Стервятник

      — Если вы выбрали меня, то докажите это: станьте моим супругом и разделите со мной эту жизнь. И у меня не останется никаких сомнений, что вы любите меня.       Возможно, если бы Элейв не держал Айвэ в руках, тот осел бы на подоконник, сраженный предложением руки и сердца. Элейв отлично ощутил перемену чужого настроения и только улыбнулся, скрывая за этим легкое напряжение и наблюдая за тем взрывом эмоций, что произошел в душе Айвэ Саламандры.       Реакция Айвэ была ожидаема. Он совершенно точно никак не думал услышать от Элейва желание пожениться, или, по крайней мере, не сейчас, не так рано, не в момент полного развала его жизни. Только что он поведал не самую приятную историю, и единственное, о чем он думал, это хотя бы о принятии его дурной биографии, а вовсе не о женитьбе.       Через мгновение он наконец отмер. Его разум окончательно принял чужие слова, и он бросился на Элейва с объятиями. Его бледные руки обнимали чужую шею, а губы осыпали поцелуями светлое лицо возлюбленного, не зная, как еще можно выразить свою радость.       — Да, да! — осчастливил Айвэ Элейва горячим ответом. — Конечно! О небо, Элейв!..       Элейв счастливо рассмеялся, подхватил Айвэ на руки и покружил вокруг себя, не в силах совладать с эмоциями.       — О моя душа, моя драгоценная луна! — с чувством воскликнул он, обнимая теперь не просто возлюбленного, а омегу, который согласился стать его мужем и связать две судьбы воедино.       Он поставил Айвэ на ноги и поцеловал его, не желая выпускать из объятий.       Не так оба представляли себе помолвку и никто из них не предполагал, что такой важный выбор, определяющий всю их жизнь, они совершат в седьмом часу утра, стоя босиком у окна в одних спальных рубашках. Нечесаные, голодные, бледные, они теперь ощущали себя самыми счастливыми людьми на всей земле, и ничто не могло омрачить их счастья.       — Почему, когда я открываюсь перед вами не в лучшем свете, вы одариваете меня такой любовью? — горячо спросил Айвэ, прерывая поцелуй. — Я всегда думаю, что вы отвернетесь от меня, но даже после страшных ошибок вы уверяете меня в своей любви только сильнее.       Элейв коснулся губами его белого высокого лба. Пока Айвэ задавался вопросами, для него все было очевидно.       — Вспомните, что было тогда, год назад. Я слышал ваши последние слова, но не обернулся. Прошло много времени, и я постоянно думал о вас и вашей жизни, пока не понял одну вещь: вы совершили ужасный поступок, но вы не повторили его. У вас была возможность отобрать у Альвидиса трон или незаконно взять что-то из казны для себя, но вы не сделали этого. Вы полюбили Адалонию как свое дитя. Теперь я узнал, что когда-то вы были грубы с Аароном и даже пробовали морфин, но сейчас вы двое близки как никто и я не вижу следов шприца на ваших руках. Вы сделали выводы и больше никогда не повторяли этих ошибок, стараясь загладить вину любыми способами. Вы из тех людей, которые учатся на своих ошибках и больше никогда их не совершают. Когда вы открываетесь мне, я начинаю понимать, кто вы такой, — ответил он. — И влюбляюсь в вас еще больше, потому что узнаю вас глубже.       Айвэ предполагал, что Элейв никогда не сможет влюбиться в беспроблемного славного юношу, потому что вся его жизнь была полна противоречий. Его родители, положение во дворце, попытка убийства, бывшая неопределенность по части будущего и непонимание собственного «я» неосознанно заставляли его искать омегу, который сумел бы понять его. Ему нужен был омега с непростой судьбой, способный искренне посочувствовать ему, и Айвэ был идеальным супругом для альфы, который искренне искал хоть чьего-нибудь участия в своей жизни. Элейву нужно было внимание, почитание и поддержка от всемогущего омеги, так похожего на Кассель, а Айвэ нужна была искренняя любовь доброго альфы, почти второго Оздемира, и что бы ни случилось, какие бы неприятные жизненные моменты ни отравляли любимый образ, они не могли отказаться друг от друга. И уже не хотели этого.       — Вам всего двадцать три, — с нежностью ответил Айвэ, погладив его по скуле, — а вы мудрее меня в эти годы.       Элейв ощутил, как сердце защемило в груди. Все происходящее было будто сном: вот перед ним Айвэ, и они теперь не принц и фаворит, и не любовники, и не деловые партнеры, и даже не увлеченные тайнами прошлого исследователи. Они помолвлены.       — Я не могу выразить словами, как вы мне дороги, — решил будто добить его Айвэ. — Я многому научился у вас и многому научил вас. Никогда не забывайте, что я всегда буду на вашей стороне и всегда буду любить вас. Что бы мы ни сделали, обещайте, что мы прежде выслушаем друг друга и только после будем судить.       Элейв крепко обнял его, прижимая к себе как драгоценное сокровище, которое у него будто бы могли украсть. Айвэ часто замечал за ним эту черту: Элейв свирепо охранял то, что считал своим, и он всегда неосознанно прижимал Айвэ к себе, как если бы тот хотел покинуть его. Кто-то мог посчитать это всего лишь объятиями возлюбленных, но Айвэ отчетливо ощущал силу в чужих руках и настойчивость, с которой Элейв будто бы отгонял прочих стервятников от любимого омеги.       — Я обещаю, Айвэ, клянусь, — сказал Элейв, и голос его, обычно твердый, на миг дрогнул, растроганный словами возлюбленного. — Я хочу стать…       Он остановился, и Айвэ ощутил, как Элейв шумно сглотнул и тяжело выдохнул, как это бывает при поступающих слезах.       — Я никогда не думал, что смогу создать свою семью.       Верно. Элейв принц, а принцам всегда доставалось любви меньше, чем мог бы получить даже Айвэ, родившийся в простой семье. Его настолько ранило безразличие Кассель, что он сознательно отказался от семьи, полагая, что любые прочные узы с омегой неизменно приносят боль. Мог ли он предположить, что сам когда-то пожелает сделать мужем самого Айвэ Саламандру, к которому в юности питал полное безразличие? Мог ли он представить, что будет сражен величием омеги настолько, что принесет к его ногам все: золото, цветы, себя?       — Никто никогда не верил в меня так, как вы, — заговорил вновь Элейв, и Айвэ молчал, давая ему слово. — Вы будто вдохнули в меня жизнь. Я не знаю, как вам это удалось, но с вашим появлением я будто преобразился и открыл в себе черты, каких раньше не замечал.       А затем добавил:       — Вы значите для меня больше, чем можете представить. Ваше недоверие ранило меня, поэтому с этого момента прошу, будьте честны со мной во всем. Я напугал вас тогда, в темнице год назад, но я изменился и больше никогда не позволю себе ничего подобного.       Айвэ мог поклясться, что никогда его так сильно не трогали чужие слова. Элейв был с ним предельно честен и не боялся слез счастья, которые теперь падали с пшеничных ресниц на чистое светлое лицо. Наверное, Айвэ нашел мужчину мечты: честного, горячего сердцем, любящего его без памяти, по-своему мудрого и очень-очень доброго.       Элейв опустил голову и взглянул в изумрудные глаза Саламандры.       — Мне не важно, как дворец отреагирует на нашу помолвку, — сказал он. — И мне все равно, что скажут люди. Вы моя семья, и я сделаю все, чтобы мы были счастливы под этим небом.       Айвэ тихо повторил, будто эхом:       — Семья… А вы мой жених.       Элейв улыбнулся и вновь увлек Айвэ в теплый поцелуй, ощущая, как в ушах шумит одно слово: «Семья».       Элейв не был чересчур меланхоличным или мрачным человеком, но он давно смирился с мыслью, что не найдет омегу, которого сможет назвать семьей. А Айвэ не был слишком оптимистичным, чтобы думать, будто кто-то сможет полюбить его просто так, за его мысли, образ жизни и само существование.       Айвэ не мог оторваться от Элейва. Ему будто вдруг захотелось наполниться чем-то теплым, светлым и добрым, отпустив темные тяжелые воспоминания, которые много лет тянули его вниз. Эта исповедь вдруг так облегчила его сердце, что оно было готово теперь петь о той любви, что переполняла его.       Теперь было бы некрасиво жаловаться на жизнь, которая привела Айвэ к такой развязке.       — Просите у меня все, что хотите, — шептал Элейв между поцелуями. — Я исполню любое ваше желание.       Элейв имел право разбрасываться такими словами. Он всегда был слишком щедрым, когда дело касалось Айвэ, и вовсе не удивительно, что он подарил ему любое желание в качестве помолвочного подарка. Айвэ на миг оторвался от Элейва, ощутив, как сильные руки настойчиво накрыли его талию.       — Уедем в Свеллендэм до моего дня рождения, — ответил он, не задумываясь, когда губы Его Высочества спустились к шее, лаская нежную кожу. — Я хочу провести это время с вами. Мы будем выезжать в столицу, гулять, побываем в старом дворце. Я хочу отдохнуть с вами, как раньше.       Элейв полагал, что Айвэ попросит что-то эдакое. Он был вовсе не простым омегой, способным довольствоваться малым, и оттого всегда по праву требовал себе все внимание, лучшие украшения, редкие книги — все, что Элейв мог и хотел ему дать. Теперь же, когда его душевное равновесие пошатнулось, Айвэ в качестве подарка потребовал вовсе не побрякушки, которыми мог бы насладиться прежде, а время, воспоминания и теплый домашний очаг, который помог бы ему вспомнить, кто он есть и на что способен.       — Что угодно, душа моя, — на выдохе ответил Элейв, подхватив Айвэ на руки и унося в сторону постели. Он уложил Айвэ на подушки и склонился над ним, дернув за завязки рубашки и оголяя белые плечи. — Мы будем в Свеллендэме столько, сколько вам потребуется.       Этого было достаточно. Айвэ раскинул руки и жестом пригласил Элейва к себе.       — Идите ко мне, — томно позвал он. — Мой нареченный.       Жители дворца видели Айвэ Саламандру и Элейва Танистри тем же вечером в весеннем саду. Они крепко держались за руки и о чем-то тихо говорили, не в силах скрыть улыбки. Они были легки, веселы и так нежны друг с другом, что даже прислуга не посмела их тревожить вопросами сборов. Господа дали приказ сложить все их вещи и доставить в Свеллендэм, где они собирались пробыть почти полтора месяца ровно до первого июня — дня двадцатисемилетия Айвэ Саламандры. Элейв и сам порядком соскучился по тем временам, когда они уезжали подальше от города в любимое место бывшего советника, где их ждали только покой, домашний уют и каша с вареньем по утрам. План был один: насладиться спокойствием сельской жизни, встретить май, а после вернуться во дворец с новыми силами и разобраться наконец со всеми теми проблемами, что едва не погребли под собой Айвэ, и объявить о помолвке.       Слуги также были обязаны уехать с господами в Свеллендэм и прислуживать им там на протяжении всего отдыха. Они отправили свои вещи и вещи хозяев вперед отдельным экипажем, решив приехать раньше принца и его фаворита и подготовить дом к их приезду. С недавних пор Свеллендэм стоял в одиночестве, не считая присматривающего за ним Ману, лишенный возможности принять чету Саламандр с их маленьким сыном, и теперь слугам предстояло вновь вдохнуть в него жизнь, чтобы господа вернулись в большой уютный дом. Когда Аарон и Меволь узнали о возвращении Айвэ и Элейва в Свеллендэм, то незамедлительно выразили желание тоже побывать там, и так одна только прихоть Айвэ вернуться домой заставила Генриха, Алвиса, Фалко, Меволь, Аарона, Элмера и Нинель тоже напроситься в гости. Ману, несмотря на закрытый характер, который помогал ему отлично переживать одиночество в огромном доме, за которым ему велено было следить, все же был бесконечно рад увидеть живые лица и узнать, что до лета здесь будет шумно и людно.       Следующим утром Элейв попросил Нинель передать вдовствующему консорту, что его наперсник временно покидает дворец и больше не собирается быть мальчиком на побегушках. В послании Элейва отчетливо чувствовалось то разочарование, которое он теперь испытывал в сторону родителя, что не смог обеспечить Айвэ достойную жизнь. Элейв никогда ничего у него не просил, однако теперь, когда родитель не захотел принять Айвэ с достоинством и разрешил себе опуститься до низких любовных игр за спиной, Элейв ощущал только презрение. Когда Кассель получил послание, он погрузился в тяжелую задумчивость и наконец понял, что больше не имеет родительской власти над Элейвом — тот бесконечно любит своего омегу, который восполнил для него недостаток той любви, которую Кассель не мог дать сыну. А Айвэ и вовсе не собирается больше упахиваться вусмерть в таких паршивых условиях даже ради Адалонии.       «Что же, — подумал Кассель, когда Нинель ушел, — я больше не властен над ними».       Кассель мог быть сколько угодно любящим родителем, когда дело касалось Альвидиса, но он не мог заставить себя полюбить детей, которые так сильно напоминали ему о том, что когда-то свадьба с их отцом лишила его собственного счастья и навсегда разлучила его с любимым альфой, оставшемся в Лоане и сгинувшем неизвестно где.       «Пусть Нинель любит Элейва и Лилиума. Все-таки это он хотел этих детей».       Элейв и Айвэ покинули дворец, оставив за собой шлейф сплетен: отчего же пара решила в скором порядке покинуть дворец? Уж не из-за Оливера ли? Кстати о нем: юноше пришлось собрать вещи и удалиться из дворца ранним утром, потому как его репутация не подлежала восстановлению. Его положение мог спасти только Юг, где не слишком интересовались скандалами королевского дворца и жили своей размеренной жизнью. Возвращение в родной край должно было восстановить душевное равновесие юноши, угодившего в капкан, и жизнь его должна была наладиться под крылом отца, который отчасти был виноват в его позоре. Впрочем, Оливеру об этом знать не следовало. Алвис лично вышел к нему, чтобы открыть дверь экипажа и проводить кузена снисходительным взглядом, и Оливеру пришлось проглотить это презрение и молча покинуть дворец.       Глициния под Айвэ радостно взбрыкнула, когда увидела родные луга и лицо Фалко, встречающего господ при въезде в Свеллендэм. Буревестник оставался тих и спокоен, даже будто бы равнодушен, и когда Фалко взял обоих под уздцы, Айвэ и Элейв спешились.       — Ах, родной дом, — улыбнулся Айвэ, а затем велел Фалко: — Накорми и почисти лошадей, через пару дней мы снова уедем.       Фалко только покорно пожал плечами, совершенно не интересуясь тем, куда господа намеревались поехать. В его обязанности входило только всем сердцем любить лошадей, тщательно заботиться о них, чтобы они не чувствовали себя обделенными, накрывать их теплой тканью от ветра и целовать в морды, получая в ответ тихое фырканье.       Айвэ и Элейв прошли в дом. Слуги уже протопили все два этажа, приготовили обед для уставших путников и раздвинули все шторы в доме, впуская в дом чистый свет весеннего солнца.       — Дом, — вторил Элейв возлюбленному. — И правда, здесь куда приятнее, чем во дворце.