Стервятник

      Когда Айвэ аккуратно переложил голову Элейва с груди на подушки и сел на постели, в комнату тихо вошел слуга и принялся накрывать завтрак. Он старался не бросать любопытные взгляды на молодого господина, взъерошенного, зацелованного, разомлевшего после многих часов в постели, а Айвэ не обращал на него внимания, разминая затекшие плечи.       Светлело. На часах едва пробило семь утра, но Айвэ не чувствовал сонливости, и отчасти за это следовало благодарить Его Высочество. Прежде темные ресницы побелели, глаза зазолотились, а кожа вновь выглядела подтянутой и свежей. Весь его вид источал молодость, и у прислуги язык бы не повернулся сказать, что ему через полгода исполнится двадцать семь.       Когда же слуга засобирался прочь, Айвэ тихо окликнул его:       — Поменяй вино на чай.       Мальчишка поклонился и покинул комнату, решив не задаваться вопросом, отчего некогда страстный любитель вина решился отказаться от него.       Дворец гудел. Первой желанной сплетней были, разумеется, отношения принца и бывшего советника, и только после этой новости злые языки судачили о ногах Саламандры и его невероятном воскрешении. Многие стремились попасть в постель принца, и не нашлось ни одного омеги, кто бы не фыркнул при новости, что счастливчиком оказался мужиковатый преступник с солдатской походкой, который был старше принца на три года. Пересуды закончились утверждением, будто Его Высочество всегда привлекали альфы, но из-за неравнодушия к чужому мнению он выбрал себе Саламандру, который идеально соответствовал его извращенным пристрастиям и был способен родить наследника.       Айвэ потянулся, слушая, как хрустит тело, когда за спиной послышалось шуршание одеяла. Через мгновение на плечо опустилась светлая голова с растрепанными золотыми волосами, лезущими в глаза.       — Он так громко гремел посудой, что разбудил меня. Вам правда нравится этот слуга? Он Тали и в подметки не годится, — пожаловался Элейв, а затем мягко поцеловал белое плечо, проводя рукой по чужой талии. — Я был вчера так груб с вами. Простите меня, я наговорил лишнего.       Айвэ быстро взял в толк, что «лишним» для Элейва был стремительный переход на личное «ты». Принц действительно позволил себе много: даже супруги лишь в очень трепетные моменты могли так обратиться друг к другу, и он наверняка решил, что между ними еще не образовалась столь нерушимая крепкая связь, когда возлюбленные чувствуют друг друга едва ли не на расстоянии. Айвэ улыбнулся этим мыслям. Элейв был невообразимым романтиком и предпочитал действовать по велению сердца, и если уж он решил, что совместное удовольствие еще не повод слышать «ты», переубедить его было невозможно. Он был принцем и имел право обращаться к любому как угодно, он предпочитал не позволять себе лишнего в сторону возлюбленного, проявляя уважение к избранному омеге, и Айвэ, признаться, млел от этого, как мальчишка.       — Мне очень понравилось, — сообщил Айвэ с нежной улыбкой. — Не беспокойтесь. Вы произвели на меня неизгладимое впечатление.       Элейв улыбнулся, целуя Айвэ в шею и вдыхая лакричный аромат. Он никак не мог насытиться запахом, который мерещился ему во снах, и, несмотря на полную преданность Айвэ, все еще не желал отпускать его далеко от себя.       — Вы так великодушны, мой фаворит, — сказал он тихо.       В комнату вошел слуга и, не смотря в сторону обнаженных господ, поставил чай и забрал вино. Элейв мазнул по нему взглядом.       — Вы отказались от вина, — заметил он. В королевском дворце никто никогда не пил южный чай. Он считался уделом мещан, так как был широко распространен и стоил сущие гроши, однако даже Каледум не брезговал этим единственным сортом, который мог выжить под адским солнцепеком. Элейв же привык к свежему соку по утрам или редкому восточному чаю и не верил, что южане сумеют его удивить, хотя особой спесивостью он никогда не страдал и в еде был не особенно привередлив.       — Я годами потакал этой слабости, — ответил тихо Айвэ, — но так больше не может продолжаться. Если так пойдет и дальше, боюсь, здоровье и разум предадут меня.       Элейв никогда не слыл страстным любителем выпить. Это Алвис часто дарил ему хорошее вино, но сам он всегда был равнодушен ко второму-третьему бокалу, и его никогда не видели пьяным. Айвэ же хранил дома дорогие вина и имел пристрастие к алкоголю, что, как полагал Элейв, несколько ослабило его умственный потенциал, хотя напрямую он никогда этого не говорил.       — Я поддержу вас в любом решении, — заверил Элейв, а затем потянулся к красной бархатной мантии, валявшейся на краю постели, и укрыл ею голые плечи Айвэ. — Я тоже откажусь от вина, чтобы не соблазнять вас.       Айвэ перевел на него долгий взгляд, и Элейв подхватил его ладонь, оставляя на ней мягкий поцелуй.       — И за какие заслуги небеса послали мне вас, — сказал Айвэ, а затем кивнул стоящему у двери мальчишке: — Приготовь нам одежду и принеси воду для умывания.       Едва не окаменевший от такой картины слуга тут же ринулся выполнять приказ. Он слышал, что принц благородный человек, но не мог поверить, что хоть один мужчина способен быть таким нежным с избранником. Он понятия не имел, какую одежду требовалось поднести принцу, но решил, что непременно найдет того самого Тали, личного слугу принца, и перебросит на него часть работы. Тали нашелся быстро и был первым делом послан готовить утренний уход для Его Высочества.       Когда оба юноши вернулись в покои господ, влюбленные еще нежились в постели. Стоило только Элейву заметить Тали, как тот опустил глаза и поклонился, предлагая принцу привести себя в порядок.       К полудню прислуга собрала немногочисленные вещи Айвэ. Несколько платьев, три пары обуви, украшения, плащ и меховое пальто — многие среди Липпе судачили о нищенском гардеробе омеги, а тот предпочитал не тратить лишний раз деньги ради дани приличиям. Все уже привыкли видеть его в любимом далматском платье из зеленого бархата, и даже Элейв наконец понял, что Саламандра всегда останется Саламандрой, далматским аристократом, и адалонские рюши не сделают его краше.       Каледум не получил никакого наказания. Когда они расставались, Айвэ уперся в него красноречивым взглядом, а каменное лицо принца сообщило, что Липпе если и останется на прежнем месте, то точно не будет пользоваться былым и без того небольшим великодушием правящей семьи. Распрощались они весьма скованно, однако Айвэ не мог равнодушно глядеть на мявшихся рядом с Каледумом «родственников». Самый плаксивый из всех, тот омега, который вечно просил у Айвэ помощи и защиты, смотрел на него так, будто становился свидетелем потери настоящего брата, а не самозванца.       Айвэ вздохнул и раскрыл руки. Юноша тут же бросился ему в объятия, не испугавшись ни дурной славы бывшего советника, ни стоящего рядом принца, ни осуждения в глазах Каледума. Он едва доставал Айвэ до груди и теперь жался к нему, как промокший котенок, замерзший на холоде.       — Вы уезжаете навсегда? — тихо раздалось снизу, и Айвэ мягко погладил русую макушку. Эта его дурная черта вечно реветь не отталкивала настолько, чтобы вызывать раздражение, и Айвэ всегда вел себя порядочно с самым слабым звеном в этой пищевой цепи.       — Да, — ответил тихо Айвэ. — Прилежно учись и воспитывай в себе характер, иначе тебя так и будут обижать. Нужно уметь постоять за себя.       Они расстались мирно. Липпе, быть может, и были склочными смутьянами, но силу уважали, а Айвэ никогда не был слабым. Эту ложь ему готовы были простить хотя бы потому, что он оказался достаточно хитер, чтобы провести их всех. Его Высочество стоял рядом в ожидании, когда возлюбленный распрощается с теми, кто был рядом полгода.       Алвис получил прощение в тот же миг, когда сцепился с одним из братьев, во всеуслышание злословящим Саламандру. Элейв не был доволен возникшей дружбой между другом и возлюбленным, однако уважал хотя бы то, что Алвис поддерживал Айвэ и всячески помогал ему, и они дружили более не из чувства вины, а от искреннего желания быть друг другу поддержкой. Он старался не думать, насколько они близки, и верил, что Айвэ никогда не изменит ему, даже если рядом будет ошиваться скандальный столичный кутила. Это сомнение было не беспочвенно, если вспомнить о происхождении Альвидиса, однако он всячески убеждал себя в том, что Айвэ совершенно иной человек и, обжегшись один раз, больше никогда не опустится до предательства или измены.       — Это ты его научил носить по три кольца на пальце? — поинтересовался как-то Элейв, заметивший возникшую страсть Айвэ к украшениям на руках. Алвис только пожал плечами и заверил, что это исключительно символ роскоши у Саламандр, а не его идея. А на юге проще простого прикупить далматских украшений, завезенных торговцами из-за моря.       Когда они наконец сели в карету, Айвэ выглянул в окно, наверняка в последний раз глядя на большой дворец, в который он вернется разве что чудом. Он навсегда запомнил запах соленого моря и рыбы, которыми успели пропитаться его кожа и волосы, но ароматы сирени и вишни в Центральной Адалонии были ему роднее, и он с нетерпением ждал возвращения в родной Свелледэм и встречи с семьей.       Колонна из трех карет две недели добиралась до столицы по заснеженной дороге. Они останавливались в домах знатных людей, давая лошадям отдохнуть, и Элейв не мог нарадоваться, когда Буревестник утыкался мордой ему в руку, тихо фыркая. Любимый конь, угнанный когда-то не менее любимым человеком, нисколько не изменился и ни разу не позволил никому оседлать себя. Айвэ потом рассказал, как Буревестник едва не откусил ему руку, когда он попытался погладить его.       Элейв давал Айвэ кровь каждый вечер. Всего несколько капель, не больше, и Айвэ просыпался утром бодрый и еще более здоровый, чем накануне. Через два дня он снял очки, еще через день ощутил, как легко ему стало просыпаться. Элейв не жадничал, однако предпочитал дать меньше, чем переборщить, и с гулко бьющимся у горла сердцем непроницаемым взглядом наблюдал, как Айвэ слизывал капли крови с пальца, а затем засыпал мертвым сном. С недавних пор принц подмечал, как сильно его будоражит, когда Айвэ проявляет покорность в столь значимом ритуале между демоном и небожителем, наконец решив вверить судьбу в руки Его Высочества.       Элейв не стал утаивать подробности жизни в одиночестве. Когда он получил письмо от Лилиума, ему едва хватило сил остановить себя от бесплодных попыток найти Айвэ. Когда же обнаружилось тело и король прекратил поиски, Элейв разослал по всей стране своих ищеек, отказываясь верить в смерть Айвэ. Пока продолжались поиски, он занимал почти все время генерала Эра, требуя от него уроки по тактике, стратегии и фехтованию. Против опытного воина, которому было приказано отставить в сторону снисхождение к королевскому отпрыску, у Элейва не было и шанса, и умение вовремя признать свою неповоротливость сделало его тем, кем он теперь стал.       Анри не щадил его, как не щадил и Альвидис. Король более не подпускал его к делам, и во дворце очень многие заметили холодок, пробежавший между братьями. Прежде неделимые, они теперь нечаянно сталкивались раз в месяц и предпочитали находиться в разных частях большого королевского дворца.       Впрочем, Элейва рано списали со счетов. Когда-то давно Айвэ лично представил ему наиболее надежных чиновников, которым мог доверить любое дело, касающееся Адалонии. Его Высочество решил укрепить старые связи, чтобы в будущем ему служили люди, которые некогда были в хороших отношениях с Саламандрой. В его кругу оказались образованнейшие люди, смелые, однако возраст их был или совсем юным, или преклонным: первые жили мечтами о лучшем будущем, вторые осознанно за много лет предпочли благополучие и честь страны собственному кошельку. Это были лучшие из лучших, и Элейв держал их подле себя и был свидетелем их горячей дискуссии по поводу прав омег.       Права и свободы доброй половины страны всколыхнули столицу. Эта тема была едва ли не самой обсуждаемой, и если прежде омеги, скрывающие пол, старались лишний раз не показываться на глаза, то Саламандра решил пренебречь этим негласным правилом. Он стал для многих омег символом протеста, пока негласного, тихого, но протеста, и его смелые поступки и преданная служба Адалонии только подкупали многих омег. Альфы не позволяли им высоко поднимать головы, однако в сердце каждого из них зрело недовольство.       Дворец же теперь задавался вопросом: а справедливо ли омеги считаются вторыми после альф? Пример Саламандры показал, насколько омега может быть умен и самостоятелен, если дать ему образование, свободу действий и возможность не пускать все силы на поиск мужа. Впрочем, даже по корсету длинные языки тоже успели пробежаться: Айвэ одевался как альфа, что было непозволительно для порядочного омеги, и оттого честь его была поругана, а приличные дома наверняка не пожелали бы иметь с ним дел не столько из-за его обмана, сколько из-за того, что он позволил себе носить штаны.       Элейв тем временем не переставал читать. Тот удивительный мир, что утратили они за поколения, теперь смотрел на него со страниц древних фолиантов, и ему пришлось посвятить их изучению много времени.       — Так я и понял, что лучшим решением будет дать вам кровь, — тихо закончил Элейв. Карета свернула на повороте, и Айвэ, уложив голову на чужое плечо, внимательно слушал его, не упуская ни единого слова. — И тем сильнее зауважал писарей, которые записали все это для будущих поколений. В прошлом наверняка никто не думал, что их труд будет так полезен.       — Вы выросли с тех пор, как я видел вас в последний раз, — заметил Айвэ. — Мне придется потрудиться, чтобы нагнать вас.       Элейв задумчиво взглянул на него.       — У вас будет много времени, — сообщил он, а затем взял Айвэ за руку, сжимая белую ладонь. — Думаю, вы понимаете, насколько шатко ваше положение.       Айвэ не изменился в лице — он давно понял, как трудно ему будет вернуться к прежнему величию, и его недавнее воскрешение было удивительно выгодным совпадением, которое могло хотя бы гарантированно сохранить ему жизнь.       — Все думают, что вы воскресли по воле богов, — продолжил Элейв. — Поэтому единственный путь, возможный для вас — жречество. Политика теперь будет вам недоступна, но вы хотя бы будете живы.       Айвэ вздохнул.       — Вам придется большую часть времени находиться в святилище на окраине дворца, — вздохнул Элейв. — Поэтому проявите терпение, душа моя. Вы не войдете в общество белых жрецов, вас не пожелают видеть в святилище среди них, но вы будете в безопасности среди тех, кто молится за погибших. Вы должны затаиться на время. Будьте послушны мне в этот раз, прошу вас.       Жрецы, занимающиеся отмаливанием грехов покойников, не пользовались большим почетом, хотя и делали великое дело. Даже король бывал в их святилище крайне редко, однако никто более ни разу не видел ни одного ритуала, не слышал ни молитвы, ни песнопения — словом, никто толком не знал, чем они занимались, а они не могли представить отчет хотя бы по количеству ритуалов, и именно по этой причине в свое время Айвэ урезал им финансирование до минимума, решив, что будет лучше отправить эти деньги на покупку снаряжения для королевской гвардии. Эту контору не распустили только по приказу принца Лилиума, который сообщал, насколько важно молиться о тех, кого давно нет в этом мире.       — Лучшего места для пряток не найти, — тихо сказал Айвэ, и Элейв на мгновение уловил в прежде спокойном голосе каплю скрытого недовольства. — Пусть только попробуют упрекнуть меня в крахе собственного благополучия — я покажу им, как правильно отпевать умерших.       Элейв тихо засмеялся.       — Лилиум годами искал этих людей, — сказал он с улыбкой. — Ему было видение об их важности для страны, и именно он оставил их в столице молиться за покойных. Айвэ перевел взгляд на зимний пейзаж за окном.       — Я не буду затворником, — заявил он. — Мне нужно не затаиться, а стать самой обсуждаемой персоной во дворце.       Элейв с удивлением взглянул на него и уже собирался осудить Айвэ за безрассудность, но тот поторопился объяснить:       — Вы правильно заметили о моем шатком положении. Всякий раз, когда кто-то теряет репутацию, он либо всеми силами пытается исправиться, либо падает еще ниже, — заговорил вновь Айвэ. — Я же не буду ни падать, ни подниматься. Я буду делать вид, будто ничего не произошло, а когда вы объявите меня фаворитом, мое место всегда будет рядом с вами.       — Зачем вам это? Отдохните от дворца и его интриг, — попросил Элейв. Он всегда видел Айвэ серым кардиналом, теневым кукловодом, и оттого эта жажда популярности вызывала некоторые вопросы. Чтобы Айвэ — и в центре внимания?       — За мной пошлют убийцу после первого же ритуала, — покачал головой Айвэ. — В тихом месте никто не заметит, как мне перережут горло. Я при дворце с четырнадцати лет, я знаю больше, чем должен знать простой жрец. А если всегда буду на виду и под защитой сильных людей, мои шансы выжить будут куда выше.       Элейв вздохнул. Айвэ говорил вполне очевидные вещи, и его суждения имели смысл. Вдали от сильных покровителей его быстро заставят протянуть ноги, и единственным, кто мог защитить его, был сам Элейв. Несмотря на отсутствие расположения Его Величества, он сумел возвыситься в глазах дворца и превратиться из мальчишки в подающего надежды воина, которому уже прочили через несколько лет место главнокомандующего адалонской армией. И если Элейв вступится за Айвэ и даст по рукам каждому, у кого будут дурные мысли на его счет, Саламандра будет в безопасности.       — К вам не только убийц пошлют, — добавил Элейв тихо, приобнимая Айвэ. — Омеги вам жить не дадут, когда я объявлю вас фаворитом. Уже придумали, как будете противостоять им?       Айвэ тихо вздохнул. Элейву показалось, будто эта проблема была куда существенней остальных.       — Они мне прохода не давали эти полгода, — сказал Элейв. — А когда поймут, что вы заняли их место — сделают все, чтобы устранить вас.       Айвэ потер виски.       — Я язык в порошок сотру, если буду с каждым ссориться. А если скандалистов будет больше…       Он мученически закрыл глаза.       — На меня же всех собак спустят, если вдруг с ними что-то случится. Попробую отравить — их смерть повесят на меня. Оскорблю — к вам придут разбираться.       Элейв смотрел на него, впервые подмечая его искренность. Слова Айвэ были похожи на мысли вслух, и если прежде он обдумывал злодейские планы в одиночку, то теперь обсуждал каждый шаг, каждое слово, и от этого на душе становилось теплее. Айвэ доверял ему свои мысли и не боялся ошибиться. Элейв помолчал и крепче стиснул его ладонь.       — Потерпите. Как только мы прощупаем почву, поймем, что делать дальше.       Айвэ готовился перенести величайшее унижение. Сломленный, потерявший прежнее влияние, он возвращался во дворец как побитая собака. Ему предстояло предстать перед судом и получить наказание, которое если и не будет казнью или ссылкой, но наверняка станет самым унизительным эпизодом в его жизни.       Он опустил взгляд. Его ждали снисходительное внимание, презрительные взгляды или, быть может, даже домогательства, но слишком поздно было падать духом. Он мог бы сломаться, когда потерял ноги или зрение, когда лишился прежнего влияния, семьи и любви Его Высочества. Но теперь, когда все налаживалось, отступать было полнейшей глупостью. И он не собирался сдаваться.       — Я наследник Вислава Кровавого, — тихо сказал Айвэ будто самому себе. — Я белый демон. Пусть только тявкнут — живьем закопаю.       Элейв вдруг тихо засмеялся.       — И откуда вы про белых демонов знаете? Неужели читали без меня? — спросил он, склонившись над Айвэ. — Я должен был предположить это, вы же всегда на шаг впереди. Что же, мне теперь не придется объяснять, отчего у вас белеют волосы, если я вдруг переборщу.       Они въехали в столицу. Элейв мягко поцеловал Айвэ в висок.       — Вы сильно бледны, — подметил он без особенной радости. Айвэ волновался, как бы ни бахвалился. — Не бойтесь. Я люблю вас, и если во дворце кто-то попробует проявить хоть малейшее недовольство этим фактом, будет иметь дело со мной.