Стервятник

      Нинель и представить не мог, насколько прилежным учеником окажется Айвэ — тот проявлял такую заинтересованность, какой в свое время не было даже у Элейва. Нинель поражался тому умению слушать и запоминать, что имелось у Айвэ, и только теперь он понял, почему еще в юношестве будущий советник показывал такие хорошие результаты: прилежание вкупе с природной одаренностью открывали перед ним все двери, и потому к своим годам он занимал такую хорошую должность. Нинель и Айвэ целые дни проводили наедине друг с другом, и советник к концу недели мало того что встал на ноги и более не чувствовал прежнего недомогания, так ко всему этому научился изъясняться простыми словами на незнакомом прежде языке жестов. Нинель был в восторге.       Накануне перед тем, как отправиться во дворец, Айвэ попросил у Меволь подготовить ему костюм, почистить его и починить, если потребуется. Айвэ следовало предстать перед Его Величеством и министрами в полном здравии и наилучшем виде, хотя он и знал, что его ждет порицание за тот переполох, что он и Элейв устроили на прошлой неделе. Его Высочество придумал дурацкую историю, которая, однако, подействовала на придворных весьма убедительно: мол, он и советник выехали за город во время бала, а затем началась метель и было решено переждать ее в Свеллендэме. Сморозь подобную чушь кто-то другой, и он непременно был бы осмеян, но это же был принц Элейв — кто посмеет сказать ему такое в лицо? Несмотря на то, что он и Айвэ заключили союз совсем недавно, расстановка сил во дворце успела измениться: многие заприметили возникшую дружбу двух противоположностей, а это означало, что за спиной Его Высочества теперь стоит не только советник, но и король, и отставной генерал Эр. Эта цепочка запустилась сама по себе, и многие в словах теперь были крайне осторожны — Элейв писал об этом Айвэ.       Поначалу оба не понимали, почему дали возможность этой переписке прожить так долго, но чем чаще Нинель доставлял письма, тем легче принцу и советнику было разговаривать.       «Я видел, как Нинель взял с собой много бумаги и пару книг», — писал Элейв. — «Кажется, вы стали тем, на кого пал его отеческий взор. Надеюсь, вас не слишком смущает его забота? Уверен, он не отходит от вас ни на шаг, но дам совет: принимайте это как должное. Для него нет большего счастья, чем видеть чужие улыбки, дарить кому-то знания и тепло. Поверьте, вы не встретите человека более доброго, чем Нинель».       «Нинель хороший учитель. Мне доставляет странное удовольствие окунуться в прежние времена, когда я сидел за партой: я будто вернулся на десять лет назад, когда был еще студентом. Не стану скромничать, Нинель очень мной доволен». — Айвэ никогда не отличался скромностью и невольно вздыхал, когда вспоминал былые времена. — «Иногда бывает, что мы задерживаемся, поэтому если сегодня он приедет позже обычного, отпустите его поскорее отдыхать и не тревожьте расспросами сверх меры».       Из окна било яркое солнце. Недавние метели сменились резкой оттепелью, и, как и все те двенадцать лет прежде, уже в середине января весна забирала у зимы всю ту власть, которую она имела всего пару месяцев в год в Адалонии. Айвэ стал чаще открывать окна в комнате и греться в солнечных лучах, усаживаясь в кресло.       «Нинель подмечает вашу заинтересованность в этом деле и говорит, что более прелестного ученика прежде не встречал. Вы радуете его день ото дня, и он даже сказал мне, что порой забывает, что вы не студент, а уже состоявшийся мужчина при должности», — писал ему в ответ Элейв, ощущая все меньшую скованность. — «Вы — человек ясного ума, Саламандра, и в том нескончаемом подземелье мне удалось в этом убедиться. Вы отважны, решительны, остроумны. Не окажись вас рядом, я, предполагаю, не смог бы выбраться из этой западни живым. Быть может, наше знакомство началось не с самой приятной ноты, но чем больше я пишу вам, тем лучше я осознаю, насколько сильно мое представление о вас отличается от реального положения дел.       Нинель рассказывал, что вы однажды сыграли ему на цитре. Это настолько неожиданный инструмент, кто же научил вас? И у меня есть для вас новость: в начале февраля, когда снег подтает, я хочу отправиться в старый дворец. Если вы все еще со мной, если не напуганы произошедшим, дайте мне знать».       Элейв теперь не понимал, почему прежде так смущался общества советника, и надеялся, что тот не станет припоминать ему этот маленький грешок. Он размышлял над тем, что сподвигло Айвэ скрываться от всего мира, но решил, что пока не может спрашивать о подобном. Никогда прежде не имевший таких близких дел с омегами, Элейв, встретив настолько необычное существо, не вписывающееся ни в одни рамки и не подчиняющееся никакому привычному воспитанию, растерялся, но пообещал себе, что в будущем ни за что больше не позволит себе малодушия.       «Мне подарили эту цитру много лет назад, я сам учился играть. Нинель повезло услышать несколько родных мотивов из-под моей руки», — пояснил ему в ответ Айвэ. — «А что касается дворца, я ни за что не откажусь от возможности утолить любопытство. Особенно теперь, когда мы нашли место, затерявшееся на века».       Нинель становился случайным свидетелем тех эмоций, что проступали на лицах омеги и альфы, когда они получали в руки письма. Он мог лишь догадываться, что же такого пишут друг другу эти два совершенно разных человека, но хорошее воспитание и мудрость не позволяли интересоваться делами молодого поколения.       Саламандра, прежде скептически воспринявший предложение Нинель написать принцу письмо, теперь с нетерпением ждал даже пары строк и сразу же садился за ответ. Улыбку на его лице было наблюдать гораздо приятнее, чем негодование и страх, и Нинель любовался неожиданно приятным доверием советника. Саламандра стал ему ближе, и омеге искренне хотелось заботиться об этом юном птенце. Он мягко наставлял его, обучая языку жестов, мог подолгу сидеть рядом и порой поражался, как это так Айвэ ловко удается есть как взрослому альфе, но особенно не набирать.       «Признаюсь, необычно слышать, что вы увлекаетесь музыкой: мне казалось, вы больше слушатель. А что касается старого дворца, предлагаю обсудить все детали при встрече.       Вчера Нинель сказал мне, что сравнил вас с черной розой. Говорил, что ваши волосы будто шелк, гладкие и блестящие, а ваши шипы исчезают, если окружить вас заботой. Не сердитесь за него за то, что он рассказал мне это. Черную розу всегда наделяли мистической силой, неземной, непобедимой. Говорят, будто по ночам птицы поют ей красивейшие песни, не предназначенные для людей, потому живым ее не дарят. Красивая легенда, согласитесь? Но вы видитесь мне не черной розой, а синей. Она символ величия, стойкости, королевской чистоты и достоинства, силы и идеала.       Мне кажется, что наш с вами путь начался не с той ноты. Я знал о вас не больше, чем могли рассказать мне дворцовые слухи, но теперь вижу, что слухи никогда не бывают правдивы. Я хочу узнать вас ближе, стать вашим другом. Вы поддержите мое желание?»       В тот день вместе с этим письмом он прислал благородную синюю розу, украшенную золотой лентой. Он долго думал, следует ли решаться на столь дерзкий поступок, и душа его твердо решила, что следует порадовать советника этим скромным подарком. В общении с ним Элейв забывал, что Айвэ омега. Это перестало иметь какое-либо значение, а отношение принца к этому нелепому обману изменилось.       Быть может, у него была на то веская причина, о которой он не может рассказать? Те два дня, что Элейв провел в доме Саламандры после пробуждения, казались ему тогда невыносимо долгими: много часов он провел за размышлениями, задавая себе одни и те же вопросы, и тогда он принял решение не рубить с плеча, а дать советнику шанс доказать свою преданность. Ответ, данный тогда Саламандре, стал плодом долгих размышлений, и даже когда Элейв взвесил все «за» и «против», он все еще сомневался в своем решении. Впрочем, все эти колебания были стерты, когда он решил отвечать на письма советника. Теперь сомнений в принятом решении не было, и Элейв понял, что путь Саламандры — всего лишь нерассказанная история человека, решившего сойти с привычного многим омегам пути. Поначалу Элейву казалось, что он предает память отца этим своим решением не вредить советнику, но совсем скоро к нему пришло понимание, что Айвэ не имеет никакого отношения к смерти покойного короля и не должен нести ответственность за человека, который когда-то преступил закон. Далматия всегда была окутана тайнами, но именно там, как говорят, научились первыми скрывать свой пол омеги, и потому находиться рядом с Айвэ было более чем безопасно: его тело однажды просто умрет и не станет гнить заживо, распространяя губительную заразу. И стоило только Элейву представить эту картину, как его бросало в холод.       С тех пор, как Элейв передал письмо с ответом в руки Нинель, он не переставал думать о его содержании. Не посчитает ли советник сравнение его с царственным цветком неуместным? Не посчитает ли это излишне дерзким? Он прошел настолько долгий и тяжелый путь, что наверняка может принять сравнение с цветком за преуменьшение его силы и насмешку. Элейв понятия не имел, какой реакции ожидать, и оттого волновался еще больше. Поругав себя за дерзость, двигавшую им во время написания письма, он не слушал ничего из того, что рассказывал ему тем вечером Генрих, пришедший с Алвисом в его покои. Альфы трещали о своем, пока Элейв глядел в окно, словно высматривая кого-то.       Когда же он увидел экипаж Нинель, он встрепенулся, сел в кресло и стал ждать, когда дядюшка принесет ему долгожданный ответ. Через несколько минут в дверь постучались, и на пороге показался Нинель. Он поздоровался с друзьями племянника и решил поинтересоваться их делами, когда заметил, что Элейв не сводит с него пристального взгляда. Омега качнул головой, улыбнулся и вручил принцу письмо, и как только альфа получил то, что хотел, он скрылся в кабинете.       Алвис проводил фигуру Его Высочества долгим взглядом, затем переглянулся с Нинель и Генрихом.       — От кого это письмо? — поинтересовался вместо него Генрих. — У Его Высочества появился фаворит?       Нинель отрицательно покачал головой.       «Оно от королевского советника», — ответил он несколькими жестами, и друзья опять переглянулись, теперь не смущенные, а скорее пораженные.       — От Айвэ Саламандры? Они с Его Высочеством переписываются? — поразился Алвис, вскакивая с места. — Да о чем они могут разговаривать?       «О чем-то же они разговаривали, раз решили сбежать из дворца во время бала и застрять за городом на время метели», — ответил Нинель. — «Лучше бы вам обоим пойти спать. Наверняка он будет занят ответом до поздней ночи».       Алвис задумчиво поджал губы, поглядел в сторону двери, за которой скрылся Элейв, и тихо вздохнул, но покорно покинул комнату вместе с Генрихом, получив от Нинель напоследок теплое пожелание крепкого сна.       «Не могу не предположить, что эту розу вы тайком сорвали из сада — садовник так ценит свои цветы, что бережет каждый бутон», — ответил ему Айвэ с привычным спокойствием. — «Мне никогда не удавалось уговорить его добровольно отдать мне хотя бы один цветок — он бережет свои творения для праздников и балов.       Да, Нинель говорил о черной розе. Она слишком таинственна, слишком одинока, но красива и в той же степени единолична, вам так не кажется? Синий же цвет благороден. Он глубокий, мудрый, живой. Вы сравниваете меня с глубиной моря, с высотой неба, но на кого же похожи вы? Желтый подсолнух — символ счастья. Я думаю, вам это очень подходит. Я не смогу найти для вас живой подсолнух в это время года, но примите это в знак нашей зародившейся дружбы».       К письму был приложен скромный рисунок подсолнуха, сделанного простыми чернилами. Каждая линия была выведена с невероятным старанием, однако Элейв все же заметил, что Айвэ много лет не брался рисовать.       Элейв читал ответ и поражался, каким легким человеком оказался советник. Не придирается к словам, не ругается попусту, не позволяет себе переступать границы дозволенного — разве этого он ожидал, когда только направлялся в кабинет советника для первого разговора? Как ошибался он в своих суждениях! И каким теплом было пропитано это письмо — не описать.       Принц откинулся на спинку кресла и перечитывал одни и те же строчки снова и снова, чувствуя необъяснимое волнение в груди. Далекой мыслью он понял, что советник нисколько не разозлился на него за ту дерзость, что он позволил себе, и его охватило неизвестное прежде воодушевление. Только что он будто получил согласие Айвэ, хотя пока и сам не понимал, на что именно.       «Вы правы, я взял эту прекрасную розу из оранжереи, но я и не думал, что всегда улыбчивый и добродушный садовник не поделится с вами даже одним единственным цветком». — Принц рассмеялся. — «Полагаю все дело в том, что Эстебан очень привязан к цветам. Оранжерея, как он любит говорить, его настоящий дом, в который он вложил все свои силы, знания и душу. Он разговаривает с цветами, вы не замечали?» — Элейв улыбнулся и задумался. — «Мне, признаться, очень приятно, что вы ассоциируете меня с солнечным подсолнухом — это может означать, что вы запомнили меня хорошим человеком. Мне хотелось бы в это верить.       Завтра вы вернетесь во дворец и мы снова увидимся. Я хочу видеть в вас не только верного подданного и союзника, но и друга. С нетерпением буду ждать нашей встречи».       Конечно же в письмах было не только это. Были там и истории из дворца, и несколько острых фраз: Элейв не забывал рассказать и об Альвидисе, решившем усилить охрану непутевого братца, уже дважды в этом месяце поднявшего дворец на уши, а Айвэ не забывал уверять его в том, что Аарону очень полезно проводить время с Нинель, и оба они условились, что Аарон станет чаще приезжать во дворец, но все это не имело такого большого смысла, как те строки, что запомнились обоим ярче всего.       Ранним утром Айвэ привел себя в порядок и понял, что ему следует вернуться к привычной жизни. Недомогания он более не чувствовал, и чем больше он отдыхал, тем быстрее росло его желание наконец привести дела дворца в порядок. Он сел в экипаж, а когда добрался до дворца, король немедленно вызвал его к себе не столько для того, чтобы поговорить о делах, сколько чтобы наругать. О, Альвидис всегда берег свое ближайшее окружение и потому строго отчитал советника за его оплошность, заявив, что с этого дня он и Его Высочество должны быть осторожнее и не нервировать этими выходками дворец. Айвэ не раз получал такие выговоры, но дальше слов это никогда не заходило и потому полная свобода действий все равно осталась при нем. Альвидис всегда говорил так лишь от волнения и редко давил на друзей и ближайших соратников, опасаясь лишний раз обидеть их.       Когда Айвэ вернулся в кабинет, его взгляд невольно упал на площадку за окном: а не тренируется ли Его Высочество? Он разочарованно вздохнул, когда понял, что принц наверняка давно закончил, и потому ему оставалось только приниматься за работу. До обеда к нему неустанно приходили доносчики с накопившимися за неделю проблемами, и советник был вынужден принять каждого. Он не успевал сделать даже перерывы между их визитами, но когда настало время обеда, Айвэ решительно отослал каждого из визитеров и уже приводил стол в порядок, как в дверь вдруг постучали.       — Я никого не принимаю, — заявил Айвэ, собирая бумаги в одну стопку и задвигая резное кресло. Он предполагал, что ему придется наверстать все то, что он упустил, и потому был терпелив, принимая работу как должное.       Вопреки его словам дверь отворилась, и на пороге показался Элейв. Он улыбнулся и сделал легкий поклон, несколько фривольный, какого Айвэ прежде видеть не приходилось. Его Высочество был здоров и полон сил.       — Даже меня? — спросил он, и Айвэ поразился той уверенности, которой теперь был переполнен Элейв. Прежде Его Высочество не позволял себе такого дружеского настроения, однако следовало отдать должное его проницательности: он точно знал, что советник не прогонит его, и потому улыбался.       Айвэ позволил и себе слабую улыбку, а после кивнул головой, приветствуя принца.       — Вы что-то хотели? — спросил советник, мельком бросая взгляд на меч, висевший на поясе у Его Высочества. Кажется, тот все-таки решил озаботиться собственной безопасностью.       — Вы хорошо выглядите, — кивнул Элейв, и сердце его пустилось в пляс. Он совершенно ясно осознавал, что сделал комплимент не советнику, а красивому мужчине, и эта красота никуда не пропала даже после пережитых лишений. Саламандра похудел, и его бледность все еще была при нем, но он демонстрировал себя так победоносно, что у Элейва не осталось ни малейшего сомнения в его красоте. И Саламандра знал, что он красив. — Ваши руки стали тоньше.       — Нинель исправно кормил меня мясом и рыбой, скоро я вернусь в прежнее тело, — ответил советник без всяких сомнений, а затем посмотрел на Элейва, приковывая его взгляд. — Та роза, что вы мне подарили, помните? — спросил он, и принц не стал противиться гипнотизирующей зелени чужих глаз. — Как вы поняли, что она мне понравится?       Элейв вытащил из внутреннего кармана жилета конверт с письмом и протянул его советнику.       — Вы не любитель экзотики — ответил он. — Жакаранда, георгины или орхидея не впечатлят вас, я прав? Синяя роза веками цветет в наших садах, и я не видел цветов благороднее. По легенде она была любимым цветком королевской семьи еще с тех пор, как небожители вернули в Адалонию мир и покой.       Айвэ усмехнулся и принял конверт, пряча его в кармане костюма.       — Приятно знать, что я достоин королевского цветка, — ответил Саламандра, взглянув на Элейва.       Его Высочество провел рукой по золотым волосам, будто неопытный мальчишка, и улыбнулся.       — Эта роза — символ нашего друг к другу расположения, — ответил он. — Берегите ее. Тела омег очень хрупкие, и я боялся, что наше путешествие лишит вас всех сил. Я должен был как-то ободрить вас.       — У вас получилось, — отозвался Айвэ. — А теперь позвольте мне пойти отобедать. Я страшно голоден.       Элейв сразу оживился, и Айвэ даже понравилась та искренность, из которой был почти полностью соткан Его Высочество. Его лицо выражало все те эмоции, что были на сердце, и, наверное, поэтому Саламандра был так очарован им.       — Я как раз собирался заняться этим же, — заявил принц. — Не хотите отобедать со мной?       Айвэ ожидал подобного предложения, и отказываться было бы нехорошо. Он мог бы придумать повод поесть в одиночестве, но те добрые намерения, что имел Элейв, не позволили ему отказать. К тому же им предстояло обсудить их будущий поход в старый дворец, о котором Элейв заикнулся несколько писем назад.