Стервятник

      Только лишь по милости королевской семьи Айвэ остался для всех омегой, скрывшим пол, а о его предательстве знали лишь единицы. Он был объявлен в розыск, и листовки с его портретом уже через три недели должны были разлететься по всем уголкам Адалонии, и когда общественность узнает о его лжи, ему не будет ночлега ни в одном доме, и даже самая захудалая гостиница не даст ему крова. Он будет преступником везде, куда бы ни приткнулся, и для избежания подобной участи ему следовало теперь искать защитника. От этой мысли воротило: прежде Айвэ сам мог предоставить защиту любому, а теперь ему, некогда могущественному королевскому советнику, пришлось смириться с мыслью, что прежнюю власть он сможет вернуть лишь с огромным трудом.       Погоня отстала от него только в тот момент, когда солдаты упали замертво вместе с лошадьми. Волосы вновь чуть потемнели, теряя драгоценный запас сил. Айвэ не испытал ни капли жалости к невинно убиенным — для него единственно важной целью теперь было уехать как можно дальше от столицы. Желательно, туда, где его никогда не знали. Он не оставил в живых даже лошадей, которым не было до него дела, но Айвэ знал, что свежее мясо привлечет к себе падальщиков, и тогда тела будут уничтожены.       Силы быстро покидали Айвэ. Всего того, что он выжал из единственного волоса, хватало лишь на поддержание жизни в ослабленном теле, и чем дальше Айвэ уезжал от столицы, тем чаще ему приходилось останавливаться, чтобы сблевать черную кровь. Состояние его ухудшалось, и даже сила Танистри помогала ему все слабее. Не хватило бы слов, чтобы описать все те мучения, которые он испытывал, проезжая по живописным полям, и какой голод терзал его. И Айвэ знал, что как только возьмет в рот что-то тяжелее каши — желудок предпочтет избавиться от этого, и ему казалось, что он сойдет с ума, когда в придачу к теперешним несчастьям у него начнется течка.       Завтра, первого июня, ему исполнится двадцать шесть лет. Этот день рождения стал худшим из всех, однако когда тем же вечером Айвэ вдруг ощутил привычный жар в теле, это состояние показалось ему тошнотворно-омерзительным. Он уже миновал два города, но знал, что ему не на что купить хлеб, потому что во дворец он никогда не носил украшений, и теперь невозможность поесть доводила его до внутренней истерики. Он был бы рад украсть что-нибудь, но какой дурак сунулся бы на базар в течку? Ночью он остановился только у дома фермера и принялся тайком рвать еще зеленый крыжовник и чернику. Он уснул в пшеничном поле, соорудив себе небольшую постель, а утром отправился дальше.       Он направлялся на юг. За Хранителем числился должок, и Айвэ пообещал себе: если южанин не даст ему кров, пищу и защиту, он лично разделается с ним, а затем обоснуется где-нибудь у моря и лучше уж будет ловить рыбу, чем вернется в столицу или другой большой город, если болезнь не подкосит его окончательно. К омегам на юге относились более чем хорошо — в том, к слову, была заслуга Хранителя, — и Айвэ верил, что там он сумеет обосноваться, как когда-то говорил Элейву. У него более не осталось места, где он сумел бы поправить здоровье, а уж Каледу́м Ли́ппе был обязан помочь, особенно если Айвэ предложит взамен собственный опыт и ум. А Каледум очень ценил бывшего советника и не раз приглашал его к себе, веря, будто Айвэ оставит столицу и станет работать с ним. Хранитель Юга был крайне непредсказуемым человеком, и лучше было бы иметь его в союзниках, чем во врагах.       Айвэ едва не выл от навалившихся на него бед, и лишь неподдельная ярость, неудержимая, будто пламя, не позволяла ему слезть с Буревестника. Волосы Саламандры окончательно почернели, глаза потеряли прежнее золото, а когти более не были такими острыми, и когда он попытался вновь использовать еще один волос, тело отказалось принимать силу Танистри. Айвэ не на шутку перепугался, когда почерневший волос безжизненно упал на землю, а прежнего подъема сил он не испытал. Все то, что хранилось в волосе, будто ушло впустую. Айвэ вспомнил заметку в одной из книг о демонах, где говорилось: иногда можно довести тело и душу до такого состояния, когда даже великая сила Солнца будет бессильна — расколотая на части Луна не сможет питаться светом. Мертвых не воскрешают.       Это не входило в его планы. Айвэ полагал, будто сможет добраться до Юга в хорошем состоянии и только там станет лечиться. Впрочем, возникшие трудности только подстегнули его. Буревестник скакал галопом, а когда уставал, они останавливались, чтобы передохнуть. Спали они тоже вместе: Буревестник падал на землю с пеной у рта, а Айвэ падал на него, и оба они были вынуждены пережидать так любые моменты усталости, когда сил двигаться дальше не оставалось.       За неделю Айвэ пережил все: голод, холодные ночи, течку и даже апатию, которая то и дело побуждала его бросить все. Отсутствие поддержки, которую он прежде желал найти в волосах Его Высочества, подкосило его, но даже это не лишило его сил через кровь и пот двигаться дальше. Теперь сохранить собственную жизнь было для него скорее делом чести, и если бы кто-то спросил у него, как ему удалось найти в себе силы не сдаться, он не сумел бы ответить. Он только знал, что есть слово «надо».       Постепенно города центрального округа сменялись южными пейзажами, и когда Айвэ и Буревестник, оба взмокшие, добрались до столицы Юга, морской ветер, отдающий водорослями и рыбой, взбодрил их и заставил сделать последний рывок в сторону дворца. Несмотря на паршивый вид, Айвэ был готов убить любого, кто подойдет к нему с непристойным выражением, пока у него идет течка. Впрочем, от него пахло теперь вовсе не лакрицей, а чем-то гнилым, тухлым, и вряд ли нашелся бы смельчак, способный приставать к нему, только если его не мучил насморк.       Южные города отличались от любого другого округа Адалонии. Дома здесь строили из белого камня и украшали ракушками, а из-за постоянной жары жители носили светлые одежды из легких тканей, укутавшись с головы до ног. Не было здесь ни бархата, ни мехов, ни корсетов или шерстяных чулков, и деревьев в городах было значительно больше, чем в столице. Повсюду цвели клумбы, заборы местных жителей увивал плющ или дикий виноград. В начале лета здесь было жарко настолько, что в полдень жители старались не выходить из дома, а общее оживление случалось только после пяти часов, когда жара несколько спадала и не обжигала кожу.       Дворец Хранителя Юга с давних пор соревновался с королевским в богатстве и роскоши, и оттого Айвэ все меньше верил, что стража позволит ему, оборванцу, проникнуть внутрь. Последний раз Каледум видел его два года назад, когда приезжал во дворец по делам, и Айвэ был уверен, что Хранитель должен, нет, обязан узнать его! Они тогда провели вместе два вечера за стрельбой, и Каледум намекал, что будет рад встретить советника в своих землях как дорогого гостя. Этим Айвэ и желал теперь воспользоваться, несмотря на отсутствие пригласительного письма.       Он остановил Буревестника недалеко от дворца, чтобы перевести дух. Он умылся в чьем-то колодце, напился вдоволь воды, ощущая, как редкие заинтересованные жители в легких одеждах смотрят на него, выходца из центрального округа, но не отвлекают. Признаться, юг для жизни простых людей был устроен куда лучше, и Айвэ был страшно благодарен полуденной жаре, разогнавшей большую часть жителей по домам.       Айвэ напоил Буревестника, который в последние дни был покорен и тих, а затем вскочил на него и резво погнал в сторону дворца. План у него созрел быстро, и крепкий блеф, которому он научился за годы жизни, мог стать его главным оружием. Он заставил себя сделать взволнованный вид, будто если его не пропустят дальше, случится непоправимое.       — У меня послание от короля! — завопил Айвэ. — С дороги!       Узнай хоть кто-нибудь сейчас, что он не тот, за кого себя выдает, — и дорога на территорию дворца ему была бы закрыта. Он и впрямь мог сойти за посла, которому пришлось претерпеть множество лишений, и дорогущая на вид мантия Генриха только укрепляла веру в эту нелепицу.       Солдаты не успели сориентироваться, чтобы поприветствовать его, но особенных причин не доверять Айвэ не было. Одежда его если и была грязной, все равно притягивала взгляд недавней роскошью и золотой вышивкой. Как правило, стража не была предупреждена о визитах, запланированных у Хранителя, и оттого их обязанностью было только лишь следить за общим порядком и наблюдать за приезжающими и покидающими дворец.       Саламандра распугал мирно прогуливающуюся местную знать, и если кто-то по неосторожности оказывался у него на пути, Буревестник едва не сбивал их с ног. Тошнота вновь подкатила к горлу, и у Айвэ на мгновение закружилась голова, отчего он едва не выпал и седла, но уже совсем скоро они добрались до дворца, и бывший советник постарался сделать все такой же серьезно-взволнованный вид.       Айвэ спешился с Буревестника, отдав поводья опешившему конюху, по дурости попавшемуся ему на пути, и широким шагом направился во дворец. На него подозрительно озирались, и если бы он мог бежать — побежал бы. Но силы стремительно покидали его. Его важный вид срочного посыльного заставил слуг и солдат придержать языки — мало ли что случилось с ним в дороге, — и вскоре к Саламандре подошел местный прислужник в простых одеждах, желая узнать, что нужно молодому господину.       — Где сейчас господин Каледум? У меня срочное донесение, — схватил Айвэ прислужника за руку, и тот тихо пролепетал, что Хранитель Юга сейчас обедает в малом зале. Айвэ так стиснул его плечо, что конопатый мальчишка не сумел отказать ему и отвел в зал, где теперь обедала правящая семья: Хранитель Юга, его муж, сын, и там же был Алвис Липпе, бывший в последнее время подавленным и оттого лениво ковыряющийся в тарелке. Все они вели мирную беседу, смеялись над чем-то, а сынок подначивал Липпе по поводу его постной рожи. Наверняка семье было известно, отчего Алвис вдруг лишился расположения Его Высочества, и для молодого омеги это стало поводом поязвить.       Как только Каледум отвлекся от беседы и поднял взгляд на вошедшего, улыбка его пропала. Весь его вид сообщал, что он совершенно не был готов увидеть у своего порога исхудавшего Саламандру, едва держащегося на ногах. Он вскочил с места, откладывая в сторону вилку и нож. Айвэ выпрямился и жестом прогнал слугу.       — Что ты здесь… Что с тобой случилось? — принялся допрашивать его Каледум, схватив слабого омегу за плечи. В нос ему тут же ударил новый запах старого приятеля, и обед едва не попросился обратно. — У тебя течка?!       Айвэ заранее даже не приготовил речь. Он только неопределенно усмехнулся и понял, что будет теперь слишком долго объясняться с Каледумом, и когда он ощутил вдруг, как давний приятель придержал его, не позволяя упасть на пол, он позволил себе наконец провалиться в небытие.       Когда за столицей были найдены тела, наполовину обглоданные падальщиками, дворец вновь не на шутку всполошился. Солдаты были крепкими тренированными воинами, и неужели Саламандра в одиночку сумел расправиться с вооруженной погоней? Одна эта мысль порождала множество слухов: одни полагали, что у Саламандры были сообщники, вторые обвинили его в колдовстве, третьи полагали, что он был пешкой в чьих-то более могущественных руках, которые теперь оберегали его от любой опасности. Король не решился давать никаких комментариев и лишь объявил, что как только Саламандра будет найден, тут же состоится суд.       Что делать дальше — никто не знал. Неизвестно было теперь, куда делся Саламандра, куда сбежал, и где он теперь.       Дворец будто застыл в ожидании: полнился слухами, новыми и новыми догадками, но в действительности дело не двигалось. Альвидис послал за Айвэ, чтобы его отыскали во что бы то ни стало, однако путь его был столь извилист, что никто бы не сумел найти его следы в лесах.       Элейв же чувствовал, что Айвэ, несмотря на множество слухов, не сгинул в болотах и не сгнил в овраге. Это было острое внутреннее ощущение, не позволявшее ему верить в россказни несведущих, однако он молчал, когда Альвидис спрашивал, известно ли ему о местонахождении Айвэ. Элейв не стал бы препятствовать поимке возлюбленного, но свидетельствовать против него и тем более лично давать наводки тоже никак не желал. Порой его посещали мысли, что было бы лучше, останься Айвэ в темнице — так он хотя бы не вызывал за себя пустых волнений. Теперь же Элейв не находил себе места: он понятия не имел, что сейчас творится с Айвэ, где он и в каком состоянии, хотя и знал, что возлюбленный еще жив.       Он все так же был повязан по рукам и ногам. Альвидис четко дал ему понять, что если Элейв сделает глупость, это плохо отразится на Аароне и Элмере, и если ему не безразличны судьбы этих омег, следует проявить терпение. Элейв знал, что брат не станет убивать их, но одна мысль, что этим несчастным придется оказаться в темнице и подвергаться пыткам, была для него болезненной. Альвидис вечно указывал ему на его статус принца, который не мог перечить королю, и оттого отношения их сильно подпортились. Элейв знал, что брат делает это из любви и желания защитить его, однако в действительности это вызывало только раздражение, и все чаще Альвидис напоминал ему отца, который вечно проявлял заботу не к месту или не проявлял ее тогда, когда это было нужно.       В одну из ночей, когда терпение его лопнуло, он тайком собрал вещи, чтобы отправиться на поиски возлюбленного, пока Альвидис спал. Он мог соврать брату о желании поохотиться несколько дней, но сидеть на месте у него уже не имелось никаких сил. Буревестника несколько ночей уже не было в стойле, и оттого Его Высочество собирался взять любого другого коня, способного выдержать долгое путешествие. Он поспешно упаковал в сумку деньги, воду и одежду, взял все то оружие, что мог унести с собой, и собирался сейчас же покинуть покои, как вдруг на пути у него встал сонный Тали, столкнувшийся с ним аккурат у двери. Слуга едва успел проснуться и теперь, резко поднятый неожиданным известием, побежал к принцу, чтобы передать ему маленький конверт с печатью Лилиума.       Элейв встал как вкопанный. Когда же Тали, чуть проснувшись, понял, что Его Высочество собирался сбежать, возмущенно глянул на него, но перечить не решился. Принц нахмурился, когда письмо оказалось у него в руках. Лилиум писал ему редко, но метко, и когда Элейв поставил сумку на пол и раскрыл конверт, взгляд его принялся бегать по строчкам.       «Эли, отправляйся спать. Брось свою задумку: она лишь доведет тебя до отчаяния, когда ты не найдешь следов Айвэ Саламандры. Послушай старшего брата, оставайся во дворце, но не тоскуй о прошлом — займись будущим. Много занимайся и не позволяй уму понапрасну тревожить мыслями о случившемся.       Ни к чему тебе сейчас ехать куда-то. Я поступаю неправильно, когда пресекаю твою попытку что-то изменить, но наши с тобой страдания ничто в сравнении с благополучием Адалонии. Ты один из Танистри и первее всего должен думать о судьбе родины, и если ты останешься верен Адалонии, Айвэ Саламандра быстро отыщется и вновь станет твоим союзником, потому что он тоже верен ей. Не тревожься о нем, он в безопасности. Вспомни притчу о колосьях: вместе они несгибаемы, но по отдельности хрупки и уязвимы. Придется сделать над собой усилие. Жизнь королей — это вовсе не золото и власть, и ты давно это понял.       Я люблю тебя. Прости меня, дорогой, что в этот раз так мало. Твой брат Лилиум».       Элейв смял бумагу в руке и поджал губы. Он теперь стоял на перепутье: сделать шаг вперед или остаться в спальне, — и ему казалось, что наконец настал тот момент, когда надо выбрать между сердцем и разумом. Сердце рвалось вскочить на коня и последовать по следам Айвэ, который покинул его так скоро, а разум твердил, что не нужно поспешности.       Элейв сделал глубокий вдох и потер глаза. Он стоял перед выбором: Адалония или Айвэ. Адалония или Айвэ… И если Айвэ теперь был, если верить Лилиуму, в безопасности, то Адалония остро нуждалась в новом молодом военачальнике. Лилиум уже подтвердил его опасения в бессмысленности поисков, и раз он попросил больше заниматься, значит в этом действительно имелась необходимость. Ощущение ответственности — при таком-то короле — заставило его тихо сказать Тали:       — Разбери мои вещи. И сообщи генералу Эру, что я завтра жду его здесь в девять часов утра.       Тали хотел возразить, что Его Высочество обычно только встает к этому времени, но не решился перечить и торопливо принялся за работу.