. Теперь надобности в ненужных вопросах не было, и Элейв был достаточно умен, чтобы поучиться у мудрого союзника некоторым приемам, которые однажды спасут ему жизнь.       — Тали, он был один, когда получил письмо? — спросил Элейв.       — Нет, Ваше Высочество, — ответил тихо слуга. — С ним был глава военного министерства. Как только он услышал, что письмо от вас, сразу прервал разговор и стал отвечать вам.       Элейв улыбнулся против воли, хотя и пытался сохранить нейтральное лицо. Он не ожидал, что такой человек, как Айвэ Саламандра, так быстро пойдет ему навстречу, и это несколько смягчило его категоричную неприязнь к нему. Элейв подумал, что ему следует теплее относиться к советнику.       Решено. Он взялся за перо и написал личное приглашение семье Эров, заранее благоразумно попросив прощения за такую срочность. Элементарные правила приличия требовали присылать приглашение за несколько дней до торжества, и Элейв пошел на сделку с совестью, когда просил обоих приехать сегодня же. Несмотря на потребность в одном лишь генерале, Элейв не желал оскорбить его супруга, и потому приглашение содержало сразу оба имени. Он поставил печать и отдал письмо Тали, чтобы тот отослал его семье Эров, и когда слуга вернулся, в руках он держал еще один конверт.       — Господин, вам письмо от Его Высочества! — радостно возвестил слуга, и Элейв едва не подпрыгнул на стуле. Он тут же бросил все дела и выхватил письмо из рук слуги.       Ах, и снова этот цветочный аромат! Такие чудеса случались всегда: если Лилиум присылал письмо, оно непременно пахло сиренью, даже если на улице стояла трескучая стужа, и оттого старший брат всегда ассоциировался у Элейва с весной и жизнью. Для многих Лилиум был недосягаемым идеалом гармонии во всем: всегда спокойный и добрый, он в той же степени умел направить на путь истинный, и Элейв неизменно прислушивался к его советам.       Он торопливо распечатал конверт и развернул письмо.       «Мой дорогой Эли, это письмо придет к тебе значительно позже, чем должно — лошадь ямщика упадет без сил на середине пути из-за снегопада, и ему придется пешком идти до ближайшего города. В этом году такая снежная зима, но не тревожься: земля напитается влагой и даст хороший урожай в этом году.       Не упрекай меня в равнодушии — я видел, что приключилось с тобой, но знал, что падение в реку не повредит твое здоровье основательно. Случилось бы непоправимое, сообщи я тебе о покушении заранее, — ты потерял бы нечто важное, и я не сумел бы простить себе этого. Я рад, что ты чувствуешь себя намного лучше, но призываю быть осторожнее.       Я не намерен рассказывать Питеру о твоей связи с Айвэ Саламандрой, даже если он будет спрашивать меня об этом. Он будет злиться от одного упоминания его имени, а слуги опять станут ходить на цыпочках. Наверное, семейные дела — это единственное, где я упрашиваю совесть уснуть, чтобы предвидеть будущее только во благо себе. Но даже если Питеру и не следует более никогда видеться со старым другом, что я, конечно, не сумею предотвратить, то ты не должен беспокоиться на его счет. Ты поступил правильно, когда послушался Нинель. Слушайся Нинель, дорогой Эли, обязательно! Его советы никогда не бывают вредны для нас с тобой, и ты это знаешь. Он видит то, чего не видят остальные, и он наблюдательнее, чем ты думаешь.       Использовать дар для решения личных проблем — это не то, зачем он был подарен мне Аскетиллом Справедливым, но я все равно хочу попросить тебя ни о чем не тревожиться. Принимай все, что происходит с тобой, со спокойной головой, ты поступаешь правильно, когда следуешь заветам нашего дорогого отца. Доверься советнику. Он станет тебе незаменимой поддержкой.       Скоро день рождения нашего брата Альвидиса. Обязательно обними его от моего лица — в этом году столько беженцев из Далматии, что мы с Питером не сумеем посетить праздник.       Помни, что я люблю тебя. Твой брат Лилиум».       Лилиум ни словом не обмолвился о Библиотеке, и для Элейва это стало знаком: старший брат знает, что на уме у него и Саламандры, но позволяет им самим решать, как поступить. Это было его неизменной привычкой, а потом, когда что-то происходило, он писал еще. Именно поэтому омеги в династии Танистри всегда очень ценились из-за врожденного дара предвидения, однако рождались они крайне редко, потому с детства оберегались любыми способами. В прошлые века таких омег обучали множеству наук, чтобы те в нужный момент могли грамотно сообщить важную весть для страны, однако Лилиум невообразимым образом сумел уговорить отца благословить его брак и позволить уехать восстанавливать Восток, бывший тогда в значительном упадке. Питер Эр стал Хранителем Востока, и оба они не покладая рук работали над восстановлением одного из пяти округов страны.       Элейв написал ему в ответ не менее теплые слова и поблагодарил за письмо, заверив, что даже не думал держать на него обиду. До вечера, пока все дела во дворце не были окончены, Элейв пробыл в доме Генриха, куда был приглашен еще несколько дней назад, и только затем поехал на званый ужин во дворец вместе с Нинель.       Заранее послав за Саламандрой, он встретился с ним у личных покоев — советник имел беспрепятственную возможность заходить в жилое королевское крыло, куда посторонние могли попасть лишь по приглашению. Когда они оба вежливо поклонились друг другу, Элейву показалось, будто советник больше не настроен так язвительно, как прежде, и теперь они будто собираются сделать то, что оба планировали давно. Они бросили друг другу вежливые приветствия и направились к небольшому залу, где прислуга уже накрыла для них и четы Эров.       Золотые барельефы сверкали в лучах закатного солнца, когда третий принц и королевский советник вошли в малый зал, украшенный свежими цветами. В середине зимы здесь стоял чудный цветочный запах, какой бывает только весной, а в углу расположились музыканты, которым было приказано развлекать гостей легкой музыкой.       Элейв знал, с кем им предстоит ужинать, и если советника и генерала связывало некое подобие приятельских отношений, то сам он никогда прежде не вел с ним таких серьезных дел. Несмотря на то, что он рос под ногами Анри Эра, они не сумели стать настолько близкими, чтобы видеться вне случайных встреч с отцом, и теперь Элейв был готов просить у него поддержки так же, как у тех, с кем был знаком еще хуже.       — Генерал Эр, — заговорил Айвэ первым и затем вежливо улыбнулся супругу Анри: — Милорд Эр, вы сегодня обворожительнее восточных роз.       Супруги были парой в возрасте — обоим уже минул пятый десяток. Они прошли путь, который сумела бы выдержать не каждая пара, однако все еще были вместе и держались друг друга, оставаясь при дворе. Анри Эр, опытный генерал, одержавший не одну блестящую победу, обладал удивительно крепким здоровьем и оттого не выглядел на свои годы. Сильный и высокий, как гора, он имел рядом с собой супруга с огоньком: простой и жизнерадостный, его дражайший Роме́о стал воплощением идеального спутника, готового и танцевать с ним на балах, и отправиться в мужском костюме с мечом на поясе на границу, если придется. Ромео относился к Айвэ, как к собственному сыну даже тогда, когда они с Питером рассорились в пух и прах, и оттого на балах советник был обласкан вниманием столь внимательного покровителя.       — Какой ты льстец, Айвэ, — звонко подхватил Ромео и тут же протянул ладонь в тонкой перчатке, чтобы советник мягко подхватил ее и коснулся губами. — Пользуюсь случаем и требую от тебя несколько танцев на зимнем балу.       О, Ромео высоко ценил таланты Айвэ по части мазурок, полонезов, вальсов. Он не упускал ни одной возможности потанцевать с советником на балах, и молодые дворцовые курицы часто тайком заливались язвительным смехом: неужто Ромео присмотрел себе молодого любовника? — толком не понимая, что тот питает глубоко отцовские чувства к едва, как ему казалось, оперившемуся птенцу. Анри же был настроен к Айвэ куда прохладнее, но привязанность мужа нисколько не осуждал.       Айвэ поцеловал ладонь омеги и только затем распрямился, позволяя себе тонкую вежливую улыбку.       — Не хочу вам отказывать, — улыбнулся он, и только затем обратил внимание на Анри, пожимая ему руку. — Рад видеть вас в добром здравии, генерал.       Супруги были верны друг другу уже тридцать лет, и пусть Ромео имел силы выносить только одного ребенка, Анри никогда не смел укорить его в этом недостатке. Он не только всячески берег Ромео, но после беременности даже позволил супругу обрезать волосы до лопаток, когда того стали мучить страшные головные боли. Маленький пучок на затылке, украшенный тонкими заколками, свидетельствовал о глубине всей той заботы, что супруги проявляли друг к другу, пренебрегая многими устоявшимися традициями.       — Ваше Высочество, вы выглядите здоровее, чем мы думали, — ласково сказал Ромео, и Генерал Эр немедленно подтвердил это:       — Не все слухи о силе Танистри — городские легенды, — сказал он, и затем гости и хозяева сели за стол. Айвэ дал музыкантам знак играть и благоразумно сел между Нинель и Ромео. Напротив устроились Анри и Элейв, и советник дал им возможность привыкнуть друг к другу.       — Я рад, что вы приняли мое срочное приглашение, и еще раз извиняюсь за такую поспешность, — кивнул Элейв, и все пятеро приступили к трапезе, грамотно подобранной для такого случая. Не слишком тяжело, но вполне достаточно, чтобы утолить голод перед сном.       — Мы не могли игнорировать такое приглашение, — ответил любезно генерал Эр.       Элейв не был близок с Анри, поэтому не мог позволить себе сразу приступить к сути разговора. Никому из присутствующих, даже Нинель, не было известно о том, насколько сильно по нему ударило недавнее покушение, и оттого он был намерен твердо удостовериться, хочет ли Анри Эр поддерживать его так же, как когда-то поддержал его отца.       Ужин начался. К столу подали суп с овощами, чтобы не нагружать желудок сверх меры, рубленую телятину, вино, сыры и свежие булочки с капустой и баклажанами. Элейв заранее потребовал, чтобы стол не ломился от десятка яств, иначе ужин мог бы неприятно затянуться, и это было крайне правильным решением, потому что под вечер гости хотели оказаться дома, а не пробовать каждое блюдо, как того требовали правила хорошего тона.       — Вы очень похожи на Питера, — отчего-то сказал Ромео, а затем мельком взглянул на мужа. — Такой же молчаливый, если что-то имеете на уме.       Элейв ощутил легкую неловкость, какую испытывает человек, будто уличенный в чем-то. Он, разумеется, был знаком с Питером, но весьма поверхностно: разница в шесть лет не позволяла им дружить на равных. Это советник был его хорошим приятелем, однако, кажется, пути их давно разошлись, раз они не обменивались даже письмами.       Он сделал вид, будто не понял сути вопроса.       — Как поживает Питер? Идет его пятый год на Востоке, — заговорил Элейв, переводя тему, и Ромео сразу понял, что ужин был организован ради дел, которые его не касаются. Он умел разделять работу мужа и собственное любопытство и оттого лишь высоко оценил уважение Его Высочества к себе, раз он решил пригласить не только Анри.       — Питер много работает, — ответил Анри. — Он прокладывает новую дорогу из Восточного округа до столицы, а это ответственный труд, требующий его полного внимания. Он часто пишет в письмах о делах, и я рад, что именно моему сыну почивший король доверил не только Восточный округ, но и второго принца. В скором времени они хотят наконец обрадовать нас внуком.       — Строительство — дело благородное. Мне приятно, что именно такому ответственному человеку доверили столь важное дело, — ответил Элейв. — Как мне известно, прошлую дорогу смыло рекой, которая поднялась после сильных ливней.       — Да, тогда пострадала не только дорога, но и хлебные поля, однако с поддержкой короля Питеру удалось избежать тяжелых последствий, — сказал Анри, очевидно, гордый сыном. Питер действительно был хорошим управленцем, умеющим грамотно использовать даже скудные ресурсы, и Айвэ никогда не спорил с этим. Напрямую они не обращались друг к другу, но очень часто советник получал добрые вести или запросы от молодого Хранителя Востока.       Айвэ помнил об этом случае. В прошлом году весной на восточные земли нахлынул такой ливень, не прекращавшийся неделями, что Восток едва снова не погряз в той бедности, которую Питер с таким трудом постепенно искоренял. Тогда Востоку нужна была помощь, и было принято решение отправить туда резервного золота и хлеба, чтобы местные жители не умирали от голода. Год спустя те земли ожидал хороший урожай, и ситуация выровнялась.       — Но если они планируют детей, кто же тогда станет заниматься ребенком? — поинтересовался деликатно Элейв. — Лилиум и Питер неразлучны, если дело касается Востока.       Элейв лишь в общих чертах представлял, как происходит рождение детей и как чувствует себя омега после родов. Омеги никогда не казались ему непреступными существами, сложными и непредсказуемыми, и оттого он не гнался за ними, не питал к ним страсти и более глубоких чувств, чем бесконечное уважение. Он был воспитан дядюшкой Нинель, который в полной мере заменил ему папу, и не ощущал себя неполноценным от мысли, что романтичен сверх меры и ждет «того единственного».       Впрочем, подле него имелся тот, кто нисколько не верил в любовь. Алвис был любителем то и дело сотрясать дворец скверными выходками: то одним омегой крутил роман, то с другим ложился в постель. Он давно был не вхож в дом знатных господ высокой морали, и от позорного изгнания его спасали только дружба с Его Высочеством и родство с Хранителем Юга, который приходился ему дядей. Генрих же, напротив, отличался соблюдением всех традиций и правил приличия и тоже, как и Элейв, ждал того омегу, кому захочет предложить прожить вместе в любви и согласии.       — Эту работу наверняка доверят омегам из Далматии, — ответил Ромео. — В последние годы они все чаще приходят на Восток в поисках помощи и защиты. Как мне жаль их! Несчастные бегут от ужасного обращения, и принц Лилиум уже приютил многих из них. Подумать только, на родине их не считают за людей, и стоит адалонцу обратиться к ним с вежливым приветствием, как они готовы выйти за него замуж в то же мгновение! Мое сердце разрывается от таких новостей. Они так благодарны Его Высочеству, что готовы работать у него прислугой за еду.       Айвэ, до этого не принимавший участия в разговоре, ощутил на себе косые взгляды. Он не желал в этот вечер попадать в центр внимания — его целью было проследить за первыми переговорами неопытного принца, однако разговор о родине заставил отнять от губ бокал и начать старательно подыскивать нужный ответ.       — Не могу представить, — заметил Анри, — что должен сделать альфа, чтобы заставить бежать из страны в одних тряпках.       Айвэ всегда становилось не по себе, если кто-то начинал обсуждать его родину, и он всегда старался обходить ее стороной. Тема Далматии была для него весьма скользкой, потому как во дворце еще находились убежденные в его верности родине, и оттого любое ее упоминание могло быть обращено против него. За столом сидели те, кто не входил в его близкий круг, и он нисколько не горел желанием обсуждать дела давно минувших дней с чужими ему Нинель и Элейвом.       — Если вы требуете ответа от меня, я скажу так: я служу королю Адалонии, — сказал он сдержанно. — Мне чужды те традиции, в которых меня воспитали. У меня есть дорогой супруг и сын, и я забочусь о них, как подобает любому адалонцу. Они живут в радости и достатке, и я выполняю свои супружеские обязанности так же, как и государственные.       Элейв опустил взгляд на советника. В нем не было ни единой черты, присущей адалонцу, и удивительным образом он сумел превратить это в козырь. По правую руку от Саламандры сидел Нинель, и его зрелый мягкий взгляд, полный отцовской любви ко всему живому, отенял острые прямые линии лица Саламандры. Однако даже такого фона было недостаточно: Элейв, впервые приглядевшись без желания найти изъян, подметил, что у советника весьма аккуратные и правильные черты, совершенно не присущие альфам его возраста. Далматские мужчины прославились сильным телом и бешеным характером, а Айвэ был слишком мелок и худощав, чтобы сравниться даже с самым слабым из них. Элегантно одетый, он показался принцу существом недосягаемым, нераскрытым, неизведанным и даже потусторонним. Таким же загадочным и — как ни было бы стыдно это признать — этим же и привлекающим. Отчего же этот человек так безразличен ко всему?       Нинель зорко подметив, что Саламандра почти ничего не съел и только пробовал вино, решил аккуратно выложить в его тарелку немного паштета, проявив заботу к человеку, который меньше всего в ней нуждался.       — Нинель, не стоит, — произнес Айвэ смягчившимся голосом. Отказываться в полной мере от такой нежной заботы он никогда не умел. — Благодарю. Вы очень добры.       Айвэ был ласков с Нинель в той степени, в какой умел. Ради приличия он все же попробовал немного паштета и сыра, который добрый дядюшка ненавязчиво упрашивал его съесть, и вновь взялся за бокал, как вдруг его внимание привлек задумчивый взгляд Элейва.       Насколько высоким, полным решимости и глубины был синий цвет Танистри, насколько же живым и напоенным самим солнцем, как утренняя зелень в разгар лета, был зеленый, принадлежащий Саламандре. Только Танистри имели такие глаза, и только Саламандры умели так смотреть.       Теперь Элейв задался вопросом, почему Айвэ предпочел Адалонию? Сколько бы лет он ни прожил на адалонской земле, его подлинное происхождение часто обнаруживали не только диковинная внешность, но и сложный характер. Элейв был наслышан о далматских горячих нравах, и Саламандра, даже если и держал лицо спокойным, обладал особенным темпераментом, непокорным, непоколебимым. В этом он успел убедиться еще во время их первого разговора.       Обоим пришлось отвести взгляд, чтобы их затянувшееся молчание не вызвало лишних вопросов.       — Лучше вам не думать об этом, — ответил Айвэ, продолжая разговор. — Цените свободную жизнь Адалонии, потому что немногим дано то, что есть у вас.       Анри по-особенному отнесся к его словам: его взгляд задержался на советнике, и Айвэ слабо повел плечом, намекая генералу, что пора перестать глазеть на него.       — Мы только наладили отношения с Далматией, поэтому не можем давать им никаких советов. Мы не настолько близкие союзники, чтобы вмешиваться в их дела, — подал голос генерал, тяжело вздохнув. — Через много лет мы, возможно, будем в силах помочь несчастным. Тем более, южане хороши собой, и они быстро найдут себе здесь опору.       Разговор плавно перешел в мирное русло. Обсуждение теперь крутилась вокруг помощи омегам, и Айвэ и Анри удалось вывернуть все так, чтобы, в целом, атмосфера стала приятнее. Оба они знали, что говорить и как говорить на таких встречах, и этот опыт несколько роднил их, несмотря на существенную разницу в возрасте.       Элейв все это время молчал, подмечая, что советник всеми силами пытается отойти от обсуждения острых проблем родины, и вместо того, чтобы помочь ему, уверенно предположил:       — Мы сумеем решить эту проблему лишь в одном случае: путем присоединения Далматии к Адалонии.       За столом ахнули. Какое дерзкое заявление! Айвэ от удивления на миг потерял привычное спокойствие, переглянувшись с генералом, и даже вино, неспешно раскачивающееся туда-сюда по стенкам бокала, вдруг замерло, повинуясь его застывшим рукам. Элейв был в том возрасте, когда подобные высказывания уже нельзя принять за юношескую блажь.       — Нам было бы очень полезно иметь плодородные земли Далматии и ее секреты разведения боевых лошадей, — продолжал принц, беззаботно отправляя в рот кусочек телятины. — К тому же всем давно известно, что в смешанных браках рождаются самые талантливые и здоровые дети.       Светская беседа оттого и считалась тонким искусством: следовало уметь обойти столь острые темы, и Элейв сейчас нарушил все каноны, как сделал это несколько минут назад Ромео, заговоривший о Далматии. Нинель нервно спрятал взгляд, теребя пальцами салфетку. Советник хранил молчание. Анри нахмурился, Ромео ощутил легкую неловкость.       Пощекотать нервишки — святое дело на таких ужинах.       Айвэ удивила вовсе не идея завоевания Далматии — кто сейчас не скалит зубы на соседа? — а ее инициатор. Элейв прежде казался ему славным малым, который предпочтет мирное правление кровавым завоеваниям. Весьма неожиданно было услышать такую дерзость от столь безобидного человека. Это было так свежо! На мгновение у Айвэ возникло желание вступить с принцем в спор, чтобы тот немедленно прекратил говорить все то, что вертелось у него на уме.       — Сейчас мы в хороших отношениях и никак не можем объявить Далматии войну, — посмеялся беззлобно генерал Эр, очевидно, желая перевести слова Элейва за шутку. — Послушайте старого генерала: пусть далматский король сам справляется с побегами омег. Наверняка он считает, что их предназначение в молчании.       — Лилиум получил хорошее воспитание и образование, и это нисколько не испортило ни его, ни его предназначения, — ответил Элейв.       Сердце Саламандры охватил огонь воодушевления. Он вдруг обнаружил в Его Высочестве букет новых качеств: смелость, честность, наивность, стремление к новому, неопытность и уважение к омегам, какое редко можно было найти у молодых людей. Для Айвэ эта тема была животрепещущей, и разве мог он мечтать встретить настолько образованного альфу, не живущего старыми предрассудками? У советника закололо под коленями, и он сделал еще глоток вина, обдумывая, что теперь ему делать с этим новым открытием.       Но дискуссию следовало прекратить.       — Там нет плодородных земель. Уже десять лет буйствует засуха, — коротко сказал Айвэ.       И затем немедленно приказал подать десерт, не дав никому вставить слово. Разговор мгновенно ушел в сторону сладкого, и даже советник изволил попробовать нежнейшее суфле с ягодами и белой пудрой. Один только маленький кусочек заставил Айвэ расцвести в едва уловимой улыбке — впрочем, эта радость тут же скрылась за сдержанными манерами, и советник утер губы салфеткой, решив, что на сегодня десерта достаточно.       Улыбка. Мимолетная, такая искренняя, почти прозрачная — и принц с удивлением обнаружил, что он понял ее. Подумать только! Значит, за прохладными вежливыми манерами скрывается тот еще любитель сладкого — и одна только эта мысль уже ломала некоторые представления об этом человеке.       После десерта Айвэ поднялся с места и, бросив красноречивый взгляд в сторону Элейва, встал перед Ромео.       — Не осчастливите меня танцем? — спросил он с улыбкой, показавшейся Элейву теперь картонной. Стоило ему единожды стать свидетелем подлинной радости, как тысячи фальшивых улыбок теперь виделись ему не более чем проявлением хорошего воспитания.       Ромео не стал отказывать и позволил увести себя в центр зала. Музыканты заиграли легкий вальс, и двое, о чем-то переговариваясь, оставили мужчин наедине. Элейв сразу понял, зачем Айвэ сделал это — чтобы теперь у него была возможность переговорить с генералом напрямую. Это было вовсе не дело Саламандры: не ему нужны были союзники, однако принц с благодарностью принял этот его жест, который тут же упростил ему задачу.       — Так зачем вы пригласили нас, Ваше Высочество? — спросил вдруг Анри сурово, придвинувшись ближе к Элейву. Теперь им следовало поговорить по-мужски, честно, без этой вежливой жеманной фальши.       Пока Айвэ отвлекал Ромео танцами и беседами, Элейв объяснил Анри ситуацию, напомнив о недавнем происшествии, и генерал, пожевав губу, осторожно спросил:       — Господин Саламандра с вами? Вас никогда раньше не видели вместе, и ваш союз, в целом, весьма…       Он замолчал, и последующий вздох красноречиво дал понять, насколько Анри Эр сомневается в их намерениях найти общий язык. Элейв чуть помолчал.       — Он со мной. И вы с ним, насколько мне известно, в хороших отношениях, поэтому я надеялся на вашу поддержку. Советник посоветовал мне вашу кандидатуру.       Анри почесал бороду. Он был в том возрасте, когда интриги дворца перестают казаться значимыми, но теперь, когда в опасности оказался сын покойного друга, генерал решил вступить в последний бой за чужую жизнь.       — Я всегда был верен Танистри, Ваше Высочество, — заявил он. — Вы всегда можете рассчитывать на любую мою поддержку.       Айвэ развлекал Ромео до тех пор, пока мужчины не закончили разговор. Советник не собирался позволять ему возвращаться за стол, а тот особенно и не рвался туда, зная, что если у мужа и принца наметилось какое-то важное дело, лучше не отвлекать их. С годами он привык к мысли, что у Анри набрался ворох самых разных тайн от него, но мудрость, приобретенная за время семейной жизни, подсказывала, что есть вещи, в которые лучше не лезть.       Ужин подошел к концу, когда генерал отсел от Элейва, и только тогда Айвэ подвел Ромео к столу.       — Это был чудесный вечер, Ваше Высочество, — сказал Ромео с улыбкой. — Благодарю за приглашение. А вы, господин советник, должны мне еще танец на балу, не забудьте!       Прощание было недолгим, и на лицах каждого из присутствующих читалась естественная усталость. Супруги Эр покинули зал, и как только Нинель, Элейв и Айвэ остались одни, советник, не сдерживая себя, заговорил:       — Вы что, с ума сошли? Что на вас нашло? Вы вели себя отвратительно! — возмутился он, и притихший Нинель мягко коснулся локтя советника, надеясь его успокоить. Это робкое импульсивное движение заставило Айвэ обернуться и взглянуть на взволнованного дядюшку, и в один миг все то негодование, которое Элейв заслужил ужасным поведением, чуть убавилось.       Элейв и сам понимал, что сморозил лишнего, но осознал это только теперь, когда ужин закончился. Айвэ заметил раскаяние на молодом лице, хотя ожидал, что принц непременно станет оправдываться.       — Вам следует поучиться контролировать себя. Вы не упадете в грязь лицом, если не выскажете то, что у вас на уме, — отчеканил он. — Будь на месте генерала кто-то другой, с вами бы не захотели иметь дел.       Элейва еще никто так не отчитывал. Учителя не позволяли себе грубого слова в его сторону, и только отец мог слегка укорить его или дать совет, поэтому принц впервые слышал такие откровенные слова в свою сторону. Саламандра не скупился на поучения, но они были весьма метки, несмотря на свою откровенность. Айвэ сберег его честь, когда не стал открыто отчитывать перед Эрами, но теперь был готов сейчас же взяться за его воспитание.       — Что вы так на меня смотрите? Я говорю очевидные вещи, — вздохнул Айвэ. Элейв внимательно глядел на него, и даже если в груди зрело желание найти себе хоть одно-единственное оправдание, чтобы не стоять перед советником в роли нашкодившего ребенка, в действительности он не мог придумать ни одной отговорки. Саламандра был прав настолько, что Элейву пришлось признать, что эти наставления были весьма уместны, но у него с юных лет имелась одна некрасивая привычка: порой он задумывался о своих словах только после того, как все высказывал.       — Надо же, — усмехнулся беззлобно Элейв. — Никогда бы не подумал, что Стервятник станет меня наставлять. Это говорит в вас желание уберечь меня от необдуманных поступков?       Айвэ закатил глаза и приложил ладонь ко лбу.       — О небеса, как вы вообще умудрились дожить до своих лет?       Принц был хорошо образован, но ему действительно недоставало опыта. Он еще не понимал, о чем можно говорить и о чем лучше умолчать, однако его харизма и доброта заставляли окружающих быть снисходительнее к его желанию высказать даже самые противоречивые мысли.       Элейв вдруг качнул головой и рассмеялся. Это был веселый смех, совсем не нервный, какой бывает после напряженного вечера, и он не уймется, пока его не поддержат. Но Саламандра был довольно сдержанным мужчиной, и принцу пришлось смириться с тем, что его веселье никто не поддержит, и вскоре успокоился.       — Мне нравится ваша прямолинейность, Саламандра, — улыбнулся он, заглядывая в притягательную зелень чужих глаз, и весело прищурился. — Она, видите ли, делает вас особенным, потому что даже друзья рядом со мной выбирают выражения.       Нинель понял, что ему следует оставить советника и племянника наедине, потому быстро попрощался и покинул зал, ссылаясь на усталость. Никто не стал его задерживать. Принц потянулся и направился из зала по коридору: Элейв шел неспешно, словно давая понять, что он ждет советника и желает пройтись до королевского крыла в его компании.       — Такой похвалы я еще не получал, — подметил Саламандра, послушно следуя за принцем. Они неспешно ступали по пустому коридору, в некоей степени наслаждаясь этой откровенной беседой. Отчего-то всегда, когда между ними завязывался разговор, они не могли соблюдать правила приличия и немедленно говорили друг другу все, что следовало бы держать при себе: так было и в их первый разговор, и сейчас.       — Вы только что отчитали меня за прямолинейность, однако ваши слова становятся не менее меткими, когда вы оказываетесь лицом к лицу с тем, кого считаете равным. Несмотря на то, что я носитель крови небожителей, вы отчего-то не стремитесь склонить предо мной голову. Ваша гордость мешает вам повиноваться, но я прощаю вам это, потому что она же и есть причина ваших честных слов. Я терпеть не могу льстецов, лицемеров и лжецов. Хотя полагаю, что вы больше из последних.       — Искусная ложь — признак гибкого ума, — отозвался Айвэ спокойным голосом, ничуть не смущенный таким упреком. — Как и хитрость.       Элейв молчал. Только стук его сапог разносился гулким эхом по коридору, растворяясь в стенах, шторах и столетних картинах в золотых рамах.       Они шли рядом, такие непохожие друг на друга. Противоположности. Золото и обсидиан.       — Я знаю, — ответил Элейв, потянув уголок губ в улыбке. — Но вы попросили хорошую цену за верность мне, поэтому оставьте эти признаки гибкого ума при себе, а со мной будьте честны.       Айвэ усмехнулся, не в силах остаться равнодушным после такого искусного ответа.       — Вы так и не принесли мне ключ, — заметил он, поправляя выбившуюся из косы прядь. — Проведете меня в Библиотеку — так и быть, подумаю над вашей просьбой.       Оба они понимали, насколько несерьезными были эти слова, и Элейв тоже не сумел удержаться и тихо засмеялся. В тишине пустого коридора любое их слово отдавалось громовым раскатом, и оттого их смех казался ярче, чем им подумалось бы в другой ситуации.       — Королевская кобра не так опасна, как вы, — ответил Элейв беззлобно.       О, Саламандра действительно был очень смел. Никто и никогда прежде не разговаривал с принцем в таком тоне, и тем более никогда не ставил условия. Элейв всегда мог требовать к себе должного отношения, но не был обязан обещать ничего взамен, и теперь он впервые столкнулся с человеком, который был достаточно могущественен, чтобы торговаться.       Элейв усмехнулся и остановился в конце коридора. Дальше — порог королевского крыла, и здесь их пути должны разойтись. Он пойдет спать, а Айвэ отправится домой, к семье.       Элейв сделал шаг ближе, взял Айвэ за локоть и склонился над ним. В голубых глазах на мгновение вспыхнули золотые искры, и он выдохнул шепотом, приближаясь неоправданно близко:       — Я ничего не боюсь, Саламандра. Ничего. Даже вас.       Выпрямившись, он отпустил советника и пересек порог королевского крыла, скрываясь в темноте пустых коридоров.