Стервятник

      Элмер будто бы не замечал замешательства Айвэ. Все его мысли были охвачены предвкушением встречи с Нинель, и едва ли он мог заметить переменившееся настроение отца. Элмер был вовсе не из тех детей-выдумщиков, которым непременно хочется слегка приукрасить действительность для пущего эффекта, и оттого у Айвэ не было ни единой причины не верить ему. Он знал, чей это был сын и на что он способен.       — Что «что»? — спросил нетерпеливо Элмер. Айвэ вздрогнул, будто отмер и отнял руку от золотой пряди, вернув себе прежнее внешнее самообладание.       Но мысли его охватила тревога. Это немыслимо! Айвэ всегда полагал, что именно Нинель стал бы соблюдать приличия, даже если покойный король сам возжелал его. Это Айвэ мог соблазнить Элейва, а Элейв пожелал соблазниться, но уж кого-кого, а Нинель совершенно точно нельзя было представить в подобных отношениях!       Но мог ли Эрнест принудить Нинель? Вдруг он оказался настолько бесчестным, что ему опостылела холодность Кассель, и он решил шантажировать Нинель? Эта мысль пронзила сознание Айвэ, и его охватил несправедливый гнев. Как посмел Эрнест принуждать Нинель?!       Но вдруг они любили друг друга? И не было ни принуждения, ни шантажа, а только большая любовь? Вдруг Нинель и Эрнест были так влюблены друг в друга, что хотели родного сына? Вдруг Элмер был их желанным ребенком, которого они могли бы любить, если бы Эрнест не скончался?       Боги, если Нинель действительно любил покойного короля, то ему пришлось пережить смерть любимого мужчины. Эта мысль больно ударила по сердцу Саламандры, и он вспомнил траур, который соблюдал Нинель с тех пор, как Эрнеста похоронили. Даже Айвэ полагал, что это было памятью о дорогом друге, но теперь ему будто бы открылось: даже он не горевал по Питеру так долго, как оплакивал потерю короля Нинель.       — Элмер, ты уверен? — спросил Айвэ, заглянув в чужие белые глаза, и Элмер принялся убеждать его:       — Я знаю, что это он! Я уверен! Это мой папа!       Элмер был провидцем, и его слова пошатнули уверенность Айвэ в том, что он видел прежде правдивую картину. Все теперь указывало на отношения между Нинель и Эрнестом. Какими они были — Айвэ не знал, но даже один факт их существования уже казался ему шокирующим. Элейв будет так расстроен, если узнает об этом! Нинель был ему славным добрым дядюшкой без единого греха за душой — и как молодому принцу смириться с их отношениями? Айвэ неприятно кольнуло дурное предположение: не была ли любовь Нинель к Элейву способом заглушить боль собственной потери? Не важно, почему и как он лишился Элмера, но наверняка думал, что новорожденный сын погиб, раз не пытался его искать.       «Почему Элмер оказался в пыточных, если он был рожден не от безродного слуги, а от благородного омеги?»       На этот вопрос Айвэ не мог дать себе ответа. Много лет он думал, что Элмеру недоставало благородной крови, чтобы иметь право жить и носить фамилию Танистри, но как теперь объяснить… Впрочем, зачем строить догадки и изводить себя, когда главный герой этой истории сейчас сидит там, в зале, и говорит с ничего не подозревающим Элейвом?       Айвэ минул все пять стадий, и молчание затянулось — Меволь взял Элмера за руку, а потом тронул плечо господина, будто прося его подняться. Для всех осталось тайной, как Меволь отнесся к этой истории, потому как он никогда не выражал своего удивления, будто привыкнув к тайнам, которые хранил в себе каждый житель королевского дворца. Его мнения, по большому счету, никто и не спрашивал, а он не спешил делиться.       Айвэ помолчал, а после все же поднялся на ноги, отряхнул платье и устало сказал:       — Элмер, я познакомлю тебя с Нинель завтра утром.       Что тут началось! Элмер от удивления раскрыл рот, затем лицо его покраснело от злости, и он затопал ногами.       — Нет! — завопил он. — Я хочу сейчас!       Айвэ сохранял каменное спокойствие, и его мраморное лицо не выразило ни тени раздражения чужим протестующим воплем. Он много лет держал себя в руках, когда дело касалось сына, и невозможно было бы представить, чтобы он сейчас принялся грубо затыкать Элмеру рот, чтобы гости не слышали его крика.       — Нинель очень устал, и я тоже, а тебе пора спать. Нинель никуда не уедет, — парировал Айвэ. — Прости за эти изменившиеся планы.       Элмер со злости швырнул игрушку на пол.       — Нет, я хочу сейчас! Сейчас! Я хочу увидеть его сейчас!       У Элмера был безупречный характер — по большей части из-за того воспитания, которое ему давали, — однако теперешний крик был совершенно естественным следствием прихоти родителя. Айвэ поступил нечестно, когда сначала пообещал Элмеру долгожданную встречу, а затем решил оттянуть ее еще на ночь. Любой бы на его месте принялся требовать то, что ему обещали в первый раз, и Айвэ даже не подумал его осудить. Какие слова сейчас будут услышаны ребенком, который топает ногами и кричит от злости?       — Элмер, не кричи на меня, — вздохнул Айвэ. Он попытался взять Элмера за руку, но тот отшвырнул ладонь отца и залился слезами.       — Почему мне нельзя пойти к нему?! — запричитал Элмер, вытирая слезы обиды маленькими ладошками.       — Потому что то, что знаешь ты, не знает никто, — пытался терпеливо объяснить Айвэ. — Ты же видел будущее. Разве ты не знаешь, что завтра точно с ним встретишься?       Элмер не слушал его. Его не волновало ни единое слово Айвэ — он желал только спуститься вниз и обнять Нинель, поговорить с ним, почувствовать тепло его рук. Айвэ показался ему теперь настоящим демоном, который отнял у него такое маленькое счастье. Он плакал так громко, что Айвэ пришлось закрыть глаза и замереть в ожидании, когда сын переживет накатившую истерику и смирится с тем, что ему все-таки придется остаться в комнате. Его крик ездил по ушам, и Айвэ ощущал, как вполне закономерно накалились его нервы.       Но он не мог вывести Элмера к Нинель. Он столько лет растил его, столько лет заботился о нем — а Нинель все это время наверняка оплакивал смерть младенца. Как в таком состоянии можно выводить Элмера знакомиться к Нинель? Айвэ не имел на это никакого права, и это дело должно было остаться только между Айвэ и Нинель: нельзя было приплетать Элейва, который тоже хотел встретиться с Элмером. Во что бы превратилось это, если бы Элмер во всеуслышание сообщил, что является сыном Нинель? Айвэ уважал чувства дядюшки и полагал, что первым делом следует проверить, действительно ли Элмер прав.       Вскоре истерика стихла. Дети всегда быстро выдыхаются, когда никто не обращает внимания на их слезы, и когда голос Элмера затих, он молча развернулся и устало лег на постель.       Айвэ наконец поднялся с колен, пошатнувшись, но Меволь вовремя успел придержать его за плечи. Айвэ жестом поблагодарил его и заверил, что все хорошо, но по белому лицу было заметно, что неожиданное открытие и последующая за ним детская истерика выбили его из колеи. Ему нужно было подумать.       Он присел на край постели и погладил Элмера по голове. Лицо омеги было красным от слез, и он все еще тихо всхлипывал, дрожа всем телом. Очевидно, он был зол на Айвэ и не хотел говорить с ним.       — Завтра вы с Нинель обязательно увидитесь, — тихо сказал Айвэ. — Он будет очень рад с тобой встретиться. Прости меня, пожалуйста.       Айвэ ощущал себя таким беспомощным! Он оказался безоружен против детских слез, и сердце его разрывалось на части от мысли, что именно его слова заставили Элмера плакать. Но взрослый мир сложнее детского, и если Элмер и видел будущее, ему все же недоставало личного опыта, чтобы понять: нельзя просто так спуститься к папе и сказать, что являешься его покойным сыном.       Элмер уснул от усталости через несколько минут, хотя назвать здоровым сном забытье после истерики у Айвэ не повернулся язык. Он слабо поцеловал Элмера в висок, переодел его в ночную рубашку и укрыл одеялом, оставив отдыхать.       Когда дверь в детскую закрылась, Айвэ вдруг устало оперся спиной о стену и устало помассировал виски. На душе было гадко.       — Никогда не видел, чтобы детей так ловко успокаивали, — признался Меволь. В Адалонии, как и в других странах, не слишком терпеливо подходили к воспитанию детей. За слезы и непослушание обычно наказывали, и даже Меволь, живший с Айвэ под одной крышей много лет, поразился его подходу и сопутствующему терпению. А когда-то этот человек раздражался от одного неосторожного слова Аарона… Как меняются люди, если захотят!       — Папа делал так, — ответил Айвэ. — О небо, как же тяжело с детьми.       Он немного помолчал и потер уставшие глаза.       — Приготовь мне ванну, я иду спать, — тихо приказал Айвэ. Вечер, обещавший быть обычной семейной посиделкой, неожиданно обернулся для него кучей проблем и нервов.       — Что сказать гостям? — поинтересовался Меволь.       — Этот крик не услышал бы только глухой, — нахмурился Айвэ. — Скажи, что мне стало дурно, и я ушел спать. Больше ничего не объясняй, я что-нибудь придумаю завтра.       Стоило только Меволь кивнуть и сделать шаг в сторону, как Айвэ схватил его за руку.       — И принеси мне что-нибудь от головы.       Очевидно, Элейв и Нинель отлично слышали крики со второго этажа, но для них стало большим удивлением, что вместо того, чтобы объясниться лично, Айвэ прислал Меволь, а сам ушел спать. Это было вовсе на него не похоже — обычно этот омега сам решал подобные неловкие вопросы и никогда не оставлял гостей без внимания, особенно таких важных, как Нинель, и за ним никогда никто не замечал настолько бестактного поведения. Элейв извинился за Айвэ и пообещал к завтрашнему утру поговорить с ним. Впрочем, делать было нечего, и, проговорив до поздней ночи, они легли спать.       Айвэ так и не смог уснуть, хотя головная боль вскоре отступила. Элейв вошел в комнату, поцеловал его в плечо и лег рядом, не подозревая, что Айвэ притворяется спящим. Когда дыхание Элейва замедлилось, и он тихо засопел, бормоча что-то себе под нос, Айвэ тихо выскользнул из постели, сунул ноги в теплые мюли и тихо выскользнул из спальни, направляясь в гостевое крыло.       Нинель спал, когда Айвэ вошел в его комнату. Будто тень, он сел на постель к Нинель и коснулся его руки, пытаясь мягко разбудить.       — Нинель, — позвал Айвэ, — Нинель, проснитесь.       Нинель заворочался, а затем нехотя открыл сонные глаза, глядя на Саламандру. Его чуть нахмурившиеся брови так и вопрошали: что случилось? Он зевнул и прикрыл губы руками.       — Нинель, я хочу поговорить с вами.       Очевидно, Нинель первым делом даже не разозлился, а напротив подумал, что случилось что-то очень серьезное, раз обычно крайне деликатный Айвэ вдруг разбудил его посреди ночи. Айвэ был какой-то тусклый, не такой бойкий, как обычно, и Нинель сел на постели, свесив ноги.       Айвэ кивнул, а затем пересел в кресло, стоявшее напротив постели. Он тяжело вздохнул, не зная, как начать.       — Нинель, — начал Айвэ, сцепив руки в замок, — на самом деле то, о чем я хочу вас спросить, очень деликатная и сложная тема, поэтому прошу понять меня и не ругать с первых слов. Можно со вторых.       Нинель улыбнулся чужой шутке, а затем кивнул, пообещав, что не станет ругаться.       — Скажите, у вас когда-нибудь были дети? — спросил Айвэ осторожно.       Улыбка застыла на лице Нинель и обрела черты чистейшего ужаса косули, на которую направили стрелу. Тело дядюшки будто окаменело: он перестал дышать, и даже ресницы его не дрожали, будто высеченные из мрамора. Он будто умер на месте, но забыл упасть без чувств.       Айвэ понял все в этот самый миг. Будь это неправдой — Нинель бы попросту засмеялся или отшутился, но этот его первобытный ужас, сковавший все тело, сразу обо всем рассказал.       «Кто рассказал вам?» — поинтересовался Нинель, деревянно подняв руки.       Айвэ опустил взгляд и глубоко выдохнул. Значит, был и ребенок, и любовник, и много еще всего из того, о чем обычно не думаешь, когда смотришь на Нинель.       — Это были дети короля? — снова спросил Айвэ, проигнорировав вопросы Нинель. В глубине души он и сам трусил, как зайчишка, но отступать было некуда.       «Вам Кассель рассказал?» — спросил Нинель, а затем поднялся с постели и подошел к Айвэ. — «Откуда вы это знаете?»       Он был такой маленький, в белой сорочке и ослабшей во время сна косой! Если бы Айвэ поднялся на ноги, Нинель едва достал бы ему до плеча.       — Нинель, пожалуйста, расскажите мне все, — попросил Айвэ. — Потом я объясню, как все узнал.       Нинель сел обратно на постель, когда понял, что у Айвэ нет понимания всех событий. Он где-то что-то услышал, что-то узнал, и решил напрямую спросить у Нинель. Но он молчал. Даже Элейв не знал о тайне своего отца, так отчего он должен был рассказывать об этом Айвэ?       Айвэ решил снова подтолкнуть его:       — Вы любили короля Эрнеста?       Нинель шумно выдохнул. Он, очевидно, сильно нервничал, и если бы не любовь к Айвэ, он бы выгнал его из комнаты.       «Любил», — ответил он. — «Это было очень давно. Я все ещё не могу привыкнуть к тому, что его нет рядом».       Айвэ замолчал. Значит, Нинель действительно многолетним трауром чтил память возлюбленного, а не друга.       Нинель заметно погрустнел, и Айвэ присел рядом, обнимая его. Нинель склонил голову ему на плечо. Айвэ мягко гладил его, утешая так, как умел, и если до этого Нинель было трудно открыться перед ним, то теперь ему стало куда спокойнее. Может быть, ему нужно было именно это: в свое время Кассель не смог утешить его должным образом, а Анри не был способен сделать это так, как умеют делать только омеги. Айвэ же неожиданно оказался рядом, и одно его присутствие, прежде напугавшее Нинель до смерти, теперь успокаивало.       — Но как ваш сын умер? — спросил осторожно Айвэ. Нинель тяжело вздохнул. Он выплакал все слезы, предназначавшиеся его маленькому омеге, который умер у него на руках, и мог говорить об этом хотя бы без дрожи в руках.       «Он родился мертвым. Мы с Эрнестом очень ждали его рождения, но когда мне впервые дали его на руки, он не шевелился и не кричал. На тот момент Эрнест только-только покинул этот мир, и я думал, что умру от горя, когда понял, что и сын мой тоже мертв».       У Айвэ волосы встали дыбом. Он представил, как это нежное существо, самое доброе на свете, сначала потеряло любовь всей жизни, своего дорогого короля, а затем и ребенка, которого оба они так ждали. Саламандра судорожно вздохнул. Какой ужас. Нерассказанная история Нинель, бывшего всегда рядом, но не в центре внимания, казалась такой же страшной, как и судьба самого Айвэ. Нинель всегда заботился о других и ухаживал за Айвэ после тех злосчастных плетей на суде, но кто позаботился о нем, когда он лишился всего? Нинель не видел той растерянности и жалости, что скользнули на лице Айвэ.       — Но почему вы решили, что он мертв? Вы ведь тоже не говорите, — сказал Айвэ, и Нинель все же уловил в его голосе нотки смятения.       «У меня когда-то был голос», — ответил Нинель. — «До шести лет. Потом я его потерял. Мой маленький должен был уметь говорить».       Нинель оттянул высокий воротник сорочки и показал Айвэ длинный глубокий шрам, тянущийся поперек горла. Он был глубже, чем любой, что имелся на теле Айвэ, и эта картина не могла не напугать: когда-то давно Нинель кто-то перерезал горло. Этот кто-то пытался лишить его жизни, но лишил лишь голоса.       И тут Айвэ осенило.       — Переворот в Лоане, — понял он. — Тогда на вашу семью напали и кого-то ранили, но власть никогда не уточняла, кого.       Нинель, будто отвлеченный от темы Эрнеста, невесело улыбнулся.       «Я тогда один попал в руки мятежников. Меня должны были убить, но мятеж подавили, а меня лечили лучшие врачи. Должно быть, случилось настоящее чудо. Меня спасли, но не голос».       Нинель… Ах, добрый дядюшка Нинель! Одно небо знало, сколько испытаний выпало на его долю, но он никогда и ни у кого не просил помощи. Должно быть, любовь Эрнеста была для него утешением, и вместе они были друг другу поддержкой, какую даже Элейв и Айвэ пока не могут друг другу дать. Айвэ только крепче обнял Нинель, и плечи того дрогнули в беззвучном смехе.       «Полно, Айвэ. Это дела давно минувших дней».       — Но даже если и так, разве отсутствие крика — причина считать ребенка мертвым? Он же дышал? — спросил Айвэ взволнованно.       «Я не чувствовал его дыхания. Вы можете списать это на усталость после родов, но даже повитухи сразу бросились в слезы. Не я один это видел. Во всяком случае, Лилиум и Элейв при рождении кричали так громко, что даже меня могли привести в чувства».       Айвэ уставился на Нинель широко распахнутыми глазами.       — Лилиум и Элейв тоже!.. — пораженно выдохнул он, и Нинель только улыбнулся.       «Айвэ, почему же вы так удивляетесь? Вас не удивил мой последний сын, но вы удивлены, что и другие двое были рождены мной?»       Он встал напротив Айвэ, глядя на него сверху вниз.       «Альвидис, безусловно, не похож на Эрнеста, потому что и не является его сыном. Вы и сами это знаете. Но Лилиум и Элейв — это дети, которых хотели и я, и Эрнест, и я люблю их так сильно, что готов всю жизнь хранить эту тайну, чтобы не тревожить их будущее. Когда-нибудь Элейв станет королем, и лучше пусть он думает, что он законнорожденный сын».       Айвэ поражало то спокойствие, с которым Нинель вываливал на него новость за новостью. Он шумно выдохнул, закрыл губы кончиками пальцев, и задумался.       Как много новостей! Элейв — сын Нинель? Айвэ привык ко всяким дворцовым интригам, но он никогда бы не подумал, что есть кто-то, кто способен на настолько сильным обман. Голова закружилась. Нужно было переварить все за минуту.       — Если вы были близки с Его Величеством, значит, он все вам рассказал обо мне? — спросил Айвэ. — О том, что я…       Ему было неловко говорить об этом с Нинель. Теперь, когда оказалось, что эти двое состояли в глубоких отношениях, Айвэ подумалось, что было бы некрасиво с его стороны говорить о столь неприятном моменте предательства. Нинель имел право ненавидеть его, однако никогда и взглядом не показывал своего пренебрежения. Неужели он совсем не злится? Неужели не ненавидит человека, который предал его возлюбленного?       Нинель кивнул. Конечно же он все знал. Знал, но никогда не осуждал его за эту ошибку молодости. Наверное, он полагал, что, находясь в тайных любовниках короля, не имеет никакого права осуждать ни одно существо на этом свете.       — И знаете, что Анри помог мне сбежать?       Нинель снова кивнул.       — Анри рассказал вам все-все? — спросил Айвэ с надеждой, что это не так.       И снова Нинель кивнул.       Какой стыд! Нинель все это время знал про его зависимость! Айвэ издал неясный звук и закрыл лицо руками.       — Анри, вот же трепло! Обещал же держать язык за зубами.       Нинель снова беззвучно рассмеялся. Айвэ смущенно распрямился, хотя даже в темноте было заметно, что ему неловко теперь стоять таким же голым перед Нинель. Минуту назад он узнавал тайную историю дядюшки, ощущая себя так, будто ведет допрос, а теперь будто предстал перед ним сам без единой возможности защититься.       Но они еще не представляли, что говорят не об одном и том же.       — И о ребенке он вам рассказал? — спросил Айвэ. Тут веселость Нинель слегка ослабла.       «О каком ребенке?» — спросил он, и Айвэ теперь стало не до смеха. Видимо, не все Анри решил рассказать возлюбленному лучшего друга.       Айвэ прочистил горло.       — Мы с Анри нашли ребенка в пыточных во время побега, — заговорил он. Брови Нинель дрогнули в удивлении. Он еще не мог связать это событие и своего мертвого сына. — Я взял его себе и вырастил. Я назвал его Элмер, он отличный ребенок, и я очень люблю его. Анри сказал, что это сын короля, но я не знал, кто его папа, пока вчера он не сказал мне об этом сам. Элмер сказал, что вы родили его.       Лицо Нинель побелело как первый снег. Улыбка схлынула с губ, и он в изумлении взглянул на Айвэ. Он моргнул, затем еще раз, и в глазах его блеснули слезы. Он стиснул зубы.       — У Элмера сильный дар прорицания, — пролепетал тихо Айвэ, не в силах оторвать взгляд от влажных глаз Нинель. — Я думаю, он ваш сын.       Ноги Нинель ослабли, и он рухнул бы на пол, если бы Айвэ не подскочил и не подхватил его в нужный момент. Маленький слабый Нинель был не ровней сильному рослому Айвэ, который теперь держал его в руках, не позволяя упасть. Нинель сделалось дурно. Айвэ уложил его на постель и открыл окно, впуская в комнату свежий весенний воздух.       Нинель сидел на постели, уперев руки в колени, и когда Айвэ сел рядом, только попросил жестом дать ему время. Айвэ молчал, пока за шоком не последовали слезы. Нинель беззвучно заплакал, и крупные капли падали на колени, укрытые белой сорочкой.       — Может, лучше взглянете на него? — спросил Айвэ, а затем поднял голову Нинель за подбородок, вытирая его слезы. — Он мне такую истерику вчера устроил из-за того, что я не пустил его к вам.       Нинель невесело улыбнулся и кивнул, даже не пытаясь скрыть рыдания. Айвэ утер его лицо рукавом халата, а затем взял Нинель под руку и повел к спальне Элмера.       Нинель колотило так, что он не мог идти самостоятельно, поэтому поддержка Айвэ была сейчас как никогда важна. Айвэ осторожно открыл дверь и вошел первым. Следом за ним вошел Нинель.       Элмер спал, укрывшись одеялом. Вся его комната была набита игрушками и цветами в узорчатых горшках, и когда Айвэ сел на край постели, мягко поглаживая белую щеку сына, Нинель медленно подошел ближе. Айвэ приложил палец к губам. Нинель же откинул одеяло с ног ребенка и поглядел на его щиколотку — на косточке имелась маленькая круглая родинка.       И тут Нинель залился слезами еще больше. Если бы при нем был голос, он бы непременно разбудил Элмера, но он только сел рядом и коснулся детской головки с золотыми локонами.       Элмер вдруг заворочался и открыл глаза. Бельмо заставило Нинель удивленно замереть, однако его тут же привел в чувство громкий звонкий детский голос, который выкрикнул что было мочи:       — Папа!       Он выпрыгнул из постели и повис на шее Нинель, неожиданно пригвоздив того к кровати.       — Папа! Папа! Папа!       Айвэ засмеялся, Нинель от неожиданности даже забыл, как плакать. Элмер обхватил ногами его талию, прилипнув к нему, как банный лист, и дядюшка чуть не рухнул на постель под тяжестью маленького тельца.       — Наконец-то! — вопил от радости Элмер, и Айвэ даже не подумал, что если все так и продолжится, то этот крик перебудит весь дом. И Элейва. Он только засмеялся в тон сыну.       — Элмер, ты сейчас его задушишь, будь аккуратнее! — сказал он, а затем помог Нинель распрямиться, взяв сына на руки.       Нинель пребывал в неясном растерянном состоянии, и Айвэ насильно усадил его на постель, опуская рядом Элмера, который готов был виться волчком от нахлынувших эмоций. Элмер взял Нинель за руки и чуть не запрыгал на месте, решив, что будет отличной идеей вывалить на папу все те новости, что накопились за семь лет его жизни:       — Я написал тебе песню! Хочешь, сыграю ее тебе? Завтра! Смотри, я хотел подарить ее тебе! — он указал на игрушку, которую Меволь вечером поднял с пола и положил у кровати. — Завтра будет хорошая погода, пойдем погуляем в саду! Там цветет вишня, я потрясу ее, а ты будешь весь в цветах! Там тако-о-о-ое озеро есть! Оно очень глубокое! Еще у нас есть лошади! И белки! А у соседей есть козы! И даже попугай!       Он соскочил с кровати и запрыгал на месте.       — Я покатаю тебя на ло-ша-ди! У меня есть пони, я покажу его тебе! Пойдем с тобой собирать цветы! У нас есть лес, хочешь, я покажу тебе птичек? Там есть огромная ворона!       Он прыгал на месте, громко перечисляя сотню дел, которую они непременно должны были сделать вместе, а Нинель все смотрел на его родимое пятно, потом на золотые волосы и тихо плакал в объятиях Айвэ, который поглаживал его и пытался утешить.       Может быть, если бы дом был меньше, Элмер переполошил бы его от крыши до фундамента, но Алвис, Элейв и Лимбурги сладко спали, не ведая, какая история творится сейчас в детской.       — Возможно, Элмеру угрожала опасность, и Анри отдал его мне, чтобы скрыть от чужих глаз, — предположил Айвэ. — Впрочем, я не знаю, кто в здравом уме отдал бы ребенка наркоману.       А Нинель все плакал, с улыбкой глядя на резвящегося Элмера.