Стервятник

      Айвэ вскинул голову, круглыми глазами глядя на взобравшегося на забор мальчишку. Не в его силах было понять, как этот негодник сумел забраться на двухметровый забор, однако держался он крепко и не собирался спускаться, будто удирал от кого-то. Черный кот, гревшийся на деревянном столбе, подскочил, взвыл и бросился прочь, когда взлохмаченный альфа предупреждающе зашипел на него.       Он был старше Айвэ, и его короткие светлые волосы, измазанные в саже и дорожной пыли, едва ли можно было принять за золотые. Синие глаза смотрели цепко, бойко, и мальчик потер острый орлиный нос, запачкав и его грязными руками. Вопреки неопрятному виду, одет он был в роскошные одежды с серебряной вышивкой, а в ушах у него болтались рубиновые серьги. Сандалии были сделаны из крокодиловой кожи, а руки и ногти украшены причудливыми узорами, нарисованными хной на смуглой коже. Айвэ даже во сне не мог бы позволить себе потратить столько денег на одежду: одни такие сандалии могли кормить его весь год.       «Бешеный какой-то», — мелькнуло в мыслях Айвэ, и этим он будто привлек внимание неизвестного.       Мальчишка заметил его, и Айвэ застыл, не зная, как следует поступить: скрыться ли в доме или поздороваться.       — Рожу прикрой, страшила! — вдруг скомандовал альфа, и Айвэ остолбенел. Даже нищий сброд не позволял себе так обращаться с ним. —Людей пугаешь.       Айвэ знал, что в присутствии посторонних он обязан закрыть лицо. Если рядом не будет ткани, то он должен сделать это руками, иначе прослывет распутным. И он обязательно вспомнил бы об этом наказе, если бы в сердце его вдруг не поднялось такое негодование, которое готово было обернуться страшной бурей. Этот мальчишка ворвался в его дом и смеет приказывать?       Айвэ поднял самый большой камень.       — Выколи себе глаза, тогда и смотреть не придется! — крикнул ему Айвэ в ответ. — Проваливай, а то собак на тебя спущу!       Он запустил камень с такой силой, что мальчишка свалился с забора. Айвэ попал ему в плечо и оставил большой синяк, что уже сулило ему большие неприятности, если этот негодяй пожалуется родителям.       Вопреки ожиданиям, незнакомый альфа не заплакал. За забором послышался тихий стон, недовольный бубнеж, однако он даже не думал зареветь, что в его возрасте было все еще позволительно. Это заставило Айвэ усомниться в его излишней избалованности, и ему показалось, что неизвестный постоянно попадал в подобные передряги.       — Ты хоть знаешь, кто я? — поинтересовался через забор мальчик, и Айвэ поднял еще один камень, хотя ни за что в жизни не сумел бы перекинуть его через забор и попасть обидчику по голове.       — А ты знаешь, кто я? — парировал он, хмуря брови. Они теперь даже не видели друг друга, но продолжали гавкать, будто две собаки, которым было жизненно необходимо узнать, кто сильнее.       — Ты быстро угомонишься, когда мой отец придет, чтобы содрать с твоего папаши шкуру! — бросил мальчишка через стену.       — Только расскажи ему сначала, как ты на мой забор взобрался, пусть узнает, кого воспитал! — ответил Айвэ, услышав за стеной презрительный смешок. — И помой язык с щелоком, может тогда в тебя перестанут бросать камни.       Родители не знали, что Айвэ впитал в себя базарную ругань, как губка. Пока папа выбирал среди рыночных яблок самые свежие, пока складывал в мешки репу и лук, Айвэ, развесив уши, слушал самые разные сплетни и впитывал в себя все прелести базарной брани. Дома он держался скромно, но в голове на всю жизнь осели крепкие ругательства, которых Айвэ знал не меньше, чем умных слов, вычитанных из книг.       Мальчик ушел, и из дома выскочили перепуганные родители. Лати́фи, услышав посторонние возгласы, поправлял на ходу платок, а Оздеми́р, сжав кулаки, был готов сейчас же размозжить голову тому недалекому, кому пришла мысль кричать на его сына.       — Айвэ! — окликнул его папа. — Что случилось?       Айвэ тут же выбросил камень, отряхнул руки и полез к нему с объятиями, как ни в чем ни бывало. В нем не было испуга или малодушия: он не боялся последствий за громкие слова, которые бросил тому негодяю в лицо.       — К нам на забор залез какой-то мальчик, — сообщил он честно. Отец заглянул за забор, оглядел внимательно улицу и вернулся обратно, сообщив, что никого не заметил.       — Он дразнил тебя? — спросил Оздемир, и Айвэ кивнул, а затем сказал, что тот обещал позвать родителей. — Не бойся, к нам никто не придет.       Айвэ пытался скрыть широкую улыбку, которая сама просилась на лицо при словах отца, но уже через мгновение он улыбался во все зубы. Сколько бы тот парнишка не скалился, раз отец сказал, что никто не придет — значит, так и будет.       Они вернулись в дом. Родители быстро позабыли о недавней ссоре и вспомнили, что у них есть сын, которому сейчас же требовалось сесть за чистописание. Айвэ часто задавался вопросом, где отцу при его небольшом заработке плотника удавалось найти чистую бумагу и чернила хорошего качества, но до десяти лет он нечасто спрашивал себя о подобном, предпочитая думать, что все так и должно быть.       Семья никогда не позволяла себе праздности. С раннего утра и до ночи никто не мог лишний раз прилечь. Папа работал с тканями и прослыл хорошим портным: он шил одежду на продажу, и его вышивка высоко ценилась среди альф, которым хотелось наградить мужей за рождение долгожданного альфы. Отец же был плотником, пусть и не лучшим в своем деле, но многих привлекало сочетание цены и качества его изделий. Словом, денег вполне хватало на проживание маленькой семьи. Айвэ же целыми днями либо хлопотал с папой по дому, либо учился. Родители были отчего-то очень заинтересованы в том, чтобы их сын, пусть и омега, был образованным, и не жалели на это никаких сил, а Айвэ взамен ощущал некоторую ответственность и даже собственную особенность, потому что это решение шло наперекор традициям. В его возрасте многие далматские альфы уже договаривались между собой, что к первой течке поженят своих детей, но Оздемир не спешил принимать ни одно из предложений соседей.       Так они и жили, пока Латифи не начал замечать неожиданную задумчивость Айвэ. Он стал часто засматриваться на свое отражение, когда ополаскивал посуду, и прежде ни Латифи, ни Оздемир не наблюдали в нем такого интереса к своему лицу. Айвэ было не так много лет, чтобы он начал задумываться о собственной привлекательности.       — Отец, — однажды подошел к нему Айвэ. Он дернул Оздемира за рукав, отвлекая его от работы, и альфа перевел взгляд на сына. — Я правда страшный?       Оздемир захлопал глазами, затем покачал головой, отряхнул руки и усадил Айвэ на колено, как делал всегда, если собирался начать очередное нравоучение.       — Тот дурак был слеп на один глаз и косил вторым, если назвал тебя страшным, — сказал он, а затем окликнул мужа: — Латифи! Душа моя, принеси зеркало!       В другой комнате послышалась тихая возня, и вскоре на пороге показался супруг. Он мягко поцеловал Айвэ в макушку и передал мужу зеркальце, с интересом наблюдая, зачем оно ему понадобилось.       Несмотря на сильную схожесть Айвэ с обоими родителями, Оздемир имел на Айвэ куда большее влияние, чем Латифи. Неизвестно, хотел ли Оздемир альфу, но воспитывал он его по большей части сам, ведя любой разговор осмысленно и терпеливо. Именно он научил Айвэ терпению, и в будущем он станет разговаривать со своим сыном тем же тоном, как говорил с ним Оздемир, если нужно было проявить родительскую мудрость.       — Посмотри, — заговорил Оздемир, вытягивая руку. В зеркальце отразились все трое, и альфа мягко приобнял сына, щекоча его щеку колючей бородой. — Твой папа самый красивый омега на свете, твой отец — самый сильный среди альф великого клана. Разве бывает так, чтобы у таких людей рождались некрасивые дети? Ты плод нашей любви, Айвэ, и ты взял все лучшее от нас.       Айвэ поднял взгляд на отца. Он на пару с папой всегда говорил, что Айвэ нет равных во всем мире, и он верил им, как верит любой ребенок. Он еще не вошел в ту пору, когда надо отрицать все их добрые слова, обвиняя в излишней мягкости, и только улыбнулся отцу, забывая, что совсем недавно волновался из-за слов мальчишки, которого больше никогда в жизни не встретит.       — А твое самое большое украшение, — продолжил отец, — это глаза. Ты видел, чтобы у кого-то были такие же?       Правда: у отца глаза были зелеными, как сочная весенняя трава, а у папы — будто расплавленное золото. Айвэ был один такой среди Саламандр — с глазами, вобравшими в себя зелень и золото. Это причудливое сочетание притягивало внимание, и Оздемир часто говорил, что у других омег богатство — волосы, а у Айвэ — еще и глаза в придачу.       — Ты у нас самый красивый, — добавил Латифи с улыбкой. — Но без ума красота пуста, поэтому возвращайся к чистописанию.       Латифи и Оздемир были очень образованными людьми. Отец был самым сильным воином и готовился стать главой клана, но неожиданно возникшая любовь к Латифи заставила его отказаться от всех почестей и работать простым плотником. Латифи же был сыном вождя Синих Гор, кочевого племени, где были совсем другие порядки, и ради любимого альфы он спустился в Далматию. Эта история была у всех на слуху с тех пор, как влюбленную пару со скандалом вышвырнули из королевского дворца. Без средств они, конечно, не остались: у Оздемира имелись личные сбережения, а у Латифи — приданое, и этих денег вполне хватило на постройку дома и обустройство быта.       Они никогда не жаловались на судьбу и каждый вечер благодарили друг друга за что-то, затем Оздемир целовал омег и все ложились спать. Этот порядок не менялся годами, пока однажды в дом к ним не заявился посол.       Айвэ тогда едва исполнилось девять лет. Он, как обычно, помогал папе убирать нитки, когда в дверь постучали. На пороге стоял гонец в белых одеждах и красной чалме с золотой брошью — человек из личного состава главы клана. Дело принимало весьма скверный оборот. Оздемир вышел к нему в рабочей одежде, испачканной опилками, и гонец не посмел даже помыслить, будто брат главы клана выглядит неподобающе.       — Великий Оздемир, — поклонился ему посол. — Я прибыл от вашего брата, мне велено…       Он едва успел заговорить, как послышался голос Айвэ из соседней комнаты, которому вечно хотелось сунуть нос не в свое дело.       — Отец? Кто там?       Оздемир жестом приказал гонцу замолчать, тот повиновался.       — Айвэ, — крикнул ему альфа, — позови папу, а сам покорми верблюдов, они на солнце совсем ужарели.       Айвэ не посмел ослушаться. Когда задняя дверь хлопнула, из комнаты вышел Латифи, не потрудившийся прикрыть лицо при постороннем мужчине. Взгляд его, величественный и прохладный, устремился на гонца, и тот будто позабыл, зачем приехал, падая на колени и покорно упираясь лбом в пол.       — Светлейший Латифи, для меня великая честь встретиться с вами.       В голосе его мешался испуг с восхищением, и он не смел даже поднять взгляд на этого человека. Латифи вздохнул, облизал губы и мельком взглянул на мужа.       — Зачем ты приехал? — спросил он.       — Я принес сообщение от главы клана, — заговорил покорно гонец. — Светлейший Айвэ должен прибыть во дворец для продолжения обучения. Глава клана уже пригласил учителей.       Латифи шумно вздохнул, выражая одним этим жестом сильное недовольство.       Когда гонец покинул дом, Айвэ вернулся к родителям. Латифи был сильно недоволен, но больше нервничал, чем злился, а Оздемир пребывал в задумчивости, даже не взглянув на сына. Айвэ не стал вмешиваться, решив, что случилось что-то ужасное с одним из заказчиков, и был готов уйти, когда Оздемир окликнул его.       — Айвэ, — сказал он. — Мой брат хочет видеть тебя во дворце. Собери свои вещи.