Стервятник

      Когда разговор зашел о скачках, Айвэ решил оставить мужчин наедине с их страстью, а сам вывел Аарона прочь. Элмера уже проводили слуги для вечернего умывания, и теперь друзья могли наконец побыть втроем. Элейву это было полезно, и, кажется, сбылась одна из его маленьких грез: альфы шумно толкуют о своем, а омеги неподалеку обсуждают свои дела. Было в этом что-то теплое, семейное, когда проводишь время с друзьями, но затылком чувствуешь присутствие возлюбленного.       Саламандра по-старому подал Аарону локоть, и они поднялись наверх, останавливаясь лишь у большого окна.       На улице уже стемнело. Зимой всегда темнело рано, и Аарон с улыбкой заметил, как внизу копошился Фалко, убирая снег. Ману и Меволь тем временем вошли в дом с большими корзинами мяса для засушки в печи. Остальные слуги осторожно забрали посуду и теперь отмывали ее на кухнях. Жизнь в этом доме текла своим чередом, и Аарон ступал в нем как полноправный хозяин.       Они сели на длинный бархатный диван у окна, и Аарон склонил голову на чужое плечо. Айвэ откинулся назад, полуприкрытыми глазами глядя на фонари за окном, спешащие экипажи, лошадей, простой народ. Он будто оказался в Эдельфейде, что стоял на соседней улице. Круглая луна освещала небо, и Айвэ невольно задержал на ней взгляд, мысленно выказывая почтение Виславу Кровавому.       — Наши отношения совсем не такие, как у тебя и Его Высочества, — тихо продолжал говорить Аарон, — но Генрих очень дорожит мной. Конечно, работа для него важна в той же мере, что и семья, но я не чувствую недостатка во внимании. Он хороший человек и станет хорошим мужем.       Айвэ слушал его тихий голос и ощущал, как важно ему с возрастом становится уделять время таким простым разговорам по душам. Были ли то уходящие годы или тоска по спокойной размеренной жизни, о которой ему пришлось забыть на эти тяжелые полгода, он не знал.       — Ты любишь его? — спросил тихо Айвэ.       Аарон смущенно улыбнулся. Он всегда делал так, если вдруг ему доводилось секретничать с Айвэ о личном. Даже в былые времена Аарон часто изливал супругу душу, и оттого между ними не было холодности, как то бывает в любой другой семье, где брак был навязан против воли.       — Кажется, да, — ответил он едва слышно. Снизу послышались горячие споры и смех. — Но между нами нет той страсти, что я видел у вас. Генрих совсем не такой, как Его Высочество. Он очень романтичен и не признает ни связей до брака, ни другой пошлости, поэтому я не чувствую себя обязанным за свое содержание. Я знаю, что он не потребует от меня ничего… такого.       Аарон нисколько не изменился. От этой мысли Айвэ стало невообразимо хорошо, как бывает хорошо отцу, что после долгой разлуки не заметил за сыном изменений, которые могли бы развернуть между ним пропасть. Он закрыл глаза и тихо выдохнул.       — Вы очень подходите друг другу, — мягко сказал Айвэ, — и я уверен, что вы проживете долгую счастливую жизнь. У Лимбурга очень крепкие принципы, он из тех, кто не предает свои убеждения.       Айвэ не сомневался, что Генрих торопится. Он торопился узаконить их отношения, потому как у Аарона теперь не было ни родителя, ни опекуна: он был никем, еще и бывшим мужем преступника, и для его репутации было бы полезно поскорее взять фамилию Лимбургов. Однако Айвэ пообещал себе: если Лимбург причинит вред Аарону, он лично свернет ему шею.       Аарон повернул голову, и Айвэ почувствовал это плечом. Было еще что-то, что очень тревожило его дорогого воспитанника.       — Что теперь будет с Элмером? — спросил он тихо, и Айвэ ощутил ожидаемую неловкость в его голосе. Аарону сложно было говорить о будущем этого ребенка. — Он же знает теперь, что мы ему не родные, а ты вдобавок омега. Как объясниться с ним?       Айвэ взглянул на Аарона. Тот, должно быть, чувствовал вину за то, что желал построить семью с Генрихом и родить ему кровных наследников.       — Пока он не спрашивает — не будем говорить об этом. Он же Танистри, наверняка сам все понял, — заверил Айвэ. Он поднял руку и мягко погладил юношу по волосам. — Когда я выйду замуж за Его Высочество, Элмер будет жить с нами. Сейчас ему опасно приезжать во дворец.       Аарон порой видел задумчивость Элмера. Сын не задавал вопросов, но иногда сидел за роялем, не двигаясь, и Аарон предпочитал не трогать его к такие моменты. Он понятия не имел, как следует рассказать юному созданию, что отец его вовсе не отец, а папа не папа, и что вся его жизнь полна лжи. К его счастью, Элмер будто бы не придавал значения этому, все так же называя Аарона папой, а Айвэ — отцом. Аарон старался не мутить воду: пусть лучше Айвэ сам разберется с этим.       — Ты бы постыдился таких громких слов, — укорил его Аарон, желая отойти от тяжелой темы. — Только Его Высочеству решать, станешь ты его мужем или нет. Генрих мне сообщил, что он объявит тебя фаворитом, но замуж…       — Сегодня фаворит, завтра — муж, — взглянул на ночной пейзаж Айвэ. Уголки губ дрогнули в слабой улыбке, но та быстро исчезла.       Аарон крепче обнял Айвэ.       — Ты из него веревки вьешь, — тихо сказал он с тихим смехом. — А он и рад виться.       Тихий глубокий смех вторил легкому, будто перезвон колокольчиков.       — Мы рабы друг друга, — отозвался Айвэ. — В этом что-то есть.       — Может быть, вы Истинные? — предположил Аарон, перебирая белые пальцы некогда законного мужа. — Его Высочество часто бывал здесь, но так весел, как сегодня, он впервые. Это потому что ты рядом. Он до этого ходил хмурый, напряженный, всегда не в духе, а сейчас улыбается, и Генрих только рад пригласить его в гости.       Айвэ блаженно вздохнул и припал щекой в чужой макушке.       — Я часто задумываюсь об истинности, — сказал он. — И не отказываюсь от этой мысли. Элейв наверняка также часто думает об этом, но не говорит мне.       Губы его расцвели с мягкой улыбке.       — Я всегда понимал, что отрицание светлых чувств не сделало бы меня счастливым: я захлебнулся в этой любви и получил незабываемое наслаждение. Я не мог представить, что когда-нибудь встречу мужчину, которому смогу всецело доверять. Он принимает все мои стороны.       — Так уж и все? — не поверил Аарон, засмеявшись.       — Ладно, лукавлю. Может быть и не все, но точно большую часть моего упертого ослиного характера, — махнул рукой Айвэ, ответив Аарону теплым смехом.       Так они просидели еще полчаса. Внизу мужчины горячо что-то обсуждали, даже один раз что-то уронили, то ли вазу, то ли кувшин, и прислуге пришлось в спешке убирать осколки.       — Я оставлю Меволь с тобой, — заговорил Айвэ. — Я попрошу доставить мне слугу с Юга. Он был рядом эти полгода и сослужил мне хорошую службу. Меволь все-таки твой брат, я не стану разлучать вас. Ману и Фалко я заберу с собой за город. Скажи Генриху, что ему нужно нанять новых слуг.       Им следовало спуститься. Голоса альф затихли, и Айвэ уже собирался ехать обратно во дворец, когда Аарон мягко повел его в комнату неподалеку. Он достал ключ и молча открыл перед Саламандрой двери.       Множество сундуков с украшениями и золотом, расшитые жемчугом и бриллиантами платья в чехлах, туфли, ленты для волос, меха, ткани, картины, высокие вазы, сотни старинных книг, рукописей и роскошная тиара Имриса — все это Аарон сохранил для Айвэ, когда бежал в дом Лимбруга. Саламандра глядел на это великолепие, ощущая, что руки его забыли нежность шелка и тяжесть золотых монет. Пока он влачил жалкое в сравнении с прошлой жизнью существование на Юге, он забыл, каково быть сказочно богатым.       — Я боялся, что мародеры разграбят наш дом, — сказал тихо Аарон, а затем подошел к одному из платьев и расстегнул чехол, доставая черный бархатный рукав. — Прислуга тщательно ухаживает за твоей одеждой и каждый день проветривает ее, чтобы не завелась моль.       Он обернулся к Айвэ и улыбнулся.       Айвэ неспешно прошел вглубь комнаты и взял в руки драгоценную тиару, но не стал надевать ее. На него тут же нахлынули старые воспоминания, и он решил, что непременно должен посетить тот дворец в лесу.       На следующее утро во дворец было доставлено все то богатство, которое Генрих Лимбруг так долго хранил в своем доме. У себя он оставил только деньги — их пока иметь Айвэ было ни к чему, и для начала он должен был вернуть себе законное право владеть поместьем, а затем распоряжаться золотом.       Для всего дворца стало удивительным открытием наличие у бывшего советника такого количества красивой одежды. Об этой стороне вопроса ходило немало слухов: Айвэ отождествляли с альфой до такой степени, что не предполагали в нем страсть к красивым вещам или хотя бы терпимость к чулкам и ночным платьям с цветными лентами. Явление Айвэ с новыми серьгами, дюжиной колец на пальцах, в бархатном закрытом платье привлекло внимание, и Айвэ делал вид, будто не замечает повышенный интерес к себе.       Так было всегда: приближенные к короне омеги делали моду, и Айвэ, идущий наперекор муслину и атласным лентам для волос, невольно заставлял задуматься, как скоро придется променять розовые лодочки на сапожки с каблуком. Айвэ формально еще не был приближен к короне, однако во дворце жили никак не дураки: аристократия прекрасно понимала, что этот плут так хорошо пристроился рядом с принцем, что шанса точно не упустит и будет влиять на короля любыми способами. И это куда страшнее, чем изменения в моде. Официальными фаворитами обычно стремились стать не столько ради расположения принца и богатства, сколько ради возможностей, что падали в руки избранника. Власть, титулы, новые знакомства, закрытые приемы, ради места на которых даже прислуга дралась между собой и устраивала страшные козни. Айвэ Саламандра и так был неглупым омегой с железной хваткой, и мало кому хотелось, чтобы он обрел власть еще большую, чем имел прежде. И если раньше ему приходилось работать ради поощрения со стороны королевской семьи, то как изменится его жизнь, когда он сумеет добиться всего этого через постель? Хотя его и успели окрестить порочным омегой, жившим в браке с другим юношей, все задавались вопросом: не эта ли роковая вседозволенность вскружила голову Его Высочества? Что такого вытворял в постели Айвэ Саламандра, чтобы так крепко привязать к себе принца?       За каждым шагом никому не интересного омеги без права голоса следили сотни глаз. Шептались о том, что он ел на завтрак, и о том, что он лично попросил у Его Высочества доставить ему прислужника с Юга. Все-таки деньги и красивые дорогие платья имели свою силу, и для укрепления почвы под ногами Айвэ теперь следовало наведаться к старым друзьям.       Заговорить с Айвэ Саламандрой — это хуже, чем вляпаться в ослиное дерьмо. Впрочем, нашлись те, кто был настолько могущественен, чтобы не обращать внимание на эти пересуды мелкопоместных чиновников, оказавшихся во дворце чудом. Когда Айвэ отправил приглашение двум старым соратникам, те незамедлительно назначили встречу в одном из залов дворца.       Следует отметить, что близких духовных отношений Айвэ ни с кем не имел: он шел рука об руку с теми, кто имел то же видение мира, но никогда не сближался ни с кем настолько, чтобы стать уязвимым. Эти крепкие рабочие отношения теперь следовало возродить — многим были известны слухи об их с Его Высочеством связи, и те, с кем когда-то Айвэ водил приятельство, точно могли сказать, что эти слухи определенно правда. Не бывало такого, чтобы Айвэ Саламандра упускал такие возможности.       Айвэ явился ровно в пять часов, когда подавали чай, и первым делом он обратил на себя внимание через синее платье с золотой шитой окантовкой. Это было не просто платье — это был знак, что сине-золотой герб Адалонии для него не пустой звук, и он преследует все те же цели, что и в прошлом. Через одежду можно было многое сказать еще до момента, когда открывался рот.       — Герцог Саламандра, — улыбнулся ему граф Шелль весьма приятной наружности и затем подскочил на ноги и поцеловал тыльную сторону ладони омеги. В своей открытой манере он поспешил добавить: — Вы, может, и не советник более, но, уверен, этот титул был лишь разминкой перед чем-то грандиозным.       Айвэ вскинул брови, и на его губах мелькнула слабая улыбка. Это был жирный намек на желание дальнейшего сотрудничества.       В мире есть такие люди, умеющие увидеть будущее на десять шагов вперед, и этот проницательный граф уже понял, что даже «фаворит» — пустая болтовня в сравнении с тем, что приберет к рукам Айвэ Саламандра. Этот омега был настолько властолюбив, что наверняка не ограничился бы одним сердцем Его Высочества, если между ними действительно есть чувства. Он заберет себе даже корону, если его кто-то очень сильно разозлит.       Второй граф, пришедший с ним, был не столь высокого мнения об Айвэ, однако все равно уважал его за силу духа и невероятную амбициозность. Он не верил, что Саламандра сумеет встать во главе дворца, но верил, что будет управлять им втихую, не высовываясь, как это было прежде. Это был его особенный стиль.       — Вы возлагаете на меня большие надежды, — кивнул Айвэ Ва́ргасу Шеллю, забирая ладонь. — Приятно видеть человека, далекого от предрассудков.       Прежде всего они обсуждали произошедший по вине Айвэ переполох и старались обходить острые углы: шрамы, кнут и короля. Саламандра поведал им ситуацию на Юге, припомнил далматских купцов и торговые пути.       — Так вы боролись с пиратством? — поинтересовался Шелль, указывая на мятные пирожные. — Попробуйте, мята очень полезна для здоровья. — Когда Айвэ отказался, граф решил, что напоминать ему о прежнем запахе было не лучшим решением, и затем продолжил: — Полагаю, что это было большой проблемой для торговых кораблей.       — Зажиточные купцы приезжали на боевых кораблях, потому что боялись нападения, — ответил Айвэ. — Содержание такого корабля обходится втрое дороже, поэтому и цена на товары резко возрастала. Но в Далматии и так большой переполох из-за смены власти, а зарабатывать на жизнь нужно хотя бы торговлей. Хранитель Юга потратил много денег на разгром пиратских флотилий, поэтому со временем далматские купцы перестали бояться грабежей на воде. Это снизило цены на товары и побудило менее крупных торговцев тоже экспортировать товары на Юг. Кроме того, была проведена работа с пошлинами и налогами. Работы было очень много, но теперь Каледум Липпе обязан сохранить результат наших совместных усилий и продолжать отлавливать преступников.       Вскоре разговор свернул к проживанию Айвэ на Юге.       — Простите мне мою бестактность, — заговорил альфа, — но я бы хотел поинтересоваться: слухи про ваши ноги — правда? Говорят, будто вы лишились возможности ходить из-за зелья.       Айвэ бросил на него долгий взгляд, а затем сделал глоток жасминового чая, заставляя ждать ответа.       — Правда, — сказал он спустя минуту, — но Аскетилл Справедливый вернул мне не только жизнь, но и ноги. Предвосхищая ваш вопрос, отвечу: меня пытались отравить. Дворец на Юге ничем не отличается от дворца короля, и там плетутся точно такие же интриги.       — Значит, вы станете жрецом? — продолжил граф. — Любой, кому даровали еще одну жизнь, должен молиться за тех, кто не был удостоен такой чести.       Айвэ уже думал об этом и даже смирился с участью жреца. Планов на этот счет он пока не строил: для начала ему следовало понять, что из себя представляет жреческая служба.       Вдруг дверь отворилась и раздался тихий голос слуги:       — Господин…       Все трое обернулись на незваного гостя. Тот держал в руках большой ящик и свиток, едва управляясь с ними. Выглядел он таким несчастным, что все трое подумали об одном и том же: хозяин этого мальчишки точно знал, что лучше не беспокоить чаепитие господ, но все равно послал к ним слугу, который прекрасно осознавал свою горькую долю.       — Что тебе нужно? — поинтересовался граф, и мальчишка с поклоном сообщил:       — Мне велено доставить для герцога Айвэ Саламандры посылку.       Соратники уставились на Айвэ. Тот, не ожидавший в этот день никаких подношений, жестом подозвал к себе мальчишку. Тот спешно подошел к нему, поклонился и передал бумагу в руки омеги.       — Что там? — спросил Айвэ, взглянув на ящик.       Слуга сглотнул, но страху не показал и открыл деревянную крышку.       Из темноты ящика с перепуганным кукареканьем выпорхнул черный петух. Он упал на колени Айвэ, а затем перепрыгнул на стол, хлопая крыльями и разнося сервиз на мелкие осколки, поскользнулся, упал со стола, ударился головой о мраморный пол, а затем подскочил, неприятно клацнув когтями о дорогой камень. В миг все затихло.       Айвэ, слуга, герцог и граф смотрели на это зрелище с таким потрясением, что не смели сказать ни слова. Петух тем временем постарался отползти в сторону, без конца кудахтая и дергая головой.       — Это… — подал голос наконец герцог, разозленный этой выходкой. Меньше всего ему хотелось, чтобы в нос ударил едкий птичий запах. — Что это за балаган?       Айвэ очень давно не сталкивался со столь откровенной травлей. Он посмотрел сначала на герцога, затем на Варгаса Шелля, на слугу и только потом развернул свиток, бегая взглядом по строчкам.       «Эта курица была так похожа на тебя, что я решил, будто вы разлученные в детстве близнецы».       Айвэ вскинул брови.       «Мнит себя моим соперником, а сам петуха от курицы не отличит», — подумал он, а затем свернул бумагу и передал слуге, чтобы тот бросил в камин.       — От кого это? Кто посмел? — спросил герцог, поглядывая то на петуха, то на Айвэ. Такая посылка была ничем иным как оскорблением, причем оскорблением низменным, простым, нисколько не изысканным. И все догадывались, что было написано на бумаге.       Айвэ пригладил платье на коленях и заметил, как птица начала потихоньку подходить к нему, будто заметив, что никакой опасности нет. Саламандра подумал и бросил петуху мятное пирожное. И, что удивительно, тот принялся клевать поданное угощение.       Айвэ промокнул губы салфеткой, не теряя самообладания. Оставалось только гадать о его истинных чувствах.       — Это подарок от сына Каледума Липпе, — ответил он наконец. — В нем есть какая-то природная склочность.       Альфы переглянулись. Каледум Липпе был весьма известен в Лиции, но они и подумать не могли, что его сын, Оливер Липпе, получил от него такое дурное воспитание. Айвэ же внутренне ликовал — он не упустил шанса бросить тень на репутацию врага.       — Ты, — окликнул Айвэ слугу, который был только рад, что о нем забыли, — свободен.       Тот умчался прочь.       — Как низко, — заговорил Шелль, когда за посланником закрылась тяжелая дверь. — Притащил во дворец птицу. Я не могу выразить словами, насколько это... Видите? Я обескуражен. Чтобы Варгас Шелль — и не мог подобрать слов? Воистину южному воспитанию нечего делать в столице.       Айвэ, казалось, нисколько не расстраивался. Глаза его блеснули холодным золотом, и он взглянул на копошащегося рядом петуха.       — Этот подарок еще сослужит мне службу, — заговорил он задумчиво. — Если вы не забыли, петухи приносят счастье и богатство. Хороший знак, вам так не кажется?