Стервятник

      Найти подтверждение тому, что Айвэ прочел в письме, не составило особенного труда. Когда Хранитель Юга прислал ему ответ, советник стал лучше понимать происходящее: новости из Далматии, которые дошли до Южного округа, но еще не коснулись Центрального, неприятно удивляли. Айвэ, признаться, до последнего верил, что остался хоть один шанс избежать встречи с призраками прошлого, однако теперь времени на пространные размышления у него не было, поэтому как только он подобрал подходящий момент, тут же направился к Его Величеству.       Король Альвидис еще в начале правления получил прозвище Тихий за его неумение взять власть в руки. Многим давно была известна его манера отдавать бразды правления в решении государственных вопросов ближайшему окружению: советнику, генералам, министрам, — и это не делало ему чести. Альвидис уже который год предпочитал отдавать внимание очаровательному мужу, а не Адалонии, и, признаться, один только Саламандра был рад этому. Усыпленный любовью, король и не замечал, как из прежней миролюбивой страны Адалония превратилась в мощную державу с сильной армией. Альвидис, не терпящий войн, ни за что не допустил бы такого, если бы действительно выполнял королевский долг.       Хранитель Юга подтвердил слова папы. Пока Айвэ не высовывал носа из Адалонии, Далматия успела обзавестись новым королем на поединке, и победителем стал Шимшек, долгие годы готовившийся вцепиться в королевскую корону. Саламандры поддержали нового короля и поклялись ему в верности, а всех неугодных казнили. Далматия, едва-едва успевшая насмотреться на миролюбивую Адалонию, вновь погрузилась в кровопролитную диктатуру. Хранитель Юга вскользь с ноткой презрения добавил, что в честь победы новый король убил всех сыновей-альф покойного правителя, чтобы те не пытались в мстительной ярости помешать ему, а омег взял в мужья, — впрочем, это не мешало месту главного мужа все еще оставаться пустым, несмотря на то, что сераль Шимшека насчитывал уже без малого двадцать наложников.       А Шимшек… Они толком не разговаривали: встречи их были непозволительны без особого повода, которого Айвэ и не искал. Шимшек питал к нему особенную привязанность, похожую на одержимость, и, возможно, теперь он был несколько озлоблен в своих амбициях отчасти и потому, что Айвэ посмел покинуть его на столько лет. Одна только новость, что место старшего мужа все еще пустовало, знатно щекотало Айвэ нервишки.       Шимшеку теперь было чуть за тридцать, и он, всю жизнь готовившийся занять место короля, наверняка теперь мог скрутить большую часть недругов в бараний рог. Айвэ опасался, что как только он прознает о силе Элейва, то непременно захочет схлестнуться с ним в поединке, и неудержимому безумию Шимшека следовало противопоставить волевой ум и упорство. На Альвидиса уповать не приходилось, и оттого Айвэ пообещал себе приложить максимальные старания, чтобы взрастить из Элейва настоящего защитника для Адалонии.       Айвэ не стал рассказывать Альвидису о письме, однако все же завел разговор о Далматии и выразил некоторые опасения по поводу смены власти.       — Далматия сейчас в нестабильном положении. Неясно, что предпримет новый король. Смена власти всегда большой риск для соседей, — доложил Айвэ Его Величеству. Король слушал его внимательно, не перебивая, а затем вдруг сказал:       — Далматия никогда не была другом Адалонии, мы всегда воевали, — вынес он вердикт. Быть может, один Айвэ надеялся, что его сородичи все же не станут так сразу разжигать войну в голодные годы, решив поберечь себя, однако Альвидис показал себя с неожиданно разумной стороны, когда решил развеять эти пустые надежды. — Мы слишком разные, и если новый король не хочет мира, то войны не избежать.       Айвэ помолчал. Альвидис уже подумал, что ляпнул лишнего, когда советник вдруг собрал бумаги в одну стопку и встал с места. Он взглянул на Альвидиса сверху вниз и произнес:       — Значит, мы сотрем Далматию с карты мира.       Подобное решение далось советнику легко. Далматия была потенциальной угрозой для Адалонии, а это означало одно: проблему следовало уничтожить. Он больше не собирался жертвовать полюбившейся ему страной ради ложной ностальгии и дани уважения родине. Проходя по коридору с портретами покойных королей, Айвэ взглянул на одного из них. Отец Элейва глядел на него добрыми глазами.       — Не беспокойтесь, — сказал тихо Айвэ, — сейчас Адалония в надежных руках.       Элейв понятия не имел, отчего вдруг Анри Эр предложил ему заняться военным делом, однако был достаточно умен, чтобы не проворонить такой шанс. Анри Эр давно отошел от дел, но более опытного наставника в Адалонии было не сыскать, и когда он решил обсудить это с Айвэ, тот только пояснил, что генерал Эр не мог упустить такой талант. Элейва действительно всегда привлекало военное дело, и даже покойный отец подмечал, что если бы у его детей был выбор, Альвидис и Лилиум ушли бы в духовенство, а Элейв — в военное дело. Не уродилось в этом поколении настоящих королей. И Его Высочество, не знающий и доли тех волнений, что происходили в душе советника, поверил его словам, решив, что ему непременно следует учиться у такого опытного генерала, как Анри Эр.       К книгам они пока не притрагивались — делать этого не хотел ни один, ни второй. Элейв погрузился в учебу, а Айвэ — в работу. Все чаще он теперь выходил на улицу, ощущая острую необходимость дышать свежим воздухом, и Меволь однажды неосторожно сказал, что зелье не позволяет ему теперь вдоволь надышаться.       В один из дней, когда Айвэ работал в беседке в саду, голова у него была забита под завязку, и оттого его бесконечно раздражало птичье пение, раздававшееся прямо на ухом. День стоял распрекрасный: Айвэ даже снял с себя мантию, оставшись в одной рубашке, и мерными глотками потягивал холодное вино со льдом. Разумеется, проблема была вовсе не в птице, а в расшатанных нервах советника, однако это не помешало ему тихо прошептать:       — Когда же ты заткнешься…       В ту же секунду он услышал, как в птичьем хоре стало на одну певицу меньше, а тело охватило приятное тепло, как если бы кто-то ласково погладил его по голове. Рядом раздался гулкий стук, и Айвэ обернулся: на ступеньках лежала мертвая птица, поднявшая обуглившиеся лапки вверх. Смутно догадываясь о природе произошедшего, Айвэ медленно встал из-за стола и осторожно взял ее в руки. Сердце ее не билось, перышки были слегка подпалены, но оставались холодными — не было даже намека на открытый огонь.       Айвэ всегда был равнодушен к животным, и смерть маленькой пташки вызвала у него лишь вопросы, но точно не сожаление. Он покрутил ее в руках, затем шагнул к озеру, и оно подтвердило его догадку: привычная зеленца наконец разбавила застывшее в глазах золото.       Айвэ обернулся, на ветвях пели птицы. Он взглянул на мертвую птичку в своих руках и швырнул ее коту, гуляющему неподалеку. Тот принюхался, взял ее в зубы и убежал в кусты, а Саламандра огляделся. Посторонним глазам не следовало видеть то, что он собирался сделать.       Когда третья бездыханная птица упала на землю и Айвэ полностью убедился в ее умерщвлении, он снова взглянул на свое отражение и увидел, как золото медленно покидало его глаза. Теперь ему наконец стало ясно, почему Саламандры были вторыми после Танистри: им невозможно было сделать хоть что-нибудь без солнечной силы, которой обладал только лишь королевский род. Впрочем, и короли лишались своего самого сильного оружия, стоило только в чем-то не угодить Саламандрам. Какие сложные отношения! И какая сила таится в демонах, если они могут убить одним взглядом! Впрочем, ровно как демоны не могли жить без света небожителей, так и небожители не могли существовать без тьмы демонов — Танистри и Саламандры были полностью зависимы друг от друга.       За неделю таких экспериментов в Айвэ не осталось ни капли силы, и больше у него не выходило кого-то убить — мышам, птицам и насекомым больше ничего не угрожало. Глаза его вновь позеленели, однако после выходных, проведенных с Его Высочеством, привычное золото вернулось обратно.       Впрочем, в один из дней, когда генерал Эр и Его Высочество проводили время за учениями, Анри Эр нечаянно обмолвился, что инициатива целиком и полностью принадлежала Айвэ. Старик, когда понял, что ляпнул ненужное, не стал ничего утаивать и рассказал, что Айвэ давно подметил его таланты и всегда жаждал их развить, а потому настоял на учебе. К счастью, он не сказал лишнего о ситуации в Далматии, разумно решив, что следует прикусить язык, и Его Высочество в очередной раз проникся неподдельным уважением к проницательности Айвэ и его заботе об Адалонии. Война никогда не страшила Элейва — быть может, потому что он никогда не знал ее настоящих лишений, — и такое потакание его военной страсти по-настоящему воодушевило его. Хорошо все обдумав, он решился наконец представить Айвэ Саламандру Алвису и Генриху как хорошего друга. Быть может, он сумел бы найти общий язык хотя бы с одним из них. Элейву надоело видеть кислую рожу Липпе при упоминании советника, и теперь ему думалось, будто им следует узнать друг друга получше.       Встреча была назначена в мраморном зале. Успевший отобедать Айвэ после повторного знакомства был готов вновь взяться за работу и не рассчитывал потратить на это много времени. Просьба Его Высочества была для него пустяковой — с кем ему только ни приходилось знакомиться через силу...       Айвэ не обманывался их молодостью: что Липпе, что Лимбурги — оба этих рода были крайне могущественны. Алвис Липпе был в крепком родстве с Хранителем Юга, который помимо службы королю торговал специями, адалонским шелком, пшеницей и владел несколькими торговыми судами, которые каждые несколько месяцев привозили из ближних стран великолепный товар. Сам же Алвис к своим молодым годам успел объездить половину Адалонии, хотя пока что о продолжении дел рода не задумывался, желая обрасти нужными связями во дворце. Что до Лимбругов, им принадлежали несколько сахарных и кофейных плантаций, приносящих им баснословный доход, но помимо этого они владели одним из самых известных модных домов в столице, заказы в котором королевская семья делала на постоянной основе. Впрочем, это не мешало вести Генриху весьма сдержанный образ жизни и интересоваться медициной, не хвастаясь богатствами рода. Словом, друзья Его Высочества были еще молоды, но обещали стать могущественными союзниками. Элейв не был корыстен в выборе друзей, но умел выбирать их правильно. Короля делает его свита, и принц старался подбирать ее с особой тщательностью.       Все трое ожидали в мраморном зале, и если Генрих отнесся к решению принца с уважением, то Алвис все еще искренне не понимал, как советнику удалось добиться расположения Его Высочества за столь короткое время. Стоило только советнику появиться в поле зрения, как Его Высочество неосознанно поправил волосы и выпрямил спину, Генрих взял трость в другую руку, а Алвис едва сдержал неодобрительный смешок. Новая фигура в их «братии» его нисколько не радовала.       — Я рад, что вы откликнулись на мое предложение, — улыбнулся Элейв, и Алвис едва не цокнул языком: слишком быстро Саламандра дослужился до возможности получать такое хорошее отношение. — Я обещал лично представить вам моих верных соратников Алвиса Липпе и Генриха Лимбруга.       Руки пожимать никто не стал. Быть может, Генрих и ответил бы на этот жест вежливости из-за хорошего воспитания, но Алвис ни за что бы не согласился на такое, даже попытайся Его Высочество заставить его.       — Приятно видеть вас в новом статусе, — доброжелательно кивнул советнику Генрих. Айвэ смягчил прежнюю категоричность, уловив в этом молодом мужчине дыхание юности и приятный любознательный характер. — Уверен, будет приятно видеться с вами чаще.       Наверняка для Генриха было невыносимо быть столь обходительным с законным мужем омеги, в которого он был так страстно влюблен, однако из возможности подружиться или поругаться он выбрал первое. Впрочем, в какой степени Лимбруг пытался быть учтивым, в той же степени Алвис всячески подавлял в себе порывы быть вежливым с советником хотя бы из уважения к выбору Его Высочества.       — Скажите, пожалуйста, — спросил Алвис, даже не попытавшись натянуть на лицо искусственную улыбку, — кому вы служите, королю или короне?       Айвэ едва не закатил глаза от столь грубой попытки проверить его на вшивость.       — В первую очередь, я служу Адалонии. Прекратите допрашивать меня, — ответил он. Алвис выразительно усмехнулся и продолжил бы этот ненужный спор, если бы не заметил на себе уничтожающий взгляд Его Высочества.       — Алвис, тебе должно быть достаточно того, что он заслужил моего доверия, — осадил его Элейв, и Липпе, поджав губы, шумно выдохнул, решив выразить свой протест молчаливо. Возможно, будь он равнодушен к советнику, то никак не препятствовал бы их дружбе с Его Высочеством, но степень его недоверия всячески твердила ему быть с Саламандрой пожестче.       — Угомонись, Алвис, — вторил принцу Генрих, не поддерживающий его враждебную политику. — Иметь в союзниках королевского советника — невообразимая удача. Разве не ты обещал принять любой выбор Его Высочества?       Айвэ глядел на них, сохраняя внешнее равнодушие, и мысленно задавался одним лишь вопросом: это он так быстро вырос, раз считает такое поведение неприемлемым, или эти мальчишки еще не доросли до своего возраста, раз не понимают таких очевидных вещей? А ведь они почти ровесники! Он видел в каждом из них огромный потенциал, подмечал одаренность Генриха во врачебном деле и умение Алвиса договориться даже с самой смертью, но у него категорически не было времени возиться с ними.       Когда Генрих замолчал, Айвэ встретился взглядом с Элейвом: тот, несмотря на остроту ситуации, выглядел уверенным в правильности своего решения.       — Вы выбрали правильную сторону, господин советник, — решил сгладить ситуацию Алвис, ощутив, что поддержка большинства не на его стороне.       — Разумеется, — прохладно ответил Айвэ. На том они и распрощались: он заявил, что работа не ждет, и Его Высочество позволил ему идти.       Алвис стоял возле колонны, скрестив руки, и провожал тонкую фигуру в темных одеждах хмурым взглядом.       — Альфа с повадками омеги, — произнес он. Элейв, вспомнив о его опыте на любовном поприще, напрягся. — Имел я дело с такими, Ваше Высочество. Очень уж они бывают изворотливы, пытаясь скрыть…       — Не дай небо ты скажешь это вслух, — перебил его Генрих с неясной улыбкой. Невысказанное предположение друга показалось ему даже забавным. — Это все-таки Стервятник. Я бы на твоем месте не досаждал ему.       — Довольно, — вдруг прервал их Элейв с не свойственной для него твердостью. Генрих и Алвис умолкли и перевели удивленные взгляды на Его Высочество. Прежде Элейв не чурался такого обращения, однако теперь в его просьбе отчетливо ощущался прямой приказ. А Его Высочество никогда никому не приказывал, только просил. — Айвэ Саламандра теперь на нашей стороне. Обойдитесь без подобного рода прозвищ, иначе я буду принимать их на свой счет.       Запахло жареным. Алвис вдруг ощутил, как недавно утихшая под гнетом смирения ревность вспыхнула с новой силой. Да что такого сделал этот Саламандра, чтобы втереться в доверие Его Высочества?! В мыслях он пообещал себе, что проведет тщательное расследование и совершенно не удивится, если узнает, что Саламандра промышляет черной магией! Никакого другого оправдания дружбе столь противоположных персон он не находил.       Впрочем, Элейв быстро понял, что сумел подобным тоном напугать друзей и ввести их в замешательство, поэтому предпочел мягко улыбнуться и напомнить им о недавних планах:       — А теперь идемте. Капитан просил явиться на тренировку сегодня всем вместе. Солдаты нынче не горят желанием выходить со мной в спарринг. Остаетесь только вы.       — Нас не жалко, — усмехнулся Генрих, и Алвис весело засмеялся, в один миг забыв о том, что несколько мгновений назад его сильно напрягала одна персона. Все трое покинули мраморный зал.       Айвэ же, как только поднялся в кабинет, успел выпить чаю с жасмином, и стоило ему только приняться за работу, как вдруг он ощутил полный упадок сил. Мысли в голове сменил туман, его бросило в жар, а к горлу подкатила неприятная тошнота. Будь Айвэ зеленым мальчишкой, непременно испугался бы, однако сейчас, вместо того, чтобы удариться в панику, он вскочил с места и неровным шагом добрался до шкафа, в котором стоял графин с водой. Его стошнило в ту же секунду, и когда вода смешалась с черной блевотной массой, в которой еще плавали кусочки обеденного куриного мяса, Айвэ наконец почувствовал себя лучше. Он осел на пол, поставил рядом графин и облизал губы, сплевывая в почерневшую воду. Состояние его можно было описать одним словом — паршивое.       Когда мысли в голове прояснились, он взглянул на расписанные стены кабинета, позолоченные барельефы, резную мебель, люстру из западного хрусталя и вдруг понял, что слишком засиделся в этом кабинете, а закат его жизни выпал аккурат в тот момент, когда Адалония больше всего нуждалась в нем.