Стервятник

      Громкий гул заставил Питера обернуться.       — Ты роняешь их второй раз, — недовольно заметил он.       Айвэ стоял в совершенно детской растерянности, будто забыл, что держал в руках учебники. Он посмотрел на Питера, взгляд его обрел некую ясность, и только после этого он сел на корточки, чтобы торопливо собрать книги. Жесты его обрели неестественную торопливость и резкость, и Питер, заметив это, тихо спросил:       — Все в порядке?       Айвэ слабо улыбнулся ему, но ничего не ответил, и Питер решил, что сегодня тот просто встал не с той ноги. Он не заметил ничего более странного, потому как голова его была забита предстоящим смелым шагом: через неделю он готовился просить у Его Величества позволения ухаживать за принцем Лилиумом. Он не придал смятению Айвэ большого значения, потому как сам едва держал себя в руках, морально готовясь совершить едва ли не важнейший и рискованнейший поступок в жизни. Несмотря на то, что Анри и Его Величество хорошо дружили, Питер сомневался: достаточно ли он хорош, чтобы составить партию такому омеге, как принц Лилиум?       Его Величество воспринял эту новость крайне эмоционально. Дело было не в Питере — он был отличным юношей, — и не в Лилиуме, а в том, что они, не советуясь с родителями, признались друг другу в чувствах. Это было крайне вульгарным проявлением симпатии, и прежде любых контактов следовало сначала просить разрешение у отца омеги и только после его позволения говорить с омегой о любви.       Король Эрнест не был человеком старых жестких взглядов и вообще всегда крайне равнодушно относился к любым постельным скандалам во дворце. Его никак не волновала очередная сплетня про очередного альфу, который спутался с очередным омегой, — словом, он уже давно научился закрывать глаза на дела, которые его не касались, но стоило только любимому Лилиуму вляпаться в такую историю, как он тут же воспылал праведным гневом.       Питер Эр пришел не один. Подле него стояли родители и, склонив головы в легком поклоне, позволяли Питеру говорить. Тот приехал не с пустыми руками: в качестве подтверждения самых серьезных намерений он привез ворох подарков. Анри не поскупился и выделил сыну крупные средства для такого поступка. Питер говорил немного, но по делу, и в конце припечатал короля громкой фразой:       — Я сделаю вашего сына самым счастливым человеком на свете, и если он проронит из-за меня хоть слезинку, я жестко поплачусь за это.       Король обессиленно опустился на трон и тяжело вздохнул. Недовольство клокотало в нем шумной волной, и он решил поинтересоваться мнением семьи.       — Нинель, что ты думаешь по этому поводу? — поинтересовался Эрнест у стоящего рядом омеги. Кругом не было никого, кроме семей Эр и Танистри, и оттого было не зазорно попросить совета у дорогих людей.       Нинель мягко улыбнулся и ответил: «Питер очень хорошая партия для Лилиума».       После его слов Эрнест слабо вскинул брови и в то же мгновение от его злости не осталось и следа. Он кивнул, повернулся к супругу и таким же мягким голосом спросил:       — Что вы думаете о помолвке нашего сына с молодым Питером Эром?       Кассель оценивающе взглянул на Питера, но не так внимательно, как делали это остальные, и слабо кивнул.       — Питер Эр образованный смелый юноша из хорошей семьи. Если Его Высочеству Лилиуму он по нраву, то они могут прожить вместе счастливую жизнь.       Эрнест кивнул. Затем он взглянул на Альвидиса, и тот понял, что и от него тоже ждут ответа. На мгновение он растерялся, не припоминая, чтобы прежде отец спрашивал его мнение по поводу настолько важного вопроса.       Айвэ, заметив его смятение, склонился у него над ухом и что-то тихо прошептал. Альвидис кивнул, затем что-то спросил и, получив ответ от Айвэ, поднял взгляд на отца. Эрнест обласкал обоих удивленно-одобрительным взглядом, и в мыслях у него мелькнуло, что Айвэ определенно станет для Альвидиса хорошим советником. Его покорило то, как естественно и легко Айвэ склонился над сыном, чтобы помочь ему с ответом на вопрос.       — Я учился с Питером много лет. Он очень перспективный юноша. Если вы устроите его с Лилиумом свадьбу, то не прогадаете.       Эрнест помедлил, затем улыбнулся и кивнул Альвидису, бросив мельком взгляд на Айвэ.       — А что думаешь ты, Элейв? — спросил затем Эрнест.       Элейв взглянул на Лилиума. Характер с годами у него так и не выровнялся.       — Да что вы меня спрашиваете, отец? — спросил вдруг он, привлекая внимание присутствующих. — Спросите лучше Лилиума, это его свадьба. А то спросили всех вокруг, кроме него, как будто мула на базаре продаете.       Айвэ от удивления едва не раскрыл рот, Эрнест пораженно замер, и все ждали от него взрыва, как вдруг он взглянул на Нинель и рассмеялся.       — Я же говорил, что у него мой характер!       Кассель невинно засмеялся, прикрывшись веером, Лилиум зарделся, Питер с надеждой взглянул на Его Величество. Эрнест вздохнул, затем еще раз глянул на Нинель и потом повернулся к Лилиуму.       — Лилиум, — сказал он мягко, — ты согласен принять его ухаживания?       Тот, переполненный эмоциями, кивнул и присел в легком поклоне.       — Да, отец. Для меня это будет большим счастьем.       Питер пошатнулся и припал плечом к отцу, когда Его Величество велел семье Анри возвращаться домой. Он едва контролировал эмоции и теперь, покинув зал, не сдержал тяжелого долгого выдоха, невольно сорвавшегося с его губ. Мог ли он мечтать о таком счастье? Жизнь будто бы снова заиграла пестрыми красками и влюбленный мальчишка поспешил домой.       Когда Айвэ вернулся в свою комнату после столь знаменательного события в жизни его друга, улыбка сползла с его губ, а взгляд, до этого светившийся радостью за друга, померк. Он равнодушно сбросил с себя плащ, оставшись безразличным к его судьбе, и медленно подошел к столу, открывая потайной ящик и доставая письмо.       Он долго всматривался в вязь изящный букв, а затем сел на постель и сгорбился, потеряв прежнюю королевскую осанку. Он тяжелым взглядом смотрел на печать дяди Элифа, на дорогую плотную бумагу и думал, что ему теперь делать.       Дядя предполагал, что за много лет жизни в Адалонии Айвэ перестал быть тем ребенком, каким он запомнил его в последний раз. Говорил он теперь не намеками, а вполне конкретно: предлагал вернуться, манил медовыми речами, и Айвэ всерьез испытывал к себе отвращение за желание поверить его обещаниям.       Все было слишком хорошо, чтобы быть правдой: дядя предлагал отменить помолвку и позволить Айвэ вести любую деятельность, какую он только пожелает. Это было мечтой. Айвэ потер скулы — за много лет улыбки лицо болезненно сводило, и после этого письма улыбаться стало еще труднее. Впервые в жизни ему приходилось делать упражнения, чтобы размять челюсть, иначе в какой-то момент становилось так больно, что сложно было говорить.       Он обессиленно лег на постель, и его охватила такая тоска, что он едва не взвыл. Питер был слишком занят своей любовью, Альвидису отец давал все больше поручений и намекал на будущую женитьбу на иностранном принце. Друзья были слишком заняты своей личной жизнью, и Айвэ, которому всегда придется хранить свой секрет, не мог даже помыслить о том, чтобы последовать их примеру. Через год Питер женится, Альвидис тоже, и что тогда будет с Айвэ, который останется белой вороной? Семейные друзья отдалятся от него, и тогда его судьба будет неизвестна. Крепких связей у него здесь почти не было, не считая поддержки Эрнеста, однако и она напрямую зависела от расположения Альвидиса.       Сил у него почти не осталось. Бешеная гонка в погоне за успехом выжала из него все соки, и бесконечная борьба почти свела его в могилу. Разум Айвэ помутился: ему начало казаться, что он достоин той награды, которую предлагал ему дядя Элифа. Воспаленный разум твердил: ты заслужил, заработал. Айвэ начало казаться, что он наконец получит те любовь и уважение, какое желал получить в детстве, и усталость, следующая за ним по пятам с ранних лет, умоляла его верить судьбу в руки Далматии, которая наконец оценила его усилия и теперь точно позаботится о нем.       Айвэ свернулся на постели и тихо заплакал. Он не умел жить «сейчас» — его мысли всегда были устремлены в будущее, которое он теперь не мог ясно увидеть.       Он медлил с ответом. Ждал месяц, второй, усердно работал, пытался заиметь связи с влиятельными адалонцами, и за это время почти потерял Питера. Молодой Эр был слишком увлечен ухаживаниями за принцем Лилиумом: они вместе охотились, ходили на постановки, и Айвэ уже не было места среди них, потому как эти двое не просто присматривались друг к другу, а имели твердое намерение сблизиться для будущей семейной жизни. Айвэ, чувствуя себя псом, выброшенным под дождь, устремил все свое внимание к Альвидису, и это несколько смягчило его одиночество.       Следующим ударом стал долгий отъезд Альвидиса. Его Величество в один день сообщил, что нашел сыну будущего супруга, и первый принц воспринял эту новость необычайно спокойно. Он только тяжело вздохнул, попросил у отца несколько дней, чтобы привыкнуть к этой мысли, а после сообщил, что сам отправится в Лоан, чтобы лично привезти супруга в Адалонию. По всем критериям Альвидис был идеальным мужчиной, семейным, добрым и невероятно заботливым, и даже если ему не хватало самостоятельности, Айвэ было отказано сопровождать его в этой поездке. Король сообщил, что у Айвэ много дел во дворце и пока ему не следует надолго покидать столицу. Альвидис мог бы вступиться за него и поставить отцу ультиматум, но он не сделал этого, решив, что лучше ему взять с собой кого-нибудь другого. Айвэ не посмел настаивать. У него на это уже не было сил.       От обиды у него опускались руки. Ему казалось, что именно он должен быть рядом с другом, когда тот будет жениться на нелюбимом, но как Питер предпочел отстранить его от себя, так и Альвидис решил, что будет лучше, если он один справится с браком.       За все те семь месяцев, прошедших с первого письма, дядя Элифа написал ему свыше десятка раз. Айвэ не отвечал на них. Боялся ответить. Дядя сначала предлагал Айвэ хорошие перспективы, потом давил, затем начал требовать, и в одном письме можно было уловить и гнев, и милость. Многие заметили, как Айвэ потускнел, будто осунулся, и улыбка его уже не была так ярка.       Душу съедали сомнения. Одна часть Айвэ желала остаться здесь, вторая же осознавала, что в последнее время жизнь его катится по наклонной. Питер и Айвэ закончили обучение, поклялись Его Величеству в вечной верности, и с тех пор они с Питером виделись раз в неделю-две, когда Анри приглашал Айвэ на ужин. Питер не находил времени, чтобы лично встретиться с ним, и вскоре Айвэ понял, что без друзей чувствует себя бесконечно одиноким.       У Питера и Лилиума дела шли очень хорошо. Они прекрасно подходили друг к другу, и Айвэ, глядя на них, ощущал острую зависть и бессилие одновременно, отлично понимая, что никогда ему не испытать ничего подобного. Далматские мужчины не казались ему привлекательными, а в Адалонии его бы казнили без суда, если бы его секрет раскрылся. После нескольких месяцев удушающего одиночества даже Питер заметил, как Айвэ пристрастился к выпивке, и если это увлечение пока не имело видимых последствий, он предостерег, что Айвэ может скатиться в яму, если будет злоупотреблять.       Вернулся Альвидис, сыграл свадьбу и тогда Айвэ понял, что еще день этой пытки — и он покончит с собой.       Дело было не в Питере и не в Альвидисе — совершенно естественно налаживать семейную жизнь, даже если она идет в ущерб дружбе. Айвэ стерпел бы и проявил понимание, но письма дяди Элифа, в которых он заявлял, что Оздемиру и Латифи не поздоровится, если Айвэ сделает неверный выбор, окончательно уничтожили все его амбиции. Далматская родня всегда имела над ним власть, какой не было даже у короля Эрнеста, и Айвэ, будто послушная овечка, наконец склонил голову и принял тот факт, что лучше ему воспользоваться предложением дяди сейчас и строить жизнь в Далматии, чем окончательно скатиться на дно в Адалонии, где после свадьбы Альвидиса Его Величество уже не так сильно поддерживал молодого Саламандру. На фоне маячили еще несколько кандидатур на пост советника Альвидиса, которые очень нравились его молодому мужу. Жизель вообще полагал, что Айвэ дурно воспитан и плохо влияет на Альвидиса, и это внесло серьезный раскол между ними.       Тогда Айвэ сдался. Он начал отвечать на письма, уделять меньше времени работе, и одиночество подтолкнуло его к мысли, что надо спасаться.       Когда дядя Элифа понял, что Айвэ у него на крючке, он незамедлительно дал ему план действий: следовало передать Далматии важные бумаги в качестве подтверждения серьезности его намерений, и только потом ему должны были дать необходимую сумму для возвращения домой.       Айвэ был доверенным лицом советника и выкрасть бумаги было нетрудно. Они имели определенную политическую ценность и были полезны Далматии, и только после их передачи ему устроили побег.       Айвэ до последнего дня улыбался, и через день после его исчезновения советник забил тревогу. Айвэ не обнаружили в его комнате, а затем выяснилась пропажа бумаг. А он тем временем ехал в экипаже и серым равнодушным взглядом смотрел на адалонские поля, полагая, что больше никогда их не увидит. Он пытался успокоить себя мыслью, что Питер и Альвидис были не более чем опытом, проходящими людьми в его жизни, а должность в Адалонии станет всего лишь монеткой в копилке его навыков и умений. Он уснул с тяжелыми мыслями, завернувшись в теплое одеяло в тридцатиградусную жару, и так проходили его дни в тяжелых думах.       Его поймали на границе с Южной областью. Айвэ понятия не имел, кто сдал его и кто мог узнать о его побеге, однако когда королевские солдаты из тайного отряда Его Величества нагнали его экипаж, они точно знали, что получат награду за поимку государственного изменника. Айвэ, пребывавший до этого в совершенно равнодушном апатичном состоянии, вдруг испытал такой страх, что едва мог говорить. Он что-то лепетал, пытался оправдаться и вместе с этим отлично понимал, что глупо ждать пощады.       Его связали. Айвэ был так напуган, что не мог даже плакать, и со страхом ожидал встречи с Его Величеством.       Его тайно привезли в столицу. Никто не разглашал о его побеге, король Эрнест велел сохранить это в секрете.       Айвэ спустили в пыточную и бросили в ноги Его Величеству. Грязный, в рваной одежде, Айвэ представлял собой жалкое зрелище, и страшнее всего на свете ему было теперь поднять голову и посмотреть Эрнесту в глаза.       — Вы клялись мне в верности три месяца назад, молодой человек, — разочарованно напомнил ему Эрнест. Он стоял в окружении солдат, которые, чуть что, были готовы отсечь Айвэ голову. — Кто вы такой, Саламандра?       Айвэ поднял голову, чувствуя, как от ужаса у него немеют конечности.       — Чего уставились на меня? — спросил спокойно король. — Я жду ответа.       Айвэ сглотнул. Разбитая губа ныла.       — Кому вы передали бумаги? — спросил дальше Эрнест, полагая, что никогда не дождется от Айвэ ответа. — Вас прислали сюда в качестве шпиона? Такой молодой…       — Я не знаю, — с дрожью в голосе прошептал Айвэ. — Я не знаю, я отправил бумаги в Далматию, я больше ничего не знаю. Я не шпион, Ваше Величество.       Эрнест глядел на него и видел, как дрожит это юное создание, но не сделал ничего, чтобы понять, что произошло на самом деле.       — Ваши действия говорят об обратном, юноша, — твердо заметил Эрнест. — К тому же… вы еще и омега. Только за это вас следует казнить, но я не могу допустить, чтобы вы унесли имя своего сообщника в могилу. Признаться, ваше предательство больно ударило по мне. Я любил вас, как родного сына.       — Я правда не знаю! — взмолился Айвэ. — Мне сказали прислать их по адресу, я не знаю ни одного имени!       Эрнест тяжело вздохнул, и от этого вздоха внутри Айвэ что-то оборвалось.       — Свадьба Лилиума через два дня, — сказал он, потерев переносицу. — У меня нет времени выслушивать ваше «я не знаю», и если вы не хотите по-хорошему, будет по-плохому.       Затем он повернулся к одному из неизвестных мужчин, стоящих подле него, и отдал приказ:       — Используйте любые методы, но узнайте, с кем он списывался, куда собирался и кому отдал бумаги. Пытайте, уговаривайте, морите голодом — мне все равно. До тех пор, пока не заговорит, не отвлекать меня.       Айвэ побелел. Он хотел умолять о прощении, хотел поклясться в чем угодно, но ужас сковал его по рукам и ногам, и Айвэ с немым криком провожал Его Величество, обратная сторона которого теперь проявилась во всей красе. Он был добрым королем, но не щадил ни одного предателя.       — Поднимайся, дикарь, — вывел его из транса солдат, равнодушно схватив за предплечье.       Айвэ бросили в камеру и закрыли за ним клетку на долгих четыре месяца.