Стервятник

      Когти полоснули по плечу — Элейв стиснул зубы и замахнулся, но Айвэ дал вправо и ушел от удара. Он ударил ногой по подколенке, и Элейв пошатнулся, на миг став вдруг таким неповоротливым, что Айвэ тут же воспользовался шансом и запрыгнул ему на спину, с силой стискивая ноги вокруг талии, а руки — поперек шеи. Элейв попытался воспротивиться, но Айвэ был слишком крепким, чтобы кто-то мог избавиться от его захвата.       — Сдаюсь, — прохрипел Элейв, и Айвэ тут же ослабил захват. Дыхание его отяжелело. Он опустил голову и спрятал лицо в сгибе чужой шеи.       Они недолго простояли так. У Айвэ из носа текла кровь, а на плече Элейва кровоточили четыре глубокие полосы. Оба они никак не были похожи на мужчин, которым захотелось размяться на тренировке — в какой-то момент она превратилась в настоящий бой.       Айвэ сполз с чужой спины, когда немного отдышался, затем осторожно коснулся подбородка, с которого обильно капала кровь, и глянул на раненое плечо Элейва.       — Очень больно? — спросил он, не решаясь притронуться к чужой ране, и Элейв покачал головой.       — Пустяки. Идите сюда. — Волосы его засияли золотом. Он протянул руку, касаясь лица Саламандры: острая боль тут же сошла, а нос перестал кровить. Может быть, Элейв испытывал легкий диссонанс от ощущения, что нечаянно задел лицо Айвэ, однако тот не жаловался, и Элейв решил, что не стоит тревожить его излишним волнением. Все-таки Айвэ предпочитал не симуляцию боя, а самую настоящую драку, потому как не боялся получить по лицу и точно знал, что Элейв все равно вылечит даже самую сильную рану.       Они сели под ивой, и через пятнадцать минут полосы на плече Элейва затянулись. Айвэ вытер лицо платком, который тут же окрасился в багровый, и оба достали из сумки по куску сушеного мяса с хлебом и капустой, отдыхая после боя.       — Питер научил вас этому? — поинтересовался Элейв. Айвэ проверил, что чужое плечо пришло в порядок, и кивнул.       — Мы часто дрались. То друг с другом, то с кем-то еще, — ответил Айвэ. — Питер всегда был крайне вспыльчивым, и до драк дело доходило очень быстро. Я не хотел отставать, поэтому учился у него.       Элейв немного помолчал.       — Вы злитесь на него? — спросил он, и Айвэ откинулся назад, прижимаясь спиной к золотистому стволу.       — Нет, — ответил он. — Я злился на него поначалу. Мне казалось, что он предал меня. Я много думал об этом, и в конце концов понял, что наши дороги разошлись в силу обстоятельств: он женился, я пропал на много месяцев и вернулся в шокирующем состоянии. Я понимаю, почему так случилось. Если бы он сейчас явился, я бы не стал прогонять его.       Они замолчали, Элейв лег на холодный камень и закрыл глаза. Кроны деревьев шумно перекликались друг с другом, а он все думал: если Айвэ простил Питера и больше не злился на него, может и ему самому стоит быть помягче с Алвисом? Элейв был добрым, но далеко не глупым человеком и лучше остальных замечал, что Алвис выучил урок, запомнил его навсегда и больше никогда не совершит ошибку. Стоит ли снова приблизить его к себе так, как это было раньше? Прежде три друга были неразлучны, но теперь каждый отлично чувствовал, что Алвиса держали чуть в стороне, что заставляло его веселить, но не веселиться самому. Минул год с тех дней, когда он отстранил от себя некогда лучшего друга — стоило бы приблизить Алвиса обратно. Особенно после того, как он рискнул собой.       — Почему вы не обожгли меня? — Элейв вздрогнул, когда голос Айвэ нарушил тишину. Взгляд принца выразил некоторое недоумение, и Айвэ пояснил: — Вы же можете сжечь кого угодно. Вы поддались мне?       Элейв слабо улыбнулся.       — Вы в самом деле думаете, что я могу так поступить с вами? — спросил он, а затем взял Айвэ за руку, раскрывая чужую ладонь. — Я дал вам свою кровь. Может я и извлек из этого пользу, однако и вы тоже теперь под защитой. Даже если я очень захочу, я не смогу ранить вас с помощью своей силы, потому что это против природы.       На кончиках пальцев заплясали золотые искры, какие обычно сжигали бумагу и оставляли глубокие ожоги, и когда Элейв коснулся ими ладони возлюбленного, те тут же перепрыгнули на чужую кожу и потухли. Айвэ даже не вздрогнул.       — Демон, если покоряется небожителю, не только получает безграничный поток сил, но и полную защиту. Это симбиоз: демон в безопасности, небожитель не сходит с ума.       Айвэ выпустил когти, и Элейв слабо коснулся их — на пальцах тут же проступила кровь.       — Острые. — Ранка сама собой затянулась у них на глазах, и Айвэ ловко слизал кровь с чужого пальца. — Айвэ, соблюдайте приличия!       Может быть, королевский двор слишком давил на них, но отдых в грязном дворце без всяких удобств хорошо влиял на них: оба они чудесным образом высыпались и ощущали прилив жизненных сил, не отдавая себе в том отчет. Особенно хорошо такой отдых сказывался на Элейве: любивший все простое, он находил в старом дворце покой, а отсутствие мягкой перины и вороха слуг позволяли ему сконцентрироваться на себе и своих внутренних переживаниях. Он не боялся работы и грязи, и в то же время у него имелась пища для ума. В такие моменты мир становился чистым и прозрачным, понятным и совершенно простым — и оттого в старом дворце он мог найти решение тех проблем, которые казались ему невозможными в Лиции. После размеренной жизни Свеллендэма и тишины старого дворца столица казалась ему слишком шумной.       Однако имелась польза и для Айвэ. В один из дней, наблюдая за утятами в озере, он заметил в отражении, что будто бы стал выглядеть моложе, живее, свежее. Дело было вовсе не во внешности как в таковой — те же волосы, та же кожа, но глаза его уже не выглядели такими уставшими и равнодушными, как раньше. До знакомства с Элейвом мир казался ему серым и отчасти безрадостным. Он не мог найти утешение ни в чем, не мог даже улыбнуться лишний раз, потому как не имел внутри для этого никакого повода. Элейв же будто открыл ему глаза на красоту мира, показал, что жизнь вовсе не так безрадостна, что тяжелое прошлое нужно принять, а не открещиваться от него. Глаза Айвэ, его мимика, жесты — все изменилось с тех пор, как он влюбился, и ему даже показалось, что в некотором смысле он стал более приятным человеком. А когда душа живая, лицо непременно отразит это.       Несколько дней тянулись будто целую вечность. Они много читали, исследовали бесконечный дворец, тренировались, и если бы не закончившаяся через четыре дня пища, они бы пробыли здесь еще дольше. Уезжая, они навьючили лошадей сумками, полными книг, и вернулись домой, пропахшие потом, лесом и пылью старого дворца. Прежде умывания они аккуратно сложили старинные сокровища в библиотеку, и Айвэ пообещал, что в ближайшее время непременно сядет за их переписывание. Может быть, он не мог организовать обложки из золотых нитей, красного дерева и драгоценных камней, однако он был тем, кто лично своей рукой сохранял старые знания, переписывая их на прочную качественную бумагу, которая прослужила бы человечеству целую сотню лет. Это было важнее красивых обложек и орнаментов — в библиотеке стояла уже целая полка ровных переписанных книг.       Элейв любил находиться в комнате с Айвэ, когда тот занимался переносом старых текстов на новую бумагу. Скрупулезность, с которой Саламандра подходил к этому делу, неизменно напоминала Элейву, почему в свое время он зацепился за этот образ холодного советника. Их неожиданно вспыхнувшие отношения многому научили его: они обнаружили в нем силу, которая прежде спала, и вместе с ней проснулись спокойствие, терпение, а следом и некая мудрость, которая позволяла ему высказаться или промолчать в нужный момент, где-то уступить, где-то настоять. Айвэ стал для него парадоксальным островком честности, несмотря на всю ту ложь, что он нес с собой многие годы, не желая открыть правду даже Элейву.       Минул май, и свое двадцатисемилетие Айвэ встретил в объятиях Элейва — как обычно, у него началась течка, которая всегда заставляла его передвинуть праздник на неделю вперед. Домашние с пониманием отнеслись к уединению возлюбленных, и в этом году было решено отметить день рождения в Эдельфельде и организовать не просто семейный ужин, а пригласить всех, кто поддерживал их пару в знак признательности. Следовало напомнить каждому, что Элейв — принц, первый из претендентов на трон после Альвидиса и одна из самых значимых фигур во дворце, а Айвэ — его единственный и любимый фаворит, который много лет работал на благо Адалонии, никак себя не выдавая.       Когда они возвращались домой, Айвэ поглядел в окно и вдруг неожиданно тихо сказал:       — Я чувствую себя ровно на свои двадцать семь лет. Я совершенно не скучаю по юности.       В этом был смысл. Культ молодости был во все времена, а Айвэ был уже в том возрасте, когда омегу, не обзаведшегося мужем и детьми, списывают со счетов. Даже Далматия относилась к старению не слишком лояльно: несомненно, чем старше становился омега, тем опытнее он становился, но никакой опыт не мог вернуть ему первичную ценность, которую он имеет, пока может родить. Сначала — брак, а ум, мудрость и прочее — вторично. И крайне смело было омеге получать удовольствие от жизни в двадцать семь лет, будучи одиноким и бездетным, даже если и фаворитом Его Высочества. Таким омегам следовало бы вести себя поскромнее даже при своем положении.       Элейв улыбнулся.       Дворец встретил их с приятным ажиотажем. Эта парочка пропала так резко и надолго, что у многих возникли закономерные вопросы и предположения. Ставки были такие же: или беременность, или простое желание отдохнуть вдвоем, — и когда молодые люди вернулись вдвоем с живым румянцем, выспавшиеся и весело переговаривающиеся друг с другом, наиболее смелые сплетники были вынуждены передать выигрыш тем, кто не бросался вперед лошадей составлять предположения и осуждать чужую личную жизнь.       — Ах, родные стены, — промурлыкал Айвэ уже без прежней растерянности, с которой уезжал отсюда. — Я уже успел позабыть этот дух вечной борьбы.       — Эти стены сожрут нас с потрохами, когда мы объявим о помолвке. — Элейв улыбнулся ему, подал руку, и пара медленно поднялась по ступенькам, минуя солдат, строго охраняющих вход во дворец.       — Ничто так не бодрит, как запах предстоящей кровавой бойни, — послышался ответ.       Господа прошли в покои, где немедленно умылись и привели себя в порядок после долгой дороги. На улице было чрезмерно жарко, и оба непременно пожелали окунуться в холодную ванну, а только затем ушли в зал, где им накрыли легкий обед. Элейв жестом приказал слугам оставить их одних и, попробовав немного супа, сказал:       — Я вышлю деньги на содержание Нинель.       И, помолчав, поделился:       — Никогда бы не подумал, что ради Элмера он попросится жить в Эдельфельде. Видимо, его доброта жаждет заботиться хоть о ком-то, если о нас с вами уже поздно.       Айвэ сделал глоток холодного ягодного чая.       — Нинель очень привязался к Элмеру за эти дни. Ему важно иметь рядом с собой человека, который понимал бы его без слов. Способности Элмера уже достаточно сильны, чтобы он мог видеть без глаз. Скоро он выучится языку жестов, и тогда они будут неразлучны.       Элейв был искренне рад, что дядюшка нашел отдушину в юном племяннике, в то время как Айвэ ломал голову: как Эрнесту удалось заиметь детей от другого омеги и никому не попасться? Это же сколько деталей надо было помнить, чтобы ни один лишний человек не проговорился — уму непостижимо! Даже Айвэ спустя почти десять все же не смог утаить свой секрет, а Эрнест так ловко умудрился обзавестись тремя детьми от собственного шурина, что ни одна живая душа не смогла ни в чем его заподозрить. Как? И на этот вопрос мог ответить только Анри Эр — верный пес Эрнеста Танистри, шедший с ним от самой юности до смерти Его Величества.       От размышлений их отвлек пришедший слуга. Он тихо заявил о своем присутствии, и Элейв жестом подозвал его к себе. Он вытер руки и губы салфеткой, взял письмо и пробежался взглядом по строчкам. Брови его дернулись в удивлении, и Айвэ спросил:       — Что там?       Элейв сделал глоток чая и прочистил горло, и по одному его выражению стало ясно, что он в легком замешательстве.       — «Мой дорогой брат, мой друг-и-враг Айвэ», — зачитал Элейв, и на лице Айвэ отразилось ровно такое же удивление. — «Полагаю, не стоит напоминать лишний раз, в каких мы отношениях. Но даже если случилось все то, что случилось, вы по-прежнему остаетесь для меня близкими людьми, и я хочу, чтобы мы попытались вернуть те отношения, которые были у нас до всей этой неприятной истории. Надеюсь, вы понимаете, о чем я».       Айвэ цокнул языком, закатил глаза и прошептал: «Баран». Элейв отвлекся, и Айвэ жестом показал, что все хорошо и можно продолжать. Его Высочество даже не полез защищать брата, потому как они тоже были не в лучших отношениях, и потому продолжил:       — «Я дал приказ через четыре дня организовать ужин в честь твоего прошедшего дня рождения, Айвэ. Прошу принять организацию этого ужина в качестве вновь возведенного моста между нами. Для тебя же, Элейв, я выделил дом рядом с Эдельфельдом. Прошу принять эти подарки в качестве извинений».       Повисло молчание. Элейв понятия не имел, что ему делать с неожиданно обретенным домом, каких у него и без того было несколько штук, а Айвэ тем временем прикусил язык, чтобы не опуститься до громкого мата в присутствии Элейва.       — Он публично унизил меня, а теперь ждет, что я все забуду? — Айвэ раздраженно взял из рук Элейва письмо и снова перечитал его. — Или у него совсем не осталось друзей, или он обнаружил кого-то на Юге, или это письмо написал Кассель от имени сына.       Он смял письмо и бросил его на стол.       — Опять ему моча в голову ударила, — процедил Айвэ, и Элейв мягко положил ладонь ему на руку. Айвэ бросил на нее взгляд, вздохнул и откинулся на спинку стула. — Раз уж отказался от меня, то не надо бежать обратно через полгода и пытаться помириться.       — Но меня же вы простили, — вдруг возразил Элейв. — Хотя я тоже отказался от вас в свое время.       — Но вы не унизили меня, — ответил Айвэ, ударив пальцем в стол. — Вы даже никому ни о чем не рассказали, а он, забыв о нашей многолетней дружбе и моей верной службе, приказал помните что? Раздеть и высечь меня. Только вашими стараниями я ушел из того зала живым.       Элейв еще помнил тот эпизод, когда сам взял в руки кнут, и если уж ему было тогда страшно, сложно представить, что ощутил сам Айвэ. Такое нельзя простить. Если бы в этом деле не был замешан Айвэ, Элейв с радостью принял бы подарки брата и пошел ему навстречу, но Альвидис поступил очень некрасиво, подвергнув Айвэ публичному избиению. Элейв не думал, что Альвидис способен на такую жестокость по отношению к лучшему другу, и потому теперь сам не спешил принимать извинения Его Величества.       — Что ему там в голову ударило — тот еще вопрос, — заговорил Элейв после недолгого молчания. — Но пока просто воспользуйтесь возможностью без затрат отпраздновать день рождения. А потом мы выставим ему условие: или он признает наш брак, или никогда не получит нашу поддержку.