Стервятник

      Нинель вызвался лично представить Айвэ вдовствующему консорту.       Айвэ был знаком с Кассель с юных лет, однако они не пересекались уже много месяцев и не виделись с тех пор, как случилась неприятная история с побегом, оторвавшая искалеченного Саламандру от столицы на долгие полгода. Когда же Альвидис отстранил его от должности и исключил из ближайшего окружения, у Айвэ не было ни единого повода приближаться к консорту, и потому теперь Нинель желал по всем правилам снова представить Айвэ уже в новом свете, чтобы припомнить младшему брату, что бывший советник все еще находится в почете у многих, кто уважает опыт и ум.       Нинель привел Айвэ к личным покоям Его Высочества Кассель. Саламандра тщательно готовился к этой встрече с раннего утра и настраивал себя на разговор с омегой, с сыном которого он рассорился так же, как это случилось и с Питером много лет назад. Терять друзей всегда грустно, и оттого Айвэ плохо понимал, за какой надобностью консорт Кассель согласился пустить его в свой ближайший круг, особенно если вспомнить, какую душевную рану Айвэ нанес Альвидису открывшейся правдой.       Когда они подошли к дверям, стража расступилась, и Айвэ ощутил легкий укол сожаления: когда-то он стоял на пороге этих комнат в облике советника, а теперь предстал в роли какого-то наперсника, который был сродни мальчику на побегушках у ног богатого омеги. Впрочем, он быстро одернул себя: после открывшейся правды его положению можно было позавидовать. Наперсничество имело свои плюсы, и даже если Айвэ был самым старшим среди юных омег из свиты вдовствующего консорта, из этого все равно можно было извлечь выгоду.       Нинель постучал. Когда за дверью раздалось приглашение, он вошел первым, а затем пустил и Айвэ, который тут же сделал легкий поклон. Манеры его по части элегантности и легкости оставляли желать лучшего, но он старался, и ближние ценили его старания, однако понимая, что идеала ему уже никогда не достичь.       — Айвэ, — окликнул его мягкий голос, и он распрямился.       Его Высочество Кассель сидел в неглубоком кресле около стола и только что-то писал — легкой рукой он отправил перо в чернильницу. Лицо, выражающее деловой интерес, потянулось в слабой вежливой улыбке и собрало в уголках губ сетку морщинок. Кассель жестом пригласил Айвэ и Нинель подойти ближе.       — Ваше Высочество, — поприветствовал его Айвэ.       «У тебя отличный цвет лица, дорогой брат, ты превосходно выглядишь», — сложил Нинель слова пальцами, и Айвэ не подал виду, что удивился: неужели они настолько близки, что не соблюдают никаких форм вежливости?       Кассель кивнул, и Айвэ не смог с точностью угадать, какие эмоции клубились в душе Его Высочества. Он был вежлив, но умело скрывал за этой вежливостью все остальное, являя собой опытного омегу, пережившего сотни подобных встреч. Это было вполне в его духе, и Айвэ был насторожен, желая понять, как теперь Кассель относится к нему после ссоры с Альвидисом.       Впрочем, в жестах Кассель сложно было найти и намек на недовольство. Он принял Айвэ не хуже, чем раньше, и не лучше, чем принимал остальных наперсников. Айвэ был для него так же важен, как и прежде, и он демонстрировал ему королевскую милость, без слов сообщая, что Айвэ ждет хорошая жизнь взамен на верную службу.       Нинель ушел, оставив Айвэ и Кассель наедине. Между ними не было неловкости, однако консорта явно забавлял вид бывшего королевского советника в платье, отчего он то и дело просил подняться и подать ему новые листы бумаги, заставляя его раз за разом подниматься на ноги и придерживать руками подол.       В обязанности наперсников входила не только мелкая работа «принеси-подай», но и интеллектуальное развлечение Его Высочества. Наперсники были очень образованными незамужними омегами, выпускниками галантных училищ, где могли обучаться только будущие дворцовые цветы, и, в целом, от них требовалось только радовать глаз и ум. От Кассель он мог бы узнать все, что скрывалось от простых гостей дворца, и он был готов щебетать о всяком с Его Высочеством, если тот откроет ему настоящую ситуацию в Адалонии. С тех пор, как Айвэ отстранили от дел, а Элейв потерял былое расположение брата, оба они почти ничего не знали о политической ситуации, которая прежде была в руках Саламандры. И Кассель мог бы что-нибудь открыть ему, если их отношения будут взаимовыгодны.       Через несколько часов в дверь постучали, и раздался голос Оливера. Кассель поглядел на Айвэ и попросил:       — Открой ему.       Айвэ готовился увидеть рядом с собой эту занозу, которая имела талант раздражать его одним своим присутствием. Дело было вовсе не в Оливере, а в той бреши, которая имелась в самооценке Айвэ Саламандры, однако это нисколько не помешало ему оскалиться, когда он открыл дверь и увидел перед собой молоденького Липпе. Тот вздрогнул от неожиданности, лицо его искривилось в презрительном выражении. Меньше всего он ожидал увидеть Саламандру в покоях Его Высочества.       — Что ты тут забыл? — прошептал Оливер, и Айвэ отошел в сторону, не пытаясь скрыть самодовольную улыбку.       Когда Оливер предстал перед Кассель, то немедленно присел в реверансе.       — Добрый день, Ваше Высочество. — Он распрямился и скосил взгляд на Айвэ, неуверенно выговорив: — У вас появился новый наперсник?       Оливеру явно было не по душе, что Айвэ оказался с ним в одном положении, потому что еще несколько месяцев назад Саламандра не стоил даже пыли с его туфель. Его пугало то, как быстро бывший калека и отступник возвращался на пьедестал. Что же ждет его через несколько месяцев? Не вернется ли он обратно к роли королевского советника?       — Как видишь, — спокойным голосом сообщил Кассель, а затем добавил: — У вас должны быть хорошие отношения, я не потерплю разногласий в моем присутствии. Айвэ, ты должен подружиться не только с Оливером, но с остальным моим окружением.       — Какие могут быть разногласия, Ваше Высочество, — улыбнулся Айвэ, а затем приобнял Оливер за талию, притягивая к себе. — Мы отлично ладим, не так ли, Оливер?       Оливер сделал едва заметную попытку вырваться, но оробел под взглядом Его Высочества, от милости которого во многом зависело его присутствие во дворце. Пришлось смириться, даже когда рука Айвэ стиснула его талию сильнее, чем было нужно, заставив замереть. Оливер мгновенно вспотел, но не посмел ни возмутиться, ни отстраниться, потому как понимал, что со стороны жесты Айвэ выглядели дружескими объятиями двух приятелей, и если бы он возмутился, вдовствующий консорт мог бы неправильно его понять.       — Конечно, — тихо заверил он, и только тогда Айвэ отпустил его, закономерно обнаружив для себя ту робость, которая охватывала Оливера перед лицом королевской крови. Как бы ни воспитывал его отец, он все же не мог свободно вести себя с Танистри и понимал, как важно их слово в его жизни. И если прежде он отрицал это всем видом, то здесь, наедине, когда Айвэ поставил его между консортом и самолюбием, Оливер выбрал первое, чтобы сохранить свою шкуру.       — Тогда оба идите. Вы мне пока не нужны, — сказал Кассель, увидев даже больше, чем увидел Айвэ, и когда оба наперсника вышли из покоев, Оливер оттолкнул от себя Айвэ. Не было громких слов — он посмотрел на Саламандру со всей той ненавистью и обидой, на какую только был способен, а затем развернулся и ушел, сжимая маленькие кулаки.       Каждый выживал во дворце, как умел, и если Оливер был не способен на настолько искусную подлость, на какую был способен Айвэ, это означало только одно: ему не место во дворце и уж тем более не место подле принца Элейва, которого он так желает.       Его Высочество Кассель прямо не называл причину, по которой решил приблизить Айвэ к себе, но тот и сам уже скоро все понял: этот мудрый омега исправлял ошибку сына, который из-за охвативших эмоций отстранил от себя талантливого человека, прежде строившего с ним страну на том фундаменте, что приготовил для них покойный король Эрнест. Кассель порой будто бы между делом пересказывал Айвэ некоторые события, которые происходили за закрытыми дверями, и спрашивал его мнения по этому поводу. В те моменты Айвэ смекнул, что каждое его слово будет передано папой Альвидису, который пока хорошо справлялся с делами дворца, но все же нуждался в направлении, которое прежде давал ему опальный лучший друг.       Айвэ было не жалко. Он все еще оставался предан короне и почти всей королевской семье, однако если вдруг возникла бы ситуация, когда Альвидису потребовалась его личная помощь, которая никак не помогла стране, Айвэ не стал бы даже слушать его. Он умел делить личные отношения и политику, и потому честно говорил Кассель все, о чем тот его спрашивал, понимая, что если сейчас закапризничает, то это может непременно отразиться на Адалонии. Не то чтобы он считал себя незаменимым — он уже почти год не был советником и дела шли вполне хорошо, — однако он лучше остальных знал подход к Альвидису и его политику управления страной, и потому умел ловко направить Его Величество на верный путь. Даже если он и помнил тот кнут в руке Элейва, который оставил на его спине глубокие шрамы и воскресил старый кошмар.       Когда однажды Кассель вновь пригласил его к себе, Айвэ готовился провести у него несколько часов, а затем уехать домой. Жречество он почти забросил — просто не приходил в святилище по несколько дней из принципа. Оливер куда-то запропастился, и потому Кассель был готов вновь обсудить с ним несколько важных вопросов, где мнение Айвэ должно было быть учтено.       — Подай мне бумагу, — приказал Кассель, и Айвэ вновь поднялся и прошел к шкафу, открывая застекленные дверцы. — И открой окно.       Айвэ подал ему бумагу и скрылся за плотной шторой, когда в комнату вдруг вошли после легкого стука.       Это был Его Величество. Альвидис вошел в комнату, Айвэ юрко скрылся за шторой и замер, не дыша. Он давно решил, что им не стоит сталкиваться во дворце, но теперь его застали врасплох, а консорт Кассель, кажется, вовсе и не стремился выпроводить Айвэ и только мельком глянул на штору: Айвэ удачно скрылся в углу между шкафом и окном и прикрылся плотным бархатом.       — Здравствуй, папа, — ласково заговорил Альвидис, но Айвэ не увидел, почему он замолчал: наверняка взял руки Кассель в свои и нежно поцеловал их.       — Мой дорогой Альвидис. — Послышалось шуршание юбок. Они обнялись. — Ты так редко заходишь ко мне, весь в работе. Как твои дела, как Жизель? У вас все хорошо?       Голос консорта был пропитан такой любовью, какую Айвэ никогда от него не слышал. Это было искреннее волнение, настоящая родительская любовь. Альвидис рос в полном обожании папы, и в один миг Айвэ понял, что потерял Элейв, когда Кассель невзлюбил его. Неужели Элейв никогда не слышал теплых родительских слов, не получал ни поцелуя? Ни разу?       Они говорили о доме и быте. Раньше Альвидис говорил об этом с Айвэ, ничего от него не скрывая, но теперь семейные тайны доверялись только любимому папе, который ни за что бы не предал его и не соврал. Айвэ слушал их разговор, но более не питал к нему тех дружеских чувств, какие имел раньше, и он даже ощутил скуку, пока в один момент Альвидис не решил попросить у папы совета, рассказав ему то, что знало только его ближайшее окружение.       — Меня пугает, что после такого громкого скандала с Айвэ Саламандрой Далматия не предприняла никаких действий. Он все еще остается ее гражданином, а они будто не готовы нести ответственность за то, что обманули Адалонию, когда прислали омегу. Может быть, у них есть проблемы поважнее, поэтому они не готовы тратить на него время, — заговорил Альвидис с сомнением. — У них теперь новый король. Говорят, он жесток с врагами, но милостив к союзникам. Как и любой хороший король, впрочем.       Кассель слушал его, не перебивая, и Айвэ тоже навострил уши.       — Я уже отправил к ним шпионов, — продолжал Альвидис. — Мне сообщили, что этот Шимшек Фаха реформирует армию и сельское хозяйство. Еще он упразднил систему каст для детей. Теперь в Далматии нет такого понятия как «незаконнорожденный». Это вызвало бунт среди альф, но его подавили. Мне кажется, он ведет мудрую политику, направленную на нужды народа и справедливость. Но меня не отпускает сомнение на его счет из-за армии. Далматия всегда была сильной военной державой, но при последнем короле потеряла этот статус, а новый король ее возрождает. Пока не могу понять, готовятся ли они к конфликту с кем-то, или таким образом заявляют о себе.       — Этот Шимшек кажется опасным, — заговорил Кассель. — Почему твои шпионы достали так мало информации?       — В Далматии очень сильна власть родовых кланов и чаще всего важную информацию разделяют с братьями и родителями, а не посторонними советниками. Мы прислали двух омег в его сераль под видом рабов, но он убил их — видимо, они ему не понравились. У него очень переменчивое настроение, я не понимаю, как ему удается править страной. Если письма из Далматии правда, то я никогда не встречал человека с таким крутым нравом.       Они еще долго говорили об этом, о семье, о личных делах с Жизель. Кассель был сыну не только родителем, но и помощником во всех делах, а когда Альвидис ушел, Кассель подошел к шторе и одернул ее, взглянув на Айвэ.       — Теперь ты понял, почему я сделал тебя своим наперсником? Это дело касается тебя напрямую. Твоя родина представляет потенциальную опасность для Адалонии.