Стервятник

      Всю ночь что Айвэ, что Элейв — оба не могли уснуть.       Айвэ гложила возникшая на пустом месте тревога. Он никак не мог найти удобное положение в постели: то зарывался в одеяло по шею, то скидывал его до колен, пока, продрогнув, снова не накрывался. Во втором часу ночи терпение его иссякло, и он спустился на первый этаж, взяв с собой яблочного вина и улегшись на бархатную тахту. Эдельфейд нравился Айвэ куда меньше, чем Свеллендэм, но он не мог найти в себе сил каждый день тратить на дорогу туда-обратно несколько часов, и оттого был вынужден проводить здесь большую часть жизни. Луна ласкала бледным светом голые ноги, не прикрытые подолом кашемирового халата, и Айвэ, ушедший глубоко в себя, не заметил, как по лестнице, устланной багровым ковром, неслышно спустился Аарон, только-только покинувший комнату Элмера. Он ступал в одном лишь пеньюаре, и весь вид его был полон домашней беззащитности и мягкости, бывшей вполне в духе всякого омеги такого сорта.       Он испуганно ахнул, когда заметил Айвэ, вытянувшегося на тахте. Аарона охватила неловкость — прежде ему не приходилось показываться в столь легкой одежде. Этикет позволял появляться вне спальни в пеньюаре, но у Аарона на этот счет было свое мнение, и его редко видели в чем-то, кроме домашнего платья.       — Ох, я не знал, что ты здесь, Айвэ, — сказал он в замешательстве, и в темноте голос его звучал тоньше обычного. Он мог бы сейчас же подняться к себе и дождаться, пока Айвэ уйдет спать, но решил, что тот даже не обратит внимание на его легкий вид. Айвэ не имел привычки указывать ему, как следует одеваться, и никогда не осуждал вкусы Аарона.       Саламандра не шелохнулся. Аарон прошел к большому стеклянному шкафу, достал с полки микстуру в пузатой склянке и сделал тревожный глоток. Он всегда пил успокоительное, когда Элмер приходил к нему в комнату. Это Айвэ привык к его лунатизму и относился с безграничным терпением — Аарон же пугался всякий раз, когда сын навещал его по ночам: он так боялся, что однажды Элмер по пути к нему оступится и нечаянно упадет с лестницы, что после таких встреч ему приходилось пить что-нибудь от нервов.       Он перетерпел горечь лекарства и посмотрел на Айвэ. Тот неспешно потягивал вино из горла, и ноги его, укрытые лунной фатой, обнаженные, длинные, казались Аарону изящнее обычного. Все портили только глубокие шрамы от кандалов на щиколотках, но Айвэ так давно смирился с ними, что не смущался иной раз обнажиться перед Аароном.       — Не можешь уснуть? — спросил Аарон, присаживаясь у ног супруга. Айвэ сделал еще глоток и вздохнул.       — Мне тревожно, — признался он. — Дурное предчувствие.       Аарон опустил взгляд и против воли сцепил руки в замок. Айвэ краем глаза заметил этот знак очевидного смущения и снял халат, протягивая его Аарону. Тот с благодарностью завернулся в него и утонул в массивных плечах, согретых теплом тела супруга. Айвэ остался в одной лишь сорочке, и Аарону пришлось стыдливо отвести взгляд. Он не был так равнодушен, как Меволь, чтобы бесстрастно смотреть на чужое тело в тонкой спальной рубашке.       — Спасибо, — тихо сказал он, и Айвэ сделал еще глоток. — Может, что-то случилось во дворце?       Айвэ вздохнул и покачал головой.       — Ничего. — Он оперся затылком о спинку, закрывая глаза и задумчиво продолжая: — Не происходит ничего, что должно меня тревожить. Дела идут так хорошо, что мне думается, а не затишье ли это перед бурей.       Аарон невесомо коснулся шрамов на белых щиколотках, затем взглянул на клеймо под ребром, следы от кандалов на руках и шее, рубцы от плетей. Они покрывали его тело, в особенности глубоко отпечатались на спине и руках, но за шесть лет успели несколько затянуться и местами посветлеть.       Айвэ даже не вздрогнул, когда ощутил легкое прикосновение. Прошлое не тяготило его настолько, чтобы лишнее напоминание о тяжелых временах выводило его из того спокойствия, в котором он обычно пребывал.       — Ты все еще не можешь забыть? — тихо спросил Аарон почти шепотом, и Айвэ лениво приоткрыл глаза, устремляя взгляд на супруга. — Не бойся. Сейчас же все хорошо.       — Я не боюсь, — ответил Айвэ. — Аарон, прошло шесть лет, я больше не тот глупый мальчишка. Я был наказан по закону, мне некого винить и нечего бояться.       Аарон смягчился и повеселел.       — Тогда почему ты тревожишься? — спросил он с улыбкой. — Пустое это дело. Не накручивай себя. Завтра мы отдохнем на балу, и тебе станет легче.       Айвэ усмехнулся. Он и сам не понимал, чего боялся, но мягкое касание Аарона немного успокоило его.       — Иди спать, — сказал Айвэ, мягко погладив его по руке, когда тот подсел ближе. — Завтра в пять часов ты должен быть одет и готов к отъезду. Я приеду из дворца, отдохну, и мы отправимся на бал.       Аарон улыбнулся ему, нежно поцеловал в темный висок и ушел наверх, неслышно ступая в темноте столичного поместья. Айвэ посидел в тишине еще с полчаса и только затем поднялся в покои, даже не вспомнив, что халат он оставил супругу.       Элейв же не мог уснуть совсем по другой причине. Он хотел сейчас же вскочить на ноги и проверить, куда ведет та длинная лестница, и он бы сделал это, не пожелай разделить радость находки с союзником, толкнувшим его на эту авантюру. Он усилием воли пытался заставить себя уснуть, и у него, как и у советника, получилось это только когда на часах пробило три. После пробуждения и до четырех часов вечера, когда Тали сообщил, что ему пора собираться, Элейв едва не сгорал от желания сейчас же освободить Саламандру от работы и спуститься в Библиотеку, но в нем было достаточно силы, чтобы удерживать эти юношеские порывы.       Айвэ покинул дворец раньше обычного, в половине четвертого, отужинал дома, попросил Меволь приготовить легкую закуску к полуночи, когда они вернутся, и вместе с Аароном отправился во дворец. Темнело.       Аарон любил балы, и положение мужа обязывало их постоянно появляться в домах знатных господ. Отец его был из восточных земель, бывших в слишком большом упадке, чтобы во времена юности Аарона семья могла позволить себе приезжать в столицу. Однако за несколько лет свет научил его многим тонкостям, о которых он раньше не знал, и оттого его теперь нельзя было уличить в малейшей неловкости или грубости. Благородный взгляд смотрел нежно, речи были легки и веселы, и немногие стремились найти в Аароне хоть малейший изъян, что при должных усилиях было бы возможно, — настолько приятным человеком он был.       Покрытый снежным покрывалом курдонер уже истоптали десятки лошадей, когда Саламандры пересекли ворота королевского дворца. Фалко остановил экипаж у широких ступеней, Айвэ вышел первым, подал руку Аарону и помог ему спуститься на землю.       — Ромео Эр непременно потребует от тебя танец, — улыбнулся Аарон, мягко ухватившись за локоть Айвэ. Тот улыбнулся.       — Уже потребовал, — ответил он снисходительно, погладив Аарона по ладони в кремовой перчатке, — несколько дней назад.       Церемониймейстер объявил о прибытии семьи Саламандр, и супруги прошли в зал, приветственно кивая каждому, кто был достоин их внимания.       Бальный зал походил на жаркое сияющее пламя. Бриллиантовые люстры в тысячу свечей спускались с потолка, а полы сверкали, будто полированная яшма. Постукивали мягко десятки каблучков, и сонм голосов собрался в единый задорный гул. Саламандры встали на место, что было уготовано им по праву происхождения, и Айвэ сдержанно поприветствовал знатную пару, отпрыски которой занимали высокие посты в регулярной армии. Атмосфера в зале стояла воодушевленная, праздничная, и все в один голос были готовы поздравлять Его Величество с двадцативосьмилетием.       Но когда появилась королевская семья, голоса затихли.       Король Альвидис Второй и его супруг-консорт Жизе́ль показались в зале ровно в шесть часов, и тонкая рука омеги держалась за локоть супруга без неловкости или холодности, как бывает это между теми, кого женили против воли. По правую руку от Его Величества шел третий принц Элейв в небесно-голубом костюме с золотой вышивкой и темным плащом на одно плечо, и ему едва хватало сил думать о дне рождения брата. Мысли его метались вокруг Библиотеки, и он шумно вздохнул, когда все присутствующие в зале склонились перед правящей семьей.       Среди склоненных голов Элейв заметил Алвиса и Генриха, и как только правила позволили ему отойти от короля и консорта, он шагнул в их сторону. Бал начался.       Первый танец оставался за виновником торжества — Альвидисом. Он мягко улыбнулся Жизель, взял его за руку и повел в центр зала. О, такая чудесная была эта пара! Это был тот редкий брак по расчету между Лоа́ном и Адалонией, закончившийся настоящей любовью, трепетной и бережной. Жизель был очень закрытым омегой, очень нелюдимым, но уже который год Альвидис чувствовал небывалый прилив сил с того самого момента, когда он и его незнакомый супруг поговорили в брачную ночь и дали друг другу время привыкнуть. И привыкли. Жизель не имел особенного влияния во дворце — может, не осознавал своих возможностей, а может не хотел ими пользоваться, — но Альвидису было достаточного одного его присутствия.       Пока царственная пара кружилась в вальсе, Элейв добрался до Алвиса и Генриха. Они снова сделали легкий поклон, и все трое принялись наблюдать за танцем супругов. Элейв оттеснил мысли о Библиотеке, когда Генрих вдруг очарованным голосом спросил:       — Ваше Высочество, кто это?       Элейв обернулся на него.       — О ком ты? — спросил он. Разве был во дворце хоть кто-нибудь, с кем Генрих не был знаком?       — Там, — ответил он, не отрывая взгляда от дивного создания. — Кто рядом с королевским советником?       Генрих смотрел куда-то в сторону и не мог оторваться. Элейв проследил за его взглядом: в толпе нашлись два силуэта, облаченные в зеленое и голубое, и если Генрих смотрел на Аарона, то Элейв уцепился взглядом за Айвэ.       В малахитовом наряде, таком же, как его глаза, он стоял подле супруга и о чем-то говорил, подав ему локоть. Черты его расслабились и более не напоминали о той напряженной работе, что он выполнял каждый день, а роскошное его одеяние гармонировало с прямым ровным пробором тщательно причесанных волос.       Принц замер, не решаясь окликнуть или как-то иначе привлечь к себе внимание, лишь внимательно рассматривал острые худые плечи, собранные в косу волосы и такой знакомый, но одновременно чужой профиль.       — Аарон Саламандра, его супруг, — ответил Элейв, и Генрих переменился в лице. Чужой супруг — эта новость обухом ударила его по голове, выбивая почву из-под ног. Усилием воли Генриху пришлось отвести взгляд, чтобы более не тешить себя надеждами о запретной красоте.       Элейв сделал шаг навстречу паре.       — Идем, поприветствуем их, — сказал он, и Генрих вдруг трусливо застыл на месте. Элейв знал, что Лимбург не робкого десятка, но теперь он, казалось, едва находил в себе силы сделать хоть шаг. — Чего ты трусишь? — добил его Элейв, и Генриху оставалось только уныло последовать за ним.       Алвис глядел на происходящее с неприкрытым недоверием, но не стал вмешиваться, решив развлечь себя беседой с соседней парой.       Элейв и Генрих подошли к семье советника, и Его Высочество приветственно кивнул Саламандре. Король и консорт закончили танец.       — Господин советник, — поздоровался Элейв, привлекая внимание Саламандры, а затем обратил взор на его супруга. — Кажется, мы не знакомы лично. Не представите нас?       Айвэ сделал легкий поклон, приветствуя не только Элейва, но и его сдержанного друга.       — Надо исправить эту оплошность, — заметил Айвэ непривычно добродушным тоном. — Ваше Высочество, граф Лимбург, познакомьтесь, Аарон Саламандра, мой супруг. Аарон, это Его Высочество Элейв Танистри и граф Генрих Лимбург.       Аарон сделал легкий реверанс, и у Генриха пересохло в горле.       — Я рад познакомиться с вами лично, Ваше Высочество, граф Лимбург, — ответил Аарон ласковым голосом, и Генрих понял, что пропал.       Пропал.       Прелестнейший омега, которому не должно быть супругом такого прохладного человека, как советник, улыбался так нежно и спокойно, будто личное знакомство с принцем было для него обыденностью. Он представлял собой совершенство, истинную красоту, и Генрих напрочь забыл обо всех тех требованиях, какие раньше имел к возлюбленному.       «О, он непременно должен быть утонченным и умным омегой, — говорил когда-то он Алвису и Элейву, когда они обсуждали вкусы и предпочтения. — Из знатной столичной семьи! Ему обязательно следует уметь рисовать и музицировать, и он не должен интересоваться моей врачебной работой. Ему не следует заглядываться на других мужчин, он должен быть хорошо воспитан. В его родословной не должно быть болезней и других уродств. Его жесты и поведение должны выражать высокую красоту, какую не может сотворить другой омега».       О, какое пустословие! Теперь он смотрел на Аарона, будто в тумане наблюдая, как Его Высочество невесомо целует тонкую руку, а когда омега протянул ладонь и ему, Генрих мягко коснулся ее, застыв на месте. Он смотрел на тонкие пальцы и ощущал, как все его существо сковывает заячья робость. Противоречия захлестнули его душу. Он понятия не имел, умеет ли Аарон музицировать, танцевать или петь, и все это ему в один миг стало не важно. Одного только слова, теплого и искреннего, хватило, чтобы Генрих забыл обо всем на свете.       — Руки моего супруга так красивы, что вы не можете оторвать от них взгляд? — прохладно спросил Айвэ, обрывая поток мыслей Генриха. Тот вздрогнул, пришел в себя и наконец едва ощутимо поцеловал тонкую ладонь, отпуская ее с неохотой.       Элейв нашел удобный момент, чтобы сгладить обстановку.       — Это платье вам очень к лицу, — обратился он с комплиментом к Аарону, а затем взглянул на Айвэ: — Позволите пригласить вашего супруга на танец?       Айвэ сразу подобрел.       — Спрашивайте не у меня, а у моего мужа. Ему танцевать с вами, не мне, — ответил он, более не вспоминая о выходке Генриха. Аарон улыбнулся доброй улыбкой, разумеется, соглашаясь на танец: он сложил веер, свесив его на запястье, и был готов сейчас же пойти танцевать. Элейв взял ладонь омеги и затем вдруг подхватил руку Лимбурга, соединив их вместе.       — Но танцевать будет мой скромный друг. Будьте добры, составьте компанию этому застенчивому молодому человеку.       Аарон и Генрих в замешательстве взглянули друг на друга, а затем и на Его Высочество.       — Вальс вот-вот начнется, — подбодрил их Элейв. Айвэ молчал, решив дождаться окончания этого зрелища.       — Что же, тогда ведите меня, раз Его Высочество доверил меня вам, — улыбнулся взявший себя в руки Аарон. Генрих держал маленькую ладонь, и на него вдруг накатила волна решимости. Он улыбнулся омеге и повел его в центр зала, к танцующим. Когда зазвучала музыка и пара закружилась в неспешном вальсе, о чем-то переговариваясь, Айвэ наконец спросил:       — Вы вознамерились найти моему супругу еще одного поклонника? У него и без Лимбурга их навалом.       Элейв тихо засмеялся. Саламандра, как обычно, жонглировал словами лучше любого адалонца, хотя это нисколько и не сближало этого жгучего далматского мужчину ни с одним из жителей страны.       — Мне нужно было отвлечь их, — сказал Элейв, и Айвэ заслышал в его голосе нетерпеливые нотки, будто он старался подвести разговор к нужной теме. — Отвлечь, чтобы поговорить с вами.       — Отвлечь? — спросил Айвэ. — Что-то случилось?       Айвэ не мог даже подозревать, что готовил для него Элейв, и оттого расслабленно наблюдал за Аароном, когда Его Высочество вдруг понизил голос и тихо сказал:       — Вы требовали ключ от Библиотеки.       И стоило только Элейву заговорить о Библиотеке, как сердце Айвэ подскочило к горлу. Он издал шумный вздох и прикрыл глаза, возвращая себе контроль над вспыхнувшими чувствами. Несколько мгновений он стоял неподвижно, а затем, чуть повернув голову, сдержанно спросил:       — Вы хотите отдать мне его сейчас?       Элейв мягко улыбнулся. Саламандра продолжал держать лицо, хотя сам был уже на низком старте.       — Ваш супруг и мой друг пока заняты друг другом, — заметил Элейв, невольно поглядывая на выход. — Наше присутствие сейчас не так важно. Вход в Библиотеку находится в старой обсерватории, захватите что-нибудь теплое.       — Хватит испытывать мое терпение, идемте, — выпалил Айвэ и первым сдвинулся с места, следуя к выходу из зала. Элейв тихо посмеялся и двинулся следом.       Они миновали толпу заинтересованных в разговоре с ними гостей, потребовали теплую одежду, захватили факел и почти бегом двинулись к обсерватории. Элейв едва поспевал за Саламандрой по присыпанной снегом дорожке, не предполагая, что такой человек, как он, может так воодушевленно следовать куда-то.       — Вот она! — заговорил Элейв, когда перед ними предстала старая темная обсерватория. Факел осветил ее темные окна, и Айвэ, вместо того, чтобы остановиться и осмотреться, прыжками вмиг оказался у ее двери. Элейв последовал его примеру. Саламандра, плут, неужели бывал здесь раньше, раз даже не стал осматриваться?       Внутри было темно, хоть глаз выколи, и только факел освещал заваленное тряпьем помещение. Двенадцатилетний беспорядок, царивший здесь, теперь пугал сильнее, чем днем, но оба они даже не обратили на это внимание.       — Там, — указал Элейв на открытую дверь. Будто зияющая дыра, она смотрела на них, и невольно у обоих поубавилось пылу, когда они взглянули на скудно освещенные ступени, ведущие вниз. — Карта заканчивалась здесь. Наверняка все книги спрятаны там, внизу.       Айвэ уже потянулся было к факелу, вновь надеясь взять первенство даже в этом деле, но Элейв вдруг поднял его над головой, и советнику хватило гордости остановиться и не тянуться выше.       — Я пойду первым, — непреклонно заявил Элейв. — Вы… мельче. Внизу нас может ждать что угодно.       Начни Айвэ спорить — и они бы никогда не добрались до Библиотеки. Сейчас ему не следовало лезть вперед, и он мудро решил уступить более сильному союзнику, готовому заслонить его собой от неизвестной опасности.       — Хорошо, — сказал Айвэ. — Ваша воля.       Элейв кивнул и развернулся к лестнице. Обоих потряхивало от возбуждения.       — Что же, — сказал тихо принц, в последний раз бросив взгляд на Айвэ, — вперед.       Они двинулись вниз по лестнице в полном молчании. Айвэ прислушивался, гладил холодные влажные стены и не слышал собственного дыхания. Элейв шел впереди, освещая дорогу, а лестница, не более метра в ширину, все вела и вела вниз. Шаги мужчин почти не слышались даже в такой тишине, и оба спускались уже не меньше десяти минут.       — Мы так до царства демонов доберемся, — тихо сказал Элейв.       — Из любопытства я готов спуститься и в пекло, — вторил ему Саламандра.       Элейв решил, что сейчас самое время развеселить друг друга разговором. Прежде им не приходилось оставаться наедине так надолго, и он решил использовать эту возможность.       — Скажите, откуда вы узнали о Библиотеке? Отец рассказал вам о...       Он не успел закончить, как каменный пол под ними вдруг обвалился, и они с Саламандрой рухнули вниз. Никто не успел даже подумать, что случилось, и ничьей реакции не хватило бы, чтобы предотвратить это резкое падение. Кто же знал, что многовековая лестница не выдержит веса двоих взрослых мужчин?       Испуганный крик. Гул. Попытка ухватиться за чужой силуэт. А следом болезненный удар и тьма.       Сколько времени прошло — неизвестно. В этой непроглядной мгле нельзя было понять, какое время суток на поверхности, и невозможно было разглядеть даже собственных рук. Без солнечного света, без единой искры это место действительно казалось царством демонов.       Айвэ очнулся на острых камнях, врезавшихся ему в кожу, и первое, что он услышал — собственный тихий стон. Голова будто не принадлежала ему, ни мыслей, ни страхов — пустота. Тело не слушалось.       — Саламандра? — послышался неподалеку взволнованный голос Элейва, оглушивший Айвэ так, будто ему кричали в уши.       Саламандра задрожал. Здесь, предположительно, внизу, было так холодно, что он продрог до костей, и к страшной дрожи прибавилась затем и жгучая боль. Едва сдерживая себя, не своим голосом Айвэ позвал:       — Ваше Высочество…       Он лежал на камнях, едва ощущая в себе силы сдвинуться с места.       — Вы ранены? — снова спросил Элейв, приближаясь к Айвэ. В полной темноте он мог только идти на слабый голос, который никогда бы не ожидал услышать от такого человека, как Саламандра. — Не молчите, иначе я не найду вас!       Айвэ старался сохранить дыхание ровным, но накатывающая волной боль будто лишила его голоса. Плечо горело огнем, и советника бросало то в жар, то в холод.       Элейв же, очнувшийся пятью минутами ранее, сам едва оправился после падения, но, обладая крепким телом и здоровьем, тут же бросился искать советника, отгоняя самые страшные мысли. Они упали с приличной высоты, и если Элейву повезло не получить почти никаких ран, то Айвэ не отзывался на его голос уже долго. Паника подступала к горлу, когда тьму рассек тихий болезненный голос. Саламандра был ранен, но еще жив.       — Прошу вас, не молчите, — взмолился Элейв, и ему вторил полушепот, звавший его через непроглядную тьму. Такой беспомощный и слабый, будто советник вмиг растерял былую сноровку и гибкость, и Элейв, и без того взволнованный, ощутил, как от страха дыхание его отяжелело, а сердце будто замедлило ход. А если Саламандра умирает?       Он нашел его у острых камней, нащупав в темноте руку в порванном костюме.       — О небеса, — тихо прошептал принц, и сердце его упало.       Костюм королевского советника был почти насквозь пропитан кровью от глубокой раны на плече. Вонзившийся после падения камень рассек белую кожу, оставляя рваный след, и когда Элейв коснулся его, желая понять размеры, Айвэ снова тихо застонал. Сердце принца сжалось. Нельзя было позволять советнику и дальше лежать на холодных булыжниках.       Элейв присел на камни и осторожно прижал к себе Айвэ. Голова со спутанными темными волосами упала ему на плечо, и Элейв крепко держал несчастного, не позволяя ему съехать обратно.       — Я никогда не делал этого, — сказал он, предупреждая. — Лилиум так умеет, это он лекарь. Я лишь видел, как он это делает. Возможно, будет больно, я не знаю.       От волнения он проглатывал окончания, и ему потребовалось с минуту, чтобы привести дыхание в норму и сконцентрироваться. Он поднес свободную руку к ране на плече, накрыл ее и нахмурился, когда с губ Айвэ сорвался болезненный прерывистый вздох. Элейв взмолился, взывая к душам предков и умоляя небожителей не дать ему оплошать. Он закрыл глаза, хотя полная темнота совершенно не требовала этого.       Ладонь засияла золотым светом, будто солнце, и Элейву потребовалось применить всю ту силу, что текла в его крови. Альфы Танистри никогда не умели лечить и скорее калечили, но разве мог он не попытаться, когда слышал, как Саламандра задыхается от боли? Ощущая, как по телу золотом растекается дарованная предками сила, он направил ее в чужое тело, надеясь, что если это и не вылечит, то хоть облегчит страдания Саламандры. А если тот сейчас умрет на его руках, Его Высочество будет молиться за него Альвиссу Мудрому в святилище, если выберется отсюда.       Волосы его засияли золотым, сила в руках успокоилась, стала стабильнее, и это придало Элейву уверенности. Свет согревал, совсем не обжигал, и это вселяло надежду.       Он закончил, когда Саламандра затих и обмяк в его руках. Элейв тяжело дышал, в то время как дыхание Айвэ, напротив, успокоилось: он поднес руку к месту, где до этого была рана, и нащупал лишь разрез на костюме. От раны не осталось и следа. Свет потух, и вновь воцарилась тьма.       Он устало выдохнул, постелил на камни плащ и уложил на него советника, неизвестно отчего потерявшего сознание. Возможно, сила Танистри действительно причинила ему боль, а он не стал прерывать Элейва, чтобы ничего не испортить, и в конце концов лишился чувств от жжения. Альфы Танистри не умели в полной мере контролировать силу, оттого она обладала разрушительной мощью. Омеги же прекрасно обходились тем, что было им дано, и из-за отличного самоконтроля слыли хорошими лекарями и провидцами. Как удалось вернуть Айвэ на этот свет — Элейв и сам не знал. Это было и не важно. Главное, что Саламандра в порядке и скоро очнется.       Он отсел дальше, только теперь понимая, как сильно дрожат его руки. Прежде он не использовал силу в таких целях, и это событие, в действительности более грандиозное, чем он представлял себе, отняло у него много сил. Не физических, конечно, — душевных. Он так боялся навредить, так боялся сломать и без того ослабленное тело советника, что приложил тройные усилия, чтобы не перестараться. Контроль — это не про Танистри. Он прилег на постеленную меховую накидку и вновь закрыл глаза. Сколько он пролежал так — неясно, но он и сам не заметил, как задремал.       Сознание вернуло себе ясность, когда спящий рядом Саламандра заворочался и вдруг подскочил, щупая плечо — через два часа. По дыханию его стало ясно, что он в замешательстве. Каждый шорох во тьме говорил лучше любого слова. Не обнаружив на себе раны, прежде причиняющей страшную боль, он облегченно выдохнул.       — Что это было? — задал очевидный вопрос Айвэ, и Элейв сел, разминая затекшие после сна на твердом камне мышцы.       — Это сила Танистри, — ответил ему Элейв необычно спокойным голосом. Он тряхнул головой, и волосы снова засияли золотым, освещая все вокруг. — Она передавалась нам из поколения в поколение.       Айвэ ожидал именно такой ответ и оттого не нашел, что сказать. Наверное, он хотел спросить не «что это», а «как это», но решил, что лучше ему сейчас повременить с расспросами. Он поднялся на ноги, ощущая необычайную бодрость в теле, и вдруг застыл на месте. Дыхание его будто оборвалось.       Секундное молчание дало Элейву право продолжить:       — Как вы себя чувствуете? — спросил он, тоже вставая и делая шаг навстречу, но Саламандра вдруг отшатнулся, не позволяя приблизиться даже на шаг. — Господин советник?       — Мне лучше, — ответил Айвэ бесцветным голосом. Прошло несколько часов, время наверняка уже перевалило за полночь, и зелье более не скрывало его сущность. Осознание только этой новости заставило спину покрыться холодным потом. Мысли заметались в панике.       Элейв нахмурился и в один шаг настиг Айвэ, схватив его за плечи. Сладкий лакричный аромат вдруг ударил по обонянию, и альфу бросило в жар. Сердце гулко забилось в груди, в горле пересохло, все мысли разом пропали, и осталось только осознание одной единственной вещи: омега, стоящий перед ним, пах бесподобно.       Прежде Элейв считал себя очень воспитанным альфой, и если чей-то природный запах был ему приятен, он непременно делал его обладателю комплимент, не позволяя себе большего. Дворец был полон самых разных ароматов: то терпкая сирень, то густой жасмин, травы, виноград, брусника, — но ни разу Элейву не встречалась лакрица.       В одно мгновение он потерял голову и прильнул к чужой шее, глубоко вдыхая сладкий аромат. Руки его оторвались от чужих плеч, сорвали верхние пуговицы на костюме, и губы жадно спустились к голым ключицам. Дыхание отяжелело, а он все не мог насладиться великолепным ароматом, и те жалкие секунды, что он упивался густой сладкой лакрицей, показались ему блаженной вечностью. Все те оковы воспитания, что сдерживали его долгие годы, разбились в одно мгновение, и Элейв не нашел в себе ни робости, ни смущения. Молодой принц никогда не желал обладать омегой, не бегал за молоденькими юношами, не подглядывал за ними в саду, не писал любовных писем, а легкая симпатия обычно ничем не заканчивалась. Теперь же все его естество будто желало заполучить сполна того, кто обладал таким удивительным тягучим запахом, и он отдал бы все на свете, чтобы вкусить его, хотя отлично знал, какая лакрица гадкая на вкус.       Хлесткая пощечина быстро вернула его в чувство. Сначала он даже не понял, что произошло, и щека, обожженная ударом чужой руки, зазудела. Саламандра явно не жалел сил, но все-таки их было куда меньше, чем Элейв представлял.       — Еще раз прикоснетесь ко мне — и я заживо похороню вас в этих камнях, — леденящим душу голосом пообещал Саламандра. Но Элейв не поверил ему. Теперь весь тот прохладный фасад, который он наблюдал многие годы, рухнул в одно мгновение, обнажая нежеланную суть.       Элейв нервно усмехнулся, не веря собственным догадкам.       — Вы омега, — нервно озвучил он. Раздался лязг кинжала. — О небо, уберите свои побрякушки, я вас даже с закрытыми глазами могу скрутить в бараний рог.       Айвэ молчал, и Элейв уловил едва заметное испуганное дыхание. Боится. Саламандра боится. Он не был готов к тому, что его застанут врасплох таким позорным образом.       — Я поверить не могу… — тихо прошептал принц, и Айвэ увидел, какая тяжелая горечь проступила на чужом лице.       Элейв грубо схватил его за предплечье, выхватил кинжал и потащил к импровизированному ложу, едва сдерживая нахлынувшую ярость. Айвэ замахнулся и ударил его коленом в живот, надеясь, что тот остановится, — Элейв стиснул зубы и швырнул Саламандру на накидку, услышав, как тот неприятно ударился о камни и тихо зашипел. Схватив Айвэ за волосы и сев сверху, он заговорил, едва сдерживая ярость в голосе:       — Наверняка не ожидали, что попадетесь таким глупым образом?       Айвэ схватил его за руку, что держала волосы, надеясь непонятно на что, но альфа только сильнее стиснул их, заставляя советника замереть, чтобы не получить еще сильнее.       — Еще и патлы какие отрастили. Думали, раз за двенадцать лет никто не раскусил, то можно и не осматриваться?       Элейв был в ярости. Он предполагал, что Саламандра не раз убивал своими же руками, или воровал, или был с кем-то в сговоре, или даже имел проблемы с законом в Далматии, от которых и сбежал в Адалонию, — но он и представить не мог, что он окажется омегой. Кто угодно, только не он, и даже изящная внешность не могла навести на подозрения! Кто угодно, только не Саламандра… Только не самый жестокий и расчетливый человек во дворце. Омега не может быть таким. Таким бессердечным.       Лицо советника было бледное, измученное, но тем не менее не выражало того отупляющего ужаса, который должен быть на лице пойманного преступника. Брови сошлись на переносице, и он стиснул зубы. Элейв замахнулся, готовый дать ему пощечину, но тут же остановился. Не смог ударить омегу. Саламандра дернулся, готовый к удару непомерно сильной рукой, и внутри Элейва что-то кольнуло. Он увидел, как блеснули горящие от испуга и огня глаза Айвэ, и он пристыдил себя за излишнюю жестокость. Даже будь Саламандра альфой, он все равно бы не смог ударить его, и не следовало в порыве эмоций обманывать себя. Элейв не был жестоким, а уж тем более палачом.       — Из-за такого, как вы, умер мой отец, — сдавленно сказал он. — Он видел в вас талант и заботился о вас, хотя и не должен был, а вы отплатили ему такой ложью. Одиннадцать лет вы обманывали страну, что дала вам кров и пищу! Неужели у вас совсем нет совести?       Он поджал губы, не отрывая взгляда от зеленых глаз и ища в них ответы. Айвэ колотило не слабее Его Высочества, и принц сильнее сжал его волосы, чтобы тот не дергался. Золото, плескавшееся в чужих глазах, обжигало не хуже огня.       Но Саламандра не оправдывался. Он не скулил, не умолял дать возможность объясниться. Он все прекрасно понимал. Одиннадцать лет он готовился, что его однажды поймают, и теперь, когда это случилось, он сохранял достоинство, как бы сильно его сердце ни сдавливали оковы страха. Он был готов стойко нести ответственность за свои поступки.       — Не пытайтесь воззвать к моей совести, — ответил Айвэ, зашипев, когда Элейв сильнее стиснул его волосы. — Мне осталась пара лет, это достаточное искупление за мои грехи?       Элейв вздрогнул, как от пощечины, хотя и знал, что омеги, принимающие зелье, не могут жить долго. Саламандра говорил об этом так обыденно, будто давно смирился с грядущей участью.       — Не волнуйтесь, я сам делаю зелье: мое тело не станет гнить заживо и источать заразу. В Далматии давно научились делать зелье, от которого не разразится эпидемия. Повторения поветрия, убившего вашего отца, не будет.       Элейва будто окатило холодной водой. Он держал Саламандру, и видел, как плещется в изумрудных глазах та сила, что однажды покорила его. Айвэ не собирался сдаваться и не собирался оправдываться. У него были мотивы, определенно были, но он понимал, что сейчас не в том положении, чтобы требовать дать ему слово. Саламандра был слишком разумен и слишком хорошо усвоил, что в жизни надо быть готовым ко всему.       Элейв устало вздохнул и отпустил чужие волосы, усаживаясь рядом и отворачиваясь от Айвэ. Он спрятал лицо в ладонях, будто желая укрыться от внезапно открывшейся правды, и сердце его было не на месте. Закон о запрете использовать зелье затем и был придуман, чтобы предотвратить эпидемию, но как его теперь соблюдать, если Саламандра преступил его без последствий? Если он совсем скоро просто умрет, и никто даже не узнает, что все эти годы ему приходилось играть роль альфы.       Айвэ тем временем сел, массируя виски и закрывая голую шею. Только этого ему не хватало! Знал бы он, что спуск в Библиотеку обернется такими проблемами — ни за что не стал бы совать нос не в свои дела. Рука и голова неприятно ныли — хватка у Его Высочества что надо. Оба они сидели нарочито холодные, боясь потревожить гудящую тишину, и только золотые волосы освещали ту подземную пещеру, в которую они провалились.       Айвэ понимал, что лучше ему сгинуть в этом подземелье, иначе там, наверху, его будет ждать участь пострашнее: его казнят, его семью повесят или, возможно, отправят на каторгу у северной границы. Он так долго готовился к этому моменту, что теперь страх перед виселицей пропал, оставляя место лишь спокойному осознанию. Впрочем, как и любой человек его породы, он верил, что всегда будет шанс выпутаться из этой паутины и сбежать на край мира, где его никто не найдет. Не просто так он был одним из Саламандр, и потому он не отчаивался.       Однако в сердце все же теплилась крохотная надежда — Элейв был добрым человеком. Добрым, как и его отец, и его брат, и Нинель, и король. Айвэ хотел думать, что впервые за много лет хоть что-нибудь сойдет ему с рук, даже если и такое преступление.       Элейв же пытался привести мысли в порядок. Если головой он понимал, насколько чудовищным стало преступление советника, то сердце не могло заставить его дальше злиться на обладателя такого запаха. Саламандра сидел за его спиной тише воды, и Элейв, вспоминая сладкую лакрицу, не мог безоговорочно окрестить его предателем Адалонии. Столько всего советник сделал для страны — и не сосчитать, и Элейв против воли принялся защищать его, сменив гнев на милость. Омегам в Далматии живется непросто — и одна эта мысль заставила внутреннюю ярость совсем потухнуть. Может быть, Саламандра всего лишь сбежал в поисках лучшей жизни, когда представился такой шанс? Советнику следовало объясниться с ним. Им надо поговорить наедине, в тишине, когда эмоции улягутся, когда они будут в силах говорить спокойно. Не мог Элейв так просто посадить Айвэ в темницу — добрая совесть шептала, что Саламандра давно отработал все свои грешки верной службой, и следует быть с ним мягче.       Не Саламандра устроил то поветрие. Не он виноват в смерти отца. И даже если зелье сгубит его через пару лет, у его преступления, если верить его словам, даже не будет никаких последствий.       — Я разберусь с вами позже, — мрачно сказал Элейв, все еще неприятно взбудораженный недавним открытием. Он забрал себе кинжал Айвэ, не собираясь отдавать его по понятным причинам. — Поднимайтесь. Нам надо выбираться.       Айвэ послушал Его Высочество и накинул на плечи помятую мантию, не особенно удивляясь мрачности чужого голоса. Им предстояло понять, куда они провалились.