A little hot

Чем чаще Лука позволял ей использовать свои колени вместо подушки, тем чаще она задумывалась на тему: чем же Лука отличался от других? Чем Лука отличался от Адриана? От этого теплого солнечного мальчика, что правил ее грезами? От парня, что сводил с ума всех девушек одной только улыбкой, сам того не понимая? Чем Лука отличался от Натаниэля? От яркого, но все-таки слишком стеснительного художника? От парня, что сводил всех с ума своим талантом, пусть сам он это отрицал? Чем Лука отличался от Кота Нуара? Вот уж кто точно не сомневался ни в своей притягательности, ни в сексуальности. Вот уж кто точно вел счет каждой пойманной в его сети. И при этом именно к Луке она сбегала чуть ли не каждый вечер, садилась на пол и укладывала голову ему на колени, пока он лениво грыз ручку, что-то мурлыча себе под нос и записывая слова. — Я думала, текст пишет Роуз, — не выдерживает Маринетт, когда мимо нее пролетает очередной смятый лист. — Пишет. Для группы, — замечает лаконично Лука, что-то строча на новом листе. — А я сочиняю свои. Для соло выступлений. — Рок-звезда, — смеется девушка, обнимая его ноги и прижимаясь к ним грудью. Если кто ее спросит, она не признается. Но ей не обмануть себя. Ей нравится так сидеть с Лукой. Мимо летит еще один лист. — Все так плохо? — Маринетт хмурится. Она прекрасно понимает, каково это, страдать в поисках нужной идеи. —Скажем так… Трудно сосредоточиться, — уходит от ответа Лука, и Маринетт хмуро прячет лицо в его коленях. Она хочет ему помочь, но она сама в музыке полный ноль. Будь здесь Адриан, он бы что-то посоветовал. Будь здесь Натаниэль, он бы подкинул пару образов. Будь здесь Кот Нуар, он бы избавил Луку от всех отвлекающих… Маринетт чувствует, что ноги Луки напряжены, и мягко гладит его по колену, пытаясь успокоить. — Слушай, мне, конечно, приятно, — слышит она его на удивление хриплый голос, — но может ты будешь просто лежать и не двигаться? Он тяжело дышит, и внезапно Маринетт понимает, что ему мешает. Спасибо Коту и его постоянным пошлым намекам. И нет бы, ей смутиться и тут же сбежать. Но почему-то с Лукой не так стыдно и страшно. Она трется щекой о его колени и приподнимается. — Прости, наверное, очень неудобно так сидеть? — мурлычет она, поднимаясь чуть ли не ползком и уже не сводя взгляда с лица парня. А Лука внимательно следит за ней, молчит, но следит, словно пытаясь понять ее, прочитать ее намерения. — Прости, я такая глупая, сижу тут и мешаю тебе творить, — она старается удержать на лице наивную улыбку, но Лука швыряет блокнот на пол, притягивая ее к себе. — Поверь, мешаешь мне определенно не ты, — он крепко обнимает ее, не позволяя и пошевелиться. — А вот твои мысли определенно. Маринетт смеется и кое-как изгибается, утыкаясь носом в его шею. — Можно тебя поцеловать? — шепчет она еле слышно. Вместо ответа Лука запрокидывает ей голову и впивается поцелуем в ее губы. А Маринетт мысленно делает пометку: поблагодарить Нуара за уроки соблазнения. Он целует ее, словно изголодавший, прижимает, словно опасаясь, что она вот-вот растает. Он понимает, что она в отчаянии, что ей плохо, что ей осточертела эта вечная френдзона от Адриана. И он понимает, что она в любой момент может передумать. Но пока она здесь, с ним, пока в отчаянии прижимается к нему, он не старается не думать. А брать, брать все, что она дает ему. И он берет, перехватывая контроль над ситуацией. Он целует ее, прикусывает ее нижнюю губу, врывается языком в ее рот, лишь бы запомнить этот поцелуй на всю жизнь. Его руки блуждают по ее бокам, животу, спешно задирая футболку и наслаждаясь ее кожей. Она сама дала ему шанс. И он не может так просто его упустить. — Приподнимись, — хрипло просит он, давая ей шанс на одуматься, но она лишь послушно слезает с него. Он спешно садится, облокачиваясь на стену, после чего тянет ее к себе. — Сядь мне на колени, — приказывает он, и она слушается — черт побери — слушается его. Даже больше. Словно зная, что делать, садится прямо на его эрекцию и трется, заставляя ее схватить за бедра и придержать. — Не так же скоро, — он честно пытается посмеяться над ее нетерпеливостью, но видеть девушку своей мечты, такую раскрепощенную и желающую его — выше его сил. — Лука, пожалуйста, -- хнычет она, и он послушно задирает футболку, ныряя ладонями под чашечки лифчика, сжимают ее грудь, ласкают соски, а она выгибается, подставляется под его прикосновения. — Вот бы ты всегда была такой, — шепчет он ей в ухо. Взамен она снова начинает тереться об его эрекцию. — Лука, пожалуйста, прошу тебя, — повторяет она, чуть ли не сводя его с ума. Ну как он может отказать ей в такой просьбе? И поэтому правая рука скользит вниз по ее животу, вырисовывает на ее коже несколько нот, дразня, после чего расстегивает пуговицу и ширинку на ее бриджах и тут же ныряет ниже в ее трусики. Она издает громкий стон, когда его пальцы скользят по ее клитору, и подается ему навстречу. Каждое ее движение проходит током сквозь него и отдается в его члене — он так и видит, как бы она так же двигалась на нем, как она бы обхватывала его — и поэтому не выдерживает, проникая в нее внутрь пальцами. На этот раз стона не сдерживает он. Да, узкая, горячая, такая влажная и сжимающая его пальцы — все, как он и представлял, и от этого ему хочется плюнуть на все и просто взять ее наконец. Маринетт тоже не против, она комкает покрывало, стонет, срывающимся голосом просит больше. — Помоги мне снять джинсы, — он усмехается, видя, как трясутся ее руки, но она послушно приподнимается, стонет от того, что уже три пальца проникают в нее, кое-как хватается за пряжку его ремня и с трудом расстегивает ее. За ремнем идет пуговица, ширинка. Лука сдавленно стонет, когда она вслепую дергает его джинсы вместе с боксерами вниз и задевает член. И это же становится последней каплей. Он резко достает пальцы из нее, не обращая внимания на протестующий стон Маринетт, и стаскивает с нее трусики, сталкивает девушку с себя на кровать. — Ну, все, Ма-ма-маринетт, — чудо, но он ещё способен разговаривать, тогда как она от возбуждения совсем потеряла голову, — ты напросилась. *** Ей и приятно, и противно. Приятно от того, как Лука искренне ласкает ее, буквально каждым движением, каждым вздохом признаваясь ей в любви. Противно же от себя, пытающейся заменить лицо Луки на другое. Он прижимает ее к кровати, наваливается сверху, впивается губами в шею, а член нетерпеливо трется о ее бедра. Но сам парень не спешит действовать, словно понимая, что она мысленно не с ним. И от этого хочется выть белугой. Почему он такой понимающий и чуткий? Почему он так возится с ней? Маринетт обхватывает парня ногами, прижимаясь крепче, и трется носом об его, внимательно рассматривая. Загорелое лицо покрыто потом. Темные волосы взлохмачены ее руками. Голубые глаза внимательно смотрят на нее, словно считывают все ее мысли. А припухшие от их поцелуев губы снова тянутся к ней, чтобы оставить легкое прикосновение на щеке. — Все хорошо? — Маринетт хочется плакать от этого вопроса, но вместо этого она освобождает одну руку и ведет ладонью по его плечу. Спускается по груди, на мгновение позволяя себе задержаться на его сердце, что так стремительно билось под ее пальцами. Словно Лука был готов вырвать его ради нее. Слабо улыбнувшись, она опускает руку ниже, наслаждаясь тем, как дергается его живот от ее слабой щекотки. Обводит пупок. — Изучаешь мужскую анатомию? — тяжело дыша, спрашивает Лука. Но Маринетт видит, что он внимательно следит за ней. Всматривается в ее лицо, ожидая итогового решения. — Что если… — Маринетт не понимает, чем заслужила такой любви. — Если я скажу, что не готова? Она чувствует, как Лука каменеет от ее слов, как скрипят его зубы, видит поджатые губы, слышит, как рядом с головой его руки сжимают покрывало. И ненавидит себя. Ненавидит за то, что зависит от другого парня, что причиняет боль Луке, что не в силах просто выкинуть Адриана из головы. Хотя… почему не в силах? Ведь сейчас не Адриан боготворил ее тело, дразнил своими губами, обещал наслаждение пальцами. И Маринетт понимает, что ей подобных чувств от «солнечного мальчика» не дождаться. Тогда как настоящее пламя чувств и страсти — вот оно, тут, с трудом собирает себя по осколкам и пытается подняться с нее. Свободной рукой Маринетт обнимает Луку за шею, не позволяя оставить себя. — Я же сказала, если, — шепчет она, буквально вжимаясь в его тело. — И я изучаю не мужскую анатомию. А твою. Только твою. Она слышит, как он сглатывает, словно не веря собственным ушам. И она снова придавлена его телом, он шумно дышит ей на ухо, и от этого ей смешно. — Зачем ты так жестока со мной? — не выдерживает Лука ответной ухмылки. — Ведь знаешь же, что я тебя л… Она затыкает его поцелуем и трется об член, намекая парню, что он слишком долго тянет. — Дразнилка, — обрывает Лука поцелуй, но опускает руку, помогая себе войти в нее. — Скажи, если будет больно. Маринетт кивает головой, наслаждаясь тем, как внутри зарождается обжигающее чувство наполненности. Конечно, она не скажет ему о боли. Не сейчас, когда впервые за столько времени она хочет целиком и полностью принадлежать другому человеку. И когда Лука входит в нее до упора – Маринетт стонет, громко, протяжно, словно умоляя его начать наконец двигаться, быстрее, жестче. - Да, моя девочка, — Лука разделяет ее желание, буквально впиваясь губами то в шею, то в ключицы, упиваясь ее стонами. — Да. Его хриплый голос словно проникает в подсознание. И внезапно Маринетт понимает. Ей больше не нужно никакое солнце. Потому что ее светило, ее звезда, сейчас находится рядом, в ее руках. И с ним она сейчас сливается в одно целое.