Стервятник

      Иней разрисовал высокие окна причудливым узором, когда Айвэ открыл глаза. Поначалу он не понял, где находится, пока взгляд не упал на стены родной спальни. То паршивое состояние, в котором он теперь пребывал, нельзя было схлопотать даже после бессонных ночей, проведенных за работой во дворце — такое порой случалось, если вдруг приходилось принимать гостей или послов из содружественных стран. Айвэ тихо застонал.       — Меволь, — слабо позвал он. Ответа не последовало. От голода тошнило так, что Айвэ едва мог это вынести. Он понятия не имел, как молодая кобылица сумела донести их до дома, сколько он спал и может ли позволить себе сейчас твердую пищу, но голод — и даже не столько голод, сколько жажда — был так силен, что он нашел в себе силы сделать последний рывок.       Айвэ откинул в сторону одеяло и сел на постели, сражаясь с головокружением. Руки дрожали, ноги слабо слушались, но когда он поднял взгляд и увидел на столе свежие цветы в вазе, на душе стало легче. Цветы в его комнате — значит, все будет хорошо. Правда, Айвэ нравились синие розы, а не тюльпаны, но где сейчас сыщешь розы?       Он взял стоящую у изголовья постели трость с изумрудным набалдашником, оперся на нее и встал на ноги. Голова закружилась сильнее, и он пошатнулся, вновь падая на кровать. После первой неудачной попытки он все же поднялся снова и подошел к шкафу, накидывая на плечи первый попавшийся под руку халат. Если бы он не был так голоден, он так бы и и уснул дальше, но терпеть не было уже никаких сил. Опираясь на трость, он покинул комнату, неуклюже спускаясь по лестнице на первый этаж.       Среди голосов, звучавших из столовой, Айвэ услышал Аарона и Элейва, трещащих о чем-то без умолку, и это заставило его остановиться. Его Высочество здесь!       Отчего-то Айвэ совсем не подумал о принце, когда решил спуститься вниз. Он никогда не принимал гостей в Свеллендэме, и никто никогда не вторгался в эту семью, мирно проводящую время за городом. Айвэ не собирался выгонять Элейва — какой вздор, — но одновременно с этим он понял, что выглядит совершенно не как хозяин дома перед гостями. Воспитание не позволяло ему строить из себя немощного, и раз у него нашлись силы спуститься с лестницы, значит найдутся и на то, чтобы привести себя в приличный вид.       Он остановился у зеркала: нечесаные безжизненные волосы, белое лицо без намека на румянец, бескровные губы, как у покойника. Словом, выглядел он как пугало. В таком виде никак нельзя было показываться перед семьей и гостем.       От бледности губ он избавился легким покусыванием — они тут же налились кровью и вернули Айвэ частичку жизни. Он причесал брови мизинцем, критичным взглядом оценивая свое состояние, и вдруг сильные руки Меволь, подошедшего сзади, принялись расчесывать длинные волосы.       — Вам не следовало вылезать из постели, — укорил он Айвэ, бережно распутывая локоны гребнем и заплетая их в свободную косу.       — Только от голода умереть в постели мне и не хватало, — ответил советник со слабой улыбкой и мягко сжал руку Меволь, когда тот поправил съехавший с плеч халат, посильнее затягивая на отощавшей талии пояс. — Я думал, что уже не увижу никого из вас.       Меволь ободряюще улыбнулся и подал Айвэ локоть, заметив чужую слабость. Советник с благодарностью принял его помощь, взглянул на свое отражение и решил, что выглядит лучше, чем мог бы.       — Мы все перепугались, когда вы оба исчезли, — ответил Меволь, ступая в столовую. — Его Высочество все нам рассказал.       — Ах, Его Высочество… — тихо отозвался Айвэ с неопределенным выражением, ступая рядом.       Когда Меволь и Айвэ показались в столовой, голоса затихли, и Аарон едва не выронил ложку из рук.       — О небо! — испуганно воскликнул он. — Я оставил тебя в постели всего на минуту, а ты уже на ногах!       Он подскочил на ноги, забыв даже извиниться за прерванный разговор перед Элейвом, вставшим следом, и подлетел к советнику, оглядывая его с ног до головы и касаясь тонкой ладонью белой скулы.       — Ты так бледен, — тихо сказал он, а затем обнял его, облегченно вздыхая. — Ты не приходил в себя три дня, мы так боялись за тебя.       Айвэ мягко погладил Аарона по волосам трясущейся рукой и целомудренно поцеловал в лоб, и в этот самый момент Элейв окончательно убедился, что никаких других отношений между супругами, кроме братских, быть не может.       — Вы́ходил меня, да? — спросил Айвэ, не замечая, как смотрит на него Его Высочество.       А тот не сводил взгляд с советника, напрочь позабыв про завтрак. Аарон прежде запрещал ему входить в спальню Айвэ, и противиться его наказам не было никакой возможности, и оттого Элейв мог только гадать, насколько плохо Айвэ перенес их приключения. Теперь же он предстал перед ним хозяином дома, пусть и ослабленным, и домочадцы тянулись к нему, как к доброму покровителю, который успокоит и утешит. Руки Айвэ дрожали от пережитого ужаса, но он находил в себе силы уделить внимание Аарону, и это терпение, которым он обладал, поразило Элейва. В черном бархатном халате, с простой косой, босой и с тростью в руках, он обладал теперь бо̀льшим благородством, чем когда был заперт в латы роскошных закрытых одежд.       — Я оставил тебя совсем ненадолго, мне нужно было поесть, — сказал тихо Аарон, отпуская больного. Айвэ пошатнулся, и Меволь не дал ему упасть, помогая присесть за стол. Элейв снова сел. — Ману, принеси немного супа, пожалуйста, — попросил Аарон, усаживаясь напротив Айвэ. Слуга скромно кивнул и удалился прочь.       Айвэ прочистил горло и наконец взглянул на Элейва.       — Доброе утро, Ваше Высочество, — сказал он. — Как ваше самочувствие?       Отчего-то слова его звучали ужасно неловко, и все присутствующие уловили это. Такое случается всегда, когда двое сближаются непозволительно быстро и не могут пока в полной мере осознать произошедшего. Пережитое сильно сказалось на обоих, и если бы они были альфами, попавшими в беду, трехдневные скитания пошли бы им на пользу, но они находились в совершенно ином положении, и ни Айвэ, ни Элейв не знали, как следует вести себя. Один помнил мягкость омежьей груди, другой — тепло сильных рук. Им не полагалось даже думать об этом, но при взгляде друг на друга воспоминания сами собой воскрешались в мыслях.       — Доброе утро. Мне намного лучше, — деревянно ответил Элейв, опуская взгляд на недоеденное мясо, — а вот вы очень бледны. Не хотите вернуться в постель?       Аарон решил поддержать Его Высочество, когда понял, что еще немного — и эти двое начнут заикаться.       — Айвэ, пожалуйста, вернись в комнату, Ману принесет тебе завтрак, — примирительно подал он голос. — Тебе вредно сейчас вставать.       На него насели с двух сторон, и Айвэ пришлось согласиться.       — Хорошо, — сказал он. — Я поем в постели.       Эта новость значительно ободрила Аарона, и он уже хотел помочь Айвэ добраться до постели, но Элейв жестом остановил его, поднялся на ноги и подал советнику локоть.       — Я сам отведу его наверх, — сказал Элейв. Аарон растерянно посмотрел на него, затем на Айвэ, и понял, что выбора у него особенно и нет. Он вежливо поклонился и ушел к Ману, чтобы сообщить ему, что завтрак следует подать наверх. Меволь наблюдал за той картиной, но не шелохнулся.       Несмотря на возникшую неловкость, Элейв ждал, что Айвэ примет его помощь. Повисло молчание, но не принять эту поддержку было бы неприлично, поэтому советник поднялся на ноги, взял трость и все-таки оперся о его локоть, пребывая в смешанных чувствах.       — Вы чересчур заботливы, — мягко заметил Айвэ, и Элейв повел его наверх, терпеливо помогая подняться по лестнице.       — Вы белее самой смерти, — ответил Элейв серьезно. — Посмотрите на себя, на ногах еле держитесь. В самом деле, вам следовало оставаться в постели.       Айвэ замолчал, ответить ему было нечего. Они в молчании миновали лестницу и вошли в спальню. Элейв огляделся, подмечая приятный общий стиль убранства, и подвел советника к постели, помогая ему лечь и укрыться одеялом. Он оставил трость у изголовья и отошел к столу, обласкав взглядом тюльпаны в высокой вазе. Комнату вновь наполнило молчание. Обоим было неловко теперь вспоминать их недавнюю близость, как душевную, так и телесную, и Айвэ все еще пребывал в подвешенном состоянии. Элейв сам недавно сказал, что разберется с ним позже, и эти слова теперь набатом бились в мыслях.       — Я все эти дни ждал вашего пробуждения, — наконец начал Элейв, сцепив руки в замок. — Я надеялся сказать вам пару слов до моего отъезда во дворец.       Элейв очнулся уже через сутки, и чем больше времени проходило, тем быстрее сила небожителей восстанавливала его, оттого теперь он выглядел так, будто это вовсе не он пережил трехдневный голод.       — Не буду тянуть, — продолжил он, — я не стану обличать вас. Вы посвятили свою жизнь Адалонии, и я как принц уважаю ваш выбор, но как альфа не смогу относиться к вам по-прежнему. Когда я вот так с вами разговариваю, я не могу делать вид, будто разговариваю с альфой. По правде говоря, мне и вовсе не следует видеть омегу в таком уязвимом состоянии. Во дворце намного проще видеть в вас альфу, чем сейчас.       Он помолчал.       — Наверное, вы надеялись, что я буду относиться к вам, как прежде, но я не могу. Может быть, Анри Эр может, но я — нет.       Он тщательно подбирал слова, чтобы как можно точнее выразить терзавшие его чувства, в то время как сердце Айвэ билось почти у горла. Он и до этого надеялся и даже какой-то своей частью понимал, что Его Высочество никогда никому не расскажет его секрет, однако услышать его решение вслух все равно было не менее волнительно. Элейв был так вежлив с ним, будто пытался этой вежливостью сгладить чужой мнимый гнев, который якобы должен последовать после этих слов.       — Я не прошу вас переступать через себя, — сказал Айвэ наконец, разрушив повисшую тишину. — Я благодарен, что вы сразу сказали мне об этом.       Элейв коснулся красного тюльпана и выдохнул. Разговор получился крайне неловкий, и он решил, что сейчас самое время уйти, но перед этим ему следовало закончить одно дело. Элейв развернулся и подошел к постели Айвэ, усаживаясь на край и беря чужую ладонь в руки.       — Я боялся лечить вас, когда вы были без сознания, — признался он. — Боялся перестараться.       Айвэ уже не боялся обжечься о свет Танистри, и оттого в полном доверии предоставил Элейву возможность действовать так, как тот посчитает нужным. Многие не переносили свет Танистри, что был во власти альф. Он обжигал, и оттого раньше, когда сила династии была сильнее, войны сопровождались не только кровью, но и страшными ожогами, а иногда и вовсе пепелищем. Однако же Айвэ стал одним из тех немногих, кому повезло коснуться этой силы и остаться в живых.       Элейв привел дыхание в порядок и принялся за дело. Айвэ ощущал, как по венам течет тепло, и ему казалось это настолько естественным, будто он с рождения имел с этим дело. Элейв старался не переборщить, но Айвэ казалось, будто это и вовсе было невозможно, хотя говорить наверняка он не брался. Когда принц закончил, он отпустил руку советника.       — Как вы себя чувствуете? — спросил он, и Айвэ принялся разминать ладони, несколько ободрившись.       — Мне лучше, — сказал он. — Благодарю.       Элейв слабо улыбнулся.       — Я буду ждать вашего возвращения во дворец, — сказал он, а затем поднялся на ноги и покинул комнату.       Оказавшись за дверью, он прислонился к ней спиной и устало вздохнул.       «Проблеял что-то, как испуганная овца, и позорно сбежал», — принялся он ругать себя за излишнюю неловкость, вспоминая те тюльпаны, что стояли в вазе. А любит ли Айвэ тюльпаны? — «Я альфа из рода Танистри или малодушный юнец?»       Он уехал через десять минут, и тогда в спальню Айвэ вошли Аарон и Ману. Слуга поставил поднос с завтраком на стол, Аарон взял блюдце с теплым супом и подсел к Айвэ.       — Как я прошу тебя вернуться в постель, так ты отказываешься, а как Его Высочество предлагает позавтракать в комнате, ты послушно скачешь наверх, — проворчал он. Ману помог Айвэ усесться вертикально, а затем покинул комнату, оставив супругов наедине.       — Он сказал, что не станет рассказывать обо мне во дворце, — ответил Айвэ. Аарон облегченно выдохнул и принялся неспешно кормить ослабленного советника.       — Он на редкость порядочный человек, — сказал Аарон, остудив суп и позволяя Айвэ проглотить первую ложку. — Пока ты спал, он вел себя очень достойно несмотря на то, в каком положении был наш дом. Он ждал твоего пробуждения.       — А Элмер? Он познакомился с Элмером?       — Разумеется, нет, — облегчил его душу Аарон, протягивая еще ложку. — Я отправил Элмера к Эрам на неделю. Пусть поживет у них, не следует ему знать, что с тобой случилось.       Когда Айвэ доел, Аарон поправил одеяло, подушки и мягко погладил Айвэ по волосам.       — Пожалуйста, поспи немного, — попросил он. — У меня сердце болит при взгляде на тебя. Отдыхай, прошу тебя.       Сколько мольбы было в голосе Аарона, пропитанного искренним чистым состраданием! Айвэ кольнула совесть. Он так погряз в собственным амбициях, что забыл о семье, полностью от него зависимой. Он пристыженно опустил взгляд.       — Хорошо, — сказал он. — Ступай отдохни, не волнуйся обо мне.       Аарон трепетно поцеловал его в лоб, ободряюще ему улыбнулся, забрал поднос и оставил Айвэ одного. Тому все еще было не по себе от умоляющего взгляда Аарона, и потому он решил честно закрыть глаза и уснуть.       Состояние Айвэ нельзя было назвать хоть сколько-нибудь хорошим или хотя бы удовлетворительным. У него кружилась голова, он плохо спал, тело страшно болело, и даже та часть силы, которую дал ему Элейв, как выяснилось, имела весьма кратковременный эффект. То ли ее было мало, то ли Айвэ слишком рано стал считать ее панацеей. Уже к вечеру, когда Айвэ снова проснулся, он вновь чувствовал себя паршиво. Семья не могла позволить себе вызвать лекарей во имя сохранения семейной тайны, и оттого Аарону приходилось самому ухаживать за советником, хотя он ничего не смыслил во врачебных делах. Ощутимой поддержкой для него стал Фалко, имевший некоторые знания в области трав и настоек, и оттого он ездил в столицу, где мог купить все необходимое для лечебного супа.       На следующее утро Айвэ почувствовал себя всего лишь немного лучше, однако все равно ходить ему приходилось с поддержкой Меволь. Айвэ ел в своей комнате, когда к ним вдруг постучал Ману и едва слышным голосом позвал:       — Пришли какие-то господа. Они в прихожей.       Аарон и Айвэ замерли. Только гостей им сейчас и не хватало. Они спустились вниз, и когда Айвэ понял, кто перед ним стоит, ему стало нехорошо.       Незваными гостями были двое — Нинель в плотной соболиной шубе, присыпанной легким снежком, и тот рыженький слуга, бывший на личном услужении у Его Высочества. Айвэ нахмурился. Разве Элейв не утверждал, что сохранит его тайну в секрете? Нинель глядел на него с теплым спокойствием, согревая руки в меховой муфте, когда слуга поклонился и заговорил:       — Доброе утро, господин советник, господин Аарон. Мое имя Тали, я буду озвучивать мысли моего господина.       Он снова поклонился, не выдержав тяжелого взгляда Айвэ, готового испепелить каждого, кто перешагнул порог его дома. Нинель с таким пониманием отнесся к этой настороженности ослабленного хозяина Свеллендэма, что кивнул с улыбкой, надеясь успокоить встревоженного птенца и его супруга, напуганного не меньше.       — Господин Нинель просит у вас прощения за этот визит. Он не предупредил вас, поскольку очень торопился и не хотел тратить несколько дней, за которые вам могло бы стать хуже.       Затем, будто вспомнив самое важное, он торопливо продолжил:       — Мой господин просит передать, что ему известен ваш секрет от третьего принца, и они оба желают сохранить его в тайне, поэтому вашей безопасности ничто не угрожает. Его Высочество предположил, что вы не станете вызывать лекарей, поэтому решил пригласить своего дядю. Почивший король позволял ему обучаться врачебным премудростям многие годы, поэтому он просит позволения осмотреть вас. Увиденное и услышанное сегодня останется в тайне.       Он снова поклонился, в то время как Айвэ не сделал ни единого вежливого жеста. Он смотрел на пришедших, опираясь на трость, и будто искал подвох в словах, сказанных слугой.       — Я так рад, что вы пришли, — подал голос Аарон, чтобы не дать Айвэ вставить слово. — Нам действительно нужен лекарь.       Айвэ все еще был хмур, но отказываться сейчас… Его разрывало от противоречий. Ему казалось, будто Нинель именно тот, кто сейчас ему нужен, и в той же степени ему думалось, что не следует впутывать посторонних в дела семьи. Слишком многие за эти несколько дней раскрыли его тайну.       — Ему не становится лучше, — тем временем продолжал Аарон. — Вы сможете помочь?       Признаться, у Айвэ не было сил спорить, но он не выражал ни согласия, ни отказа. Нинель был бы рад помочь, был бы рад сейчас же приняться за работу, но та холодная стена, которую в один миг возвел Айвэ, остановила его. Ему следовало проявить мудрость и твердость духа, чтобы усмирить этого мужчину, вставшего на защите привычного уклада жизни. Он освободил руку из муфты и сложил пальцами несколько жестов.       — Господин советник, мы действительно хотим помочь, — перевел Тали. — Вы ведь едва стоите на ногах.       Нинель не торопил советника, давая ему время поразмыслить. Он понимал его недоверие и, кажется, понимал слишком хорошо.       — Айвэ, пожалуйста, — тихо прошептал Аарон, взяв его за руку. — Не упрямься.       Айвэ наконец вздохнул, сломленный под чужим натиском, и решил согласиться, раз Его Высочество посчитал необходимым посвятить Нинель в его тайну.       — Вы дадите необходимые рекомендации и больше не станете тревожить нас, — сказал Айвэ с колючим недоверием.       Нинель улыбнулся и кивнул. Все тут же засуетились: Тали помог дядюшке раздеться, затем взял толстый саквояж и направился вверх по лестнице.       Айвэ провел Нинель в комнату, и Аарон встревоженно попросил его лечь в постель, взбив ему подушки. Советник не спорил — в последние дни он вообще не перечил супругу — и послушно накрылся одеялом. Нинель присел у изголовья кровати и мягко коснулся ладонью впавших щек. Айвэ сильно исхудал и теперь был едва способен ровно передвигаться. На супах он не сумел бы набрать вес, а как по-другому — Аарон не знал.       Нинель проверил его язык, пощупал руки, шею, проверил общее состояние и вздохнул.       — Вам нужно лежать в постели большую часть дня, — перевел слуга чужие жесты, когда Нинель прервал осмотр, подтвердивший его опасения, — питаться мягкой пищей и открывать в комнате окно. Вам лучше не бегать по этажам, иначе вы никогда не поправитесь. Мой господин приготовит для вас несколько снадобий, которые следует принимать четко по расписанию.       Нинель раскрыл саквояж и достал со дна склянку с неизвестным лекарством, передав ее Аарону.       — Хорошо, — согласился Айвэ и закрыл глаза, — я отдохну. А вам лучше вернуться во дворец.       Дядюшка взял Айвэ за руку и покачал головой, не соглашаясь с его мыслями, а затем принялся поглаживать белые руки советника, будто надеясь успокоить его. Даже если Айвэ и не хотел видеть Нинель в своем доме, тот не имел даже ни малейшей мысли уходить. Наверное, это было не совсем честно с его стороны — он же пообещал, что уйдет сразу же после осмотра, — но он знал Айвэ с юных лет и оттого понимал, что советнику всего лишь надо привыкнуть.       — Я вернусь через неделю, — пообещал Айвэ, надеясь сопроводить Нинель поскорее. Он всегда был псом королевской семьи, охранником и стражем, но не ее частью, и теперь ощущал себя самозванцем, вторгшимся в чужую жизнь.       Нинель попросил его выпить снадобье, и Айвэ послушался.       — Не горько? — перевел слуга вопрос дядюшки.       Айвэ равнодушно покачал головой.       — Он уже очень давно не чувствует вкуса пищи, — осторожно ответил Аарон, поправляя одеяло на супруге. — Только если это не что-то очень яркое.       Нинель испуганно поглядел на Айвэ. Он и не предполагал, что вместе с общим плохим состоянием из-за зелья советник лишился таких простых радостей жизни. Еще и эти увечья — он поглядел на запястье, выглядывающее из-под одежды, и увидел грубые шрамы, успевшие побелеть от времени. С губ омеги непроизвольно сорвался тихий вздох. Эти шрамы остались вечным напоминанием о том грехе, что он совершил по глупости.       Айвэ и сам не заметил, как его тут же стало клонить в сон из-за снадобья, данного Нинель. Веки отяжелели, и он поразился, как легко вдруг стало дышать. Нинель не отпускал его руку, пока Айвэ не привык к ней. Руки омеги, покрытые мелкой сеткой морщин, теплые и домашние, согревали тонкие пальцы Айвэ так, будто советник был его ребенком.       Он уснул совсем скоро, и Нинель сидел подле него, поглаживая беззащитную ладонь, пока не проголодался и не спустился вниз вместе с Аароном. Тот был очень гостеприимным хозяином, и оттого совсем скоро гости были накормлены и согреты теплом Свеллендэма. Неловкость между ними быстро прошла, и вскоре они сидели в гостиной и пили чай.       Когда Айвэ проснулся, Нинель уже сидел подле него, но в другой одежде. Сам напрашивался вывод: он успел съездить во дворец, но отчего-то вернулся. Взгляд метнулся на чужие колени, где лежала бумага, и Айвэ понял, что сегодня Нинель не станет подзывать к себе слугу для перевода.       — Почему вы не остались во дворце? — спросил Айвэ тихим голосом, и Нинель улыбнулся ему, погладив по темной макушке.       Советник напоминал Нинель Элейва в юные годы. Тот так же упрямился, смущаясь заботы, и каждый раз уверял его, что голова у него болит не так сильно, голоден он не слишком, а пить ему хочется только чуть-чуть.       Нинель оторвался от него и принялся писать ответ, благоразумно решив не тревожить более советника пребыванием постороннего слуги в комнате.       «Его Высочество очень беспокоился о вас, хотя и не мог выразить свои чувства словами. Он рассказал, что пытался вылечить вас, но, вижу, это не помогло. Он очень плохо контролирует силу, простите ему это».       Айвэ слабо улыбнулся, когда прочел ответ.       — Как поживает Его Высочество? — спросил он, заворочавшись под одеялом. Нинель помог ему присесть на постели. Советник чувствовал себя значительно лучше. — Как во дворце отнеслись к нашей пропаже?       Нинель отчего-то заколебался, но затем ответил:       «Вы можете написать ему письмо. Я передам его. Но сначала выпейте лекарство».       Айвэ взглянул на Нинель, и выражение царственного дядюшки отчего-то показалось ему неуверенным, будто предложенная инициатива ему самому виделась сомнительной. Нинель поднялся с места, когда услышал тихий стук, и подошел к двери, принимая из рук молчаливого Ману поднос с завтраком. Он поставил его на столе, отодвинув в сторону бумаги, подкинул в погибающий в камине огонь немного дров, а затем подал Айвэ трость. Тот поднялся и присел за стол.       — Пожалуй, я воспользуюсь этой возможностью, — согласился наконец Айвэ.       Прежде он ни с кем не вел переписок никакого другого характера, кроме делового, предпочитая встречаться лицом к лицу, однако теперь здоровье не позволяло ему вернуться во дворец так скоро. Письмо Элейву!       Айвэ охватило легкое волнение. Как ему следует общаться с Его Высочеством? Отстраненно-возвышенно, как должно говорить ему, королевскому советнику? Как с партнером, о здоровье которого он должен справиться из вежливости? Они расстались на весьма неловкой ноте, разве может Айвэ сделать вид, будто между ними не было того разговора?       Нинель привел его в чувства, мягко коснувшись белой руки и кивнув с улыбкой на завтрак. Белая кашица не выглядела хоть сколько-нибудь аппетитной, но Айвэ никогда не было до этого дела, поэтому он принялся завтракать, задумчиво поглядывая на стопку бумаги рядом.       После завтрака он позволил Нинель убрать поднос, выпил лекарство, а затем сел за письмо. О чем следовало спрашивать? Ни Айвэ, ни Элейв не могли понять, какие между ними теперь отношения, когда они пережили вместе так много и стойко перенесли все невзгоды. Они были готовы умереть, взявшись за руки, и Айвэ не мог отделаться от чувства, будто между ними возникла та связь, которой нет ни у возлюбленной пары, ни у хороших друзей, ни у родственников. Перечитавший сотни книг, он не мог найти слово, которое сумело бы даже отдаленно описать, что между ними происходит.       Час он сидел над бумагой, и много раз он зачеркивал все то ненужное, что не следовало писать, и скоро письмо было готово.       «Ваше Высочество, это по вашему наставлению Нинель не желает покидать мой дом? Он заботится обо мне так, как не заботится даже мой супруг. Страшно упрямый омега.       Я пишу вам затем, чтобы узнать о вашем здоровье. Вы выглядели хорошо в нашу последнюю встречу, но я уловил в вас слабость, какой прежде не видел. Как сейчас вы себя чувствуете?       В прошлую нашу встречу вы так быстро ушли, что я не успел ничего вам сказать. Я благодарен за то, что вы решили умолчать о моем положении. Я вернусь к своим обязанностям через неделю.       Айвэ Саламандра».       Он сложил готовое письмо в конверт, запечатал его воском и передал в чужие заботливые руки. Нинель соврал бы, если бы убеждал себя, что ему не интересно, что именно вложил советник в эти несколько строк, но он был слишком хорошо воспитан, чтобы прочесть их без чужого на то позволения.       Он мягко кивнул, тем самым сообщая, что передаст его лично в руки третьего принца, и спрятал его в кармане, а затем вновь взял в руки перо и уже исписанную бумагу и написал:       «Вам следует принимать то лекарство, что я отдал вашему супругу. Я сообщил ему обо всем. Завтра я приду в это же время, если вы не против».       Айвэ согласился, решив, что не в его силах остановить Нинель.       — Не научите меня языку жестов? — спросил он напоследок, когда Нинель уже собирался покинуть комнату. Тот обернулся, взглянул на Айвэ — во взгляде этом читалась уверенность, будто советник ни за что не пойдет навстречу, — и улыбнулся так, как улыбаются отцы детям. Он кивнул и вышел из комнаты, в скором времени покидая загородный дом.       Нинель передал письмо Элейву за ужином, когда они вдвоем сидели в покоях племянника. После того шума, поднявшегося из-за возвращения принца, дела едва-едва вернулись в прежнее русло, но с некоторым разладом: во дворце не было Айвэ, бывшего важным винтиком в системе дворцового управления, и потому в воздухе будто витала какая-то расслабленность, которая должна была улетучиться сразу же, как только Саламандра вернется во дворец. Алвис и Генрих теперь пуще прежнего следили за Его Высочеством, и если бы не его крепкое слово, они носились бы с ним как курицы с яйцом. Их волнение было вполне оправдано: дворец успел изорвать на себе все волосы в поисках пропавших, и потому Элейв был к ним терпим. Перепуганный шум едва утих, однако вместе с этим поднялась волна сплетен: насколько дружны принц и советник, почему решили переждать вьюгу именно в доме Саламандры, да еще и за городом, — любая из этих тем за эти несколько дней уже была облизана гибкими языками придворных.       — Это мне? — уточнил Элейв, в замешательстве принимая письмо. — От Саламандры?       Нинель кивнул.       — Ты уверен, что это точно мне? — еще раз спросил Элейв. Нинель улыбнулся ему, и альфа повертел в руках письмо, но открыть при дяде не решился.       Что мог написать ему Саламандра? Они расстались крайне неловко, хотя отношения между ними и не были враждебными, однако каждый из них чувствовал себя не настолько раскованным, чтобы откровенно разговаривать, особенно в письмах.       Нинель покинул его, и Элейв остался один на один с загадочным письмом. Бумага оставила на себе отпечаток чужого сладкого запаха, и Элейв ткнулся в нее носом, шумно вдыхая. Он снова и снова слабел, стоило только ему уловить запах советника, но разум невольно задавался вопросом, правильно ли это. Правильно ли сильному альфе терять над собой контроль и становиться будто шелковым всякий раз, когда он ощущает сладкий аромат?       Он много думал, почему у них не сдали нервы, когда они были почти при смерти. В такой ситуации всякий позволит себе истерику или хотя бы панику, и только теперь он понял, почему: если Айвэ обладал каменным терпением, какого наверняка не было даже у небожителей, то Элейва успокаивал этот запах, удерживая его нервозность. Он раздумывал над тем, чувствует ли Айвэ то же самое, и что-то внутри желало, чтобы советник отреагировал на его цитрус так же, как он реагировал на сладкую лакрицу.       Он распечатал конверт и развернул письмо, чувствуя какое-то необъяснимое волнение. Согласно его ожиданиям, письмо содержало в себе всего несколько строк благодарности и интерес к его здоровью, но и те вызвали у принца неоднозначные эмоции. Элейв тихо выдохнул. Он перечитал их несколько раз, затем сложил письмо, спрятал его в нижнем ящике стола и сел писать ответ.       Положив перед собой чистый лист, он взял в руки перо и принялся размышлять. Что именно ему следует ответить? Текст должен быть коротким и емким? Или все-таки добавить парочку лишних строк? Не покажется ли это слишком неуместным?       Элейв отложил перо и заложил прядь золотых волос за ухо, размышляя. В голове теснились сотни мыслей и зияющая пустота, соседствуя друг с другом вопреки здравому смыслу. «Господин советник» или «господин королевский советник»? А может «дорогой господин советник»? О небо, нет, какой вздор!       Элейв встал из-за стола, походил по комнате и вновь вернулся, почесав колючую щетину.       Он вновь взял в руки перо и стал писать. Наверняка Саламандра не оценит пустого словоблудия, и потому Элейв принял окончательное решение быть с ним честным и разговаривать открыто, припомнив, что их связь началась с откровеннейшего разговора, который он до сих пор не мог забыть.       «Дворец до сих пор стоит на ушах и ожидает вашего возвращения, чтобы все встало на круги своя. А вы, чтоб вы знали, ни в чем не уступаете Нинель, если мы будем говорить об упрямстве. Не вы ли отказывались от его помощи? Я рад, что Нинель все-таки усмирил вашу гордыню — не подумайте, он делает это вовсе не со зла. Он очень добрый человек и хочет заботиться о вас, как о родном сыне.       Мое здоровье в порядке. Сегодня я вновь взял в руки меч. Я никогда не использовал родовую силу так много, но пережитое нами показало мне, насколько важно уметь владеть собой.       Я был рад услышать от Нинель, что вы идете на поправку и вернетесь к службе уже через неделю. Признаться честно, я не ожидал получить от вас письма, но я совру, если скажу, что подобное проявление благодарности мне неприятно. А что касается вашего положения, я не позволил себе и мысли поведать о нем никому, кроме дядюшки, который сможет позаботиться о вас лучше, чем кто-либо.       Надеюсь на нашу скорую встречу, Айвэ Саламандра.       Элейв Танистри».       Закончив, он запечатал письмо, и следующим днем, ровно к назначенному времени, Нинель явился в поместье советника и передал ему письмо с именной печатью третьего принца. Он привез с собой не только письмо, но и большую стопку бумаги, чтобы с этого дня обучать идущего на поправку Айвэ тому языку, на котором он разговаривал с близкими, и ненадолго отлучился на кухню, чтобы попросить у Ману чай.       Когда Айвэ получил письмо, его обоняние невольно зацепилось за терпкий запах грейпфрута. О небо, как любил он этот фрукт в юные годы! Природа одарила Далматию сотней вкуснейших плодов: виноград, грейпфрут, десятки сортов яблок, — и как все это было привычно для Айвэ, еще помнящего солнце, пробивающееся через зеленые кроны.       Он улыбнулся и поднес письмо к лицу, глубоко вдыхая. Запах не только грейпфрута, но сильного взрослого мужчины на миг лишил его способности здраво мыслить. Даже когда они спали вместе, Айвэ не сумел толком уловить чужой запах из-за слабости, но теперь, в холе и сытости, он наконец оценил терпкий цитрус, показавшийся ему особенно привлекательным. Он упал на постель и распечатал письмо, с волнением читая написанные ровной рукой строки, вроде и сдержанные, но отдающие тем теплом, какое есть только у Его Высочества.       Он тут же вскочил с постели и принялся за ответ.       «Нинель и Аарон быстро нашли общий язык. Когда я поправлюсь, они непременно должны проводить вместе больше времени.       Прежде я не предполагал, что Нинель так хорошо подкован в области медицины. Ему с легкостью удается угадывать любой недуг, а его лекарства творят настоящие чудеса. Я рад, что ваш отец не позволил зарыть этот талант в землю.       Как во дворце отнеслись к нашей пропаже? Что вы придумали, чтобы оправдаться?»       Так и начался их обмен письмами, затянувшийся на долгие годы. Не раз эти письма спасут им жизнь, не раз помирят, и даже через много веков Адалония будет ценить эти клочки бумаги, ознаменовавшие начало крепкого союза двух смелых людей, огонь которых их потомки пронесут через века.       Письмо Элейва он спрятал глубоко в стол. Не раз он будет доставать его и перечитывать. Первое письмо Его Высочества.