Стервятник

      Его Величество король Эрне́ст Второй был внушительным альфой с густой жесткой бородой, которая кололась всякий раз, когда дети хотели поцеловать его. Он тщательно следил за ней, полагая, что для омеги украшение — волосы, а для альфы — добротная борода, ухоженная и всегда аккуратно причесанная. Ростом он был под два метра и одной рукой мог удержать сразу всех детей, если бы они повисли на нем и поджали ноги, а второй без труда поднял бы супруга. Синие яркие глаза, которые он подарил в наследство каждому сыну, смотрели на мир с каплей озорства и видели суть каждого, на кого падал их взгляд.       Айвэ недолго разглядывал его, а затем вежливо поклонился, чувствуя, как сердце стучит у горла. Даже дядя Элифа, сильный воин в расцвете сил, не вызывал у него такого душевного трепета. Его Величество кивнул, принимая уважение со стороны далматского юноши, а затем обратился к послам.       Айвэ тихо вздохнул, пытаясь успокоить гулко бьющееся сердце. Его пугал вовсе не король, а важность происходящего: долгие годы Далматия и Адалония не могли найти общий язык, и он был первым, кого отправили учиться в чужую столицу, что лишало его права на ошибку. Айвэ был так занят попытками успокоиться, что прослушал все, о чем говорил король с послами, а его мысли, как горный ручеек, свернули в другую сторону: он принялся осторожно разглядывать королевскую семью.       Айвэ не питал особенного интереса к Танистри, но был слишком хорошо образован, чтобы не знать членов королевской семьи по именам. Адалонцы верили, что правящая семья брала начало от местных богов, однако только трое из них походили на небожителей с картин: король Эрнест, принц Лилиум и принц Элейв. Принц Альвидис и консорт Кассель были от природы чернобровы: волосы густой темной волной украшали их головы, но Айвэ не знал местных легенд и мифов, поэтому предположил, что старший сын просто пошел в папу.       Принц Лилиум был всеобщим безоговорочным любимцем. К своим годам он уже слегка оформился и готовился вот-вот принимать предложения руки и сердца — он был сказочно красив. Его называли королевской лилией, и он по праву заслужил это прозвище: глаза его смотрели добро, губы мягко улыбались, а золотые волосы были украшены живыми цветами. Едва только в мыслях Айвэ мелькнуло, что принц Лилиум наверняка получал от отца больше любви, чем братья, как тот перевел на него мягкий глубокий взгляд, и Айвэ в ту же секунду отвернулся, делая вид, что вовсе не он только что пялился на прекрасного в своей естественности сверстника.       Невольно взгляд его упал на Нинель в синем шелковом платье.       В те годы Нинель по праву считался прекрасной партией, однако королевская чета рьяно оберегала его от любых посягательств. Каждому было известно: Эрнест тщательно следит за любым, кто посмеет пригласить Нинель танцевать на балу, а Кассель будет незаметно из-за веера наблюдать, не позволил ли себе кто-то дурного жеста в сторону брата. Это поле битвы было единственным местом, где нелюбимые супруги объединялись, чтобы защитить того, кого нежно любили. При первой встрече Айвэ подумал, что Нинель принял на себя роль нянюшки для племянников, однако в действительности его можно было назвать третьим родителем, потому как Кассель не особенно обращал внимание на Лилиума и Элейва, отдавая всю любовь первому сыну, так на него похожему.       Нинель, заметив взгляд Айвэ, только тепло улыбнулся ему, невольно смутив его таким радушием, и затем взгляд зеленых глаз упал на самого скромного ребенка в королевской семье — Элейва Танистри.       Когда Айвэ едва-едва вошел в пору юношества, Элейв еще игрался в солдатиков и бегал по коридорам дворца, как бы гувернеры ни пытались остановить его. Айвэ принимал его за ребенка, с которым ему определенно будет скучно, однако Элейв оказался единственным, кто сам неотрывно до этого рассматривал его во все глаза. Их взгляды встретились, и Айвэ не стал отворачиваться, предполагая, что их интерес друг к другу взаимен. Айвэ нашел в Элейве что-то по-детски прелестное, что не угаснет с годами, но не мог представить, как будет выглядеть это юное создание в зрелые годы.       Он понятия не имел, что в этот момент Элейв впервые не испытывал смущения перед незнакомцем — напротив, он жадно разглядывал необычайно притягательные глаза далматского юноши. Прежде молодого принца не брали на встречи с послами, однако Лилиум упросил отца представить далматским гостям всю семью, и король не стал отказывать.       — Молодой человек, вам понравилось в Адалонии? — Его Величество перевел добрый взгляд на Айвэ, приковывая к нему внимание всех присутствующих.       Айвэ осекся, запоздало вспомнив, что он стоит в большом зале перед королем и должен быть внимателен, и принялся лихорадочно подыскивать подходящий ответ.       — Адалония многим удивляет меня, — ответил он уклончиво, отлично зная, что не всякий человек похвалит за откровенную лесть, особенно настолько образованный, как Его Величество, — но я проделал долгий путь, чтобы узнать ее поближе.       Его Величество счел ответ нисколько не оригинальным и даже слегка глуповатым, поэтому метнул мимолетный взгляд на Лилиума, который еще вчера уверял его, что в столицу приедет особенный человек. Эрнест Второй не ждал от Айвэ слишком много, однако Лилиум, если верить его теплой уверенной улыбке, видел в Айвэ важного для Адалонии человека, и Его Величество решил дать Айвэ освоиться, а уж потом спрашивать с него.       Айвэ был передан на обучение в училище, и в тот же вечер ему выделили комнату с письменным столом, тремя сундуками для одежды, полкой для книг и постелью у окна. В Далматии он спал в более просторной спальне, но теперь даже не подумал жаловаться, потому как отлично знал: за дверью не будет ни стражи, ни евнухов, ни тех, кому вообще будет дело до его комнаты. Ему рассказали о правилах общежития, и он невольно сравнил их с прошлой жизнью, вновь утверждаюсь в мысли, что в гареме всегда к омегам были слишком строги.       Ему предстояло обучаться в одном классе с принцем Альвидисом, старшим сыном короля. Это было нововведение Эрнеста Второго, потому как он считал, что в училище при дворце должно быть такое качество образования, чтобы даже принцу было не стыдно его получить. Здесь учились дети послов, родовитых дворян, приближенных короля и принцы, за исключением, конечно, принца Лилиума, который не мог обучаться в таком месте и имел штат домашних учителей.       С первого взгляда становилось очевидно, что Альвидис звезд с неба не хватал, но обладал добрым мягким сердцем и тягой к чтению. Когда Айвэ представили соученикам, принц Альвидис поднял на него заинтересованный взгляд, но по собственной стеснительности не пытался заговорить с ним. Айвэ казался ему юношей из далекого мира, который он никогда не поймет, к тому же Айвэ сам не делал попыток познакомиться с ним и долгое время их дороги так и шли рядом, но не пересекались.       Альфы всегда решали проблемы по-другому, дипломатичность не была их сильной стороной, и Айвэ усвоил это уже через месяц учебы. Дело было в предвзятом отношении многих студентов к его родине, потому как почти у каждого в роду был тот, кто погиб на войне с Далматией. Айвэ стал замечать колкие подтексты в словах, затем начались тычки, обидные прозвища, и первая драка не заставила себя ждать.       Айвэ был не робкого десятка. Он никогда не позволял ни одной морде уйти безнаказанной, однако с какой бойкостью он бросался в драки, с такой же силой получал в ответ. Он был омегой, который никогда не тренировался, если не считать изнурительных танцев под руководством Таа, и его укладывали на лопатки в первые же минуты любой стычки. Он так привык бороться с трудностями в одиночку и не жаловаться, что даже не подумал просить о помощи, но когда ему в очередной раз разбили нос, на сцену вышел Питер Эр.       Очередная драка высокородных студентов, родители которых были в ближнем окружении Его Величества, состоялась в осеннем саду в пять часов вечера после ужина. Что они опять не поделили — загадка, но Айвэ отчаянно защищался, хотя упорство никак не спасало его: получив точный удар в солнечное сплетение, он согнулся пополам и осел на землю, чувствуя, что не может дышать.       — Эй, шакальё! — раздался вдруг грубый голос, и трое обидчиков испуганно обернулись. — Трое на одного — какое благородство. А найти противника по зубам — кишка тонка?       Это был Питер Эр, один из тех, кто мог сломать пополам любого, кому пришло бы в голову нападать на сына главнокомандующего. Он был первым, у кого начал ломаться голос, и оттого каждый его рявк заставлял молодняк испуганно поднимать головы. Он был копией отца, и Анри Эр всегда поощрял его драки, уверенный в том, что настоящий альфа должен отстаивать свою честь, а каким способом — не так уж важно.       Рядом с Питером ступал принц Альвидис.       Питер крепко сжал кулак и замахнулся. Мальчишки пригнулись, готовые к удару, и молодой Эр оскалился, совершенно точно чувствуя, что все трое спасовали перед ним. Он опустил кулак.       — Кыш отсюда, — пригрозил Питер со всей серьезностью и принялся демонстративно разминать кулаки, — а то рожи так начищу, что папка родной не узнает.       Ни у кого не возникло сомнений, что Питер Эр приведет свои угрозы в исполнение, поэтому все трое тут же скрылись из виду, решив, что в будущем возьмут реванш. Айвэ, едва пришедший в себя, поднялся на ноги, отряхивая костюм и облизывая разбитые в кровь губы.       — Спасибо, — слабо улыбнулся Айвэ. Питер недобро глянул на него, осматривая с ног до головы, а потом вытащил мелкую веточку из спутанных черных волос.       — Больно он тощий и смазливый. С ним точно стоит связываться? — Питер обернулся на Альвидиса, и Айвэ тут же понял, кто здесь хозяин. Альвидис был слишком миролюбив, чтобы бить морды, но Питер справлялся с этим лучше остальных. Их отцы были такие же: пока король Эрнест Второй сидел на троне, Анри Эр бил чужое войско, и Айвэ нашел эту параллель весьма забавной.       — Я не тощий, я изящный, — бросил шутливо Айвэ в ответ, хотя слышал, что обращались вовсе не к нему. Питер вновь взглянул на него, недоуменно выгнув бровь.       Питер Эр пошел в отца, будто забыв, что у него есть папа, родивший его в муках. Он был почти на голову выше Айвэ, в два раза шире в плечах, хотя разница в возрасте между ними была всего ничего.       — Тебя только что как омежку на лопатки уложили, изящный наш, — сказал он с усмешкой, будто услышал нечто забавное. — Видимо, за длинный язык.       — Не ссорьтесь, — встрял Альвидис, а затем жестом попросил Питера отойти в сторону от греха подальше. Он протянул Айвэ белый платок. — Вытри кровь. Ты же иностранец, почему не пошел в свое посольство или не сообщил моему отцу? Я не знал, что студенты позволяли себе такое.       Айвэ замер, а потом открыл рот, чтобы ответить, но передумал и закрыл его, как рыба, выброшенная на берег.       — В следующий раз обязательно сообщу, Ваше Высочество, — криво улыбнулся он, но тут же зашипел от боли, когда из разбитой губы пошла кровь.       Питер фыркнул, но не стал больше ничего говорить.       Принц Альвидис обладал чутким добрым сердцем и относился к Айвэ с особенной бережностью, будто тот представлял некую ценность для Его Высочества. Айвэ отшучивался, когда Альвидис напоминал ему, что в будущем стоит рассказывать ему о нападках, однако и без того настороженные неожиданным вниманием обидчики больше не показывали носа, полагая, что лучше держать язык за зубами, чем схлопотать от Его Высочества за излишнюю смелость.       Следовало признать, что Альвидис не был особенно близок с семьей и из друзей у него был только Питер Эр и многочисленные приятели, которым не было дела до его душевных переживаний. Оттого искренний Айвэ, который за словом в карман не полезет, казался ему живчиком, способным скрасить его будни веселым смехом и глупыми авантюрами. Во всяком случае, Лилиум уверял, что Айвэ станет Альвидису хорошим другом, и тот прислушивался к словам брата, зная, что его советы часто оказываются будто настоящими предсказаниями.       Айвэ действительно оправдал его ожидания. Он обладал другим складом ума, но Альвидис катался с его шуток по полу, и даже Питер гоготал во все горло, когда Айвэ подшучивал над младшими студентами. Его безобидные остроты так нравились Альвидису, что и сам он, воспитанный, в общем-то, безупречно хорошо, опустился до того, что мог подсыпать перца в обед сокурсникам. Даже Его Величество замечал, что нерешительность Альвидиса постепенно угасала, когда он оказывался в компании далматского дружка.       Даже Питер проникся к Айвэ некой любовью. Он был недоверчив и немного грубоват для своего возраста, однако добросовестно учил Айвэ правильно драться, чтобы не переломать себе и другим кости и не присесть в каземат на полгода, отчего вскоре они стали неразлучны. Альвидис не был особенно драчливым и предпочитал ни с кем не ссориться, однако Айвэ и Питер часто защищали свою честь кулаками, и вскоре ни у кого не поворачивался язык назвать Айвэ презрительным «неженка».       Айвэ пьянила эта свобода. Личина альфы открывала перед ним такие дороги, о каких прежде он не мог и мечтать, и очень скоро из покладистого омеги, годного только для замужества, он превратился в амбициозного сумасброда, которому правила были не писаны. За спиной будто раскрылись крылья — настолько свободно и легко ему дышалось, столько сил было в нем, столько жизни. Он не делился этими чувствами даже с друзьями, бережно храня их в своем сердце, не боялся ни тумаков, ни порицания, и вскоре он забыл, что такое стыд и смущение. Он понятия не имел, что альфы живут так хорошо: он громко смеялся, ел в свое удовольствие и имел личные деньги, которые мог потратить на любую ерунду.       Полгода за одной партой сделали свое дело: Альвидис, Питер и Айвэ теперь всегда были втроем, и даже учились танцевать в одном зале, и отчего-то Питер был особенно усерден в этом деле. Никто не подозревал в нем такую тягу к танцам, и когда он учился вальсировать, лицо его становилось настолько серьезным, будто каждый шаг давался ему труднее арифметического уравнения. Тогда Айвэ и начал подозревать, что Питер старается вовсе не из собственного удовольствия, а для кого-то.       — О, герцог Эр, вы так искусно танцуете, — прощебетал Айвэ тонким голоском, подплывая к Питеру, а затем засмеялся: — Для кого это мы так стараемся? Неужели у сердца нашего силача появился хозяин?       Питера передернуло, и он оттолкнул Айвэ, не желая говорить с ним на эту тему. Тогда-то Альвидис и Айвэ преисполнились желанием узнать, в кого же влюбился их здоровяк.       Они поняли это всего через неделю, когда принц Лилиум приехал в училище, чтобы проведать братьев. Он иногда делал так в хорошую погоду, но в тот злополучный день Айвэ откуда-то достал далматскую семиструнную гитару. Знал бы это Питер — бросил бы ее в огонь, чтобы не позориться. Дело было так: Айвэ слишком развеселился, и никто не стал его останавливать, когда во время перерыва между занятиями он запрыгнул на стол, наигрывая какую-то дурацкую песню про собаку и яблоки. Он танцевал прямо на столе, чеканя каблуком в такт песне, когда дверь в кабинет приоткрылась, и на пороге показался Лилиум.       Стоило только это заметить Питеру, как он побледнел настолько, что, казалось, упадет без чувств, если это продолжится.       — Ваше Высочество! — счастливо улыбнулся Айвэ Лилиуму, а затем поклонился, продолжая перебирать струны. — Позвольте пригласить вас на та…       Питер с такой силой ударил ногой по столу, что Айвэ не удержался на месте и повалился на пол. Эр одеревенело поднялся с лавки и наступил на гитару, ломая ее в щепки.       — Питер! — воскликнул Айвэ. — Зачем!       Питер стиснул зубы и наступил Айвэ на грудь. Тот что-то просипел, но подняться уже не мог.       — Прошу прощения, Ваше Высочество, — деревянным голосом сказал он. Лилиум глядел на него с широко распахнутыми от удивления глазами. — Этот дурак проявил к вам неуважение.       Лилиум быстро пришел в себя и, опустив глаза, ушел, так ничего и не ответив. Двое сопровождающих недобро глянули на Питера и тоже молча удалились, сопровождая принца домой.       — Кто тебя просил?! — взвился тут же Питер, наклоняясь к Айвэ и хватая его за грудки. — Теперь он будет думать, что я дружу с невоспитанным идиотом!       Айвэ хотел что-то ответить, но тут его осенило. Он с удивлением уставился на Питера.       — Так ты в него влюб…? — Он не успел закончить, как Питер замахнулся и обрушил на него удар, в который он вложил всю свою злость.