Это все война

Сначала Джинни показалось, что ничего не изменилось. Она продолжала стоять на месте, слышать перешёптывания в классе и удары ветра в окно. Никакой пелены на глазах и безмятежности не ощущалось. Джинни продолжала отчётливо осознавать себя и чувствовать своё тело. Она сжала и разжала пальцы рук. Ничего необычного. Амикус с опасно вежливой улыбкой наблюдал за ней. Наконец, он произнёс: — Подойдите, мисс Уизли. И Джинни пошла к нему. Но не потому что он заставлял её магией, а просто потому что попросил. Как учитель. Пару дней назад она тоже выходила в центр класса по его просьбе. — Прекрасно, а теперь повернитесь к вашим однокурсникам. Джинни развернулась. Не из-за заклинания, нет. Ей самой хотелось видеть лица её друзей. Они придавали ей храбрости. Она огляделась. Первокурсник куда-то убежал, и Джинни подумала, что это хорошо. Ему не придётся смотреть на… Она осеклась. На её слабость. Уизли никогда не подвергалась заклятью империо и не знала, как ему противостоять. Она вообще сомневалась, что сейчас находится под ним. Может, Кэрроу решил разыграть её? Очередная изощрённая пытка? Странно, особого интеллекта за ним Джинни не замечала, вряд ли он смог бы придумать что-то настолько нестандартное. Голос Амикуса опять прервал её размышления. — Вы уже который раз на моём уроке говорите без разрешения. Вы знаете, что по правилам этикета надо поднимать руку перед тем, как ответить? — вежливый вопрос. Не более. Джинни кивнула. — Так покажите, как надо это делать, — и снова эта улыбка-оскал. А в глазах отблески чего-то опасного. Джинни подняла правую руку. Она искала, но так и не находила подвоха. Кэрроу попросил. Он не приказывал, не заставлял, просто попросил. Она подумала перед тем, как сделать это. Джинни действительно подумала: стоит ли ей поднимать руку? И пришла к логическому заключению, что всем будет легче, если она послушается. Что происходит? Страх холодом мазнул где-то под рёбрами. — Хорошо, теперь я вам верю, — он усмехнулся и, постучав указательным пальцем по подбородку, изобразил задумчивость. Потом, словно вспомнив что-то, повернулся к ней. — Знаете, Уизли, я ведь совсем вас не знаю. Мне кажется, что у ученицы и преподавателя должны быть более доверительные отношения. Расскажите-ка мне, что вы любите делать в свободное время. Джинни приподняла брови от удивления, но все же ответила. Почти не задумавшись: — Общаться с друзьями, играть в квиддич, танцевать… — Танцевать? Прекрасно, прекрасно… Вы можете показать что-то из своих умений. Думаю, всем будет интересно посмотреть, как вы танцуете. Всё хорошо, Джин, он просто предлагает тебе станцевать. Ничего особенного. К тому же, он прав. Демельза всегда говорила, что нельзя прятать такой талант. Джинни улыбнулась друзьям и начала делать плавные движения плечами, потом подключила остальное тело. Через некоторое время она перехватила взгляд подруги. Тебе нравится? Хотела спросить Джинни, но вопрос застрял где-то на корне языка. Робинс смотрела на неё с ужасом и сочувствием, а в уголках её глаз собирались слёзы. Что не так, Дем? Разве я плохо двигаюсь? И Уизли начала танцевать более активно, иногда кружась. Тут спокойный голос Амикуса вплыл в сознание. — Как красиво! Вам особенно удаются эти повороты. Повторите, пожалуйста. И Джинни крутанулась на месте. Потом ещё. И ещё. Мир начал вращаться вместе с ней. А Кэрроу снова заговорил, но она уже не понимала, идёт ли звук со стороны или же он звучит только в её голове. — Быстрее. Ещё быстрее. Нам всем очень нравится. Если им нравится, то почему бы и нет,— пронеслось в голове Джинни. Ей же не сложно. Но странное чувство продолжало царапать её изнутри. Кажется, это был страх. Почему ей должно быть страшно, она же просто танцует? Она любит танцевать. И Джинни завертелась ещё стремительнее. Комната вокруг замелькала, лица учеников смазывались в непонятные пятна, а в ушах зашумело. — Ещё. Этот голос точно звучит у неё в голове. Наверное, это её голос. Джинни направила все силы в ноги, чтобы они кружили её быстрее. Она уже не стояла на одном месте, а передвигалась неизвестно куда. Вдруг раздался звон, а за ним хруст, и Джинни полетела на пол. Перед глазами всё плыло, а локоть ныл от удара обо что-то. Она попыталась сфокусироваться, но всё, что Джинни видела — красно-бежевые разводы. Гул в ушах перерос в шум голосов. Джинни огляделась, голова прекращала кружиться и зрение сфокусировалось на перепуганном лице какого-то пуффендуйца, когда рык Кэрроу прошёлся по классу: — Тишина! Все замолкли. Джинни взглянула на свои руки. Чёрт. Они были в крови, а голые колени больно упирались в осколки. Она попыталась вытащить один, особенно большой, из левой ладони и увидела в нём свои же веснушчатые скулы и испуганные глаза. Кажется, она разбила зачарованное зеркало. Паника начала разрастаться. Джинни просто танцевала, она не хотела ничего портить. Сердце заколотилось быстрее, а дыхание стало прерывистым. И до того, как она полностью окунулась в неконтролируемый страх, тот же успокаивающий голос Кэрроу зазвучал в её голове: — Всё хорошо, Джинни. Ты не сделала ничего непоправимого. Тебе просто нужно взять самый острый осколок. Сердце всё ещё стучало в ушах, но дыхание начало выравниваться. Вежливый тон придавал уверенности. Всё хорошо, надо просто делать, как он просит. Тогда всё будет хорошо. Она вытащила тот самый кусок зеркала из руки. Пальцы еле слушались и сильно дрожали. А может, дрожала вся Джинни? Она покрепче взялась за осколок. Края впились в ладонь. Больно. Почему он просит делать то, что больно? Она же просто танцевала… Джинни непонимающе повернулась к Амикусу. — Молодец, — его тёмные глаза блеснули чем-то опасным, нечеловеческим. — А теперь проведи им по руке. Так, чтобы получились красные полосы. Нужно с силой надавить. Будет красиво, Джинни. Она поняла, что было в его глазах, улыбке, голосе. Хорошо спрятанное безумие. Ледяные мурашки пробежали по телу Джинни. Но нельзя отвлекаться, он же просит её о чём-то. Красные полосы. Так. Джинни поднесла осколок к предплечью левой руки. Интересно, с какой стороны красивее? Наверное, с внутренней — на ней кожа светлее и веснушек меньше. Будет контрастнее. Она воткнула зеркальное острие в предплечье и зашипела от боли. Но ей нельзя останавливаться, он же сказал, что будет красиво. Вдруг кто-то завизжал. Раздался скрежет отодвигаемых парт и испуганные крики. Джинни хотела взглянуть, что происходит и почему все так шумят, но голос Кэрроу снова ворвался в её сознание, приглушил все остальные звуки: «Не останавливайся, мне нужно три линии». И Джинни удержала себя от желания повернуться. Она сосредоточилась на своей руке. Полоса выходила неровной, и кусочки стекла, отваливаясь от большого осколка, застревали в коже. Джинни прикусила губу. Первая полоса была почти закончена, на ней выступали крупные красные капли. Срываясь, они стекали с её руки и падали на серую юбку, принимая коричневый оттенок. Вторая полоса прорезалась так же поперёк предплечья, и теперь кровь просачивалась из обеих ран. «Надо доделать третью. Тогда будет красиво», — проскочило в голове Джинни. Шум доносился до неё, как через толщу воды, но крики учеников всё равно ужасно отвлекали, а цокот чьих-то каблуков сбивал с толку. Джинни начала вести третью полосу, как вдруг поймала свой собственный взгляд в отражении. Сосредоточенный, напряжённый, но какой-то потерянный. На щеках что-то блестело. «Чёрт, почему я плачу?» Голоса учеников стали звучать отчётливее, а в глаза просочился страх. «Что я делаю?» — Почему ты перестала, Джинни? Теперь Кэрроу звучал извне. Почему она перестала? Джинни уже было хотела продолжить резать на себе кожу, но услышала свой собственный всхлип. Она замерла и выронила злосчастный осколок. Какого черта она творит? Её била сильная дрожь. Только сейчас Джинни поняла, как колотилось сердце. Ей снова стало не хватать воздуха, она поднесла окровавленные руки ко рту, чтобы не зарыдать в голос. Чья-то рука опустилась на её плечо. Джинни вздрогнула и отшатнулась. —Шшш… Спокойно, это я, — Демельза улыбнулась ей, хотя в глазах стоял ужас. —Дем… — Джинни кинулась в её объятия, пачкая школьную форму кровью. Отстранившись, она посмотрела на подругу с облегчением и благодарностью. Непонятные мысли ушли, как и стойкое желание угодить Кэрроу. — Отошла от неё! — прокричал разъярённый пожиратель. Вокруг стоял ужасный гам. Видимо, он потерял контроль над учениками. Кто-то судорожно собирал вещи, кто-то плакал, некоторые кричали что-то угрожающее, другие уже успели сбежать. —Уизли, что я сказал тебе делать?! — заорал он, приближаясь к Джинни. Но она уже сбросила с себя заклинание и, подавив пульсирующую боль в руке, вскочила на ноги, попутно хватая Демельзу за рукав и заводя за себя. Страх ушёл из глаз: на него не осталось времени. На смену пришла ярость. — Не приближайтесь! Я буду защищаться! — Она выхватила палочку из-за пояса, направив её на Кэрроу. Тот лишь рассмеялся. — Ты что, Джинни? Я же просто попросил нарисовать красивые полосы, — и он развёл руки в стороны, мол, чего ты так перепугалась, дурочка. Но Уизли лишь ещё сильнее стиснула зубы. — Я не шучу, я уже давно не под вашим тупым заклинанием, — её глаза горели. С окровавленными руками, порезанными коленками, растрёпанными рыжими волосами и измазанным кровью лицом она походила на разъярённую фурию. Когда эмоции на пределе, а рука сжимает дружескую ладонь, можно угрожать кому угодно. Даже пожирателю смерти. — Что здесь происходит? — строгий голос прорезал неконтролируемый гам. Профессор Макгонагалл с тяжело вздымающейся от быстрой ходьбы грудью стояла в проходе и с ужасом переводила взгляд с Джинни на Амикуса. Он заговорил первым. — Навожу дисциплину, Минерва. Твои львята совсем от рук отбились, — и он сложил руки на груди, бросив раздосадованный взгляд на Джинни. — Дисциплину?! — глаза Макгонагалл метали молнии. Казалось, ещё немного, и она задохнётся от злости. — Дисциплину? Ученица вся в крови! Вы что, совсем не видите границ? Её нижняя губа тряслась не то от ярости, не то от страха за Джинни. Декан, подобрав полы мантии, поспешила к шестикурснице. — Мерлин, Уизли… — оглядев её, почти шепотом произнесла Макгонагалл. — Мисс Робинс, проводите вашу подругу в медицинское крыло. Немедленно! А мне надо разобраться с профессором Кэрроу. В последние слова она вложила всю свою ненависть, а затем повернулась к классу: — Старосты, проследите, чтобы все ученики вышли из кабинета. Урок окончен. До этого молчавший Амикус со снисходительной улыбкой проговорил: — Ну что же ты так, Минерва? Ничего страшного с ней не случилось, я лишь преподал девчонке урок. — Урок?! — в который раз возмутилась Макгонагалл. — Она ранена! В этой школе так не учат! Мы не наказываем учеников физически! Что вы вообще с ней сделали? — Ничего ужасного, лишь показал, как работает империус, — спокойно ответил Кэрроу. Глаза декана Гриффиндора расширились. — Вы в своём уме?! — срывающимся голосом ответила она. — Мы не учим Непростительным в Хогвартсе! Это вопиюще! Если ещё хоть раз… — Вы раньше не учили непростительным в Хогвартсе, — перебил её Кэрроу. — Теперь тут новые порядки, поэтому, будьте так любезны, избавьте меня от нравоучений, Минерва. Теперь он смотрел прямо на неё. Жёсткое лицо беспринципного человека, а в глазах — пугающая тьма. Сколько демонов обитают в ней? Он чуть склонил голову в бок и тихим, вкрадчивым голосом проговорил: — Не забывайте, по чьему приказу я нахожусь здесь и что он поручил мне делать. Правила дисциплины я буду устанавливать сам, без вашего, профессор, вмешательства, и решать, чему учить детишек, тоже буду я. От него несло безнаказанностью и упоением собственной властью. Дрожь пробежала по ровной спине декана факультета храбрецов. Как же она кипела! Еле сдерживаемый гнев рвался наружу, а кончики пальцев закололо от бушующей внутри магии. Минерве потребовалась вся её выдержка, чтобы не припечатать Амикуса к стене здесь и сейчас. — Надеюсь, это ясно? — Кэрроу вопросительно поднял брови, ожидая ответа. — Предельно, — сквозь стиснутые зубы выдавила из себя одно единственное слово Макгонагалл, а затем развернулась и, не дожидаясь его реакции, стремительно покинула класс. Все гораздо хуже, чем она могла ожидать.

***

— Экспеллиармус! Кисть сжимала палочку так, что побелели костяшки. Его рука тряслась, как и он сам. Казалось, что ещё немного, и он просто развалится, но почему-то он держался. Звонкий стук древка о камень разорвал ночную тишину. Дамблдор повернулся к нему, будто ждал. Он был не удивлён, однако в его прозрачных старческих глазах читалось… разочарование? Будто он до последнего надеялся, что Драко не придёт. Захотелось рассмеяться ему в лицо несмотря на подступающий к горлу ком. У Драко нет выбора. Сердце колотилось как бешеное, видимо, сегодня оно решило пробить грудную клетку Малфоя. «Когда же до тебя дойдет, я не Поттер! У меня нет ГРЁБАНОГО ВЫБОРА!» — он сорвался на крик у себя в голове, хотя его лицо ничего не выражало. Дамблдор изучал его, а потом заговорил, но Драко уже почти ничего не слышал. Что-то про защитить семью, что можно всё решить, что ему не нужно убивать. Всё это ложь. Защитить. Он Поттера защитить не может, а тут семью Малфоев, ага, как же. Думаете, я не думал об этом каждую грёбаную ночь, директор? Думаете, я не хотел пойти и всё рассказать? Хотел, вот только я умнее вашего избранного и понимаю, что всё это хрень, что вы ничего не сможете сделать. — Ты не убийца, Драко. — Вы не знаете, кто я! Нервы сдавали, а рука тряслась всё сильнее. Он хватался за палочку так, будто она могла спасти его. Сердце стало биться медленно и рвано. Он попытался открыть рот и сказать хоть что-нибудь, но губы не слушались. Как будто тело отговаривало Малфоя выполнять задание. Голубые глаза директора смотрели с сожалением и надеждой. Чёрт бы вас побрал! Драко затряс головой. Нет. Он не может убить. Он не хочет убивать. Он не его отец. Драко уже было опустил руку с палочкой, как вдруг кто-то, будто завладев его телом, разомкнул дрожащие губы и произнёс: — Авада Кедавра! Словно со стороны Драко наблюдал, как из его палочки вырвалась зелёная вспышка и поразила директора в грудь. «Нет!» — попытался прокричать Малфой, но изо рта не вылетело ни звука, только болезненный хрип. — Нет! — Драко резко сел на кровати. Сердце ухало где-то над диафрагмой, а спина была мокрой от пота. — Нет… Он откинулся на холодные простыни. Это только сон. Всё тот же сраный сон, который преследует Малфоя уже, кажется, вечность. Дрожь постепенно проходила, а дыхание начало успокаиваться. Только в груди всё ещё метались отголоски того страха, который окутал Малфоя после произнесённого непростительного. Он закрыл лицо руками. Ничего не было. Он никого не убивал. Всё хорошо. Да нихрена не хорошо! Драко никогда не будет прежним. Прошлый год слишком сильно изменил его. Хоть внешне он и вернул себе здоровый вид — ушли синяки под глазами, кожа приобрела более здоровый оттенок, а регулярные тренировки летом укрепили мышцы — внутри него всё рушилось. С треском ломалось каждый раз, стоило ему вспомнить лицо Бэлл, или Вислого, или зачарованный шкаф. К сожалению, вспоминать приходилось часто. Сколько бы слоёв одежды он ни надевал, как бы сильно ни перебинтовывал руку, метка всё равно жгла. Жгла несмываемым напоминанием о провале Драко. Жгла неисправимыми ошибками и прошлыми заблуждениями. Жгла любовью отца. Малфой усмехнулся. Многие считали, что Люциус не любил его. Но это было не так. Драко знал. И Тёмный Лорд знал. Знал, что самым страшным наказанием для Малфоя-старшего было смотреть, как его единственный сын терпит смертельную неудачу. Дороже семьи для Люциуса нет ничего. Только он был слишком тщеславным, не смог остановиться в своей жажде власти. И погряз. Так глубоко, что теперь весь Мэнор утопал в крови. Весь прошлый год Драко пытался убедить себя, что ещё не всё потеряно. Было так приятно тешиться иллюзиями о том, что он всё делает правильно, что он должен идти по стопам отца, что идеалы его семьи превыше всего. Но что может быть важнее слёз Нарциссы? Дороже её умиротворённой улыбки? Точно не одобрение змеелицего ублюдка. Драко подошёл к окну. Занимался рассвет. Интересно, сколько вообще времени? Хотя это не важно, всё равно он не вернётся в постель. Драко никогда не засыпал после кошмаров. Почему, чтобы понять всё это, ему пришлось дойти до самой грани? Почему для того, чтобы убедиться в ошибочности своих суждений, ему надо было почти убить человека? Когда он опустил палочку перед Дамблдором, Драко похоронил себя прежнего. Но где ему взять силы, чтобы двигаться дальше, а не стоять над развалинами прошлого? Он застрял где-то посередине своих ошибок и своих желаний, непонятно, на чьей стороне, и без малейшего осознания, что ему делать дальше. Ведь Драко не мог вдруг вступить в Орден Феникса и сражаться против своих же родителей. Но прикрывать Уизли от Кэрроу он мог. Блять. Уизли. Драко совсем не хотел думать о том своём поступке. Он бы ещё задумался, что выбрать, предложи ему кто-нибудь навсегда убрать из памяти прошлый год или этот инцидент с Уизли. Он фыркнул. Мама всегда говорила, что он должен быть джентльменом. Может, до него только дошло, что это значит, и тело само отыгрывает эту роль? Хотелось бы верить. Вот только Драко слишком явно помнил страх в её глазах и своё желание навсегда стереть его. Чтобы не смотрела так открыто, так знакомо. Чтобы у них не было ничего общего. Даже сраного страха. Ему не нужна чёртова надежда на то, что он не одинок. Да, это помогало летом, но теперь, когда она здесь, это может сыграть с ним злую шутку. И почему, когда он не увидел её за ужином, внутри разрослось непонятное разочарование, смешанное с беспокойством? Драко перевёл взгляд на своё блёклое отражение в стекле, и нервная улыбочка исказила его губы: о чём он вообще думает? Проникнуться эмпатией к Уизли?Волноваться за неё? Может, ещё начать жалеть грязнокровок и вступить в ГАВНЭ? Ты сходишь с ума, Малфой. Надо проветриться. Он посмотрел на часы: шесть утра. Хорошо, что сегодня суббота, значит, у него есть время полетать до завтрака. Метла, свист ветра в ушах и мелькание золотого мячика в облаках — то, что ему сейчас нужно. Очистить голову от мыслей и получить хоть немного эндорфина. Приняв душ, который смыл остатки плохого сна, и переодевшись в тренировочную форму, Малфой вышел из своей спальни в светлую гостиную. Дафна, его соседка, староста девочек в школе, а по совместительству подруга-с-которой-был-неплохой-секс, ещё спала. «Хорошо, что хоть у кого-то сохранился здоровый сон», — пронеслось в голове Драко. Мистер Гринграсс хоть и придерживался позиции Тёмного Лорда, был ужасным консерватором и считал, что истинное предназначение женщины — быть женой и матерью, не более того. Хоть это было глупо и постоянно выводило Дафну из себя, такая позиция спасла её и Асторию от метки. Драко был искренне рад за них. Никому не пожелаешь быть слугой безумного фанатика. Он затряс головой, отгоняя от себя красноглазый образ. Нет. Хватит. Он хотел полетать. Схватив пару яблок с журнального столика, Драко вышел из башни старост. А в следующие два часа его голова была свободна от любых мыслей.