Стервятник

      Вскоре Айвэ потребовал у Элейва мешочек с семенами синих роз, и когда Его Высочество вместе с письмом предоставил ему желанный подарок, Саламандра заявил, что больше между ними не может быть никакого недопонимания. После этого уговора они стали чуточку ближе друг другу, потому отринули смущение и позволили словам свободно литься на бумагу. Отношения их постепенно выровнялись, и они даже вместе посетили святилище Альвисса Мудрого, не забыв отправить ему в жертву золото, которое позже жрецы раздадут бедным. Когда они зажгли благовония перед мраморной статуей с золотым венцом, оба пообещали, что больше не станут так халатно относиться к драгоценным жизням, которые подарили им три брата. Они сидели подле каменного небожителя, опустив головы, и Элейв краем глаза смотрел на лицо Айвэ, пока тот смиренно молился о своем. Лишь тогда Элейв задумался: Айвэ был воспитан с верой в других богов, далматских, и каково ему теперь молиться небожителям? Искренен ли он в своих словах, обращенных к Альвиссу Мудрому?       А Айвэ по-своему разговаривал с небожителем, склонив голову, и, как и прежде, не требовал от него многого.       Скоро следовало начать облагораживать территории дворцов и сады богатых столичных поместий — солнце светило целыми днями, и все чаще теперь говорили о необычайно ранней весне. Даже Айвэ подмечал, что прежде снег не таял так быстро, и еще не бывало такого, чтобы в начале февраля уже можно было променять меховые шубы на мантии, а теплые береты сменить весенними шляпками с цветами. Во дворце царило необычайное оживление, связанное с ранней весной, и как только первая трава выглянула из-под подтаявших сугробов, Элейв сообщил Айвэ: самое время навестить старый дворец.       Они условились поступить так: в пятницу вечером Его Высочество должен будет приехать к Саламандрам, переночевать в их доме и в шесть часов утра отправиться в лес, чтобы в послеобеденное время уже быть на месте. Элейв никогда не любил ранние подъемы — порой даже случалось такое, что в шесть утра он только засыпал, если вдруг бал длился слишком долго, — но перечить Айвэ он не стал и морально готовился к подъему в пять часов.       В назначенный срок он покинул дворец на любимом коне с буйным нравом и не взял с собой ни Нинель, ни Тали, справедливо решив, что не стоит никому из них волноваться попусту. Путь у него занял меньше времени, чем если бы он отправился на экипаже, но впервые за долгое время ему выпала возможность насладиться приятным одиночеством без охраны и сопровождающих. Альвидис в последнее время никуда не отпускал его одного, опасаясь за его жизнь, и такая опека, признаться, начала раздражать. Чем ближе Элейв подъезжал к дому советника, тем чаще поглядывал на сумку, в которой вез обернутый в бумагу и теплую ткань букет синих роз. Элейв берег его всю дорогу, чтобы нечаянно не сломать ни веточку, чтобы даже лепесток не упал с цветка. Саламандре непременно должен был понравиться такой подарок.       Когда Элейв подъехал к дому советника, его уже ждал Фалко, тут же взявший строптивого коня под уздцы. Тот едва не встал на дыбы, и конюх поразился этой силе, которая почти повалила его с ног: он привык к спокойной любимице Айвэ, кроткой и мягкой, и оттого напор этого жеребца едва не застал его врасплох.       Элейв поспешил к дому, удостоив Фалко благодарным кивком, постучал и достал из сумки букет, разворачивая бумагу и ткань. Цветы почти не помялись и выглядели все такими же живыми и сочными, как и в ту минуту, когда Элейв приказал собрать с клумб лучшие бутоны. Ему открыл Меволь, и первым делом его взгляд упал на букет, украшенный лентами и жемчугом. О, любой омега удавился бы от зависти, если бы узнал, кому Его Высочество собирался вручить этот роскошный подарок! Меволь на мгновение замялся, но быстро впустил его в дом, поклонившись и помогая раздеться.       Тут же подоспел и Аарон в прелестном домашнем платье. О, Элейв уже успел проникнуться безграничным уважением к этому чистому существу — при дворце давно не осталось таких юношей, и как только их взгляды встретились, Аарон улыбнулся ему так, как улыбаются дорогим друзьям.       — Мы ждали вас, Ваше Высочество, — сделал он легкий поклон, но улыбка его ослабла и приняла неуверенные черты в тот же миг, когда и он взглянул на букет. Он был осведомлен о прошлом подарке Его Высочества — о той синей розе, которую Айвэ строго запретил кому-либо трогать, — но если прежний подарок мог сойти за эстетичный способ ободрения, то теперь это был самый настоящий букет из лучших адалонских роз, причитающийся омеге, а не другу или союзнику. Аарон настороженно взглянул на Элейва, дожидаясь объяснений, и тот торопливо заговорил:       — Это для вашего супруга. — Он поправил золотую ленту. — Я надеялся, что он встретит меня на пороге, и я смогу вручить ему подарок.       Аарон и Меволь переглянулись. Элейв уже успел пожалеть, что не позаботился о скрытности, как вдруг Аарон мягко спросил, понизив голос и значительно смягчившись:       — Ваше Высочество, вы ухаживаете за ним?       От подобного вопроса у Элейва по спине побежали мурашки. Прежде ему доводилось влюбляться в омег, но очень быстро он понимал, что не сможет полюбить избранника настолько, чтобы сделать его своим мужем. Разрешение на ухаживание, как и расторжение этого договора, бралось у самого омеги и его семьи, и потому дальше положенного Элейв никогда не заходил: прогулки, совместные вечера, балы, — он искал и искал свою судьбу, но чем чаще дарил кому-то подарки или приглашал на танец, тем лучше понимал, что он не в силах найти во дворце человека любимого типажа. Элейв был всего лишь третьим принцем, и у него имелся большой шанс жениться по любви, которую он так тщетно искал во дворце. Он всегда равнялся на Лилиума: раз ему удалось выйти замуж за любимого, то и Элейв рассчитывал на это, давно присматриваясь к юным особам, окружавшим его со всех сторон. И вопреки их ожиданиям, он нес цветы советнику, который не требовал от него ни подарков, ни ухаживаний, ни внимания.       — Я не могу ухаживать за чужим мужем, — опустил Элейв глаза на букет, а затем вновь посмотрел на Аарона, чтобы у того не было никаких сомнений. — Я только хочу порадовать его.       Аарон вздохнул и вежливо улыбнулся, не в силах выдавить из себя что-то более искреннее. Конечно же Элейву никто не поверил.       — Айвэ очень ждал вас, — продолжил Аарон, пока Меволь убирал плащ Его Высочества, — но эта неделя выдалась для него слишком тяжелой, поэтому он задремал в гостиной. Не будите его, пожалуйста. Он много работал, а завтра еще и вставать ни свет ни заря.       Теперь у Элейва не осталось выбора — цветы он сможет передать только утром. Он вновь укорил себя за излишнюю торопливость: в самом деле, разве не мог он прислать ему букет в любой другой день, а не доставлять лично? Он не мог отделаться от ощущения, что эти розы страшно смутили Аарона, который прекрасно понимал, что Элейв поступает нечестно, когда задаривает Айвэ цветами. Дабы уважить честь омеги, следовало для начала испросить у Аарона позволения на ухаживание и только потом задаривать его мужа, а не наоборот.       — Меволь приготовил для вас покои, — сказал Аарон и повел Элейва вглубь дома. — Мне казалось, вам понравилась спальня, в которой вы ночевали в прошлый раз.       Элейв согласился. Он, может, и привык к роскоши дворца, но теперь выбирать ему не приходилось. Свеллендэм обладал особенным спокойствием, какого прежде не наблюдалось в домах друзей или других столичных молодых франтов. Здесь было тихо, уютно и всегда тепло, потому как Айвэ лично распорядился тратить любые деньги на дрова, но топить даже летом.       Элейв перестал слушать щебет Аарона в тот момент, когда, проходя мимо распахнутых дверей в гостиную, зацепился взглядом за силуэт советника на бархатной тахте. Тот возлежал на мягких подушках, подложив под голову локоть, и спал тихим спокойным сном. Принц застыл, уже и не помня о просьбе Аарона не тревожить спящего советника, и не сумел оторвать взгляд от того, что увидел.       Аарон как-то обмолвился, что дома Айвэ одевается, как самый обычный омега, но Элейв и представить не мог, что советник пренебрежет строгим костюмом в пользу малахитового платья на далматский манер с золотой вышивкой. Он будто оцепенел, не в силах отвести взгляда от колец на белых пальцах, бриллиантовых серег и расслабленного лица. Прежде он не замечал, что у советника такие длинные ноги, скрытые теперь юбкой, и не знал, что под рубашкой и мантией прячется такая талия, что руки его так изящны, что бедра так…       Аарон беспечно ступал наверх, разговаривая теперь с самим собой, а Элейв дал Меволь знак молчать. Слуга поглядел сначала на брата, шагающего наверх в полной уверенности, что за ним следует Его Высочество, а затем на Элейва, но говорить так и не решился.       Элейв неслышно вошел в гостиную и положил букет и дорожную сумку на стол. Прикованный нежной картиной взгляд ласкал томный образ Саламандры, пребывающего теперь в таком беззащитном состоянии, что у Элейва пересохло в горле. Он и подумать не мог, что возвышенный образ великолепного мерзавца может скрывать за собой нечто настолько утонченное, даже кроткое и изящное. Прежний элегантный образ — именно так когда-то он описал Айвэ — обрастал все новыми и новыми чертами, необычайно хорошо гармонировавшими друг с другом. Перед ним будто бы прилегла лань, спящая в лесных зарослях. Элейв встал на одно колено перед тахтой и, казалось, мог коснуться теплого дыхания.       Легкий шаг Меволь, наблюдавшего за этой картиной, вывел его из оцепенения, и принц понял, что поступает очень нечестно, когда позволяет себе наслаждаться чужой уязвимостью. Впрочем, раз он позволил себе этот постыдный поступок, то решиться на еще большую дерзость ему уже не показалось непростительным грехом: он протянул руку к омеге и заправил за ухо выбившуюся прядь. Мерное дыхание Айвэ прервалось, и Элейв одернул руку, побоявшись чужого гнева, когда омега слабо приоткрыл глаза.       Взгляд его первым делом упал на Элейва, стоящего на колене перед тахтой, и сначала Айвэ даже не понял, как Его Высочество оказался в гостиной. Было ли то легкое прикосновение, разбудившее его, плодом усталого воображения?       — Прошу прощения, — виновато улыбнулся Элейв, — я разбудил вас.       Айвэ поглядел на него недовольным взглядом, подернутым сонной пеленой, и без малейшего смущения протянул руку. Сердце Элейва сильнее забилось в груди, и он в ту же секунду ощутил, что если не ответит на этот жест, то лишь сильнее разозлит уставшего омегу. Мягко подхватив голую ладонь, он склонился над ней и невесомо коснулся губами тыльной стороны. В ту же секунду недовольство Айвэ ослабло.       — Разбудили, — ответил он спокойным голосом, не спеша подниматься с подушек, а затем посмотрел через плечо Элейва: — Меволь, ты уложил Элмера спать?       Меволь кивнул, а Айвэ, когда услышал торопливые шаги Аарона, заново потребовал:       — И скажи Аарону, чтобы он тоже шел спать. Я сам провожу Его Высочество до спальни.       Меволь кивнул и удалился. Аарон, обнаруживший пропажу, спешно спускался вниз, вознамерившись осудить Элейва за желание увидеть омегу в столь уязвимом виде. Настоящие мужчины так не поступают! Но Меволь остановил его, предупредив, что разбуженный Айвэ распорядился не беспокоить его.       Когда шум стих, Айвэ лениво присел на тахте. Бодриться и просыпаться он не собирался: в его планах было лишь немного обустроить Элейву ночлег и отправиться досыпать. Айвэ быстро унял свое недовольство, но не спешил собирать себя в кучу.       И Элейв нашел эту расслабленность невероятно очаровательной. Айвэ доверял ему, когда находился на своей территории.       — Это мне? — спросил вдруг Айвэ, когда его взгляд упал на букет роз на столе. Он был настолько уверен в своих словах, что спрашивал будто бы для вида, хотя оба они определенно знали, кому полагается такой подарок.       Элейв поднялся и взял в руки букет, присаживаясь рядом с советником на приемлемом для их статуса расстоянии.       — В прошлый раз вам понравилась та роза в письме, — сказал принц, протягивая букет омеге, — поэтому я решил, что этот подарок порадует вас не меньше.       Айвэ принял подарок, принюхиваясь к терпкому запаху. Украшения замерцали в свете свечей, и Элейв наконец-то увидел улыбку советника, ради которой и решил лично преподнести ему букет. Ему даже показалось, что во взгляде Айвэ мелькнуло доброе выражение — Элейв будто пощекотал все лучшее, что было в Саламандре. Айвэ не ждал его любви, как другие омеги, ничего от него не требовал, ни на что не намекал — и тем желаннее была его благосклонность.       — Они очень красивые. Благодарю, — отозвался Айвэ наконец, касаясь пальцами сочных синих бутонов. — Неужели садовник даже не сопротивлялся?       Элейв улыбнулся и на миг опустил взгляд на розы, чтобы затем вновь посмотреть на Айвэ.       — Это все-таки мои розы. И мой сад. И мой дворец, — ответил он. — И если я захочу подарить это вам, никто не посмеет мне перечить.       Выражение Айвэ переменилось: теперь это был не только взгляд омеги, обласканного вниманием, но и собрата, идущего с принцем одним шагом.       — Наконец-то вы вспоминаете, что вы принц, а не дворцовая птичка в золотой клетке, — сказал Айвэ, и в его голосе Элейв уловил воодушевленность, какой не слышал прежде.       Айвэ очень точно подмечал малейшие перемены в настроении Его Высочества, и даже сам Элейв порой не мог сказать, что с ним происходит. Воспитанный быть «хорошим мальчиком», он всегда нуждался скорее в твердой руке отца, чем в поддержке Нинель, и оттого временами жил с оглядкой на чужое мнение, ощущая страшную потребность в одобрении. И ведь даже говорить с советником он тогда пошел по чужому наставлению! Теперь же, увидев, как ловко советник держит себя, дворец и короля в руках, он будто глотнул свежего воздуха — так по душе ему была та, чужая жизнь, какую он всегда боялся себе представить. Он желал обрести ту железную уверенность в собственных силах, какая была у Айвэ, и он не был настолько глуп, чтобы не нахвататься от него полезного. Они даже голову теперь держали одинаково высоко, и это был первый маленький шаг к осознанию собственных сил.       — После знакомства с вами мне больше не хочется плыть по течению, — ответил Элейв и опустил взгляд на чужие руки, державшие букет. — Да и вы наконец вспоминаете, что вы человек, а не ломовая лошадь.       Айвэ не отставал от Элейва. С тех самых пор, как они дали жизнь переписке, обмениваясь письмами по несколько раз на дню, Саламандра стал понимать, что сковал себя в такие тиски, что иной раз ему было тяжело вздохнуть. Ведомый чувством вины, он взвалил на себя столько работы, будто пытался откупиться, но чем чаще он разговаривал с Элейвом, тем лучше понимал, что ему все равно придется жить эту жизнь, и лучше сделать это в светлых чувствах, чем уничтожить себя бесконечной работой. Как только он принялся отпускать все то, что тянуло его на дно — постепенно, осторожно, — он вдруг ощутил, что у него находятся силы проводить больше времени с Элмером, быть нежнее к Аарону и чаще подбадривать слуг. Его требовательность стала мягче, и несколько младших по рангу чиновников подмечали в нем укрепившееся терпение.       Айвэ взглянул на Элейва в легком замешательстве и не нашелся с оправданием.       — Да, — сказал он нейтрально, — понабрались мы друг от друга.       Затем он встал, взяв букет одной рукой.       — Я провожу вас до спальни, — сказал он, и Элейв тут же поднялся, подавая омеге локоть. Айвэ не стал отказываться, и когда они поднялись наверх, Саламандра остановился у гостевых покоев и сказал: — Меволь разбудит вас в пять часов. Постарайтесь заснуть поскорее. Если вам что-то понадобится — не стесняйтесь, этот дом в вашем распоряжении.       Они распрощались, и Айвэ последовал дальше, скрываясь за дверями своих покоев. Элейв знал, почему спит в этой части дома: Аарон сказал, что она негласно считается «мужской» половиной — здесь спят Айвэ и Меволь, и Элейву не было положено спать там, где спят омеги.       Когда Элейв оказался в постели, он еще долго смотрел в потолок. Им предстояло долгое и утомительное путешествие длиной в двое суток, которое наверняка приоткроет некоторые тайны прошлого Адалонии, а он все никак не мог уснуть, испытывая вполне объяснимое волнение. Он был твердо уверен, что не поспешил с подарком, однако он никак не ожидал увидеть советника в столь роскошном виде. Чем ближе они становились, тем тверже Элейв убеждался в новаторском мировоззрении этого человека: Айвэ ставил себя выше понятий альфа и омега и действовал ровно так, как будто был двуполым — демонстрировал утонченность омеги и настойчивость альфы. Пока светлые умы Адалонии рассуждали о природе альфы и омег, Айвэ перешагнул этот этап, пренебрегая философией, которая привязывала характер к происхождению существа. Он первостепенно считал себя Человеком.       Айвэ же лежал теперь в постели и глядел на букет роз в вазе. Сердце его гулко билось в груди, и он даже не пытался приписать себе мнимое равнодушие, будто подарки Его Высочества его нисколько не волнуют. Айвэ не был так глуп, чтобы отказываться от этого внимания, но вместе с этим он понятия не имел, куда приведет его эта вседозволенность, что он подарил Элейву в этом вопросе.       Он позволял Его Высочеству дарить подарки и никак не напоминал ему, что дружба не предполагает пышных букетов с золотыми лентами. Зачем напоминать об этом Элейву, когда можно наслаждаться его вниманием?