Это все война

Невилл нервно расхаживал по пустому классу, то и дело останавливаясь и произнося ругательства. Луна сидела на парте, болтая ногами в воздухе и наблюдая, как пылинки пляшут в луче солнца. А Джинни думала. Напряжённо думала, что им теперь делать. Организовывать подпольный клуб при Амбридж, когда Дамблдор был жив, а преподаватели ещё могли дать отпор — это одно. Когда самое страшное наказание — шрам на руке, а золотое трио всегда принимает удар на себя — это одно. Но готовить революцию прямо под носом у Кэрроу — это совсем другое. Им нужен безупречный план, отточенный до идеала, чтобы никто не смог ничего не то что доказать, но даже заподозрить. А ещё им нужна вера, вера в то, что всё возможно, такая же, какая у них была при Гарри. Да, им нужен кто-то вроде Гарри. Такой же сильный, талантливый, добрый, вселяющий уверенность в себе, дающий надежду. И ещё им понадобится много храбрости. Целый ураган безрассудства и смелости, чтобы сметать границы дозволенного, чтобы находить силы идти дальше и с вызовом смотреть в лицо пожирателям. Джинни взглянула на Невилла и Луну. Ну конечно! Луна, со своими поразительными мозгами, которые работают совершенно нестандартно. Луна, которая всегда была чёрной овечкой: Лунатичка Лавгуд, Полоумная… И всегда была выше этого, потому что понимала слишком многое, чтобы беспокоиться о таких пустяках, как жестокие дети. Луна, которая всегда была верна себе и наверняка знала, какой уникальный у неё ум, но не считала это чем-то выдающимся. Луна, которая всегда витает в облаках, а потом в самый безнадёжный момент выдает гениальный план полететь на фестралах в Министерство. Луна, знающая ответ на любой вопрос. Луна, которую побаивался даже древний ворон на двери гостиной Когтеврана, потому что никогда ещё не слышал настолько прямых и в то же время неожиданных ответов на свои загадки. Кто, кроме неё, сможет смотреть на вещи под таким неожиданным углом? Кто ещё сможет мыслить настолько вне рамок, что её план сперва покажется чистым маразмом, пока ты не поймешь, что это идеально продуманный механизм, работа которого раскроется примерно с третьего пункта. Луна Лавгуд — блестящий стратег. А Невилл? Тот самый Невилл, который не верил в себя, кажется, никогда. Неуклюжий малыш Невилл, который на первом курсе встал на пути у своих друзей, потому что так было правильно. Невилл, которого не замечают. Невилл, которого не воспринимают всерьёз. Невилл, который хочет стать хоть чуть-чуть похожим на своих родителей. И этот отважный одинокий Невилл без капли веры в себя идёт в подпольную организацию, просто потому что так правильно. А потом он раскрывается, понимает, что у него есть талант в чём-то, кроме травологии, он совершает успехи в заклинаниях, и его внутренняя уверенность растет, и, когда они все оказываются в Министерстве, он уже давно не неуклюжий пухляш с вечно исчезающей жабой и магнит для неприятностей. Он дерётся за себя, за своих друзей и за добро. Кто, кроме него, сможет дать так необходимую сейчас всем надежду? Кто, кроме него, сможет дать ту необходимую уверенность в правильности своих действий? Кто сможет вселить веру в себя и свои силы, кроме человека, прошедшего весь путь от невидимки и мальчика для битья до уверенного в себе парня, который всегда знает, за что нужно сражаться. Невилл Лонгботтом — неоспоримый лидер. Ну, а сама Джинни? Выросшая среди шестерых братьев, постоянно вынужденная доказывать, что она достойна пуститься с ними в любую авантюру, что она не малышка Джин, не хрупкая девчонка, не просто младшая сестра Рона. Она девочка, донашивающая одежду старших братьев, девочка, тайком летающая на старой метле, девочка, влюбившаяся в героя волшебного мира, девочка, оказавшаяся под влиянием тёмного волшебника в одиннадцать лет. Девочка, боль и страх которой не замечали. Девочка, противостоявшая Тому Реддлу весь чёртов год. Джинни слишком хорошо помнила свой первый курс в Хогвартсе, помнила все то отчаяние, сковывающее её тогда, помнила стыд и чувство полной беспомощности. Нет ничего хуже, чем ощущать себя слабой. С того момента Джинни пообещала себе, что никогда больше не будет слабой. Вот только её друзья-семья-однокурсники считали иначе. Они будто забыли, через что она прошла. Может, защитная реакция, а может, Джинни слишком хорошо держалась… Но суть в том, что ей постоянно приходиться напоминать, что это действительно происходило с ней: что она говорила с ним, и он ей отвечал. И когда он отвечал, это не было бесконечным потоком насмешек над её родителями, или упреков по поводу её молодости, или же угроз её убить. У Гарри, по сути, никогда не было диалога с Томом, он с ним не разговаривал. А вот Джинни говорила. Это Джинни доверилась ему. Это она ходила по школе, таская его частичку в своём кармане. Не Гарри. Не Мальчик, Который Выжил. Не он. Но все продолжали считать её маленькой девочкой, чрезмерно оберегали, а иногда просто отмахивались. А внутри Джинни росло недовольство. Гнев. Она привыкла, что все забывают о ней и произошедшем с ней. Но Джинни не забыла. Она носит это как броню. Да, с ней случилась беда. Да, она в одиночку боролась со своей застенчивостью, с отчуждением, с вечными обвинениями самой себя, с чувствами к Гарри и сдерживанием эмоций, и, конечно, ей надоело. В один момент ей просто надоело держать всё это в себе, и она отпустила. Посмотрела на себя и сказала: с меня хватит. Села на метлу и показала всем, что её нельзя больше игнорировать. Не оставив им выбора. Ведь нельзя игнорировать ураган. А потом было возрождение Тома, смерть Седрика и вечные собрания Ордена Феникса. И когда краски начали сгущаться, Джинни поняла, что это будет её год. Кто помогает создать Отряд Дамблдора? Кто, чёрт возьми, придумал это название? Кто в Министерстве Магии столкнулся лицом к лицу с Беллатрисой Лестрейндж? Кто под угрозой пыток не сказал ни слова? Кто пытался продолжать битву даже со сломанной лодыжкой? И после всего этого кто утешал Гарри в поезде по дороге домой? Кто продолжал нести на себе тяжесть его утраты? Она, Джинни. С поддержкой людей, которые верят в неё. С трудом и стиснутыми зубами она не останавливалась тогда, так почему она должна остановиться сейчас? Вот только даже после Министерства её до сих пор не воспринимают как равную. Гарри бросает её, толком ничего не объяснив, Рон лишь обнимает на прощание, а Гермиона провожает извиняющимися глазами. Но теперь ей плевать, что они думают. Она уже не та вздрагивающая и убегающая девочка. Джинни Уизли боролась за свою жизнь и победила. И ей, чёрт возьми, нравится жить. Нравится дышать полной грудью, играть в квиддич, выплёскивать эмоции, злиться, когда хочет, смеяться с друзьями, когда хочет, сражаться яростно, целоваться долго, гореть ярко. Многие думали, что она не понимает, какое пламя полыхает в её душе, что это заметно только со стороны, но Джинни прекрасно понимала. Она сама разожгла его в сердце. Спалила в нём все обиды, злость, непонимание, застенчивость и слабость. И теперь подпитывала его уверенностью в себе и своих друзьях. Кто сможет более открыто дерзить учителям, если не она? Кто будет выполнять самые отчаянные планы, если не она? Кто сможет показать пример того, как надо бороться, если не она? Кто сможет вынести всю эту боль и не сломаться, если не она? Джинни Уизли — символ сопротивления. Она вскинула голову, её глаза горели. Гриффиндорка оттолкнулась от парты, на которую опиралась всё это время, и кашлянула, привлекая внимания друзей. — Нам не нужно придумывать ничего нового. Нам не нужно искать выход, потому что его нет. Все, что нужно для ОД, уже есть. Это мы, понимаете? Мы были в Отряде с самого начала, мы знаем все тонкости, у нас есть опыт не только организации подпольного клуба, но и опыт настоящей битвы. Мы все сможем повести людей за собой. Надо лишь напомнить им, зачем мы делаем это, вдохновить их на борьбу. Для начала мы должны показать студентам, что мы не боимся Кэрроу. Что Хогвартс всё ещё наш дом, что мы здесь все вместе и нас не сломить, понимаете? Джинни заглядывала в глаза друзей, ища там ответ. Невилл выглядел очень сосредоточенным, между нахмуренных бровей залегла напряженная складка, а во взгляде начало зарождаться понимание её мысли. Луна же, до этого смотревшая на витражное окно, встретилась своими серебряными глазами с Уизли, и та узнала этот я-готова-бороться-с-пожирателями-любыми-способами-взгляд. Джинни улыбнулась: у них всё получится. Невилл заговорил первым: — Значит, мы начнем с того, что будем бесить Кэрроу и отказываться использовать непростительные и другие тёмные заклинания. Гриффиндорка кивнула и усмехнулась: — Это будет весело! Но нам нужно распространять информацию о том, что ведётся набор в ОД. Причём сделать это надо так, чтобы максимальное количество учеников узнало об этом, но Кэрроу в свою очередь не догадались, что это мы. А ещё нужно понять, как отсеивать возможных предателей. Я знаю заклинание, которое придумали Фред и Джордж, с прыщами. Только надо немного усовершенствовать его. И да! У меня есть куча их вредилок, типа несмываемой краски, длинных ушей… и ещё карта Гарри! Невилл вскинул брови: — Он отдал тебе её? — Нет, — Джинни хитро сощурила глаза и самодовольно улыбнулась. — Я позаимствовала её у него. Зачем ему следить за Хогвартсом, когда он чёрт-те где? Нам она нужнее. — А какого цвета краска, Джинни? — колокольчиком прозвенел неожиданный вопрос Луны. — Красного, а что? — В глазах Луны заплясали чертята. Тут до Уизли стало доходить, к чему клонит когтевранка. Ну конечно! Что может быть более вызывающим, чем повторить выходку с тайной комнатой и кровавыми надписями? Только теперь с другим посылом. Обратить оружие Тома против его же приспешников. Её лицо засияло предвкушением. Тут Невилл не выдержал: — Может, кто-нибудь объяснит мне, что вы задумали? Джинни повернулась к нему с таким энтузиазмом, что рыжие волосы пламенем взметнулись за её спиной. Она была похожа на фурию, разве что в приподнятом настроении. — Мы напишем на стенах по всему Хогвартсу объявления о создании Отряда Дамблдора в стиле Тома Реддла: огромными красными буквами с подтеками! Невилл расплылся в улыбке. Сейчас, смотря на неё и Луну, он в очередной раз осознал, как ему повезло с подругами. Переводя взгляд с горящих глаз Джинни на спокойное лицо Полумны, Невилл вдруг понял: сколько бы власти и приспешников ни было у Тёмного Лорда, одно он не получит никогда — истинный смысл жить и бороться за то, что тебе дорого. А значит, его ещё можно победить.

***

— Какого хуя?! — Малфой замер на долю секунды, а потом схватил девушку за плечи и отстранил от себя. — Уизли? Страх искорками мелькнул в глазах гриффиндорки. Блять — многозначительно пронеслось у неё в голове. Она быстро затолкала разрастающуюся панику как можно глубже, и тут же взяла себя в руки. Нельзя дать ему понять, чем она занималась двумя этажами ниже. Решив, что лучшая тактика — это нападение, она тут же сбросила его руки и отскочила на полметра, нацелив на него палочку. Джинни ругала себя последними словами: не надо было убирать карту Мародеров, не надо было терять бдительность. — Не смей прикасаться ко мне! — растрёпанные волосы, покрасневшие от неожиданности щёки, стиснутые зубы и сверкающие в отблесках факелов глаза. При таком освещении они были похожи на два осколка янтаря. Драко мог бы даже назвать её красивой, вот только всю красоту портила шестилетняя вражда и ненавистная фамилия. Он с брезгливой миной отряхнул невидимую грязь с идеально сидящей рубашки и только после этого неторопливо протянул: — Больно надо, Уизлетта. Чёрт бы побрал её усталость, нельзя было давать себе расслабиться. Теперь придется выпутываться, придумывать отговорки… Тут она зацепилась за его взгляд. В нём не было даже заинтересованности. Только холод. Джинни никогда не видела таких холодных глаз. Странно, что люди, на которых он смотрел, не покрывались инеем. Серые, абсолютно непроницаемые. Она привыкла читать людей по их глазам, но Малфой был абсолютно непробиваем. А оттого непредсказуем. Хотя одно точно можно было ожидать от этого придурка: поток оскорблений. — Я повторю свой довольно простой вопрос: какого хуя, Уизли, ты шляешься по коридорам ночью? — и он, сложив руки на груди, облокотился о стену, принимая вид человека, который готов тебя очень внимательно выслушать, но в целом ему похер. Он просто игрался с ней, как сытый кот с мышкой. Вот только Джинни не мышка, у неё тоже есть когти. — Я была в гостиной Когтеврана. Не уследила за временем. Если не веришь, спроси у Майкла или Падмы завтра, — Джинни не отводила напряжённого взгляда от его лица и старалась говорить спокойно и как можно ровнее, чтобы он не распознал лжи. Хорошо, объяснение есть, через галлеон она попросит Луну предупредить этих двоих, чтобы соврали Малфою. Надо побыстрее отделаться от него. — Доволен? А теперь дай пройти. Малфой рассмеялся. Холодно. Очень холодно. И откуда в нём столько льда? — Я, конечно, знал, что у вас, Уизли, с мозгами не всё в порядке, но чтобы настолько? — он покачал головой, от чего пара платиновых прядей упала ему на лоб. — Дерзишь старосте? Я думаю, что это в твоих же интересах быть вежливой со мной, иначе я могу снять чуть больше баллов с твоего тупого факультета, чем требуется. К тому же рядом нет драгоценного Поттера, чтобы защитить тебя. А ты сейчас одна, в тёмном коридоре с врагом. Ухмылка прорезала его лицо. Острая, как лезвие. От него повеяло опасностью. Как будто через эти пляшущие на полу тени к Джинни потянулись щупальца страха. Но она отмела все глупые мысли и сосредоточилась на древке своей палочки, приятно заполнявшим руку. Нельзя поддаваться на провокацию. — Малфой, я предупреждаю в последний раз: отойди, — отчеканила Джинни. Чёрт, ей хотелось просто вернуться к себе в постель и отдохнуть. Саботаж отнимает крайне много энергии. Джинни в который раз отругала себя за невнимательность. Видимо, за лето она отвыкла от ночных прогулок по Хогвартсу. Ничего, сейчас она разберётся с Малфоем и больше не допустит такого прокола. — Уизли, — протянул он и цокнул языком, будто родитель, недовольный поведением своего чада. — Видимо, у тебя и со слухом проблемы. Ну ничего, я подойду ближе. То ли она слишком устала, то ли он действительно умел заговаривать зубы, вот только Джинни на секунду замешкалась, что позволило Малфою одним резким движением схватить её палочку и потянуть на себя. Однако Джинни не собиралась выпускать своё оружие из рук, поэтому она оказалась на расстоянии десяти сантиметров от его лица. Джинни глубоко вдохнула от неожиданности, и в нос забился его запах. Чёрт. Такой отвратительный человек не может пахнуть так прекрасно. Не будь он Малфоем, она бы сто процентов потеряла голову от его запаха и близости. А ещё начала бы искать кучу эпитетов, как описать его. Вот только он не просто Малфой. Он слизеринский хорёк, который много лет третировал её, её друзей и семью. А из-за его папаши Джинни чуть не умерла. Дважды. Поэтому у неё не закружилась голова и не запорхали бабочки в животе. Нет. Адреналин забурлил в крови и хлынул в руку. Она уже замахнулась для удара, но Драко оказался быстрее и перехватил её запястье. Дважды чёрт! Теперь она стояла, вдыхала такой неправильно прекрасный запах и вглядывалась в его глаза, пытаясь понять, что ему нужно. Если бы он сам понимал, что ему нужно. Тут его вкрадчивый голос раздался непривычно близко. Откуда в нём взялась хрипотца? Сердце забилось где-то в глотке. — Если ты до сих пор не поняла, здесь я ставлю условия. Ты проебала свой шанс нормально вернуться в башню, ещё одна подобная выходка, — Малфой чуть сильнее сжал её запястье, — и ты вообще не вернёшься туда сегодня. Он чуть отстранился, желая насладиться результатом. Джинни уже было открыла рот, чтобы ответить, но вдруг раздались чьи-то шаги. Она беспомощно дёрнулась в руках Драко, а сердце, кажется, остановилось. По телу пробежали неприятные мурашки от осознания: если её поймают сейчас, то Кэрроу поймут, кто оставил надпись на пару этажей ниже, и всё сорвется. Полетит в тартарары. Революция закончится, так и не начавшись. Видимо, всё это отразилось в глазах гриффиндорки, иначе как объяснить то, что Малфой с каменным выражением лица подтолкнул её к тёмной нише в стене, которую она раньше не заметила, и запечатал каким-то заклинанием, предварительно вырвав её палочку из ослабевших рук. Какого хрена он делает? И ещё говорит, что у это неё проблемы с мозгами. Мысли, как рой пчёл, лихорадочно носились в голове, но одна гудела громче всех: Что вообще происходит? Может, ей просто кажется? Сбой не может происходить дважды. Сначала Малфой неожиданно помогает в поезде, а теперь прячет её от Кэрроу. Если бы Джинни была в чуть более комфортном положении, она бы рассмеялась. Бред, так не бывает, у него наверняка либо помутнение рассудка, либо он ведёт какую-то свою игру. Малфой не может помогать ей. Но факт оставался фактом: она стояла в тёмной нише, вжимаясь в стену, и старалась не дышать. Сердце колотилось как бешеное в её ушах, заглушая все остальные звуки. Джинни подумала, что даже Малфой смог бы услышать его стук. Она попыталась понять, что происходит в коридоре, но всё, что она видела, это ровная спина слизеринца. Поэтому Джинни сосредоточилась на рассматривании складок его рубашки и мышцах, изредка напрягающихся под дорогой тканью. Нет, она не пялилась на Малфоя. Ей просто надо отвлечься, чтобы сердце перестало так бешено биться. «Идиотка» — успело пронестись в его голове, прежде чем из-за угла вынырнула Алекто. — Добрый вечер, Драко. Ты проверил все коридоры в этом крыле замка? — произнесла она своим резким голосом и по-деловому посмотрела на него небольшими, слегка узковатыми глазами. — Скорее уже «доброй ночи», — с вежливой улыбкой проговорил Драко. — Да, тут все спокойно. Я уже заканчиваю. Она смерила его оценивающим взглядом и задержалась на лице. Он продолжал сохранять выражение вежливой учтивости, высеченное на одной из множества масок. Идеальная ложь, въевшаяся настолько глубоко, что уже перемешалась с теми мелкими клочками немногочисленной правды, изредка проскальзывающей на его лице. Видимо, не найдя причин для беспокойства, она кивнула и прошла мимо Малфоя, слегка задев его своей мантией. Когда её шаги перестали отдаваться эхом в коридоре, Драко позволил себе расслабиться. Ему стоило больших усилий оставаться спокойным во время этого непринужденного обмена репликами, ведь всё, что было в его голове в тот момент — это абсолютное звенящее ахуевание от его собственного поступка. Он не мог объяснить себе его причину, просто это было первым, что пришло в голову: не дать ей попасться. Когда твоим инстинктом становится защита гриффиндорки, значит, всё действительно хреново. И это пугало. Пугало настолько, что Драко хоть сейчас был готов повторить тот свой побег после инцидента в поезде, добежать хоть до самого Запретного леса, лишь бы не пришлось встречаться глазами с Уизли. Отмахнувшись от соблазнительной идеи бросить девушку запечатанной в стене, он развернулся к нише и, вернув себе прежнее самообладание, снял чары. С причинами временного помутнения рассудка он разберётся позже, а пока нужно оставаться всё тем же Малфоем, заклятым врагом всех Уизли. Чтобы превосходство сквозило в каждом движении, смотреть свысока, говорить в своей саркастично-пренебрежительной манере и уж точно не показывать ей свою неуверенность. Из темноты на него напряженно уставились два карих глаза. Слизеринец даже усмехнулся: увидь Уизли себя со стороны, она бы сгорела от стыда. Предстать перед ним в таком положении, с прикрытым ладонями ртом и распахнутыми от страха глазами. Все они, гриффиндорцы, только на словах храбрые, а когда доходит до дела, прячутся в тёмных нишах за спинами таких вот ублюдков, как он. Наконец Уизли отошла от шока и вышла из своего укрытия. Она огляделась по сторонам, приходя в себя. Вздёрнула подбородок для уверенности и протянула руку Малфою. Ладонью вверх. — Что ты хочешь, чтобы я с ней сделал? — приподняв одну бровь, спросил парень. — Если у меня проблемы со слухом, то у тебя — с памятью. Палочку мою верни, — на удивление устало проговорила Джинни. Малфой сощурил глаза: — Нет, Уизли. Так не пойдёт. Я тут, видишь ли, прикрываю тебя от Кэрроу, рискую своим положением, а ты мне грубишь? Он покачал головой и сделал шаг к ней, от чего между ними снова стало мало воздуха. Сердце, едва успокоившись, опять начало плясать в груди Джинни. Нет, это просто ночь, переутомление и его тупой запах. Ей надо просто отдохнуть. Уизли собрала волю в кулак и без дрожи в голосе ответила: — Если бы ты не задержал меня, тебе не пришлось бы никого спасать. Последнее слово она особенно выделила. Чёртова Уизли, будто он по умолчанию должен стелиться перед ней. Малфой в который раз заглянул в её глаза. Действительно, чистый янтарь, отполированный гриффиндорской гордостью и упёртостью. Не на того напала, Уизли. Я не привык уступать. — Знаешь, мне ведь много не надо. Простое человеческое «спасибо», и я не буду снимать с тебя слишком много баллов , — и он улыбнулся самой ангельской из своих дьявольских улыбок. В Джинни происходила борьба: продолжать это глупое противостояние или наконец выполнить его придурковатый каприз и пойти спать. Так как Джинни была благоразумной девушкой, да к тому же вымотана, она выбрала второе. Выдавив такую же «ангельскую» улыбку, Уизли сквозь стиснутые зубы пропела: — Спасибо. Малфой закатил глаза и усмехнулся. Джинни показалось, или это было менее ядовито, чем обычно? Вдруг прохладный воздух коридора ворвался в лёгкие. Малфой больше не занимал её личное пространство. — Теперь я могу идти? — так же приторно-вежливо осведомилась Джинни. — Конечно, Уизли. И постарайся не попадаться мне на глаза, — произнёс слизеринец, протягивая ей палочку. Она взяла её, специально не касаясь холодных пальцев. А через десять минут гриффиндорка и слизеринец упали на свои кровати, только она тут же заснула, а он продолжал лежать, пытаясь выдавить из лёгких персиковый аромат её волос.