Стервятник

      Алвис находил в дружбе Его Высочества и советника нечто настолько оскорбительное, что не мог позволить себе сидеть на месте и смотреть, как эти двое вечно уезжают куда-то вдвоем. Он совершенно точно знал — удалось подсмотреть однажды, — что принц приезжает в Эдельфейд минимум раз в неделю, а затем проводит все выходные в Свеллендэме.       Он сгорал от ревности и не столько от ощущения, что теряет прежнее внимание Его Высочества, сколько от неприятного чувства, будто они отдаляются друг от друга. Алвис всегда дорожил дружбой принца, увидев в свое время в нем человека достойного и честного, но теперь он никак не желал признавать, что чем дольше Элейв общался с Саламандрой, тем строже он становился. Прежде он не обращал внимание на род и кровь и порой сносил нескромные шуточки Алвиса, но в последнее время Липпе переживал определенного рода кризис, связанный с новым самоощущением Элейва. Разумеется, Алвис был рад, что Его Высочество наконец начал ощущать возросшую уверенность в себе, но если бы помощником в этом был кто угодно, кроме Саламандры, это еще можно было бы стерпеть.       В первую очередь Алвис не мог терпеть в советнике ту черту, из-за которой, как он слышал, в свое время Саламандра поссорился с Питером Эром, супругом принца Лилиума: как только молодой советник добрался до власти, его прежняя веселость пропала, и он обрел невыносимо высокомерные черты, которые не каждый мог терпеть. Его спесь повергла в ужас многих, кто помнил его веселым озорником, и Алвис частенько припоминал слова Питера, которые он однажды, не зная, что его услышат, сказал мужу в гневе: «Щенок из дикой страны! Стоило только ему дорваться до власти, как маска треснула».       Такой человек определенно не был достоин дружбы с Его Высочеством. Алвису страшно не хотелось склонять голову перед великолепным умом Саламандры и, как правило, он всячески принижал его, надеясь найти любой изъян в действиях и словах советника. И он не понимал, что поступает совершенно так же, как делают все те, кому Айвэ пришелся не по душе.       Проведя маленькое расследование, Алвис понял, что Его Высочеству очень нравится ночевать в доме советника, тем самым оказывая огромную честь в глазах дворцовой аристократии. Не каждый хотя бы раз в жизни мог себе позволить принять принца у себя дома, не говоря уже о постоянных ночевках. За спиной их уже называли хорошими друзьями, а не просто приятелями, и чем сильнее становилась связь между ними, тем сильнее Алвис желал разбить советнику нос. И когда он поделился этими соображениями с Генрихом, тот тихо признался:       — Мне часто бывает неловко стоять рядом с ним.       Алвису было уже не важно, чем подпитана неприязнь Генриха к советнику, ему нужны были союзники в этой глупой ненависти к сопернику. Прежде он думал, что ревность — удел омег, не умеющих совладать с любовником мужа, но теперь, оказавшись в почти той же ситуации, он мог только заламывать руки: ему было не тягаться с Саламандрой.       — Но ты не должен лезть в их дружбу, — предостерег его Генрих. — Его Высочество не ребенок. Он умеет выбирать друзей.       — И поэтому он выбрал в друзья Стервятника? Этого палача? — усмехнулся язвительно Алвис.       Генрих ударил тростью об пол.       — Быть может, он и не самый приятный человек, но ты не должен осуждать его, он всего лишь выполняет свою работу, — взвился вдруг Лимбруг. — Он отправляет неугодных в казематы, следит за их казнью и устраняет дворцовые заговоры, но все это он делает на благо Адалонии. Тебе стоит поучиться у него держать язык за зубами. Забудь о своей ревности: ты не единственный, с кем может дружить принц.       Знал бы Алвис, что его желание пожаловаться обернется таким нравоучением — молчал бы. Даже когда Генрих испытывал к кому-то не самые теплые чувства, он никогда не опускался до гнусных оскорблений за спиной. Он умел признать заслуги соперника, несмотря на недоброжелательность.       Впрочем, слова друга нисколько не образумили Алвиса, даже не заставили хотя бы повернуться в сторону правильных измышлений. Он по-прежнему опасался, что вниманием Его Высочества все сильнее овладевает темный советник.       Элейв покинул дворец еще вчера вечером, вновь променяв возможность провести выходные с родными на общество Саламандры. Никто не удивился — эти отъезды стали традицией, но чем чаще принц уезжал, тем чаще добрый Нинель ловил себя на мысли, будто родное дитя оставило престарелого отца в поисках новой жизни. Разумеется, он не был так стар, однако теперь он, посвятивший свою жизнь племянникам, ощущал некоторую пустоту, даже если и старался никого ею не беспокоить. Уже как полгода Элейв покидал его, предпочитая теперь проводить время с советником, и Нинель был рад, что племянник был в хороших отношениях с таким необычным омегой, но в этот раз сердце его не выдержало. Он попросил прислугу приготовить экипаж, чтобы навестить семью Саламандр, и как только Алвис пронюхал об этом, так сразу решил напроситься с дядюшкой. Разве мог Нинель отказать ему? И как только Алвису было дано разрешение, Генрих не заставил себя ждать.       За городом цвело и пахло. Путь их проходил через живописные луга, леса, и весной эти места завораживали красотой. Генрих и Нинель смотрели на цветущие деревья и цветы у дороги, и пока Лимбург всячески развлекал добродушного Нинель забавными шутками, Алвис смотрел вперед.       Когда они въехали на территорию поместья, даже Липпе не сумел сдержать пораженного вздоха.       Представившееся им место было чудо как прекрасно. Глицинии вот-вот зацвели, сочными кистями укрывая путников от утреннего солнца, и вся территория была окутана запахом свежих весенних цветов. Жара еще не обрела полуденной мощи, и красота этого места заставила на мгновение забыть о прежних переживаниях и тяготах. Белое поместье, казалось, парило над цветочным ковром, а где-то там, далеко, слышался гул копыт и ржание лошадей. Фалко не ждал гостей.       Все трое покинули экипаж. Дверь им открыл удивленный Меволь, и стоило только ему увидеть, кто решил посетить этот дом, как во взгляде его мелькнуло заметное напряжение. Алвис был обманчиво расслаблен, Генриха слегка потряхивало от желания увидеть наконец омегу, интерес к которому не утихал уже долгие месяцы. Он запоздало вспомнил, что совсем забыл о подарке для молодой семьи, и этот маленький промах только нагнал страху на молодого врача.       — Господин Нинель приехал к Его Высочеству и советнику Саламандре, — начал Алвис. — А мы его сопровождающие.       На самом деле Нинель был уже в том возрасте, когда он мог один отправиться на другой конец страны, но наверняка простой слуга об том не знал. Меволь помялся и раскрыл дверь перед гостями.       — Я разбужу их, — торопливо сказал он и был готов вихрем подняться наверх, чтобы никому из гостей не хватило безрассудства последовать за ним, однако он сильно ошибался, когда думал, что они проявят благоразумие.       — Не нужно, я сам, — встрял Алвис. Нинель попросту не нашел способа повлиять на Липпе, а Генрих не подумал, отчего Его Высочество вообще спит в одиннадцать утра: обычно в это время он уже возвращался с тренировок. Впрочем, советника тоже было не видно, хотя всем точно было известно, что неизменно он встает в шесть часов утра. Генрих так и не сумел сопоставить взволнованность слуги с этим поздним подъемом и решил подняться вместе с Липпе, чтобы сообщить Элейву, что дядюшка приехал навестить его.       Алвис отодвинул Меволь рукой с дороги, подмечая, что в доме этого темного циника довольно уютно. Поместье содержалось в чистоте и умеренной роскоши, проявляющейся в деталях: у советника был безупречный вкус в обустройстве жилища. Подошедший к Нинель Ману мягким жестом проводил его в зал, куда тут же подал чай, тихо сообщив, что Аарон занимается с сыном в кабинете и прибудет через несколько минут. Нинель, разумеется, не возражал и послушно принялся ждать.       Когда Алвис и Генрих поднялись на второй этаж, Меволь снова попытался заверить, что господам лучше остаться внизу, но Липпе приструнил его одной емкой фразой: «Знай свое место». Меволь быстро скис и был бы рад развернуть их обоих и спустить с лестницы, но кто был он, а кто они? Графы могли бы с легкостью сейчас же приказать выпороть его, и Меволь не имел никакого права что-то требовать от них, даже когда был под защитой советника. Ему бы броситься сейчас перед господами и вернуть их в зал, но он только встал у двери, ожидая неизбежного. Признаться, в какой-то мере ему было даже интересно, как кончится сегодняшнее утро, и когда Алвис в очередной раз бросил на него взгляд, намекающий не лезть не в свое дело, Меволь только отошел в сторону.       Дверь в спальню открылась, и Липпе вдруг закричал от ужаса, будто перед ним предстал не королевский советник, а его призрак. Генрих побледнел, а Меволь тихо кашлянул в кулак.       Саламандра сидел в постели, подложив под спину подушки, и расчесывал волосы, пока ничего не подозревающий принц спал рядом. Оба они были обнажены, и Алвис совершенно точно увидел на их коже багровые следы поцелуев. Рядом на столике стояло вино, несколько сгоревших свечей, а одежда валялась на полу, сорванная в порыве страсти. Советник не выглядел хоть сколько-нибудь принужденным, а Его Высочество едва не улыбался во сне.       Ошеломленный крик Алвиса заставил Айвэ вздрогнуть от неожиданности. Он испуганно выронил расческу из рук и взглянул на вошедших, а когда через мгновение понял, кто перед ним, дернул на себя одеяло, прикрывая наготу. Казалось, он был изумлен не меньше Алвиса, и рука его тут же нервно затеребила плечо Его Высочества в попытке разбудить.       И если Алвис продолжал кричать, то Генрих будто примерз к полу, устремив ошалелый взгляд на любовников.       — Ах ты шлюха! — завопил Липпе, забывая, кто перед ним, и закатывая рукава для драки. — Ах ты мерзавец! Дешевка! Гниль такая, грязное отродье, что ты здесь делаешь!?       Разумеется, Элейв не мог не проснуться от такого крика, но открывать глаза ему не очень-то и хотелось, даже если между лучшим другом и возлюбленным намечалась фатальная битва. Разматерившийся на все поместье Липпе был готов сейчас же броситься в драку, и если бы не преграда в виде Его Высочества, он бы непременно сломал советнику нос.       Айвэ же, оторванный от прихорашиваний в постели, поднял расческу, готовый запустить ею в обидчика.       — Пошли вон, оба! — приказал Айвэ, раздраженный этой выходкой Алвиса. Впрочем, глаза Саламандры против воли метнулись на расшитое белье, бывшее почти у ног Липпе, и когда тот проследил за этим неосторожным взглядом, то поднял кусок ткани, с которым вчера развлекались эти двое. Стоило ему понять, что это и, главное, чье это — и он взвыл раненым зверем. Он мог представить, чтобы советник промышлял грязными делишками, но чтобы носить белье, которое постыдились бы напялить на себя даже бордельные шлюхи! Алвис желал придушить его сейчас же собственными руками, Генрих — упечь в святилище замаливать грехи.       — Ах ты… Ты, гадюка, как можешь ты… — затрясло Алвиса от бешенства, и он швырнул белье в советника, уклонившегося в сторону. — Ты, хвост павлиний, быстро вылезай из постели, разберемся по-мужски!       И если Алвис совершенно не замечал ничего другого, кроме произошедшей между Его Высочеством и советником близости, то Генрих целомудренно отвел взгляд от полуобнаженного тела Саламандры. Он не раз проводил вскрытие, чтобы точно знать, как мало альф обладают таким изящным телом: черные густые волосы, талия, длинные ноги, изящные пальцы. Он еще помнил, в какие амуниции облачался советник во дворце. Теперь же, увидев его обнаженным, Генрих испытывал весьма противоречивые чувства и был более не в силах вынести этого. Его Высочество и советник лежали в одной постели точно не из-за того, что в поместье не нашлось лишней комнаты.       Но где-то здесь, совсем рядом, находились покои Аарона! Как могли муж и друг семьи совершить такой гнилой поступок за спиной у несчастного омеги? Айвэ Саламандра изменил ему самым подлым способом, притащив другого мужчину прямо на хозяйскую постель! Генрих не мог поверить, что у кого-то хватило бы бесчестия поступить так жестоко с нежным юношей, имевшим ребенка!       — Я тебе лично рожу разобью, паскуда такая, — оскалился Липпе. — Задурманил разум Его Высочества своими колдовскими микстурами и думаешь, что не ответишь за это? А ну вылезай сейчас же!       На крик сбежались остальные обитатели дома: прибежал испуганный Ману, поднялся ужаснувшийся Нинель, прервал занятия перепуганный криком посторонних мужчин Аарон. Наблюдателей стало слишком много, и только тогда Элейв наконец устало открыл глаза и, прикрывшись, сел на постели, заслоняя собой возлюбленного.       — Довольно, Алвис, — тихо произнес он, и всем показалось, что следующее оскорбление в сторону Айвэ заставит его зарычать. — Ты наговорил сполна. Помой язык с мылом.       Возмущение Липпе, особенно при его абсолютной нетерпимости к однополым отношениям, было оправдано, однако слишком уж большую часть вины он в мыслях успел приписать Саламандре, забывая о том, что роль самого Элейва в содеянном была не маленькой.       — Ваше Высочество, при всем уважении, — раздув ноздри, продолжил Липпе, бросая ненавистные взгляды на пригревшуюся за спиной принца змею. Он сжал кулаки. — Такое поведение недопустимо! Почему вы выбрали его? Во дворце сотни красивых омег, так почему он? Я могу привести сотню аргументов, благодаря которым вы поймете, что такой человек может с легкостью замарать ваше честное имя. Посмотрите на него, ему даже не стыдно!       Генрих же взглянул в сторону хрупкой фигурки Аарона, оказавшегося в дверях, и испытал двойственные чувства: радость и тревогу. Не должны были эти чистые глаза застать измену супруга, и вместе с этим он был бы рад, если бы советник не сумел отмыться от этого позора. Впрочем, его бросило в холод, когда он понял, что на светлом лице не мелькнуло ни тени удивления — неужели Аарон обо всем знал и сносил такие унижения молча? Нинель же, стоявший рядом, в замешательстве накрыл губы пальцами, будто не зная, удивиться ему теперь или поздравить племянника.       — Вы так взбесились, будто ревнуете. Его Высочество обойдется без ваших наставлений, а если вы только языком чесать горазды, попрошу на выход, — ответил Айвэ, и Липпе наконец замахнулся, но его негодование встретилось с полыхнувшим в глазах Элейва солнцем.       Казалось, сейчас же завяжется драка, однако Аарон вдруг вежливо улыбнулся.       — Давайте спустимся вниз и все обсудим, господа, — сказал он, привлекая к себе внимание хлопком в ладоши. Алвис так и застыл. — Не следует сейчас махать кулаками, господин Липпе.       Спокойный голос Аарона заставил Генриха едва не подавиться воздухом. Он точно обо всем знал и даже поощрял походы супруга налево! И не один Генрих это услышал: Нинель покачал головой, а Алвис принялся смотреть по сторонам в поисках поддержки. Наверняка он надеялся получить одобрение Аарона в своей ругани, однако союзников у него теперь, кажется, не осталось.       — Да что вы... — прошептал Алвис в очевидном замешательстве, и подавший голос Аарон лишил его дара речи. Он так и остался стоять, глядя то на братьев, то на слуг, то на Нинель, то вновь переводя взор на виновников торжества. Каждый из них оставался спокоен, словно давно ко всему этому привык. — Да вы тут все с ума посходили... — пробормотал он тихо, и подошедший Генрих взял его за руку, потянув в сторону выхода. К всеобщему удивлению, Алвис от переполнявших его эмоций даже не стал сопротивляться. — Я ведь говорил, что нельзя связываться с ним, я ведь говорил!       У него было множество связей, и он знал много историй катастрофических измен, но это не входило даже в его рамки! Он не мог представить, чтобы принц по собственной воле согласился на что-то настолько грязное.       Мудрый Аарон увел с собой не только Генриха с Алвисом, но и Нинель. Дядюшка не решился бы устраивать расспросы прямо здесь, на пороге, и потому благоразумно решил дождаться племянника и его объявившегося возлюбленного внизу, чтобы обсудить затем все за чашечкой чая.       — Полагаю, — тихо отозвался Элейв, когда они остались одни, — он будет долго приходить в себя.       Айвэ мягко обнял его со спины, поглаживая белыми руками по груди.       — Кажется, Липпе еще не понял, что я не желаю, чтобы он приближался к моему дому на расстояние пушечного выстрела, — тихо произнес Айвэ. Элейв мягко накрыл его руки широкой теплой ладонью, успокаивая волнения возлюбленного. — Свет мой, он не навредит вам? Кажется, сейчас он способен на все. Нужно поговорить с ним.       — Алвису придется смириться с моим выбором или покинуть ряды моих друзей. Я люблю его и принимаю его образ жизни, так пусть и он уважит мой выбор, нравится ему это или нет. В вопросах любви я не должен спрашивать его мнения.       Элейв развернулся и приобнял Айвэ, усаживая его на колени.       — Разумеется, я бы предпочел, чтобы он вообще не лез в мою личную жизнь, но раз такое случилось, уверяю, любовь моя, он поплатится за свою дерзость. Пусть он и мой друг, но тот поток грязной брани я ему не прощу.       Айвэ огладил мягко его скулу, и Элейв в который раз пал жертвой его влюбленного взгляда. Рядом с ним советник расцветал, как весенний цветок, и на принца обрушивалась нежность, которую порой ему не мог дать даже Нинель.       — Я люблю вас, — тихо промурлыкал Айвэ.       Элейв ощутил вдруг, как на его губах мелькнула глупая улыбка. Это признание было вполне ожидаемым, особенно учитывая пылкость Айвэ в подобных вопросах, и он мягко погладил возлюбленного по волосам.       — И я вас люблю, Айвэ. Даже если высохнут моря и обрушатся горы, держите меня за руку, — отозвался Элейв, а затем крикнул Меволь, чтобы тот приготовил воды для умывания и чистый костюм.       Меволь получал двойное жалованье в те дни, когда прислуживал принцу и советнику, и за несколько месяцев их отношений он успел выучить, что Его Высочество лишь одному Айвэ позволяет прикасаться к своим волосам. Как и всегда, Элейв взял гребень и принялся чесать волосы так, будто желал вырвать их с корнями. Его потуги вызвали у Саламандры незамедлительную реакцию: ему стало почти физически больно, когда он увидел, как жестоко принц решил обойтись с золотыми прядями.       Айвэ без лишних слов мягко забрал у принца гребень — в последнее время его руки действительно обрели определенного рода нежность и легкость — и принялся сам расчесывать чужие волосы.       — Больно смотреть, как вы воюете с собственными волосами. Не заставляйте меня нервничать при виде этого безобразия.       А Элейв только и рад был получить еще хоть каплю заботы от любимого. Разумеется, он знал, как следует вычесывать волосы правильно, но стал бы он лишать себя возможности ощутить нежность чужих рук? А Айвэ был только рад простить Элейву это маленькое ребячество и поддаться на его провокацию.       Когда же Айвэ заплел собственные волосы, Элейв легким движением сорвал с них черную ленту, пряча ее в рукаве костюма. Саламандра обернулся, желая возмутиться, но прикусил язык, заметив, с каким удовольствием принц повязал трофей на запястье, и решил, что позволит Его Высочеству сохранить при себе часть возлюбленного, которая будет напоминать ему о чудесном лакричном аромате.       — Бесстыдник, — усмехнулся советник, отворачиваясь от принца и устремляя взгляд на отражение в трюмо.       Элейв ответил ему не менее загадочной усмешкой и покинул спальню, никак не объясняя свой поступок. Даже если он и поступил легкомысленно, он сделал это только ради собственного удовольствия.       Айвэ взял другую ленту и заплел ей косу, затем огляделся, немедленно собрал волосы принца с расчески и сложил в маленький мешочек, который всегда носил на груди. Там собралось немалое богатство, а Элейв даже не подозревал, что у советника имеется целая сокровищница, полная его драгоценных волос.       Они спустились через полчаса, одетые и умытые. От Айвэ теперь не пахло лакрицей, ее сменил привычный мятный аромат, который, признаться, чуть подпортил ему настроение. Советник перекинул косу через плечо и ступал по правое плечо от Его Высочества, готового объясниться с друзьями и, главное, с Нинель.       — Думается мне, Лимбург будет даже рад, что все так получилось, — тихо шепнул ему Айвэ, и Элейв не удержался от смешка.       — Узнав, что ваш брак — фикция, я тоже был несказанно рад, — тихо отозвался Его Высочество.       Пара вошла в зал. Аарон развлекал гостей беседой, Ману и Элмер отсутствовали, а Генрих, Нинель и Алвис сидели напротив хозяина дома. Лимбург ловил каждое слово прелестного омеги, забыв об угощениях, Алвис же прикончил уже третью чашку и, кажется, не собирался останавливаться.       — Ваше Высочество! — подскочил вдруг Генрих на ноги. Аарон поднял взгляд на вошедших, Нинель наконец улыбнулся, заметив строгую косу советника.       Алвис поднялся вслед за Генрихом и отвесил скованный неловкий поклон. Видеть советника для него было невыносимо, и в своем сознании он теперь всячески желал приписать ему как можно больше жеманных черт, дабы умалить его мужественность. Теперь руки советника показались ему достойными только вышивки и украшений — не оружия или книг, а взгляд — будто преисполненным хитрецой. Его ненависть к этой гадюке, пригревшейся на груди принца, не уменьшилась даже после хорошего чая.       — Генрих, — пожал ему руку Элейв, — рад видеть тебя в добром здравии. Почему вы приехали?       Лимбург, кажется, более не питал некоторой неприязни к советнику и даже был рад, что все так обернулось: совершенно очевидно, что Айвэ Саламандра оказался мужеложцем, предпочитающим сильных альф, в объятия которых он мог упасть, а не прелестных омег. Теперь дорога к сердцу Аарона ему казалась расчищенной.       — Ваш дядюшка пожелал видеть вас, Ваше Высочество, а мы с Алвисом навязались, — улыбнулся Лимбруг, а затем перевел пристыженный взгляд на Айвэ. — Господин Саламандра, прошу прощения. Я не думал, что все так обернется.       Он скосил взгляд на недовольного Алвиса. Тот только и поджидал момента, чтобы выплеснуть негодование.       — Простите мне мою дерзость, — скрестил Липпе руки на груди, — но, надеюсь, мне не стоит напоминать, что вы принц и не должны марать себя этими отношениями? Он альфа! Тем более, Саламандра. Во дворце так много красивых прелестных омег, а вы выбрали этого.       Пока Алвис сыпал гневными упреками, Нинель жестом попросил Айвэ сесть рядом. Когда советник оказался подле него, теплые руки дядюшки принялись поглаживать тонкие ладони Саламандры, и стоило только Алвису увидеть эту гармонию, как он стиснул кулаки. Довести до такого бешенства его могли только отец и дядя, заслужившие его справедливую ненависть. Слава небесам, папаша давно кормит червей в могиле, и Алвис надеялся, что сначала за ним последует дядя, а потом и Саламандра.       — Еще раз оскорбишь его — и я сверну тебе шею, Алвис, — угрожающе предупредил его Элейв. Взгляд Нинель уловил, как альфы, готовящиеся к драке, невольно сделали шаг в сторону возлюбленных, желая закрыть их собой: Генрих прикрыл рукой путь к Аарону, Элейв заслонил плечом Айвэ. Одному Алвису некого было защищать, кроме самого себя. — В отличие от тебя, я серьезно отношусь к любым связям. Уважай мой выбор: я люблю его, несмотря на пол и происхождение, и если у тебя есть какие-то возражения — выход там.       Его Высочество указал на дверь. Алвис, встретивший серьезную преграду, ощутил вдруг, что из всех присутствующих он единственный, кто теперь осуждает выбор принца. Он взглянул на Нинель, принявшего Айвэ с невероятным теплом, на Аарона, смирившегося с извращениями мужа, на Генриха, который был только рад сложившейся ситуации, на Саламандру и Элейва, имеющих теперь куда более глубокую связь, и понял вдруг, что делать ему здесь нечего.       — Прошу простить, — процедил он сквозь зубы. — Мне надо проветрить голову.       Он почти бегом покинул зал и хлопнул дверью. Генрих проводил друга взглядом и собирался уже броситься на ним, как его остановил хмурый взгляд третьего принца:       — Оставь, — выдохнул он. — Ему нужно время привести в порядок мысли.       Затем, окинув взглядом присутствующих, он сел рядом с Айвэ, улыбнувшись дядюшке.       — Нам не помешает выпить чаю и успокоиться, — заверил Элейв, а затем обратился к Ману: — Будь добр.       Когда принесли чай, Генрих не стал отказываться от очередной чашки и взглянул на безмятежное лицо советника, казавшегося необычайно удовлетворенным получившимся исходом.       — Полагаю, — тихо сказал Элейв неожиданно мягким дружелюбным голосом, — у тебя бы не возникло вопросов, Генрих, если бы Айвэ не находился в супружеской связи с Аароном.       Элейв намеренно назвал Саламандру по имени, поэтому Генрих не мог не заметить этого. Он скосил внимательный взгляд на королевского советника, подивившись степени его с принцем близости, но решил, что может только восхищаться человеком, овладевшим вниманием Его Высочества. Будь Саламандра омегой, он относился бы к нему не менее уважительно: Элейв мог выбрать для себя только самого достойного человека, и, видимо, советник скрывал свои лучшие качества, чтобы не стать жертвой дворцовых заговоров.       — Это долгая история, — подал голос Айвэ, и Нинель мягко погладил его по волосам, как ребенка. — Но я не хочу, чтобы между нами было недопонимание, господин Лимбург, поэтому буду краток. Вы знаете, что для омег нынче есть всего несколько путей, и замужество самый выгодный из них. Я взял Аарона в супруги, когда ему было всего четырнадцать, чтобы защитить от голодной смерти. С тех пор Аарон заботится о порядке в доме, я — работаю. Посмотрите на наши руки, мы даже не носим колец. Меня не привлекают омеги, как видите. Между нами нет никаких отношений, кроме дружеских. И Элмер не наш родной сын.       Аарон сделал глоток чая, а Генрих понял, что на его памяти советник никогда не говорил так много.       — Об отношениях моего супруга с Его Высочеством мне давно известно, — мягко продолжил Аарон, — и я не мешаю им.       Супругов не перебивали, внимая каждому их слову. Даже Элейв, относительно знавший историю Айвэ, услышал для себя несколько новых фактов, но было ли этого достаточно? Что он, в сущности, знал об этом загадочном омеге, ставшим одним из первых людей в адалонском дворце?       Кто он? Откуда он? Почему он явился в Адалонию из далекой Далматии в столь юном возрасте? Почему никогда не пытался вернуться? Как встретил Аарона? И кто отец ребенка, золото волос которого смущает Элейва изо дня в день?       Его Высочество скосил взгляд на Саламандру, неожиданно осознав, что совершенно не знает человека, которому отдал свое сердце. Это осознание холодом пробежалось по спине, и он отвел взор.       Генрих переводил взгляд от советника к его нежному супругу, дивясь тому, какая удивительная гармония царила между ними. Поступок Саламандры можно было назвать очень благородным, ибо он уберег омегу, на которого не претендовал, для более бережных рук.       Все это было слишком сложно осознать в то же мгновение, и Генрих долго сидел молча, обдумывая каждое слово. Значит, этот брак всего лишь крепкий дружеский союз, чтобы защитить друг друга, и Аарон в действительности не скован супружескими узами? Генрих не удержался от внимательного взора в сторону возлюбленного, ощутив неожиданное воодушевление. Значит ли это, что у него есть шанс?       — Я рад, что вы рассказали мне об этом, — отозвался Генрих и поднял взгляд на Айвэ, показавшегося ему теперь благородным, пусть и несколько скованным человеком. — Я и представить не мог, что вас с супругом связывают такие отношения. Признаюсь, я позволил себе осудить вас, застав в комнате с моим дорогим другом, но сейчас все встало на свои места.       Аарон и Айвэ переглянулись и слабо улыбнулись друг другу.       — Спасибо, что вошли в наше положение, — поблагодарил его нежным голосом Аарон, и всем присутствующим показалось очаровательным раскрасневшееся в тот же миг лицо Лимбурга.       — Ну что вы, — промямлил тихо Генрих, а затем встал на ноги, делая смущенный поклон. — В следующий раз я обязательно предупрежу о своем визите, чтобы не создавать неудобств. Еще раз прошу прощения. Позвольте мне уйти.       Альфа собирался сейчас же развернуться и покинуть дом, как Элейв решил проводить его. Он открыл перед Генрихом дверь, удостоив его чести идти вперед, и когда они оказались на улице, Его Высочество пожал руку графа и обнял его.       — Спасибо, Генрих, — сказал он. — Я ценю твою верность.       Лимбург знал, о чем говорит принц. Еще давным-давно Генрих пообещал ему, что поддержит в любом решении, и это обещание распространялось также и на личный выбор Его Высочества. Кто он такой, чтобы идти против его связи с советником?       — Айвэ Саламандра не такой уж и плохой выбор, — с понимающей улыбкой произнес Генрих. — Он остроумен, опытен и очень могущественен. Он достоин вас.       Если Элейв искал человека, который станет ему верным спутником, разделит с ним все тяготы дворцовой жизни и поможет найти гармонию с собой, то Генрих искал омегу для того, чтобы жить с ним в мире и покое. Он умел разделять работу и личную жизнь, в то время как Элейв искал способ их совместить. Айвэ был для него идеальным спутником: умным, образованным, хитрым, изобретательным. А Аарон казался Генриху воплощением совершенства: нежный, мягкий, добрый, домашний, — и несмотря на разницу в предпочтениях, друзья готовы были уважать выбор друг друга и не сталкивались лбами, когда обсуждали прекрасный пол. Впрочем, Генрих был готов принять даже тот факт, что хрупким омегам Его Высочество предпочитает альф. Саламандра действительно сочетал в себе и крепкую хватку и хорошенькую наружность — с этим можно было смириться.       — Ты достоин моего доверия, — улыбнулся ему Элейв. Затем они спросили у Фалко, куда делся Алвис, вышедший подышать, и конюх сообщил, что вспыльчивый господин попинал сначала камни у дороги, а затем вскочил на коня и уехал прочь. Элейв мог его понять, но бегать за ним не собирался.       Генрих попрощался с Его Высочеством и покинул поместье, а Элейв вернулся к Нинель. Дядюшка немного пожурил племянника за скрытность, выразил некоторое неодобрение их к нему недоверию — как можно было утаить эти отношения от него? — а затем благословил, заверив, что лучшей партии Элейв для себя подобрать не мог. Ни у Элейва, ни у Айвэ не возникло даже мысли, отчего же Нинель так скоро благословил их союз, который многие посчитали бы грязным.       Когда Элейв и Айвэ поднялись наверх, принц мягко привлек к себе Айвэ, взял за руку и сказал:       — Алвис сегодня погорячился в выражениях. — Он приложил ладонь возлюбленного к губам. — Что я могу сделать, чтобы ослабить ваш гнев, любовь моя?       Айвэ не был дураком, чтобы спустить Алвису эти оскорбления, но раз уж вспыльчивый мальчишка не собирался извиняться, он был не прочь принять и извинения принца. Саламандра отнял руку и мягкой поступью прошел к окну, взглянув на цветущие под окном глицинии. Элейв мягко приобнял его со спины.       — Я все еще хочу заполучить от вас желание, — сказал Айвэ. — Но я еще не решил, чего хочу, поэтому приберегу его до лучших времен.       Элейв был бы рад поставить хоть одно условие в противовес: например, чтобы желание не касалось политики или третьих лиц, чтобы не требовало от Элейва совершать сделки с совестью, — однако он решил довериться Айвэ, зная, что тот ни за что не прибегнет к подобным уловкам.       — Хорошо, — тихо согласился Элейв. — Любое желание.       А затем, помолчав, спросил:       — Вы так сильно хотели заполучить его еще с времен маскарада?       Айвэ отшутился, затем сообщил, что даже дурак захочет заиметь одно желание у принца, и вдруг заявил, что им непременно следует отправиться в библиотеку, пока Аарон будет развлекать Нинель в саду во время послеобеденного сна Элмера. Удивительным образом ему и Элмеру еще ни разу не удалось свидеться, и Айвэ был несказанно этому рад. Он дал Аарону строгий наказ ни за что не показывать Элмера и отдавать его на попечение Меволь, пока Нинель не покинет дом.       Они вошли в библиотеку впервые за несколько недель и тут же принялись за чтение.       В действительности они прочли много книг за прошедшие месяцы, и Айвэ успел переписать самые ветхие из них. Элейв не мог нарадоваться, когда видел, как уверенной рукой возлюбленный переписывает старинные строки, не меняя ни буквы по своему усмотрению, оттого древние знания сохраняли достоверность и исконный смысл.       В этот раз они искали нужные книги с особенной тщательностью: родословная дворцовой аристократии или история этикета были, разумеется, не менее интересными темами, однако искателям так хотелось узнать, чем же закончилась история Саламандр и Танистри, что они предпочли не размениваться на мелочи.       Когда Айвэ нашел книгу, которая так и называлась «О расколе», они сели на диван и принялись читать.       Когда однажды Элейв обронил фразу об отце, редко заходившем в Библиотеку, Айвэ мог понять его, и теперь еще раз убедился в мудрости покойного короля. Когда во втором часу ночи они наконец закончили читать, они больше не казались такими счастливыми, как прежде, но из двоих больше беспокоился Айвэ, в голове которого сложилась наконец полная картина.       Итак, теперь наконец можно было подвести итог полугодичных поисков. Много лет назад небожители спустились с небес, чтобы изгнать демонов и помочь людям. Альвисс Мудрый женился на полукровке и заимел от него четверых детей. Затем Аскетилл создал из демонической крови Имриса клан Саламандр, готовых служить Танистри верой и правдой. Альвисс Мудрый и его братья вознеслись сразу же, как на престол взошел старший принц, и затем за супругом последовал Имрис. Мирное правление продолжалось три поколения, пока третий король, не видевший никогда мудрости предков, не осудил Саламандр за их происхождение. Ему претила одна только мысль, что Танистри не способны использовать дарованную им силу в полной мере без помощников, и если бы он знал, что именно в ограничении этой великой мощи и был промысел Альвисса, ни за что не заставил бы свободолюбивых Саламандр гнуть шею и подчиняться. Они были соратниками, а не рабами, и без их воли ни один из Танистри не мог раскрыть истинного потенциала, дарованного предками. Король не желал подпитывать эту зависимость от демонов и пытался заставить Саламандр беспрекословно подчиняться, но его брат видел в них великую силу, несмотря на то, что и они без Танистри не сумели бы выжить. Королевская семья разделилась, точно как и Саламандры, но брат короля не пожелал терпеть произвол дальше: он украл легендарный меч Альвисса Мудрого, взял с собой не желающих покоряться Саламандр и ушел в пустыни, оставив королю тех, кто был готов подчиниться. Такие Саламандры вымерли через два поколения: в неволе они теряли внутренний огонь и умирали от любой человеческой болезни. Ушедший же брат основал в пустынях Далматию, где Саламандры, получившие полную свободу, окрепли и теперь по собственной воле существовали с потомком Танистри. Впрочем, кровь его давно затерялась: однажды проиграв в поединке за титул правителя, он ушел на покой, но его потомки множество раз становились королями, пока не падали жертвой более сильного противника.       В конце книги были приложены весьма интересные чернильные зарисовки, и если бы Айвэ никогда не имел дел с силой Танистри, ни за что не принял бы нарисованное за правду. Нарисованный молодой мужчина обладал такими же золотыми глазами, как у него, но черные его волосы, казалось, были разбавлены проседью, не свойственной его возрасту. Так и выглядели Саламандры в свое время.       — Почему у него седина в таком возрасте? — поинтересовался Элейв, не особенно надеясь на ответ.       — Я бы тоже поседел, будь я оружием Танистри, — отозвался Айвэ.       — Ах вы!...