Стервятник

      Решение принца Элейва уединиться в охотничьем домике поставило перед прислугой определенную задачу: следовало собрать все необходимое, но не перегружать лошадей. Влюбленные планировали провести вдали от дворца целую неделю, не пользуясь помощью слуг, и следовало подготовить все так, чтобы не омрачить их путешествие ненужными бытовыми вопросами. К тому же, несмотря на то, что господа прошли долгий жизненный путь, готовить они не умели и вряд ли сумели бы придумать что-нибудь интереснее дичи на углях.       Несколько собранных сумок погрузили на лошадей, и на следующее утро пара отправилась за город.       Принцу и его фавориту пришлось скрыть лица капюшонами, чтобы люди не обратили внимание на тех, кто собирался тихо покинуть столицу. Никому, кроме ближайшего окружения, не следовало знать, что две весьма важные для страны фигуры покинули дворец, чтобы провести время наедине. Они покинули Лицию в полдень и свернули на одинокую дорогу, не популярную ни среди торговцев, ни среди охотников.       Охотничий домик Его Высочества находился в противоположной стороне от Свелледэма, и им пришлось добираться спокойным ходом чуть больше двух часов. Деревья, едва скинувшие с себя снежный покров, еще не ожили, и пейзаж казался обоим настолько унылым, что они предпочитали разговаривать друг с другом, чем любоваться местными красотами. Лошади покорно шли по не слишком широкой дороге, оставляя на черной земле с еще не до конца растаявшим снегом полукруглые следы подков.       Через полчаса дорога уперлась в лес, и лошади, чуть взбрыкнув, пошли дальше.       Айвэ не знал этих мест. Он охотился в юные годы, но не в этих лесах, и между делом Элейв сообщил ему, что этот лес принадлежит лично ему, и никто, даже другие члены королевской семьи, не могут без его разрешения охотиться здесь. Эта чаща была самым тихим местом из всех, что когда-либо видел Айвэ, но Элейв успокоил его, сообщив, что знает здесь каждый уголок.       — Отец подарил мне этот лес, когда я был еще совсем юн. За годы, пока здесь никто не появлялся, добычи стало столько, что если бы мы с вами остались здесь навсегда, то никогда не голодали.       Ели пронзали небеса острыми верхушками, но жизнь еще не ожила: не было слышно ни щебетания птиц, ни хотя бы хлопанья крыльев, ни стука дятлов, а черная земля только готовилась покрыться молодой травой. Айвэ иногда посматривал по сторонам, пока Глициния под ним степенно шагала сама, не заставляя дергать поводья.       — Здесь так тихо, — заметил он. — Тише, чем в Свеллендэме.       До них уже не доносился шум столицы. Время будто замерло.       — Вы можете приезжать в этот лес, когда захотите. Я знаю, что вы не любите охоту, но если в вас проснется желание уединиться в лесу, то охотничий домик в вашем распоряжении, — сказал Элейв.       Очевидно, ни у кого не было такого права, и щедрость, с которой Его Высочество одаривал Айвэ вниманием и подарками, непременно должна была растопить холодное сердце фаворита. Элейв позволял Айвэ все, что мог бы позволить себе, и в ответ Айвэ возвышал его над остальными.       — Как вы назвали этот лес? — поинтересовался Айвэ.       — Никак, — ответил Элейв. — У него нет имени. Зачем ему имя, если никто не может попасть сюда?       Лошади неспешно шагали по заросшей дороге, пока Элейв не свернул в сторону, пробираясь через пушистые ели.       Охотничий домик оказался меньше, чем Айвэ представлял. Это была крепко срубленная изба с каменной лестницей на берегу озера, пристроенной баней и небольшим загоном для лошадей. Домик был всего в один этаж: Элейв всегда останавливался здесь один, коротая вечера в полном одиночестве, если хотел отдохнуть от дворцовой суеты и навести порядок в мыслях. Это было так по-адалонски, так не похоже ни на что другое, что с губ Айвэ само собой сорвалось:       — Небо, как здесь хорошо.       Место показалось Айвэ образцово одиноким, скрытым от глаз суетливой Лиции, и даже Свеллендэм не мог сравниться с охотничьим домиком в умении изолироваться от шума города. Любимые дома отражали характер их хозяев: пока Айвэ строил Свелледэм и ценил простор и качественный бархат, Элейв радовался одиночеству и тихим вечерам в компании потрескивающего костра. Здесь его точно никто не смог бы найти, даже если бы и попытался, потому как домик был скрыт стеной из остроконечных елок и неочевидных петляющих тропинок, заросших за десятилетие.       Элейв спешился, пока Айвэ любовался красотой простого дома, а после помог спуститься возлюбленному, хотя тому вовсе не требовалась помощь. В благодарность он получил мягкий поцелуй в уголок губ.       Они сняли сумки и оставили лошадей в загоне, направляясь в дом.       Внутри было темно и душно. Элейв отворил плотные ставни, впуская в дом свежий воздух и свет, и взгляд Айвэ первым делом упал на большой камин, перед которым были ворохом накиданы десятки шкур самых разных зверей. Стоял стол со стульями, висели несколько полок с посудой, у камина лежали кочерга и сухие дрова, а у входа к стене были прибиты несколько крючков для верхней одежды. Все здесь было просто и без излишеств. Домик во всем походил на своего хозяина.       Элейв помог ему раздеться, и Айвэ неспешно прошел в дом, ставя сумку на стол и оглядываясь по сторонам. На мгновение у принца возникло чувство, будто он впустил в дом кота, который теперь обнюхивал каждый угол. Было в этом что-то очаровательное. Айвэ наверняка прежде не доводилось быть в настолько простых маленьких домиках, подумалось Элейву, и отчасти это была правда: даже родительский дом в Далматии был больше и светлее, не говоря уже о тканях, что украшали их скромное жилище. Здесь же кроме шкур не было больше ничего лишнего, что могло бы придать дому живости.       — Вам нравится? — спросил Элейв, и Айвэ обернулся.       — Здесь очень спокойно, — ответил он, и хотя он тут же принялся расстегивать сумку, вываливая вещи на стол, Элейву показалось, что оба они были бы не против еще постоять вот таки полюбоваться убранством дома.       Слуги положили им самую подходящую для отдыха одежду: рубашки, сапоги, штаны и меховые жилетки. Не было ни кружев, ни лент, ни украшений, ни вышивки — все в сумке было не жалко испортить или нечаянно порвать, и первым делом Айвэ подал Элейву длинную простую рубаху и льняные штаны.       — Переоденьтесь и заготовьте дров, им надо просохнуть, — сказал он, снова начиная командовать, как это всегда было во дворце. Элейв покорно принялся раздеваться прямо на глазах Айвэ и не мог не заметить, как смотрел на него возлюбленный. С губ сорвался тихий смешок.       — Я в жизни не видел, чтобы вы так смотрели на меня, — сказал он, а затем накинул рубаху и подпоясал ее длинным кушаком. Айвэ был готов сейчас же взбрыкнуть, но Элейв вовремя дернул ленту на чужих волосах, распуская черную косу, которая тут же рассыпалась на пряди. Элейв коснулся белой щеки теплой ладонью и попросил: — Не заплетайте волосы, пока мы не уедем отсюда. Я хочу запомнить вас таким.       Он коротко поцеловал Айвэ, но быстро оторвался от него, взял топор, стоящий рядом с кочергой, и, уходя из дома, сказал:       — Вам бы тоже не помешало переодеться.       И ушел. Айвэ глядел на дверь с открытым ртом, будто хотел что-то сказать, но он не смог подобрать слов и наконец полностью распустил косу. Элейв был в последние дни весьма романтичен, и Айвэ захотел уступить: если тот хочет, так и будет.       Он переоделся. Внутри стало прохладно, и Айвэ решил первым делом заняться работой. Он высунул голову в окно и крикнул Элейву: «Принесите мне воды!», и через минуту на пороге уже стояло ведро с озерной водой. Пока Элейв колол дрова и кормил лошадей, Айвэ протер внутри пыль и аккуратно сложил одежду на полках. Затем вернулся Элейв, но был тут же отправлен выбивать шкуры, пока Айвэ разжигал камин и укладывал рядом дрова, чтобы те немного подсохли к завтрашнему утру. Когда Элейв вернулся, внутри стало намного теплее и светлее. Айвэ только закончил возиться с огнем и поставил перед камином стальную заслонку, чтобы искры и не спалили шкуры.       Оба наконец сели за стол, переводя дух.       — Так непривычно без слуг. Я давно не занимался простой работой, — заметил Айвэ.       Элейв ненавязчиво погладил его по руке.       — Иногда такой отдых позволяет понять, что прежде всего мы люди, а уже потом короли, принцы и герцоги, — сказал он, и Айвэ заметил его тон. Элейв был здесь во время их разлуки. Он приезжал сюда, пока Айвэ скрывался на Юге, и много думал, днями молчал, пребывая только в своих мыслях. Лес и тишина помогали ему уйти от суеты мыслей и принять правильное решение, от которого зависела его жизнь. Может быть, стоило поблагодарить этот лес за то, что он направил Элейва на нужный путь?       Они передохнули, и затем Элейв принес еще воды, чтобы помыться. Они растопили баню, оба хорошо вымылись и под вечер сели за стол поужинать. Слуги наложили им с собой сушеной рыбы и мяса, овощей, хлеба, вина, и когда оба плотно поели, то подкинули в огонь пару дровишек и завалились на шкуры.       Разговор зашел сам собой, и Айвэ лениво повернулся на бок, укладывая голову на чужую руку, пока оба не уснули после долгой дороги и тяжелой подготовки. Над ухом потрескивал огонь, но заслонка надежно защищала их от любой искры.       Обоим спалось необычайно спокойно. Несмотря на то, что в этом лесу водились дикие звери, здесь не было тех, кто был опаснее любого животного — людей. Никто не тревожил их сон, и Айвэ даже показалось, что он впервые так хорошо выспался с тех пор, как Элейв впервые напоил его своей кровью.       Айвэ проснулся, когда солнце уже оторвалось от горизонта, и потянулся, утопая в мягких шкурах. Они лежали здесь слишком давно, чтобы на них остался животный запах, и Айвэ прикрыл зевок, ощущая приятную возбужденность тела. Он всегда мог отличить это ощущение от любых других, и оно наступило ровно по расписанию — первого марта. Айвэ погладил руку Элейва, который обнимал его со спины, и поерзал, остро ощущая чужой запах. Для него не стало секретом, что у Его Высочества сегодня тоже начинался период гона, и по одному только запаху можно было определить, что принц скоро проснется от того же блаженного ощущения. Айвэ облизал губы, а когда снова потянулся, Элейв сонно прижал его к себе поближе, вызвав в теле любовника легкую дрожь.       Айвэ выровнял дыхание — то сладострастное вожделение, что охватило его теперь, в первый день весны, мешало ему думать. Элейв сквозь сон подумал, что Айвэ собирается уйти, поэтому схватил его покрепче и тихо спросил:       — Куда вы?       Айвэ замер — хриплый сонный голос заставил его покрыться мурашками. Чужие губы коснулись открытой шеи, сонно лаская, и Элейв наконец открыл глаза, еще подернутые сонной пеленой. Он проморгался, принюхался и еще раз спросил:       — Куда вы?       Айвэ не мог не чувствовать, как отреагировало тело альфы на соблазнительный сладкий запах. Элейв потерся о чужое бедро, растеряв всякий стыд, и рука его опустилась ниже, оглаживая белую ногу.       — Если хотите на улицу, то идите сейчас, потому что потом я окончательно проснусь, — сказал он с чуть притворной сонливостью, недвусмысленно приподнимая край чужой рубашки, под которой не было даже намека на белье.       Айвэ уловил, как Элейв дал ему шанс умыться при желании, однако Саламандра никак не хотел вставать и не чувствовал в этом надобности, поэтому только приподнял рубашку, позволяя Элейву опустить руку еще ниже, а затем прогнулся, неожиданно сорвав с его губ тихий стон.       Больше валяться в постели им не хотелось. Все теперь было не важно: растрепанные волосы, заспанный вид, подступающая жажда. Айвэ знал, как обращаться с альфой в гоне, Элейв знал, как вести себя с омегой в течке.       Элейв опрокинул Айвэ на шкуры и навис над ним, не скрывая отяжелевшего дыхания. Разум покидал его, уступая место желанию, которое охватило его в один миг, и он с замиранием сердца смотрел, как Айвэ принялся раздеваться. Тот ослабил пояс, а затем стянул с себя рубашку, оставаясь полностью обнаженным. Элейв приподнялся и стоило ему только чуть ослабить пояс, как Айвэ приподнялся на локте и коснулся теплой рукой отвердевшего члена, вызвав в чужом теле легкий трепет. Пока альфа раздевался, являя взгляду любимого сильное тело, тот не скупился на ласку. Элейв бросил рубашку в сторону и склонился над Айвэ.       Так было всегда: Айвэ отказывался делить с Элейвом постель, если тот не уделял внимание прелюдии. Оба они не были любителями «сделать все побыстрее» и подходили даже к чему-то настолько простому и естественному со всей ответственностью за удовольствие любимого, и оттого им почти не требовалось разнообразие, какого искали многие мужчины.       Элейв устроился между чужих ног и припал к шее в жадном поцелуе. В один миг в мыслях мелькнуло желание оставить метку, но остатки разума твердили ему, что такое не делается без разрешения. Он целовал омегу, с которым хотел бы провести всю жизнь, и Айвэ отвечал ему с не меньшей страстью.       Разум покинул их. Краски смешались, и голоса слились в один. Оба они отбросили приличия, забыли о титулах, обо всем на свете, и осталось только голое желание, чувственное и жадное. Будто оголенный нерв оно требовало к себе внимания, и Айвэ был не в силах больше контролировать это.       Элейв по чужой немой просьбе не стал медлить и когда вторгся в чужое тело, волосы на затылке встали дыбом: Айвэ перед его глазами выгнуло, он схватился за мех и мелко задрожал всем телом, заставив Элейва услышать протяжный стон, полный нетерпения и такого удовольствия, что это невозможно было вынести, пребывая в здравом рассудке.       Так вот какие они, омеги, во время течки. Они сгорают от желания, они хотят так, что разум покидает их, что жажда тела становится сильнее жажды мысли, и даже Айвэ Саламандра, самый сдержанный человек на свете, не может сопротивляться этому. И не пытается.       Элейв не медлил, и каждое его малейшее движение срывало с губ возлюбленного шумный вздох вперемешку со стоном. Их тела обрели такую легкость, какой никогда не ощущали, и в мыслях билось только одно: еще, еще! Одна лишь мысль двигала ими, и Элейв напрочь забыл о воспитании и прежней нежности, а Айвэ даже не вспомнил об искусстве соблазнения, которое безотказно умело поощрить Его Высочество. Все шло само собой, и не нужны были никакие ухищрения.       Очень редко бывало так, чтобы гон и течка в паре совпадали настолько точно. Прежде даже для Элейва это было несбыточной мечтой, которую он и не думал познать, но теперь он упал в такую пропасть, что не было ничего, что могло бы вернуть его мыслям ясность. Перед ним был только Айвэ — пропала столица, дворец, пропали титулы, и все это потеряло былую ценность, когда возлюбленный переменил роли и сел сверху, до конца опускаясь на твердый член. Саламандра возвышался над ним, будто ива, и черные волосы плакучими ветвями падали на плечи, покачиваясь в такт нетерпеливым толчкам. Элейв придерживал его, не позволял оступиться, но главенствовал Айвэ — в такой момент омега всегда выше, всегда ведет, всегда направляет, и впервые Элейв был так покорен и послушен чужой воле, лаская свободной рукой чужую чувственную плоть.       Когда Айвэ, скованный в оргазменной неге, застыл, Элейв приподнялся и поддержал его, крепко обнимая и не позволяя отстраниться. Ему хватило всего минуты, чтобы закончить следом, и их сковала первая за этот день сцепка.       Они упали на шкуры, обнимая друг друга, и молчали с несколько минут, пока Айвэ не нашел в себе силы тихо сказать:       — Боги, сейчас только утро.       Элейв молчал, мягко поглаживая его талию.       Они лишь дважды прервались на еду и омовение — все остальное время они не отрывались друг от друга, прежде и не предполагая, что что-то настолько простое и естественное, как интимная близость, может так захватить их. Они были вместе так долго, что изучили друг друга до мельчайших подробностей, и никогда не бывало такого, чтобы сил им хватало хотя бы на три раза, но теперь и два, и пять, и семь раз были пустяком.       Теперь они не отрывались друг от друга. Сколько бы сцепок они не пережили, им было мало, и только на третий день они наконец вышли на улицу, чтобы проветрить головы. На них не осталось живого места: их тела были усеяны следами поцелуев, а общий чуть уставший вид сообщал, что им было бы полезно побывать на свежем воздухе.       Лошади бунтовали, будто вопрошая: кто принесет корма, голубки? Элейв отправился на охоту, и шел он больше не за мясом, а чтобы проветрить голову, которая несколько дней была пуста, как чугунное прохудившееся ведро, потерявшее все мысли. Айвэ же накормил лошадей, помылся в озере и проветрил шкуры, которые успели впитать в себя запахи влюбленных. Он расставил сети и сумел выловить несколько мелких рыбешек, которых худо-бедно очистил от чешуи и приготовил на углях. Элейв вернулся с охоты с уткой, разделал ее и пожарил вместе с рыбой.       Оба они не умели готовить и обходились тем малым, что имели. Ни рыба, ни мясо не получились настолько хорошими, чтобы их можно было назвать хоть сколько-нибудь вкусными, однако никто из них не жаловался и просто молча ел, утоляя голод.       Они выходили из дома хотя бы два раза в день, чтобы не оставлять лошадей без еды и наловить немного рыбы на обед. Это здорово отвлекало, и чем слабее становилось желание, тем лучше они понимали, что скоро придется вернуться домой.       На седьмой день они собрали вещи, потушили огонь, закрыли дом и отправились в Лицию. Айвэ ехал, свесив ноги по одну сторону от седла, и Элейв весело поглядывал на него, понимая, что Саламандра не сможет по-человечески седлать коня еще целую неделю. К тому же они больше не лезли с ласками друг к другу: обоим казалось, что они нацеловались и наспались на неделю вперед и пресытились друг другом настолько, что для восстановления былой близости между ними им придется для начала немного соскучиться. Не сказать, чтобы кого-то из них это расстраивало: они были взрослой опытной парой и отлично понимали, что в отношениях главное держать баланс, и любое пресыщение можно вылечить воздержанием.       Они со смехом въехали в королевский дворец, более не скрывая лиц, и их встретили слуги, готовые вот-вот искупать господ, которые целую неделю жили вдали от цивилизации. Однако каждый заметил здоровый цвет лица любовников и отличное настроение, которое обычно они предпочитали не показывать на публике. Теперь же они вошли во дворец, держась за руки и расстались у двери в спальню — каждый ушел в свою комнату.