Стервятник

      Южные зимы оказались жалким подобием тех, что Айвэ видел в Центральной Адалонии. Здесь снег выпадал по ночам, а к полудню от него не оставалось и следа — только лужи сообщали жителям дворца, что следует смотреть под ноги. В такие дни на улице всегда было больше народу, чем летом: солнце не жарило кожу до красных ожогов. Айвэ не стеснялся одеваться тепло всякий раз, когда выходил на улицу, потому как с моря дул прохладный ветер, пока остальная молодежь разгуливала в легких курточках. Даже Алвис бахвалился отменным здоровьем, выскакивая на улицу в одной рубахе, чтобы впечатлить местных омег, но быстро бросил это дело, когда слег с простудой на две недели. В то время как раз мода на легкие платья, воздушные ткани и газовые нимфовые накидки достигла апогея, и оттого многим пришлось соблюдать постельный режим в те дни, когда весь дворец готовился к празднованию новолетия. Насколько Айвэ помнил, новый год на Юге праздновали в день зимнего солнцестояния, и суета, возникшая из-за прислуги, носящейся туда-сюда, напомнила Айвэ времена, когда он так же волновался об устройстве праздника для Элмера. Сейчас же бегали не только слуги, но и некоторые из Липпе, которым было чрезвычайно важно приготовить подарки ближайшему окружению.       Минуло уже полгода с тех пор, как Айвэ бежал из Центральной Адалонии, оставив позади прежнюю столичную жизнь. Ноги его так и не окрепли, и он привык к острой нужде в помощи слуги, хотя до сих пор не поинтересовался его именем. Тот же не лез не в свое дело и предпочитал делать вид, что господин является тем, за кого себя выдает. Во всех отношениях этот мальчишка был золотым слугой, какого бы с руками оторвали в любом богатом доме, и, как ему рассказал Алвис, он попал к Каледуму по хорошей рекомендации давнего знакомого.       На фоне общения друг с другом Айвэ и Алвис ощутили, насколько им не хватает образованного столичного окружения. Липпе, казалось, не отупел на Юге только из-за Саламандры, который в свою очередь крепко держался за Алвиса. Про них ходило много шуток, и Айвэ, давно привыкший к инцесту у себя под боком, не особенно возмущался, предполагая, что это рано или поздно должно было случиться.       Впрочем, Айвэ всегда верил в дружбу между альфой и омегой и, проверив это утверждение на себе, точно мог сказать, что они с Алвисом никогда не перейдут границ приличия. Сердце Айвэ хранило теплые воспоминания о Его Высочестве, а Алвис не мог пойти против собственных предпочтений и точно не сумел бы влюбиться в омегу с таким противным характером, темными волосами и высоченным ростом. Ему казалось, что Айвэ не создан для семейной жизни, и потому удивлялся их с Его Высочеством любви, но после усвоенного урока предпочитал держать любые предположения при себе.       В один из дней Айвэ прогуливался со слугой на улице, когда заметил Алвиса. Тот только вернулся с охоты с парочкой кузенов и одним из старших братьев, с которым недавно помирился, когда на него налетел белый пушистый пес, едва не повалив его на землю.       — Ричи! — улыбнулся Алвис, почесывая большую морду. — Ты что, вышел меня встречать? Моя собака, ты моя хорошая собака, моя самая хорошая собака! Не дождался меня, да, не дождался? Ты мой хороший мальчик, кто тут хороший мальчик? Кто хороший мальчик?       Белоснежный пес повалился на спину, вскинув лапы, и Липпе принялся чесать пушистый живот.       Айвэ прыснул в кулак. О бесконечной любви Алвиса к животным он узнал совсем недавно, когда тот игрался с котом какого-то слуги, а потом еще долго не мог отпустить его. Потом он принес козленка и кормил его с рук, пока несчастное животное не отнесли обратно в загон. Словом, Липпе был готов устроить в комнате настоящий зверинец, лишь бы обеспечить каждому пушистому другу теплое место. В столице так и было: в его доме жили два кота, четыре собаки разных пород, одна южная птица, и помимо этого у него имелись три лошади и целая орава гончих. Оказывается, он никогда не принимал охоту за развлечение — если он охотился, то только для того, чтобы отведать на ужин свежего мяса, а не развлечься. Он передал эту привычку Его Высочеству и Генриху, и те никогда не убивали впустую.       Алвис заметил неподалеку Айвэ и похлопал Ричи по боку.       — Ричи, иди оближи его, чтобы он не насмехался над нами, — засмеялся он. — Иди, иди, Ричи, давай!       Ричи был только рад. Как только ему указали на знакомое лицо, он подскочил и ринулся в сторону Саламандры.       — Ричи, нет, фу! — тут же запротестовал Айвэ. Пусть он и не боялся собак, но запах шерсти всегда неприятно щекотал ему нос, и оказаться по уши в слюнях он желал меньше всего. — Алвис, ты!... Ричи, хватит, уйди от меня!       Ричи точно знал, что Айвэ ничего ему не сделает, и потому встал передними лапами на чистые колени Саламандры, пачкая подол платья. Когда Алвис, распрощавшись с родней, подошел к Айвэ, тот с недовольным лицом позволял Ричи покусывать влажную от слюней ладонь. Алвис встал рядом, и Саламандра вытер слюни о его штанину.       — Я даже убежать от него не могу, — цокнул он языком. — Зла на тебя не хватает.       Алвис засмеялся.       — Ты очень ему нравишься, — сказал он, а затем присел на корточки и снова принялся едва ли не целоваться с псом. — Он тебе нравится, Ричи, да, нравится? Конечно нравится, как он может тебе не понравиться?       Айвэ еще немного наблюдал за этой картиной, а затем отправился обратно во дворец.       — Я зайду к тебе вечером, — крикнул ему вслед Алвис, и Айвэ вздохнул. Еще один вечер в компании Липпе пройдет за чтением вслух и игрой в шахматы. Алвис, как оказалось, был отменным игроком с нестандартным мышлением, и ему один раз удалось обойти Айвэ, которого не мог оставить в дураках даже Его Высочество. Липпе иногда припоминал ему это и страшно гордился этой победой, а Айвэ окончательно убедился, насколько же необычно мыслит этот парнишка из рода Липпе, и взял себе пару приемов на вооружение.       Обычно Алвис заходил к нему в семь часов, и они коротали время за чтением до отбоя. Накануне праздника Каледум позволил Айвэ отдохнуть. Хранитель Юга был так взволнован, что Саламандра даже не поверил, что все это из-за предстоящего бала, но решил не вмешиваться, списав на проблемы в семье и кучу приготовлений перед праздником.       — Удели себе время, — добродушно сказал Хранитель Юга, будто надеясь поскорее избавиться от союзника на ближайшие сутки. — Ты должен хорошо выглядеть на балу завтра вечером.       Бал. Айвэ так давно не бывал на балах, что, кажется, успел забыть, каково это, кружиться в вальсе или вести веселые беседы с такими же празднично настроенными соратниками. Прошлая жизнь казалась ему далеким сном, но он с особым трепетом вспоминал, какое удовольствие приносило ему исполнять любые хотелки Аарона перед праздником.       Когда он вернулся в комнату, слуга предложил ему десерт, и Айвэ не стал отказываться. Ел он по расписанию, но набрал всего три кило, и даже это многие врачи считали существенным достижением, но заверяли, что для здорового вида ему не хватает еще семь-восемь.       — Я принес вам яблок, — подал голос слуга, когда вернулся с подносом. Слуга питал к Айвэ странную привязанность, то ли разглядев в нем человека большой воли, то ли покоренный его умением видеть в слуге не хозяина своего комфорта, а лишь помощника в быту. — И мороженое. Вы любите мороженое?       Айвэ тем временем сидел у зеркала и вплетал в косу жемчужную нить. Ему надоело ходить с пучком, который многим виделся элегантным и подходящим ему по возрасту, и Айвэ показалось, что жемчуг будет ему очень к лицу.       — Ты и так знаешь ответ, — бросил Айвэ, а затем взял пудреницу, подаренную одним из кузенов. Прежде он ею не пользовался, но его вдруг охватило желание вернуться к временам, когда он иногда прибегал к этим омежьим штучкам, чтобы привлечь внимание Его Высочества. Он чуть припудрил лицо, прищурился и улыбнулся отражению в зеркале. Слуги он не смущался, а тот не был болтлив. Айвэ примерил одни сережки, затем вторые, третьи, надел несколько колец и жестом попросил слугу передать ему мороженое.       Ни для кого не стала секретом любовь Айвэ к красивой одежде. Он уважал себя и никогда не позволял явиться в неподобающем виде: несмотря на то, что у него был всего один слуга, а не целый штат, как у семьи Каледума, одежда его всегда была опрятна, а сам он демонстрировал непревзойденный талант в умении обойтись малым количеством платьев в условиях, когда ему нужно было скопить денег и не тратиться лишний раз.       — Господин Алвис подойдет снова к семи часам? — поинтересовался слуга, и Айвэ кивнул.       — Оставь меня на пару часов. Я позову, когда ты мне понадобишься, — махнул рукой Саламандра.       Слуга поклонился, оставив его наедине со сладостями, и Айвэ еще несколько минут смотрел на свое отражение, медленно доедая десерт. Несколько недель назад он пережил зимнюю течку, и впервые за полгода он задумался о своей красоте. Остался ли он таким же прекрасным, каким был раньше?       — Красив ли я, как прежде, — тихо заговорил Айвэ, — Ваше Высочество?       Айвэ слышал, что Элейв не оставлял попыток найти его. В тот раз Саламандра скрылся так стремительно, что никто не смог взять след, и в том была заслуга резвого Буревестника. Его Высочество бросил много сил, чтобы найти его, но Айвэ не мог откликнуться: он пытался вернуть прежнюю силу, и гордость не позволяла ему показываться в столь ничтожном состоянии перед возлюбленным. Быть может, Айвэ был человеком сильной воли, но он отлично понимал, что никак не сможет составить выгодную партию для такого человека, как Элейв Танистри, и он боялся признаться себе, как сильно страшился увидеть разочарование в глазах возлюбленного. Элейв все-таки принц, и сейчас Айвэ легче было уйти самому, чем стать проигравшим в борьбе за его сердце и найти еще одно сокрушительное подтверждение собственной ущербности.       Он доел принесенные сладости, еще немного посмотрел на себя в зеркале, а затем достал из мешочка золотой волос Его Высочества. С тех пор, как он почувствовал, что не может более использовать силу небожителей в своих целях, он даже не пытался прикоснуться к ней. Теперь же он чувствовал себя значительно лучше, и в нем проснулось естественное любопытство: что случится, если он попробует вновь вернуть те времена, когда он мог одним движением плавить железо?       Он сжал в руке волос, а затем взглянул на свое отражение.       «Как странно, — подумал Айвэ. — Полгода не входил в это состояние, а ощущения такие, будто делал это только вчера».       Он вновь увидел белые волосы, и цвет этот был чище света луны. Глаза обрели тот удивительный золотой цвет, по которому Саламандра так успел соскучиться, когти вновь стали острее ланцета. Айвэ улыбнулся, решив проверить, а не отрастают ли у демонов клыки, как у зверей? Нет, не отрастают.       Он облизал губы. Кто, будучи в здравом уме, поверит, что Айвэ Саламандра может менять облик одним только волосом Его Высочества?       — Принц Элейв был бы непобедим, будь у него такой ручной демон, как я, — сказал тихо Айвэ. — Я бы завоевал для вас весь материк, Ваше Высочество. Одно только ваше слово…       Лицо Айвэ исказила гримаса отвращения к самому себе — как же он жалок!       Он развернул кресло и подъехал к окну, более не желая смотреть на себя. Кому он дает все эти пустые обещания? Перед кем хвастается красотой, которая навсегда будет прикована к инвалидному креслу? Впрочем, он столько раз задавал себе эти вопросы, что сейчас даже не увлекся размышлениями. Он прикоснулся к цветку, который вял, несмотря на хороший уход, и только хотел оживить его, как раздались громкие шаги, формальный стук, звук открывающейся двери и самодовольные слова Алвиса:       — Я тут у того дурака Лоренца такое для тебя стащил, не пове…       Он осекся, и Айвэ резко обернулся. Алвис стоял с новенькими румянами и был готов сообщить, что этот персиковый сдержанный оттенок непременно подойдет его коже, но слова застряли у него в глотке, и он застыл, не в силах произнести хоть что-нибудь. Айвэ тоже замер, не зная, как объясниться, и он мог поклясться, что это было худшее клише в его жизни: Алвис не должен был застать его в таком положении.       — Какого… — сорвалось тихое с губ Липпе, пытавшегося собрать мысли в кучу. — Ты… Ч-что это?!       Он даже не знал, как сформулировать вопрос. Айвэ попал в страшно неловкую ситуацию. Даже Аарон не знал о происхождении супруга, даже Меволь лишь изредка видел необъяснимое золото в глазах хозяина, а белых волос не видел даже Элейв!       — Я все объясню, — сдержанно произнес Айвэ. — Только закрой дверь и, умоляю, не кричи.       Алвис как раз был готов ослушаться его — он был знатным любителем покричать, — но вместо этого закрыл дверь и послушно сел на постель, напрочь забыв о тех румянах, ради которых так необдуманно ворвался в комнату, не дождавшись разрешения. Айвэ смотрел на него несколько мгновений, а затем попросил передать стакан с водой, чтобы промочить горло. Дикие глаза Алвиса сообщали ему, что придется тщательно подбирать слова.       — Понимаешь, — начал он сдержанно, кашлянув, — настоящая история всегда скрыта…       — Ты демон? — перебил его вдруг Алвис. — Не смей мне врать, я часто бываю в святилище и вижу там фрески с демонами. Они все белые и с желтыми глазами.       Айвэ прищурился. Как странно, что Алвис первым делом подумал о демонах — неужели это было так очевидно? Впрочем, он не знал, что Липпе так часто в мыслях сравнивал его с жестокими демонами, что ему не составило труда моментально прийти к такому выводу.       — Предполагаю, я один из потомков, — ответил Айвэ. — Точно не чистокровный.       Алвис вскочил на ноги, взвившись, будто пламя.       — Будь ты всего лишь «одним из потомков», точно не был бы так похож на чистокровного, — сообщил он язвительно. — Или ты что-то недоговариваешь, нутром чую, или твои родители не те, за кого себя выдают!       Для Алвиса эта новость стала неприятным открытием, но ему хватило ума сдержать себя и не повторять прошлых ошибок. Он схватился за голову и шагал кругами, пытаясь смириться с происходящим.       — О небо, небо! Я поверить не могу, — бормотал он. — И что, ты всю жизнь это скрывал? А Его Высочество? Он знал об этом? Или он понятия не имеет, что влюбился в демона?       Айвэ поджал губы, затем ударил рукой по столу и сдержанно приказал:       — Хватит истерить, Алвис, сядь на постель и заткнись хоть на минуту. Это я неизвестное существо из сказок, а не ты, и я знаю едва ли больше тебя, поэтому прекрати скулить.       Алвис, будучи одним из Липпе, с легкостью повиновался приказам, отданным определенным тоном, и Айвэ порой пользовался этим, когда Алвис, будучи на взводе, позволял себе лишнее.       — Да, во мне есть демонические корни, но моя кровь еще никому не причинила вреда. Демоны — не убийцы из сказок, которые тебе няня рассказывал на ночь, поэтому не приписывай мне кучу грехов, которые ты уже напридумывал, понял? Его Высочество знал обо всем, и он принимал меня таким. Я не хочу рассказывать тебе больше, чем ты вынесешь, но ты должен понять, что демоны и небожители зависимы друг от друга: демоны питаются излишками той силы, которая при переизбытке сводит небожителей с ума, — с легким раздражением принялся объясняться Айвэ. Он был готов рассказать все, что знал сам, но не сделал это, потому как Липпе был бы не в силах спать спокойно.       Алвис закрыл лицо руками. Он молчал несколько минут, а затем упал на постель, тихо застонав. Айвэ знал, что когда-нибудь расскажет ему о своем происхождении, но не думал, что все произойдет в такой неловкой обстановке.       — И на этой почве ты с Его Высочеством были… — тихо сказал он, и Айвэ продолжил за него:       — Мы начали обмениваться письмами, когда поняли, кто мы. Потом уже появились… отношения.       Молчание затянулось на десять минут. Алвис лежал на постели и смотрел, как Айвэ передавал силу увядшему цветку, и тот расцвел с новой силой. Воскресить что-то из мертвых — это всегда сложно, и от прежнего облика осталась только капля золота в глазах.       — Длинные ногти тебе все-таки больше подходят, — сказал наконец Алвис с невеселой усмешкой. Айвэ понял, что Липпе начал приходить в себя, и теперь с ним можно нормально поговорить.       Весь следующий час Алвис увлеченно красил ему ногти хной для предстоящего бала, и Айвэ впервые увидел, как они обретают телесный оттенок. Прежде он подобным не занимался, считая окраску ногтей пустой тратой времени, но в этот раз он должен был уступить Алвису. Было в их посиделках что-то братское, будто за полгода они по-настоящему вжились в роли кузенов, временами опускаясь даже до обсуждения сплетен не первой свежести.       В день бала намело, и слугам пришлось в скором порядке расчищать дорожки, чтобы гости не были возмущены грязью после подтаявшего снега. Пока Каледум приветствовал гостей, Айвэ совершал последние приготовления в комнате. Он поправил кольца на руке — а за полгода их скопилось с десяток на каждой — и разгладил платье на коленях.       Он был вынужден одеваться не так, как другие омеги. У него не было никакой возможности поместиться в кресло в огромной юбке, поэтому он предпочитал пышным платьям узкие южные наряды, вышитые золотом и оттого не менее роскошные, и никто не смел осудить его за это.       Раздался стук, и только после разрешения Алвис вошел в комнату. Красный камзол сиял золотой вышивкой, а от обворожительной улыбки молодого дворянина невозможно было отвести глаз.       — Помнится, ты всегда предпочитал жилеты, — подметил Айвэ.       Алвис неопределенно пожал плечами и усмехнулся. Ему пришлось смириться с происхождением Айвэ, и, несмотря на то, что он действительно плохо спал ночью из-за кучи мыслей, он всячески убеждал себя, что в демонической крови нет ничего ужасного, чтобы не испортить между ними той дружбы, которую они обрели за эти полгода.       — Захотелось чего-то посерьезнее, — ответил он, а затем взял со столика румяна и развернул кресло Айвэ к себе, вглядываясь в черты его лица. — Верь или нет, но я рад, что ты не используешь сурьму. Иногда полезно отказаться от традиций своих далматских предков.       Айвэ издал неопределенный вздох, пока Алвис легким движением наносил на его скулы персиковые румяна.       — Верь или нет, я очень люблю сурьму, — ответил Айвэ, чуть поддразнив его. — И Его Высочеству нравилось, когда я подводил глаза и брови. — Алвис цокнул языком.       — Я ничего не имею против Его Высочества, — между делом ответил Липпе, — но насмотренность у него послабее моей. Скажем, пока он был занят учебой и тобой, я набирался опыта кое в чем. На тебя он и в картофельном мешке был готов смотреть. Не модно сейчас глаза, брови и ресницы сурьмой подводить.       Айвэ слушал его болтовню, наблюдая за тем, как легко руки Алвиса наносили макияж.       — Опыта набирался, значит, — усмехнулся Айвэ. — Балабол.       — Именно, — закончил Алвис, а затем развернул кресло, чтобы Айвэ поглядел на себя в зеркале. — Сурьма сойдет для личных встреч, если захочется экзотики. А для выхода в свет только румяна.       Айвэ взглянул на свое отражение. Кожа у него была, слава небесам, ровная и гладкая из-за того зелья, что он пил каждый вечер, а из-за нелюбви к солнечному свету он был совсем бледен, но с румянами его лицо будто менялось и обретало приятную живость. Алвис из раза в раз повторял, что Айвэ не нужна никакая другая косметика.       — В свете, Алвис, макияж — это дурной тон, — отмахнулся Айвэ, отъезжая к большому зеркалу. — Ты бы знал это, если бы стремился туда. Твои случайные связи с актерами, танцорами и иного рода... кокетками изрядно подпортили твой вкус.       Айвэ пригляделся к своему отражению в зеркале.       — Впрочем, не то чтобы мой вкус был безупречен, — добавил он. — Хорошие румяна. Ты знаешь мое лицо лучше меня.       Алвис засмеялся.       — Не забывай, в каком обществе ты находишься. Косметика здесь пользуется большим спросом, — успокоил он Айвэ. — Юг — это Юг.       Когда они оба были готовы, слуга схватился за ручки кресла, и они втроем направились в бальный зал, где уже собралась вся семья и многочисленные гости. Айвэ и Алвис приветствовали друзей семьи и родню, и даже у Оливера было сегодня превосходное настроение: он обнял Айвэ и Алвиса и упорхнул танцевать.       Друзья распрощались. Саламандра ушел к тем, кто предпочитал развлекаться недалеко за столом, играя в пазлы, а Липпе ушел танцевать, и они не встречались до тех пор, пока Алвис не выдохся. Сменив с десяток партнеров, он, тяжело дыша, сел рядом с Айвэ, и омеги за столом засмеялись, видя красное лицо кузена. Алвис ответил им не менее веселым смехом.       — Меня на всех не хватает, — сказал он. — Так пить хочется!       — Промочишь горло и дальше пойдешь одаривать их вниманием? — весело ответил Айвэ, а затем обратился к слугам, которые тихо стояли у стены: — Принесите ему лимонад.       Алвис выпил залпом два бокала, промокнул губы салфеткой, благодарно кивнул Айвэ и был готов снова метнуться в толпу, будто желая сегодня потанцевать за двоих. Айвэ только улыбался, глядя на это зрелище. Алвис подхватил под руки статного зрелого омегу, затем после смены партнера улыбался молоденькому юноше, потом шагал в ногу со своим кузеном, и впервые он напомнил того Алвиса, который во время балов больше всех танцевал, больше всех смеялся и больше всех пил.       — А он изменился после твоего приезда, — заметил один из кузенов, когда все складывали в мешочек фанты для игры. — Когда он вернулся из столицы, был такой хмурый и нелюдимый, а теперь светится от счастья. Вы хорошо друг на друга влияете.       Айвэ обернулся, поглядел немного на веселящегося Липпе, затем вновь обратил внимание на юношей за столом и улыбнулся.       — Может быть, — ответил он.       — И хорошо, что он научил тебя краситься, — совсем тихо шепнули ему на ухо. — Тебе очень идут румяна. Я все думал, когда же ты начнешь, а то ходишь среди нас единственный с голым лицом.       Айвэ засмеялся.       — Он меня в покое не оставит, пока я не научусь обращаться с кистью и пудрой, — сказал он, ничуть не обижаясь на столь деликатное заявление. Многие в семье Липпе относились к нему с уважением, которое следует проявлять к старшим, и вместе с этим не допускали даже мысли, чтобы обратиться к нему на «вы», доверяя ему личные секреты. Айвэ, казалось, даже проникся к этому роду некой братской любовью, какой ему не хватало в отсутствии Аарона и Элмера, и даже его отношения с Оливером со временем выровнялись, пусть они и предпочитали обходиться общими фразами и держаться на расстоянии.       Вечер продолжался. В девять часов гостям предложили выпить еще лимонада, и очень многие разошлись к столикам, где могли завязать чудную беседу и обзавестись новыми знакомствами. Как удивительно было для Айвэ не быть одной из центральных фигур празднества, как это было прежде! Теперь, будучи неизвестным гостем из Далматии, а не блистательным советником с множеством связей, он ощутил и горечь потери, и сладость обретенной свободы.       Сегодня же одним из центров внимания был Алвис, вернувшийся из столицы полгода назад, и Айвэ наблюдал за тем, как его едва не разрывали любопытные. А ему только в радость было снова оказаться в таком положении, и он будто вновь чувствовал себя живым.       Айвэ же тем временем разговаривал с одним из кузенов и пил лимонад.       — Дядя не в духе, — подметил юноша. — Я слышал, что он ждал сегодня особенно важного гостя, но тот запаздывает. Он так и не сказал, кто должен был приехать, но только посмотри, какой бал он устроил! Он никогда не был столь расточителен. Это торжество превосходит роскошью все те, что я видел прежде. Дядя не скуп, но знает, что деньги любят счет. Этот гость должен быть очень уж важен для него. Как бы я хотел узнал, кто же этот загадочный господин!       Айвэ сделал глоток и взглянул на Каледума, сидящего в кресле на небольшом подиуме. Тот действительно был хмур, но не настолько, чтобы кто-то обратил на это внимание.       — Он в последнее время и правда немногословен, — вторил ему Айвэ. — Даже если он и пытался это скрыть, гость, должно быть, едет издалека, раз опаздывает. Сегодня было очень снежно, это и задерживает его, я полагаю. В дороге может случиться что угодно.       — Но дядя редко придает значение людям — ему важна лишь польза, которую он может извлечь. Да что я тебе объясняю, ты и сам это знаешь, дорогой Соломон, — вздохнул юноша. — Поэтому, возможно, сегодня мы увидим очень важного гостя из Далматии, если удача нам улыбнется.       — Кажется, дядя хотел задобрить этого загадочного господина красивым балом, — подметил Айвэ. — Любой был бы в восторге от такого вечера. Кто бы ни был этот господин, теперь я хочу на него взглянуть.       «И узнать, кого же ты пригласил, Каледум, и за-за кого так трясешься, не поставив меня в известность», — мысленно продолжил Айвэ.       К полуночи свечи запылали жарче, и Айвэ с другими не танцующими юношами разместился у стены в больших креслах. Щебет нескольких Липпе определенным образом успокаивал взбудораженное сердце Айвэ, которому страшно хотелось узнать, какой же гость заставил Каледума так нервничать. Вскоре к ним подсел Алвис, у которого уже голова кружилась от танцев, и он, смеясь, принялся рассказывать анекдоты, срывая с губ юношей звонкий смех. Омеги всегда были украшением любого бала, его цветом и настроением, и если они смеялись, общее веселье было обеспечено.       Вдоволь отсмеявшись и насмешив родню, Алвис попросил себе лимонада.       В первом часу раздался бой колокола, и распорядитель бала громким голосом сообщил:       — Его Королевское Высочество принц Элейв Танистри!