Стервятник

      Питер отказался говорить с Айвэ после драки.       Что же, это было вполне в его духе. Молодой Эр никогда не умел договариваться и теперь, едва не размазав Айвэ по стене, ушел в себя, наверняка убиваясь: Питер боялся потерять всякое лицо в глазах любимого и более не иметь права даже показаться ему на глаза. Эта черта отличала Питера от многих — пока другие навязывали свою любовь омегам, которые их не хотели, Питер отлично понимал, что принц Лилиум еще слишком юн для таких чувств и лучше никак не досаждать ему своим пылким сердцем, умудрившимся влюбиться в того, кого любили сотни таких же, как он.       Никто из них не пошел в лазарет из-за обуревающих их эмоций: Айвэ был слишком поражен открывшейся влюбленностью Питера, а Питер с бушующей в груди яростью сгорал от смущения и тихого испуга.       Он восхищался Лилиумом и боготворил его настолько, что не искал его внимания без причины, полагая, что не имеет права опускаться рядом с ним до пустой болтовни. Питер всегда отлично осознавал собственную несдержанность и силу и у него не было даже мысли претендовать на большее, чем мимолетный взгляд. Он мог только хорошо танцевать и быть для Лилиума верным защитником, чтобы в будущем продолжить дело отца. Получить от Лилиума танец было для него высшей наградой, и если он в глубине души и надеялся на его внимание, то после выходки Айвэ у него будто мир рухнул. Что подумает Лилиум о нем?       Чертов Саламандра! Почему он такой? Такой невоспитанный, такой беспардонный, грубый и неотесанный, когда дело касается любовной драмы? Неужели он никогда сам не был влюблен и не понимает, насколько это тонкое и хрупкое чувство, насколько уязвимо влюбленное сердце?       Питер сгорал от собственных чувств, пока отец ругал его за дурную выходку. Драка его нисколько не волновала, однако он знал, что в тот час в училище был и принц Лилиум, которому не следовало видеть подобную выходку от сына уважаемой семьи. Анри был недоволен его поведением, а Питер вместо послушания дерзил ему, чем еще больше злил отца. Ромео не вмешивался в воспитательный процесс, предполагая, что в данной ситуации лучше отдать бразды правления мужу, который всегда лучше справлялся с абсолютно неуправляемым ребенком.       На следующий день Питер обнаружил Айвэ с фиолетовым фингалом под глазом. Это зрелище не то чтобы сильно поразило его, однако ему стало не по себе от осознания, что это дело его рук. Айвэ всегда казался ему беззащитнее, даже хрупче остальных сокурсников и был последним, на кого Питеру хотелось бы поднять руку. Он всегда дрался с равными, а слабаков старался защищать, и теперь, не сдержавшись, нарушил это правило, хотя и полагал, что Айвэ вполне заслужил от него хорошую трепку.       Они стояли у входа в класс и кому-то следовало пойти первым. Съедаемый виной Питер уже хотел открыть рот, чтобы тихо извиниться, как Айвэ с усмешкой заговорил первым:       — Принц Лилиум завтра собирается на охоту с семьей, давай напросимся с ними?       Питер подавился своими извинениями и поднял на Айвэ твердый взгляд, полный праведного гнева. Полыхавшие вчера чувства разгорелись с новой силой, и Питер едва не задохнулся, когда на его скулах проступил яркий стыдливый румянец. Неужели Айвэ будет припоминать ему чистое имя принца Лилиума при любой встрече? Он замахнулся, чтобы припугнуть Айвэ, и тот ожидаемо шарахнулся в сторону, засмеявшись.       — Угомонись, — бросил Питер с ощутимым недовольством. Будь рядом Альвидис, Айвэ не отделался бы простым замахом. Вчера ему повезло и никто не понял, отчего эти двое повздорили, потому как Айвэ не успел договорить. Однако нельзя было допустить, чтобы из-за болтливости Айвэ пошли слухи о его страсти к принцу Лилиуму, иначе репутация генерала Эра будет запятнана, а Его Высочество будет вынужден терпеть новую порцию сплетен. Никто, разумеется, не воспримет всерьез чувства Питера в столь юном возрасте, однако это не помешает злым языкам изгадить семейную репутацию.       — Как хочешь, я поеду один, — пожал плечами Айвэ и уже обогнул Питера, чтобы войти в класс.       — Эй, ты!       На плечо Айвэ опустилась сильная рука, едва не сжимая его до хруста. Айвэ прикусил щеку изнутри: Питер всегда отлично поддавался на его даже самые очевидные провокации, однако платой за это была подобная боль, которая теперь пронзила плечо.       Питер безмерно уважал и берег принца Лилиума. Даже если он сам не сумел бы подойти к нему, как он мог допустить, чтобы рядом с возлюбленным оказался этот сумасброд Саламандра? Да лучше он поедет с ним, чтобы не допустить ни одного дурного взгляда в сторону Его Высочества, чем позволит этому ослу оскорбить его.       — Я не отпущу тебя одного, — нахмурился Питер.       И, по правде говоря, он несколько ревновал. Питер отлично понимал, что Айвэ способен охмурить любого, однако дальше флирта никогда не заходил и не был замечен целующимся с кем-то тайком в саду. Впрочем, эта аскеза, которую Айвэ принял добровольно, нисколько не успокоила разум Питера: а если Айвэ опять совершит какую-нибудь глупость? Он был уверен в Айвэ как в хорошем друге, как в отличном помощнике в драках и спорах, но когда дело коснулось Лилиума, разум покинул его.       Королевская семья с удовольствием была готова поохотиться с четой Эров. Айвэ пусть и не относился ни к тем, ни к другим, все равно был приглашен, потому как его очевидная крепкая дружба с детьми обоих родов не осталась незамеченной. Айвэ был крайне посредственным наездником, потому что под ним любой конь начинал брыкаться и недовольно ворчать, и в этот раз он сел на самого неприхотливого и спокойного жеребца, который лишь изредка тихо фыркал.       Первую добычу Айвэ торжественно посвятил Лилиуму. Питер, недовольно цыкнув, подстрелил для Лилиума толстого зайца, будто соревнуясь за внимание Его Высочества, и Альвидис, которому такие мероприятия никогда не нравились, глядел на друзей с некоторой озадаченностью. Ему уже было известно о симпатии Питера, но он и подумать не мог, что охота с легкой руки Айвэ может превратиться в балаган. Впрочем, взрослые были далеко, и никто не контролировал юношей, дав им полную свободу.       — Что с вашим глазом, Айвэ? — спросил равнодушно Лилиум на обратном пути. Ему никто не рассказал ни о драке с Питером, ни о том, что отношения между ними слегка накалились. Альвидис бросил неопределенный взгляд сначала на Лилиума, затем на Айвэ.       — Я слишком долго любовался вашей красотой, конкуренты устроили мне хорошую взбучку за мою дерзость, — мечтательным голосом ответил Айвэ. — Но подбитый глаз не мешает мне видеть, насколько вы прекрасны.       Лилиум обласкал Айвэ взглядом, полным отвращения и даже оскорбленности. Никто прежде не видел такое его выражение лица, и никто никогда не увидит. Айвэ так и застыл от удивления, а Питер облегченно вздохнул: какое счастье, Саламандра нисколько не интересен Его Высочеству. Было нехорошо думать так о друге, но с его плеч будто свалился огромный камень.       Лилиум прошел дальше, так и не удостоив Айвэ ответом, а затем к нему неслышно подошел Альвидис и похлопал его по плечу.       — Ты, видно, не в его вкусе, — утешающе сообщил он, надеясь не сболтнуть лишнего. Айвэ деревянно взглянул на него, но ничего не ответил. — Не убивайся так. Значит, ты в будущем женишься на другом, раз он так отреагировал.       Взгляд Айвэ смягчился и принял некоторую заинтересованность.       — «Раз он так отреагировал»? Не понял, — спросил он.       — Лилиум видит будущее, — пожал плечами Альвидис, будто не видел в этом ничего особенного. — Во всяком случае, отец верит в это. Я тоже порой замечаю, что его слова сбываются. Он всегда побеждает, если мы играем в «угадай слово».       Айвэ пропустил бы эти слова мимо ушей, если бы услышал эту сплетню от кого угодно, кроме Альвидиса. Этот юноша не умел ни врать, ни преувеличивать, и его слова Айвэ теперь принял как никогда серьезно.       — Раз он видит будущее, — тихо сказал Айвэ, глядя в спину уходящему Лилиуму, — тогда завтра он…       Айвэ задумался, тщательно придумывая задание для Лилиума. Будь у него чуть больше опыта, он бы ни за что не говорил подобным тоном о королевском сыне, однако в юные годы он еще не знал, что даже с друзьями порой следует подбирать слова.       — Он должен прийти в жемчужном ожерелье.       Альвидис нахмурился. Какие бы чувства он ни питал к младшему брату, Лилиум был королевской крови, и Айвэ не имел никакого права ничего требовать от омеги столь высокого происхождения. Он не имел права ни открыто флиртовать с ним, ни даже говорить с ним без разрешения — слишком много сходило ему с рук, и в эту секунду Альвидис завелся не на шутку.       — Он тебе ничего не должен, — недовольно бросил Альвидис, и Айвэ, уловив в его голосе едва скрываемое недовольство, тут же дал заднюю.       — Я всего лишь хочу проверить…       — Не зазнавайся. Он мой младший брат, и ты должен считаться с ним, — осадил его Альвидис, не желая слушать никакие оправдания. — Для тебя он Его Высочество.       Пришлось склонить голову. Не то чтобы Айвэ был увлечен принцем Лилиумом, однако ради Питера он хотел разузнать о принце как можно больше. Он искренне полагал, что Питер завидный жених для многих семей, и он единственный мог стать достойной партией такому омеге, как Его Высочество.       К балу готовились тщательно, но Айвэ уже не помнил, в честь чего его устраивали. На балу Лилиум держался спокойно и слегка отстраненно, и на его шее без труда можно было углядеть ожерелье из александрита. Айвэ, стоявший рядом с Альвидисом и Питером, невольно разочарованно выдохнул.       — Не видит он будущее, — сказал он с искренней грустью в голосе. — Байки все это.       Альвидис уже и забыл о недавних словах Айвэ, и если бы тот снова не ляпнул эту высокомерную чушь, не завелся бы снова.       — Он вообще не должен ничего тебе доказывать, — взвился он снова. — Я удивлен, почему он все еще терпит твои выходки. На его месте я бы давно пожаловался отцу.       Айвэ бросил на Альвидиса неясный взгляд и пристыженно опустил голову. Первый принц был крайне терпеливым человеком, и нужно было постараться, чтобы заслужить его укор. Айвэ невольно ощутил страшный стыд: наверное, он действительно позволил себе слишком многое, раз Альвидис пристыдил его уже дважды. Его пунцовое лицо можно было разглядеть из другого конца зала.       Он действительно забылся. После бала он постучал себе по голове, четыре раза назвал себя глупым и решил, что за этот год непременно выучится манерам, которые не позволят ему более никогда позволить королевской семье усомниться в его почтении.       Бал закончился, затем пролетела и зима, бывшая в том году исключительно теплой, наступила весна и наконец у руля встало лето. Айвэ исполнилось полных пятнадцать лет, и он впервые сдал адалонские экзамены, купался в озере с Питером и вел, в общем-то весьма беззаботную легкую жизнь. Он все еще не слишком отличался от сокурсников: те еще не успели раздаться в плечах и вытянуться, поэтому на их фоне Айвэ по-прежнему выглядел всего лишь чуть субтильнее, но не настолько, чтобы кто-то позволял в его сторону уничижительные комментарии.       Однако Айвэ все равно ощущал подступающее беспокойство: ему исполнилось пятнадцать, и его тревожил весьма деликатный момент, присущий всем омегам — течка. Зелье отлично скрывало его истинную природу, и он знал, что, по возможности, лучше переносить течку в постели. Так и случилось в начале осени: он слег с жаром и выпил столько зелья, что начинало тошнить, однако ни один лекарь так и не понял, что с ним случилось, и наказал отлеживаться до выздоровления. Несколько дней Айвэ лихорадило и воротило от всякой еды, которая теперь приняла еще более мерзкий вкус, и когда он все же встал на ноги, его горячо поздравляли с выздоровлением.       В один из октябрьских вечеров, когда зарядил такой дождь, что выйти на улицу не представлялось никакой возможности, Альвидис предложил Айвэ переночевать во дворце. Гостю выделили просторную комнату с плотными шторами и мягкой постелью и даже слугу, который был готов исполнить любую просьбу гостя.       Будь Айвэ помладше, он бы пожелал насладиться этой роскошью. Однако этой ночью ему хотелось другого: в прошлом у него не было доступа к книгам в той степени, какую он имел теперь, и стоило ему только пожелать — и королевская библиотека была для него открыта. Он тихо вышел из комнаты и направился в читальный зал, дорога в который всегда была открыта для королевской семьи и ее ближайшего окружения.       Много часов спустя, когда стрелки часов уже убежали за полночь, дверь в читальный зал тихо отворилась, и вошли двое: Его Величество король Эрнест и Нинель, его шурин. Они о чем-то говорили, складывая пальцы в слова, и Эрнест мягко посмеивался, разрушая тишину библиотеки низким голосом. Нинель был его хорошим другом, и Айвэ нисколько не удивился их прогулке, но почему ночью и почему без сопровождения? Разве это не запятнает их честь, если они останутся наедине?       Впрочем, вдаваться в размышления он не желал. Его Величество заметил яркий огонек свечи и одинокую фигуру за длинным столом, и замер, будто пойманный по горячим следам. Взгляд Нинель тоже блеснул тревогой, и он взглянул на Эрнеста, который пребывал в не меньшем замешательстве.       — Юный Саламандра? — позвал он Айвэ, и тот поднялся с места, делая поклон.       Ни король, ни Айвэ, ни Нинель не ожидали увидеть в библиотеке в три часа после полуночи посторонних.       — Ваше Величество, — тихо сказал Айвэ. Голос его только начал ломаться, и оттого приветствие вышло слегка хриплым, неказистым.       Увидеть Айвэ без улыбки, а короля без короны доводилось не каждому. Айвэ редко бывал серьезен, а Эрнест нечасто позволял себе прогуливаться в столь расслабленном виде, всегда помня о своей роли для страны, и теперь, когда эти двое встретились в столь неформальной обстановке, невольно смутились.       — Почему вы не в постели, молодой человек? — поинтересовался Эрнест, делая шаг вперед и поманив за собой Нинель. Оба присели напротив Айвэ, и невольно Саламандра ощутил себя так, будто прервал прогулку двух взрослых, которые не хотели бы возиться в эту ночь с третьим лишним. Айвэ не был близок с Его Величеством, однако еще меньше он знал Нинель. Королевский дядюшка обласкал Айвэ теплым взглядом, хотя и понимал, что не сумеет поговорить с ним, пока Айвэ не выучит язык жестов.       — Не спится, Ваше Величество, — ответил Айвэ. — Как тут уснешь в таком дворце? Больно постель мягкая, у нас в училище так не принято.       Нинель беззвучно засмеялся, Эрнест слабо улыбнулся.       — Что вы читаете? — поинтересовался Его Величество.       Спокойствие Айвэ тут же исчезло. Он перевернул страницу и принялся с энтузиазмом рассказывать о том, насколько ему интересно изучать историю Адалонии. Айвэ всегда был крайне веселым и увлеченным, и Эрнест невольно засмотрелся на юношу, который ему, королю, рассказывал историю его же рода. Невольно мысль его ушла в другое русло: Айвэ определенно слишком хорошо влиял на Альвидиса и мог бы стать для него не просто другом, но соратником, помощником во всех делах и хорошим советником. Айвэ казался Эрнесту крайне простым человеком, однако наделенным потрясающим умом, и его невероятная энергия, его жажда жизни заставляла всех вокруг любить его. И невольно Эрнест стал пленником Саламандры, обнаружив в этом юном создании великолепный потенциал.       Эрнест отлично понимал, что Альвидис не станет хорошим королем, если станет править один. Его свита должна быть подобрана с умом и обязана демонстрировать собачью преданность, и неожиданно для себя король понял, что этот мальчишка, влюбившийся в Адалонию с первых дней, если правильно выдрессировать его, может стать верным союзником. Это было нечестно по отношению к Айвэ, однако заиметь такого соратника для Альвидиса было бы отличной перспективой.       Они говорили до утра. Нинель уснул в пятом часу, и Эрнест бережно усадил его в мягкое кресло рядом, следя, чтобы Айвэ не говорил слишком громко и не будил его, и так они говорили до тех пор, пока, зевая, не поняли, что пора бы уже завтракать.       — У вас острый ум, молодой человек, — похвалил Айвэ король, закрывая книгу и ставя ее ровно туда, откуда она была взята. Эрнест еще в юношестве перечитал все тома дважды и до сих пор помнил, где и какая книга должна была стоять, оттого его так радовал сегодняшний разговор. Ни один из его детей не осилил пока и половину этой библиотеки, однако он будет гордиться, если Айвэ подаст им пример.       Айвэ тоже не был дураком и отлично понимал, что понравился королю больше, чем планировал. Это была особая симпатия, граничащая между покровительством и отцовством, и Айвэ решил, что следует извлечь из этого свою выгоду. Он не желал затмить принцев, которых Эрнест и так любил до беспамятства, однако всеми силами желал показать свою полезность. Он планировал войти в ближайшее окружение Альвидиса, чтобы остаться в Адалонии навсегда.       Эти полгода научили его определенной сдержанности, и он больше ни разу не повторял прежних ошибок: он никогда не обращался к членам королевской семьи без должного уважения, еще помня гнев Альвидиса. И для того, чтобы остаться здесь, он должен был стать лучшим в королевском окружении, и эта задача, если вспомнить его учебу в Далматии, не была для него нова.