Стервятник

      Как правило, Айвэ в большинстве случаев просыпался без помощи слуги, потому как с ранних лет был воспитан открывать глаза с восходом солнца. Пока остальные нежились в постели, он неспешно приводил себя в порядок, завтракал в тишине и изменял этой привычке только в крайних случаях. Он называл себя ранней пташкой, однако сегодня, залежавшись в постели, он почувствовал, как ему хочется еще понежиться на подушках. Он не помнил, как лег и что вчера ел — все это было не важно. Сладкую утреннюю картину портил только чей-то вой, доносящийся непонятно откуда, и Айвэ даже не стал разбираться: он перевернулся на другой бок, облизал губы и жестом подозвал к себе слугу, поленившись открыть глаза.       — Кто там воет? — тихо спросил он слабым голосом. — Закрой окно, я хочу еще поспать.       Кто-то действительно тихо то ли пел, то ли выл, и Айвэ не мог понять, то ли это раздается с улицы, то ли из коридоров шумного дворца. И он был готов поклясться, что если это кто-то из Липпе, особенно из тех, кто неимоверно раздражал его, он собственными руками надает ему по губам. Где это видано, чтобы ранним утром упражнялись в пении?       Внезапный гул толпы, крики и грохот заставили его наконец открыть глаза и приподняться на постели.       Вместо выделенной ему спальни он увидел золоченые стены святилища, бледных Липпе, особенно преданных ему, опешившего певчего и двух жрецов в светлых ритуальных одеждах, прервавшихся на середине молитвы. Все присутствующие смотрели на него так, как смотрят на призраков, а особенно напуганные гости попадали в обморок. До погрома дело не дошло, но каждое движение Айвэ провоцировало ахи и охи, и его боялись не меньше, чем боятся демонов.       Айвэ оторопело обнаружил, что находится вовсе не в постели, а в белом гробу. Куда ни посмотри — везде синие розы, терпкий запах которых разносился по всему залу. Он медленно взял цветок, а затем взгляд его упал на множество золотых колец, десяток браслетов, и уже в следующее мгновение Айвэ оглядывал на себе расшитое платье, ощупывал золотые серьги, тяжелое колье и такие же золотые заколки. Он в жизни не носил на себе столько драгоценностей! Его будто провожали в последний путь.       Поднялся такой шум, что Айвэ даже не нашелся с комментарием насчет происходящего, и первой его мыслью было предположение, что ему удалось-таки выжить после целого флакона яда. Его гроб стоял на алтаре, где читали молитвы для провода покойных в небесное царство, и, судя по длине сгоревших свеч, молились как раз Аскетиллу Справедливому. Айвэ смотрел на мечущихся людей и среди них заметил Элейва: он расталкивал перепуганных альф и омег и бежал к нему, по пути снимая с себя багровую мантию с королевским алебастровым мехом. Он за секунды взлетел к алтарю, где сидел Айвэ, и укрыл его от чужих глаз, пряча в объятиях. Его Высочество никогда в жизни не обнимал его с таким волнением.       — Вы дали мне не такой уж сильный яд, — тихо предположил Айвэ, не в силах даже поднять голову, настолько сильно принц прижал его к себе. Тот был белее снега и сжал его в объятьях так, будто боялся, что все происходящее — сон. Элейв издал судорожный вздох и сглотнул, не в силах унять дрожь в руках.       — Живой. О небо, живой, — тихо прошептал он, припадая губами к темной макушке возлюбленного. Дыхание его было сбитым от волнения, и Айвэ все меньше понимал, что происходит.       — Вы же сказали, что яд... — снова спросил Айвэ, но был перебит.       — Молчите, — попросил тихо Элейв. — Умоляю вас, молчите.       Айвэ замер, чувствуя, как тяжело бьется сердце Его Высочества. И он молчал, надеясь получить ответы. Он попадал в самые разные ситуации, но очнуться в гробу во время похоронной молитвы было слишком даже для него.       — Я дал вам свою кровь, — тихо заговорил Элейв через несколько долгих мгновений, наплевав на жрецов и хористов, наблюдающих за столь трепетной картиной. — Я много читал о демонах и узнал, что моя кровь способна приручить вас. Я думал, что вы проспите всего день, но ваше сердце перестало биться через несколько часов, — шептал он тихо, прижавшись щекой к темным волосам. — Я думал, что дал вам слишком много крови, но вы не просыпались несколько дней, и я подумал… О небо, какое счастье, что вы живы, какое счастье, мой дорогой. Я чуть не сошел с ума.       Объяснения получились сумбурными и эмоциональными до той крайней степени, что Айвэ не мог остаться безответным, однако вместо закономерных вопросов в нем поднялась такая волна возмущения, что он принялся вырываться из объятий. Кровь? Как же, ха!       — Я думал, что выпил яд из ваших рук! — вспыхнул вдруг Айвэ, пытаясь высвободиться из объятий принца. Он был готов простить все, но не попытку оставить себя в дураках. Ему едва хватало сил, чтобы не орать об этом во всю глотку: — Да я с жизнью прощался! Как вы посмели?!       Элейв улыбнулся, удерживая возлюбленного в объятиях.       — Вы действительно думали, что я способен убить вас? — спросил он неожиданно мягко. — Сильно я вас напугал.       Элейв склонился над Айвэ и прильнул к тонким губам в поцелуе, глотая всю ту ярость, что Саламандра был готов обрушить на него. Зал затих в онемении, ожидая развязки, и Элейв, ощутив секундное оцепенение возлюбленного, обнял его, прижав еще ближе, будто не в силах поверить, что Айвэ больше никуда не исчезнет. Саламандра же быстро отмер и даже думал укусить Элейва, но тот был слишком настойчив, чтобы пожертвовать этим поцелуем во имя желания выплеснуть на него справедливую обиду. Элейв всегда был порядочным благородным мужчиной, и хуже ситуации для его репутации невозможно было придумать — он целовался с преступником, не стесняясь ни толпы, ни растерянных жрецов, ни самих небожителей, к которым только что внимали все в святилище.       Когда Элейв оторвался от губ возлюбленного, тот выглядел значительно присмиревшим. Он даже подумал, что Айвэ более не злится на него за ту жестокую проверку, и позволил себе мягко коснуться широкой ладонью белой щеки.       — Не будь здесь столько людей, я бы прошелся по вам, но будьте уверены, что я сделаю это сразу же, как только мы останемся наедине, — сообщил прохладно Айвэ, и Элейв без труда узнал это недовольное лицо: всякий раз, когда возлюбленный злился не слишком сильно, взгляд его становился до невозможности надменным, и он вскидывал подбородок, будто был королевских кровей. Видно, поцелуй несколько усмирил его ярость. — Целовать меня на глазах у стольких людей, еще и в святилище — где ваше воспитание?       — Значит я обязан сделать вас своим фаворитом, чтобы обелить вашу честь, — тихо засмеялся Элейв, чуть понижая голос. Подняв ладонь Айвэ, он припал к ней теплым поцелуем. — Вам повезло: у меня никогда прежде не было фаворитов и до встречи с вами я не собирался их заводить.       Айвэ одернул руку, вырывая ее из ладони принца. Элейв этого будто и не заметил вовсе — он был готов закрыть глаза на все, что сделает Айвэ в справедливом гневе.       — Вы пытаетесь загладить свою вину титулом? — поинтересовался Айвэ жестко, однако лукаво скрыл удовольствие, которое доставили ему слова Его Высочества.       — Пытаюсь, — улыбнулся он. — Ваше прошлое теперь останется только с вами, и я не посмею более осудить вас за былые ошибки. Разве вы не этого хотели?       Айвэ взглянул на принца. Тот говорил так легко, так обыденно о происшествии, заставившем их разлучиться на полгода, что негодование его окончательно потухло. Он ощутил приятную легкость в груди и понял, что из-за своей смелости и самоотверженности получил и жизнь, и возлюбленного, и долгожданную свободу. Подарки судьбы, которыми он был теперь осыпан, не могли не смягчить его настроение. Да, он этого хотел.       Элейв снова поцеловал его в уголок губ, а затем завернул в багровый плащ и подхватил на руки.       — Сам Аскетилл Справедливый вернул жизнь этому человеку, — заявил он во всеуслышание. — На нем благословение наших богов, и они не хотят, чтобы сегодня оборвалась еще одна жизнь!       Он спустился по ступеням вниз, и Айвэ поймал на себе взгляды пораженных гостей: среди них были и Липпе, и Каледум с семьей, и бледный Алвис, и онемевший Генрих, и знакомые гости с бала, которым пришлось с праздника попасть на похороны. Айвэ все меньше ощущал контроль над происходящим.       Элейв нес его на руках через весь дворец, и только слепой не смотрел бы на них. Его Высочество, прославившийся добрым нравом и сдержанными манерами, теперь одним этим жестом во всеуслышание заявлял, кого он готов носить на руках. Липпе, не пришедшие на похороны, во все глаза таращились на Айвэ, не зная, что думать, и новая волна обсуждений была готова вернуть его в те дни, когда слухи о нем были неотъемлемой частью его повседневной жизни.       Айвэ предусмотрительно был так хорошо завернут в мантию, что единственным выходом было уложить голову принцу на плечо, пока тот нес его до комнаты. Как только заботливые руки Его Высочества уложили его на постель и закрыли дверь на ключ, Айвэ подпер голову рукой и взглянул на него тем же непримиримым взглядом. Даже если ярость утихла, у него все еще оставались вопросы.       — Я могу сейчас закричать, что вы пытаетесь принудить меня. Вам это чести не сделает, — заговорил он серьезно, надеясь мелочно потрепать чужие нервы в отместку за случившееся, но Элейв только тихо рассмеялся.       — Вы так сильно злитесь на меня? — поинтересовался он, усаживаясь на постель. — Душа моя, я рад, что вы хотите кричать, а не обиженно отвернуться от меня и молчать несколько дней.       Айвэ досадно поджал губы. С одной стороны, он понимал, что его верность была не только их межличностным делом, но и вопросом, который мог подставить под удар государственную безопасность, поэтому обман Элейва был оправдан. Но с другой стороны, Айвэ столько пережил и столько вынес, столько раз он был в шаге от рокового надломления, что смотреть теперь на счастливчика, которому достаточно было слышать голос возлюбленного и который подвел его к черте этими своими проверками, было немного едко. Хотелось выплеснуть свою боль.       — Даже не знаю, что придумать, чтобы отомстить вам, — сказал ему Айвэ. — Вы привели меня в бешенство. Эта ваша выходка…       Элейв подал ему воды, и Айвэ не стал отказываться.       — Теперь вас будут считать благословенным, — заметил принц. — Не думал, что моя хитрость окажется настолько полезной… Но это однозначно нам только на руку. Теперь мы можем вернуться в столицу, не опасаясь, что вас казнят. Вы же теперь любимец наших богов, никто не посмеет и пальцем тронуть вас.       Айвэ в замешательстве выгнул бровь. Он помнил принца как наивного мальчишку, едва ставшего мужчиной, и даже подумал, что оставил Его Высочество без своей компании слишком надолго, раз тот успел невесть откуда нахвататься хитрости.       — Вы меня пугаете, — отозвался Айвэ. — Прежде вы казались мне сильно набожным, а теперь готовы водить всех за нос.       Элейв действительно переменился, и теперь Айвэ, казалось, не нужно было проявлять смелости в поступках — Его Высочество теперь был достаточно силен, чтобы решиться на первый шаг. Хотя он и не лишился добродушия, хребет его окреп, и он все меньше думал о приличиях, которые прежде были для него как вериги для аскета.       — Не пытайтесь быть святым, душа моя, вы бы и сами извлекли из этого выгоду. Вы пока не оправились от потрясений, для вас любая мелочь удивительна, — заверил принц, а затем пробрался рукой под одеяло и легким жестом погладил ногу возлюбленного, поднимаясь все выше. — Но я могу успокоить вас.       По спине Айвэ побежали мурашки, останавливаясь у затылка, и он почти сдался, побежденный довольно тривиальными заигрываниями, но смешанное настроение не позволило ему так быстро дать принцу желаемое.       — Не так быстро, Ваше Высочество, — заупрямился Айвэ, убирая ногу в сторону. — Я еще не пришел в себя. Дайте мне немного…       Он вдруг осекся, оба замерли, глядя друг на друга, и через мгновение Элейв резко отбросил одеяло в сторону.       Айвэ замер, боясь вздохнуть, и осторожно двинул ногой, ощущая, как та теперь оказалась полностью в его власти. Он с тем же ошеломлением свесил ноги с постели, касаясь стопами холодного пола. Айвэ вновь взглянул на Элейва, а тот только приобнял его за талию на случай, если силы вновь подведут возлюбленного. Айвэ ощутил, как ладони похолодели.       Он собрался с духом и спустился с постели — и наконец увидел комнату не будучи ростом с дитя, а как он видел бы ее, будь полностью здоров. Элейв все еще поддерживал его, и Айвэ вцепился в его руки, будто не верил в верность собственного тела. От Его Высочества не укрылось, как судорожно вздохнул Саламандра, взглянув на их отражение в большом зеркале, стоящем у стены: они вновь стояли рядом, как то было прежде, и даже похоронное платье нисколько их не смущало.       Саламандра должен был хотя бы выдавить из себя слова благодарности, но не смог ничего сказать, чувствуя, как в горле першит от подступающих слез. Элейв крепко обнял его, целуя темный висок и поглаживая плечо, а Айвэ только благодарно молчал, стараясь держать лицо, и глаза его блестели от влаги. Он уже смирился с немощью тела, и стоять теперь на ногах, чувствуя прежнюю силу, для него было высшей наградой. Они бы и стояли, если бы в дверь вдруг не принялись ломиться.       — Айвэ, открывай!       — Господин Саламандра, Ваше Высочество!       Элейв нахмурился. Друзья продолжали ломиться.       Айвэ украдкой смахнул выступившие слезы и облегченно выдохнул, улыбнувшись. Алвис кричал громче всех и почти скребся о дверь, как щенок, а Генрих с вежливой настойчивостью просил немедленно дать себя осмотреть, потому что, по его мнению, сердце не может начать биться спустя двое суток тишины.       — С каких пор Алвис называет вас по имени? — спросил вдруг недовольно Элейв, поглядев на Айвэ, который вот-вот приходил в себя. — Даже я не обращаюсь к вам на «ты», а ему вы это позволили?       Волосы Элейва вдруг полыхнули солнечным светом, и Айвэ ощутил, как заботливые ладони нагрелись привычным теплом, а голубые глаза затянуло золотом. Его Высочество прежде не страдал неконтролируемыми вспышками гнева и почти всегда держал силу в узде, и Айвэ не нашел другого объяснения: Элейв наверняка так долго не выплескивал ее наружу, что она начала сжигать его изнутри.       — Вы что, ревнуете? — тихо спросил Айвэ. — Это же Липпе.       — Мы не виделись полгода, — напомнил Элейв. — Семь месяцев, если быть точным. Всякое могло произойти.       Это были именно те опасения, которые Саламандра недавно обсуждал с Алвисом: Элейв боялся, что однажды Айвэ так же променяет его, как променял когда-то папа его отца на неизвестного любовника, и, наученный горьким опытом, желал получить от Айвэ нерушимую клятву верности.       Айвэ накрыл прохладными ладонями скулы Его Высочества. Кожа казалась не просто теплой — горячей, и она вмиг согрела холодные руки.       — Вы сильно скромничаете, когда думаете, будто Липпе может стать вашим конкурентом, — тихо сказал он с улыбкой, а затем поцеловал Элейва, мимолетно и несколько несерьезно касаясь его губ. — Меня не интересуют другие мужчины, неужели вы этого так и не поняли? Я ради вас был готов умереть. Учитывайте мою жертву.       Вкрадчивый шепот успокоил Элейва, и жар солнца более не досаждал ему, но отчего-то Айвэ показалось, что это ненадолго. Он решил, что когда-нибудь непременно поинтересуется, отчего Элейв стал таким вспыльчивым: неужели сила небожителей так действовала на него? Впрочем, ему не надо было знать много — лишь то, что гнев Его Высочества никогда не навредит ему и быстро угаснет, если правильно успокоить.       — Не знаю, что на меня нашло, — тихо признался Элейв, обнимая возлюбленного. — Конечно же вы и Алвис никогда не станете… Я лишь хотел услышать это от вас.       — Тогда, может, откроем им? Они готовы выломать дверь, — предложил Айвэ.       Элейв впустил друзей. Лимбург ожидал увидеть ожоги на коже ничего не подозревающего омеги, а Липпе лишь хотел удостовериться, что Саламандра не решил снова отправиться в мир иной и напугать его до смерти. Впрочем, оба будто вросли в землю, когда увидели стоящего на ногах Айвэ.       — Но это невозможно… — тихо сказал Генрих, не веря глазам. — Вы же…       — Мало того, что оказался жив, так еще и ходишь! — подметил Алвис облегченно, потирая руку. Кажется, именно он ломился в дверь, не жалея себя. — Ваше Высочество, проверьте, вдруг он еще и альфа?       Лимбург нервно усмехнулся от такой глупой шутки, и теперь атмосфера казалась всем крайне облегченной. Алвис вновь дал волю языку, и на мгновение Элейву показалось, что он вернулся в прежние времена, когда не было ни лишних мыслей, ни ссор, ни недоверия. Крайне непривычно было узнать о дружбе, которая не должна была зародиться при других обстоятельствах, но у возлюбленного, кажется, появился еще один защитник.       — Это Его Высочество проверит, когда вы оба уйдете, — заметил Айвэ с улыбкой. — А ты, Алвис, скажи слуге, чтобы он принес мне завтрак. Я страшно голоден. И приличную одежду.       Алвис хотел еще что-то сказать, но Айвэ одним настойчивым взглядом заставил его развернуться и вытолкать сопротивляющегося Генриха из комнаты. Наверняка у Липпе было множество вопросов, и он был бы рад остаться подольше, но он уже успел ознакомиться с самыми яркими из взглядов Айвэ и угадывал его настроение быстрее, чем это делали остальные.       — Больно он ручной стал, — удивился Элейв, обнимая Айвэ со спины и мягко целуя в шею. — Что вы с ним сделали?       Айвэ вздохнул:       — Я — ничего. Он и сам приручаться рад.       Элейв тихо засмеялся, развеселенный его словами. Впрочем, стоило только ему потянуть за пояс платья, как Айвэ схватил его за руку.       — Я сам переоденусь, Ваше Высочество, спасибо за помощь, — заявил он, хотя Элейв понял, что его вовсе не благодарят, а пытаются отодвинуть подальше, и совершенно четко уловил в его голосе остатки недовольства, которое готово было погаснуть после завтрака. А там уже и слугу прогнать можно.       Элейв сел на постель, решив дождаться, когда возлюбленный перестанет изводить его отказами. Терпение его еще не заканчивалось, но Айвэ следовало бы знать, что оно не безгранично.       Когда слуга принес завтрак, он всеми силами старался не смотреть на ноги господина, который прихорашивался у зеркала, болтая с Его Высочеством и пересказывая ему все, что случилось с ним за время разлуки. Он впервые видел, чтобы Айвэ болтал без умолку, и как только разложил завтрак, то помог господину переодеться за ширмой. Та едва не плавилась под взглядом Элейва, но Айвэ не позволил ему ничего увидеть.       Когда же Айвэ наконец закончил, он велел слуге покинуть комнату. Элейв помог возлюбленному сесть за стол и только потом сел напротив.       — Наш первый завтрак, — улыбнулся Элейв, все еще ощущая, что Айвэ держит с ним дистанцию. Он имел на это право, и Элейв был готов немного потерпеть, чтобы дать возлюбленному время разобраться со своими эмоциями, а затем получить сполна.       Айвэ улыбнулся ему, но прежняя веселость схлынула с лица, когда он попробовал немного соленого лосося. Он так и застыл, будто статуя, и по одному только цвету лица, приобретшему фиолетовый оттенок, Элейв понял, что лучше сейчас Айвэ не постесняться и выплюнуть то, что ему принесли на завтрак.       — Айвэ? — напрягся принц, вскакивая с места и подлетая к возлюбленному. — Что случилось? Вам дурно? Яд?       Саламандра закашлялся и прикрыл рот рукой, точно не собираясь портить завтрак недостойным поведением, и когда нашел в себе силы проглотить содержимое, тут же запил вином, которое снова заставило его закашляться. Элейв уже мысленно предположил, что Айвэ все еще не отошел от пережитого, как вдруг тот поспешил эмоционально объясниться:       — Она такая соленая!       Он выглядел таким несчастным и потрясенным одновременно, что Элейв даже не понял, как ему самому реагировать на это объяснение. Хорошо, что первым делом он не пробовал оливки или помидоры: тогда бы он и вовсе мог отказаться принимать пищу, подумав, что все, что едят люди — сущая дрянь.       — Это так неожиданно, — извинился Айвэ, приходя в себя, и Элейв быстро придвинул стул ближе, усаживаясь подле него. — Ужасно, ужасно соленая.       — Вы чувствуете? — Элейв переложил в его тарелку еще немного рыбы, которую сам, кстати, терпеть не мог, зелени и сыра, выжидающе глядя на омегу.       Двенадцать лет назад Айвэ лишился едва ли не главной радости жизни, которая так необходима людям — способности чувствовать вкус пищи. Зелье наглухо отбило у него возможность отличить вкус яблока от мяса, и в этом было еще одно несчастье Айвэ Саламандры. Он чувствовал только крайне сильные вкусы — крепкое вино, мед или невыносимо приторные сладости. Айвэ не соврал бы, если бы сказал, что вновь ощутить вкус еды было для него далекой несбыточной мечтой, о которой он даже не смел думать, как когда-то не смел думать и о здоровых ногах. Теперь же он обрел и то, и другое в один момент — судьба будто одаривала его подарками за правильный выбор.       Айвэ смотрел на тарелку и от растерянности не мог понять, за что следует взяться первее. Вкуса в еде у него не было во всех смыслах: он лишь знал, как красиво подать блюда, но не помнил, почему не следует смешивать некоторые ингредиенты. Он вновь взял вилку и попробовал запеченное с зеленью и сыром мясо, однако вместе с теплым приятным вкусом он обнаружил, что горло будто противится и не желает проглатывать завтрак. Так было и в ранней юности, когда Айвэ пришлось несколько месяцев давиться безвкусной пищей, но тогда он, совсем юный омега, для которого был выбор между виселицей и грандиозным успехом, был вынужден держать лицо, чтобы не позволить упасть на себя тени подозрений. Теперь же рядом сидел Элейв, готовый поддержать его.       Айвэ съел еще несколько кусочков и затем запил их вином, постепенно привыкая к вкусу пищи. Когда же он попробовал клубнику, не смог сдержать восхищения:       — И вы едите это каждый день! Вы счастливчик, — восторгался он, не находя больше слов.       Он попробовал еще, не в силах торопиться — ему надо было распробовать все на вкус.       — Это так вкусно, так...       Разумеется, Айвэ не помнил ни одного вкуса из детства. Слишком много времени прошло, и потому теперь он пробовал любой кусочек заново, будто ребенок, впервые увидевший незнакомую пищу.       Элейв же так растрогался этой чарующей картиной, что тут же окликнул прислужника:       — Эй, там, за дверью, принеси ягодный десерт, мед и фрукты! И персиковый сок! Неси всего понемногу!       За дверью сразу раздались торопливые шаги — слуга ринулся на кухню, чтобы исполнить волю Его Высочества. Быть может, Каледум и не хотел бы угодить Айвэ, но проигнорировать желания Элейва он не имел никакого права, а если бы и рискнул, то наверняка остался бы без теплого местечка Хранителя Юга — он нутром чуял, что теперь перечить Его Высочеству так же опасно, как и самому королю. Наверняка Каледум уже десять раз пожалел, что навлек на себя гнев Саламандры, оказавшегося любимцем принца, но поделать уже ничего не мог.       — Попробуйте, — предложил Элейв, подложив Айвэ еще немного рыбы, которая быстро пришлась ему по вкусу. — Неужели вы впервые за столько лет чувствуете вкус пищи? А как же запахи?       Айвэ был куда выше ростом простого омеги и потому всегда ел много, не прибавляя в весе, и Элейв никогда не осуждал его за аппетит. Особенно он не собирался делать этого теперь, когда Айвэ нужно было в срочном порядке набрать вес, чтобы вернуть былую крепость тела. Элейва невозможно было соблазнить худенькими запястьями или маленькими ступнями, или пышными бедрами, или утонченной худобой — ему были по душе крепкие, здоровые и сильные омеги.       — Чувства были будто притуплены, — ответил Айвэ. — Я пил много вина и ел сладкое только потому, что мог хоть отдаленно ощутить их вкус: в детстве мне не нравилось ни то, ни другое. Но с обонянием было все хорошо. Это порядком мешало жить.       Когда же слуга принес десерт, Айвэ попробовал всего понемногу, решив проявить разумность и не налегать на сладкое. Элейв все подкармливал его, и вскоре Айвэ с улыбкой заверил, что если съест больше — упадет замертво.       Элейв вынес для себя одно: теперь Айвэ будет проще простого задобрить вкусной едой.