Стервятник

      Нерасторопный слуга испуганно отшатнулся, когда дверь с шумом отворилась, и из комнаты вышел Айвэ Саламандра.       Алвис все еще придерживался мнения, что Саламандра, переживший прилюдные пытки, был не в себе. Он придал себе привычный холодный вид, однако глаза, лихорадочно блестевшие, как у больного, с головой выдавали его, и он чеканил шаг не хуже солдата, которым его воспитывали в детстве. Впрочем, Алвис быстро пресек волнения: Айвэ был вновь уверен, силен и, не готовый отступать, рвался в бой, слишком хорошо зная цену слабости. Неприятное известие подняло его на ноги за считанные минуты, однако Липпе не мог сказать точно, как быстро решимость Айвэ иссякнет, оставив после себя прежнюю усталость от дворцовых интриг.       Они шагали по пустому королевскому крылу, не обращая внимания на прислугу и стражу. Алвис часто бывал здесь еще с тех времен, когда получил особое расположение Его Высочества, а вот к Айвэ еще никто не успел привыкнуть. Впрочем, никто не смел осуждать Элейва, решившего выделить бывшему преступнику отдельные покои по соседству с собственной комнатой. Многие уже вовсю обсуждали их особые отношения и делали ставки, как скоро Его Высочество выкажет этому везунчику наивысшее доверие. Ставки были самые разные: или наперсник, или доверенный помощник, или, не дай небо, фаворит. Иначе объяснить роскошные покои в королевском крыле, подаренные принцем, было невозможно.       — Чем Его Высочество занят на улице? — спросил Айвэ, еще помня, как поинтересовался у Тали, где принц. Слуга ответил, что господин в саду.       Липпе с сожалением отметил, что Саламандра одет все в то же бархатное платье далматского покроя, сшитое для него еще на Юге, и меховое пальто. Никто не строил иллюзий по поводу положения Айвэ во дворце: этот омега абсолютно нищий. Даже у слуг есть какие-то сбережения, скопленные за годы, а у него — ничего. Его дом и деньги были переданы во владение Аарону, потому как Айвэ заранее потрудился написать завещание. После его подстроенной смерти наследство досталось бывшему супругу, которого Айвэ благоразумно назвал в завещании не мужем, а воспитанником, и теперь следовало изрядно потрудиться, чтобы вернуть все обратно.       Ходили слухи, будто король пытался конфисковать все имущество Саламандры, однако вступился Элейв и надавил на брата, сообщив, что эти деньги были заработаны тяжелым трудом. Айвэ ни разу не был уличен в коррупции, и закон запрещал отбирать честно нажитое имущество даже у преступников — оно переходило по наследству тем, кто был указан в завещании. Альвидису пришлось сдаться. Однако Айвэ все равно теперь не мог пользоваться им свободно: Аарон должен был передать деньги обратно Айвэ, потому как отменить завещание было невозможно. Вся эта бумажная волокита требовала кучи времени и десятков подписей. Айвэ все еще не умер с голоду только лишь по приказу Его Высочества, который всячески заботился о его комфорте и теперь понятия не имел, что его разыскивает восставший из полумертвых любовник.       Айвэ тоже понимал это не хуже Алвиса. Как это часто бывало, самыми важными персонами во дворце себя считали слуги, не желающие прислуживать омеге, имя которого было синонимом к слову «никто». Лишь Тали относился к Саламандре с должным почтением, хотя и не должен был служить ему, а остальные полагали, что не обязаны слушать омегу, у которого за душой нет теперь ни статуса, ни богатства.       Однако же некоторые из тех чиновников, с которыми Айвэ был в хороших отношениях прежде, сохранили к нему прежнее уважение. Нинель передавал от них слова беспокойства, пожелания поскорее встать на ноги и даже предложения помощи. Глупо было думать, будто в один миг все отвернулись от некогда гениального советника — слишком крепки были его связи во дворце, чтобы так легко потерять их.       Однако, даже если Айвэ и был узнаваем во дворце, прав у него не было никаких, и заступничество сильных людей не особенно меняло вес его никому не нужного слова.       — Он недавно распрощался с принцем Лилиумом и его мужем, насколько мне известно, — ответил Алвис. — У Его Высочества скоро занятия с генералом.       — А Лимбург? — поинтересовался Айвэ. — Он мне сейчас очень понадобится.       — Он был с ними, — ответил Алвис, а затем с тенью ощутимой ревности добавил: — Они стали так близки в последнее время, вечно Генрих около Его Высочества вьется.       Айвэ знал о зависти, съедающей Алвиса еще с тех пор, как они только все вместе повстречались на Юге после полугодичной разлуки. Липпе считал, что титул герцога, полученный им лично от Его Высочества, сильно возвышал Генриха над ним. Ему страсть как хотелось вернуть прежнее равенство между ними, но пока он даже не понимал, в чем можно так выслужиться, чтобы вернуть внимание и расположение принца. Элейв проявлял к Генриху особенное уважение, уверенный в том, что Лимбург навсегда останется подле него и будет следить за его здоровьем, а судьба Липпе так и оставалась неизвестной, отчего Элейв не спешил ни даровать новый титул, ни отбирать старый. Несмотря на прощение, Его Высочество теперь руководствовался соображениями полезности своих приближенных, и Алвис, который не в силах был оказать ему никакой услуги, остался не у дел, хотя, бесспорно, Элейв все же считал его ближе многих во дворце.       Айвэ тяжело выдохнул.       — Я потом тебе объясню, почему они так близки, — сказал он, покидая королевское крыло. — А сейчас мне надо найти Его Высочество и герцога.       Айвэ ступал по бесконечным богатым залам, гордо вскинув голову, и цокот каблуков заглушал пораженные вздохи свидетелей его первого появления после позорного наказания. Ни одного из них он не одарил даже презрительным взглядом, и чем больше залов он миновал, чем больше встречал на пути графов и герцогов, обряженных в драгоценности, тем увереннее становился его шаг. Его первое появление ознаменовалось бурными пересудами о его бессмертии: не может тот, кто еще недавно получил двадцать пять кнутов, показаться теперь в обществе без изуродованной кровоточащей спины. Помимо этого ему успели перемыть кости еще и по поводу застарелых шрамов: неужели посланник из Далматии много лет назад уже получал такое наказание? Какому мужчине он будет интересен с такими уродствами?       Когда они оба покинули дворец, Липпе повел его в сад. Зимний столичный дворец был куда прекраснее южного, где снега едва выпадало полсантиметра. Здесь же пушистые елки гнулись под его тяжестью, и Айвэ наконец слабо улыбнулся, вспоминая, почему в свое время влюбился в Лицию. Когда он вернется домой, думалось ему, он непременно проведет пару недель в саду или снова прогуляется по чистым дорожкам утром, когда все еще спят.       — Если мы вот так сейчас придем вдвоем, — начал вдруг Алвис, прерывая мысли Айвэ, — Его Высочество будет недоволен.       Айвэ поправил меховой капюшон, и его губ коснулась холодная усмешка.       — Значит, поэтому ты ни разу не назвал меня по имени, — предположил он. — Это Его Высочество тебе приказал?       Алвис издал досадный вздох, будто пожалев, что открыл рот. Впрочем, за язык его никто не тянул, потому следовало договорить.       — Да, — ответил он. — И сказал, что лучше мне не называть тебя по имени.       Айвэ набрал в руки немного снега, слепил снежок и метнул его в плечо стоящего на стороже гвардейца. Тот тихо фыркнул, но не двинулся, спустив эту омежью шалость Айвэ с рук.       — Он теперь не так сильно тебе доверяет и не хочет, чтобы ты вился подле меня, — отряхнул он покрасневшие руки. — К тому же он бывает весьма ревнив. А ты, напомню, знаешь все столичные бордели как свои пять пальцев.       Алвис молчал.       — Вспомни, как ты отреагировал, когда он танцевал при тебе с Оливером, — вдруг напомнил ему Алвис. — Ты был готов задушить обоих прямо в зале. Поэтому не обвиняй только Его Высочество: ты и сам бываешь чрезмерно ревнив. Эта ревность тебя даже на ноги подняла. — Он немного помолчал. — Поставь себя на его место: был бы ты доволен, если бы он вдруг сблизился с Оливером?       Айвэ бросил на него неопределенный взгляд. Алвис говорил на редкость разумные вещи. Айвэ тоже не был образцом идеального мужа: тоже бывал ревнив и иногда забывал о житейской мудрости, обретенной с годами. Он помолчал и опустил взгляд на дорогу.       — Да будто я сам этого не понимаю, — ответил он прохладно. — Мы оба с ним стоим друг друга: он заводится, когда ты рядом, я — когда речь заходит об Оливере. Мы прощаем это друг другу. Поэтому теперь ты будешь Липпе, как в старые добрые времена.       Алвис тихо усмехнулся.       — Чудесные были дни. Никаких забот, только взаимная ненависть.       Айвэ не сдержал тихой усмешки. Что-что, а уметь прощать былое Алвис умел лучше всех. Злопамятным можно было назвать кого угодно, только не его.       Когда они наконец увидели два силуэта впереди, Алвис вперился взглядом в Генриха. Тот ступал рядом с Его Высочеством в соболиной шубе и с черной тростью, и они поддерживали легкую беседу, обсуждая насущные дела. Обстановка между ними была настолько умиротворенная, что Алвис вновь ощутил укол ревности и решил, что непременно должен стать для принца настолько же полезным, сколько и Генрих. Одно только то, что Лимбург был приглашен на встречу с принцем Лилиумом, а Алвис нет, подчеркивало определенную пропасть между ними.       Стоило только Элейву заметить впереди Айвэ, как лицо его выразило недоумение. Он предполагал, что Айвэ непременно поднимется с постели, но не думал, что это случится так скоро. Он торопливо подошел к нему и, забыв поклониться, мягко прихватил его за плечи.       — Айвэ! — выпалил он. — Вы же должны быть в постели, зачем вы поднялись на ноги так скоро?       Айвэ чуть приподнял голову, позволяя Элейву с помощью такой нехитрой уловки в полной мере налюбоваться своим лицом, а затем потянул губы в слабой улыбке, чтобы таким образом заверить, что он чувствует себя превосходно.       — Я хочу увидеться с семьей, — попросил Айвэ тихо. — Вы поедете со мной?       Разве мог Элейв отказать ему? Принц мягко поцеловал его в лоб. Он не постеснялся друзей, решив, что угодит Айвэ в этой нехитрой просьбе.       — Разумеется, если вы того желаете, душа моя.       Они покинули сад. Генрих и Алвис тащились позади, поражаясь тому, насколько хорошо у Липпе получилось поднять на ноги недавнего больного, а Элейв подал Айвэ локоть, интересуясь, какая такая сила подняла его с постели. Тот только ответил:       — Нет такого удара, после которого я не сумел бы оправиться.       Элейв не смущался и вел себя с Айвэ так, как следует вести себя любому порядочному альфе: пропускал вперед, подавал руку. Айвэ не противился этой новой роли Прекрасного Юноши, ставшего для Его Высочество источником вдохновения и силы, однако хорошо замечал заинтересованные взгляды других господ, считающих, что столь трепетное внимание и почести достались Саламандре незаслуженно. Ставки теперь сужались до двух ролей: фаворит или доверенный друг, с которым принц всего лишь соблюдает приличия.       Они в разных каретах отправились в дом Генриха, и Генрих по-доброму приобнял Алвиса, когда тот сел рядом впервые за столько месяцев. Когда они подъехали к усадьбе, Лимбург любезно провел гостей в дом.       Усадьба Лимбургов была ничуть не скромнее остальных домов, расположившихся в тихом, но очень богатом районе столицы, где жили только приближенные к королю люди. Неподалеку стоял дом Айвэ, который теперь был закрыт для посещения, но он даже не вспомнил о нем, когда Генрих сообщил, что Аарон и Элмер сейчас занимаются музыкой на втором этаже.       — Элмер очень скучал, когда вы пропали, — сказал тихо Генрих, приглашая в дом. Прислуга тут же взяла их одежду. — И Аарон тоже.       Генрих улыбнулся, и на мгновение в этой улыбке мелькнуло то легкое смущение, какое все привыкли видеть. Молодой врач все еще порхал на седьмом небе от счастья, когда говорил о возлюбленном, и на мгновение в мыслях Айвэ мелькнула похабная мыслишка: а как Генрих собирается спать с Аароном в брачную ночь? Упадет в обморок от волнения?       — Я хочу верить, что дело движется к помолвке. Он ждет только вашего согласия. Вы ему как отец, — продолжал Генрих довольным голосом, и всем стало ясно, что он относится к Айвэ не иначе как к отцу возлюбленного.       — Мне приятно, что вы учли мое мнение в этом вопросе, — ответил Айвэ. — Тогда мне остается только дать свое благословение на этот брак.       Положение Аарона было еще более шатким, чем у Айвэ. Айвэ хотя бы имел защитников, союзников и преданного любовника, у Аарона же не было никого, не считая немногочисленных приятелей, которые тут же отвернулись от него после всплывшей правды. Если бы не Генрих Лимбруг, тут же взявший под свое крыло семью Айвэ, страшно представить, что случилось бы с ними.       — Благодарю, отец, — шутливо отозвался Генрих, впрочем, не теряя привычной сдержанности. — Вам принесут чай. Я позову Аарона и Элмера.       Элейв, Айвэ и Алвис были посажены в большой гостиной, где им тут же накрыла прислуга. Дом Лимбургов был не беднее Свеллендэма, в котором вырос Аарон, и Айвэ, поглядывая на расписные стены, высокие потолки и дорогую резную мебель, мог с точностью сказать, что хотя бы в финансовом плане Аарон будет обеспечен очень хорошо.       Саламандра сидел смирно, однако Элейв, давший ему крови, будто бы на расстоянии ощущал, как гулко колотилось неспокойное сердце возлюбленного. Взгляд Айвэ то поднимался на часы, то падал на поданный чай, и лишь это выдавало его волнение. Элейв, желая поддержать Айвэ, но не зная, какие слова следует подобрать, мягко взял его за руку, ощущая, как она похолодела от волнения. Айвэ благодарно кивнул ему, когда на лестнице раздались торопливые шаги.       — Отец!       Айвэ резко обернулся. С лестницы сбежал Элмер, нисколько не нуждаясь в проводниках, как то было раньше. Дар Танистри даровал ему другое зрение, недоступное другим, и даже с закрытыми глазами он знал, куда следует идти.       Айвэ вскочил на ноги, обогнул столик и подхватил Элмера на руки, прижимая его к себе.       — Отец, — повторял без конца Элмер, крепко обнимая его, — отец, я так скучал!       Айвэ не сумел сдержать облегченный смех. Элейв впервые слышал, чтобы что-то подобное срывалось с губ возлюбленного.       — И я, солнышко, — шепотом ответил Айвэ, чувствуя, как руки сына вновь потянулись к его волосам. — Боги, как ты вырос!       Элмер в полной мере не мог осознать, что чувствует родитель, у которого забрали ребенка, но зато это могли увидеть Алвис и Элейв, заметившие, с каким трепетом белые руки обнимали тонкое тельце сына.       — Я так люблю тебя, — сказал Элмер с улыбкой, не зная, как сжалось сердце Айвэ от этих простых слов.       — И я тебя люблю, зайчик мой, — ответил Айвэ, не в силах прервать эти теплые объятия. Он мог бы даже ничего не говорить и наслаждаться ими. Даже этого ему бы хватило, чтобы ощутить себя счастливым.       — Я хотел написать тебе, но Генрих запретил мне, — заговорил вновь Элмер, и Айвэ улыбнулся, слыша чужую жалобу. — Только разрешил приложить рецепт.       — Он правильно поступил. Твой рецепт очень помог мне, — погладил его по волосам Айвэ.       Элейв давно свыкся с мыслью, что Элмер ему младший брат. Айвэ дорожил им как первенцем, единственным сыном, хотя в действительности тот им и не являлся, и все это в который раз заставляло Элейва убедиться, что Айвэ станет хорошим папой. Он много раз думал об этом: присматривался, подмечал детали. Как альфе с серьезными намерениями, ему было важно знать, станет ли его избранник хорошим родителем для их детей. И Айвэ, вырастивший столь чудесное дитя, в который раз внушал ему уверенность в том, что и родные дети будут получать никак не меньше любви и ласки.       — О небо, Айвэ! — послышалось с лестницы, и на ступенях показался Аарон.       Одет он был так, как и должно быть одетым избраннику богатого альфы. Генрих обеспечил его хорошей одеждой и драгоценностями, ни в чем не отказывал омеге, на котором вознамерился жениться, и его желание всячески угодить любимому подтверждало твердость его планов.       — Айвэ! — Саламандра взял Элмера одной рукой, позволяя сыну опереться на плечо, а когда Аарон подбежал к нему, обнял драгоценного воспитанника. Тонкие руки Аарона обняли его поперек талии, и когда омега уткнулся ему в грудь, Айвэ мягко поцеловал его в макушку, прижимая к себе. — Живой, живой! Боги, Айвэ, после твоего побега я думал, что ты умер… Ты должен был написать нам! От меня же требовали опознать твой труп, ты бы знал, как у меня разрывалось сердце!       Айвэ слушал его тихие причитания, как случалось в те годы, когда они жили вместе в гармонии и радости. Если у Аарона что-то случалось, он всегда приходил с этими тревогами к Айвэ, зная, что может на него положиться.       — Я не мог рисковать вами, ты же знаешь, — тихо сказал ему Айвэ. — Я никогда не стал бы подвергать вас опасности.       Аарон поднял на него взгляд, получив еще один теплый поцелуй в лоб.       — Главное, что все это закончилось, — улыбнулся Аарон улыбкой, которая так и говорила: еще немного, и он заплачет от переполняющих его эмоций. — С тобой хорошо обращались на Юге? Я слышал, суд закончился, и Его Величество простил тебя.       — Я в дружбе с Хранителем Юга. Он очень хорошо принял меня, — соврал Айвэ, когда понял, что Генрих не стал доносить до Аарона тревожные вести о его несчастьях на Юге. Кажется, он вообще ничего не рассказал Аарону: ни о ногах, ни о воскрешении, ни о суде. Это было даже к лучшему. — Теперь все будет хорошо.       Для него семья всегда имела важное значение, и он не жалел никаких сил и денег ради тех, кого любил. Аарон всегда чувствовал это и знал, что даже после смерти, если бы она случилась, Айвэ непременно позаботился о нем.       — Я соберу тебе хорошее приданое, — через минуту сообщил Айвэ, чувствуя, как руки Элмера уже принялись ворошить его волосы, сбивая заплетенную слугой косу.       Аарон раскрыл рот, будто желая что-то сказать, но затем смущенно улыбнулся.       — Он уже рассказал тебе? — тихо спросил он, чувствуя, как Айвэ гладит его по спине.       — Я, как твой опекун, должен позаботиться о твоей свадьбе, — заявил Айвэ. — Я поведу тебя к святилищу. Генрих Лимбург хорошая партия.       Аарон засмеялся и забрал Элмера, поставив его на ноги.       — Ты не меняешься, — сказал он. — Все о выгоде думаешь.       — Если он будет тебя обижать, двери моего дома всегда открыты для тебя, — погладил его по плечу Айвэ, а затем добавил: — Кстати о доме, нам нужно обсудить этот вопрос.       Генрих пригласил всех отобедать у него, и прислуга накрыла в столовой. Айвэ решил отложить вопрос финансов до вечера, а до этих времен он будет с теми, по кому скучал так долго.