***
— Драко, может, хватит вести себя так… — Как, Нотт? Как я себя веду? Они сидели в башне старост после обеда. Драко, Теодор, Блейз, Панси и Дафна. Сидели и болтали о каких-то пустяках, но Малфою было не до этого. Две недели. Две чёртовых недели прошло с того момента, когда он облил Уизли грязью, но почему-то легче не становилось. Почему-то мысли о ней никуда не делись, лишь с удвоенной силой атаковали его уставший мозг. Чёрт, ему снова хотелось оскорбить её, унизить, лишь бы услышать её яростный голос, увидеть этот огонь в глазах, почувствовать всю её ненависть, направленную на него. Чтобы убедиться: он чувствует то же самое. — Как придурок. Малфой вопросительно поднял брови: — Прости? Он тоже ненавидит её, всем сердцем ненавидит. Тео закатил глаза и, проведя рукой по своим каштановым волосам, сказал: — Мы сидим, веселимся, а ты опять киснешь. Разве сегодня такой уж плохой день? Драко хмыкнул. — У меня плохой день на протяжении последних двух лет. — Забей, Тео, ты, видимо, отвык от Малфоя, — саркастично проговорила Панси. — Он та ещё королева драмы. Малфой перевёл взгляд на девушку, и фирменная ухмылка исказила его губы. — Пэнс, ты что, как я могу отбирать у тебя это звание? — произнёс он и потянулся за кружкой сливочного пива, принесённого Блейзом. Она хотела что-то ответить, но мулат опередил её. — Хватит вам пререкаться, — Забини недовольно нахмурился, а в следующую секунду чёртики запрыгали в его глазах. — Пусть лучше Драко расскажет нам, как дела у Уизлетты. Малфой чуть не подавился пивом и перевёл на Забини охреневающий взгляд, который просто кричал: ты ёбнулся, друг? Но тот лишь беззаботно продолжил, обращаясь к удивлённым слизеринцам: — Понимаете, Драко решил поиграть в детектива и выяснить, почему же Уизли пытают. Драко выдохнул и закатил глаза. Забини, ты придурок. Блейз лишь весело смотрел на друга, ожидая его ответа. Я знаю, Малфой, — читалось в его взгляде. — Иди нахрен, Блейз. Тот лишь хмыкнул, а Панси, пододвинувшись на край дивана, произнесла: — Это не ответ, Малфой. Колись, что там за мутки с подружкой Поттера? И с невинным выражением лица приготовилась слушать. Да они издеваются! Малфой вздохнул и начал объяснять максимально скучающим тоном. — Нет никаких «муток», Пэнс. Просто мне было интересно, за что её наказывают, чтобы быть уверенным, что это… Ну, знаете… — он замялся и обвёл глазами друзей. — Чтобы это не коснулось никого из нас. Паркинсон подозрительно выгнула бровь, а Блейз лишь усмехнулся. Тео с Дафной выглядели удивлёнными. — Как мило с твоей стороны, Драко, что ты заботишься о нас, — пропела Гринграсс своим бархатистым голосом, и саркастичная улыбка тронула её красивые губы. Он убьёт Блейза за то, что тот выставил его полным идиотом. Тео же откашлялся и с нотками недоверия в голосе проговорил: — Даже если так, я не думаю, что это коснется нас, мы же всё-таки на слизерине… К тому же Кэрроу взяли перерыв в своих развлечениях, — он слегка понизил голос, будто готовился рассказать ужасную тайну. — Я слышал, как Снейп говорил им, чтобы они перестали практиковать непростительные на учениках, потому что многие уважаемые родители чистокровных обеспокоены безопасностью своих детей. И он откинулся на спинку дивана, явно довольный тем, что у него была столь ценная информация. Дафна кивнула. — Оно и к лучшему, я бы не хотела жить в камере пыток. Милая Дафна… Горькая усмешка исказила губы Малфоя. Знала бы, что именно там я и живу… Но Драко тряхнул головой, прогоняя неприятные воспоминания, и погрузился в непринуждённую беседу с друзьями. Забыться, забыться, пока есть возможность.***
Это был замечательный день. Джинни почти всё время просидела в гостиной, смеясь над шутками Джимми и Ричи, обсуждая с Симусом и Невиллом заклинания для занятий ОД и просто наслаждаясь теплом камина. Но теперь она шла к Астрономической башне, чтобы посмотреть на закат. Джинни всегда восторгалась красотой природы. Ей нравилось замечать лучи солнца, блестящие росой на траве, нравилось величие грозовых туч и мощь раскатов грома, нравилось смотреть, как снежинки в медленном танце опускаются на всё ещё тёплую землю, нравились золотые листья деревьев осенью, нравилось слушать журчание воды в ручье у дома. И много-много других «нравилось». Это приносило какое-то блаженное спокойствие, будто само время останавливалось, чтобы дать Джинни впитать в себя эту красоту. Она уже почти поднялась на верхнюю площадку, и прохладный воздух осеннего вечера тут же ударил ей в лицо. Она плотнее закуталась в мантию и подошла к перилам. У неё перехватило дыхание от красоты, а глаза расширились в немом восторге. Перед ней открывался вид на окрестности Хогвартса. Золотой лес вдалеке, туманные очертания гор, бескрайнее небо, отражающееся в озере. Оно было спокойным, почти без ряби, но даже отсюда Джинни почувствовала исходящую от него силу. Какие создания обитали на его дне? Даже представлять не хотелось. Облака отступили, и в воде отражался закат невероятной красоты, поэтому Джинни перевела взгляд на небо. Был слышен шелест деревьев и далекое пение птиц. Она вдохнула побольше свежего воздуха, растворяюсь в этом приятном одиночестве. Только она и этот багряный закат с розово-жёлтыми облаками. Как бы ей хотелось уметь рисовать! Она бы написала золотой лес и отблески солнца в воде, потому что никакие слова не смогут передать то, что видят её глаза. Джинни стояла на вершине астрономической башни и чувствовала себя самой счастливой на свете. И к чёрту все мысли о войне. К чёрту Кэрроу и их попытки сломать её, к чёрту Гарри, бросившего её, к чёрту Малфоя и его жестокие слова, она со всем разберётся. Главное, что есть это озеро, этот лес и этот закат, и она не позволит никому забрать это у неё. На губах расцветала счастливая улыбка. Как можно хотеть покинуть такой красивый мир? Джинни знала, что можно. Знала не понаслышке. Очень сложно заставить себя думать о прекрасном, когда внутри всё рушится, а в голове — самоуничтожающий хаос. Но нужно помнить, что это временно. Всё в мире временно, и даже боль иногда отступает, давая передышку, давая шанс насладиться каждым лучом солнца, каждым дуновением ветра, каждой смешинкой в глазах друзей. И ради таких моментов стоит жить.***
Малфой не хотел оставаться в слишком уютной гостиной. Не хотел сидеть в закрытом помещении, позволяя своим демонам терроризировать его мысли. С тщательностью хирурга препарировать его сознание, складывая все безумные мысли в отдельную коробочку с надписью «запрещено». Предстать перед ними как на ладони. Нет, он попробует абстрагироваться, как днём с друзьями. Снова сбежит. Холод пустых коридоров успокоит его, а ветер на астрономической башне выбьет всю дурь из головы, заглушит голоса. Потому что Малфой не мог выкинуть слова Дафны из головы. Камера пыток. Именно так сейчас выглядел его дом. И это не то, что он мог прогнать в своих мыслях один раз и забыть. Нет. Это то, что терзало его постоянно, это залегло где-то внутри, не давая спокойно дышать. Это были слёзы матери и потерянный взгляд отца, это был безумный смех тётушки Беллы и постоянные крики-крики-крики, переходящие в хриплые стоны, пока мёртвая тишина не ложилась на поместье. И Малфой не знал, что хуже: накладывать заглушающие на комнату или трясущейся рукой снимать их и не слышать ничего. Мертвы. Они все в итоге умирали. Их убивали в его доме, и никто не мог остановить это. Разве что Поттер. Поторопись спасти мир, шрамоголовый. Я уже устал от этого. Малфой усмехнулся и, даже не накинув теплой мантии, покинул башню старост. Дорогие туфли стучали по каменному полу плавно, как метроном. Драко слабо улыбнулся. В детстве он играл на пианино. Как и в большинстве аристократических чистокровных семей, в его семье было принято давать высококлассное образование, в которое входили занятия музыкой. Но если Блейз со скандалами разнёс рояль в щепки своей детской неконтролируемой магией, то Драко, напротив, очень нравилось перебирать черно-белые клавиши. Выбивать музыку из-под пальцев. Он мог часами сидеть и играть одну из выученных наизусть пьес или увертюр. Это успокаивало, уносило его вдаль ото всех проблем, от сурового взгляда отца, от ненависти к Поттеру и компании, от одиночества. Мама обожала, когда он играл. В такие моменты она приходила в светлую залу, в которой стоял рояль, и садилась поодаль, тоже погружаясь в свои мысли. И нежная улыбка расцветала на её лице. Она выглядела такой умиротворённой, такой красивой, что у Драко дух захватывало. Нет, она всегда была сказочно красива, со своими белокурыми мягкими волосами, такими же, как у него самого, с глубокими синими глазами, с идеальной осанкой. Но это было для публики. Ледяная королева. С ним она была красива по-другому. Из взгляда уходил весь холод, уступая место теплу и нежности. Выражение лица, движение рук, легкая улыбка — всё было пронизано любовью. И когда она сидела тихо, прикрыв глаза, и слушала мелодию, вытекавшую из-под его пальцев, этой любовью пропитывался, кажется, весь зал. В каждом лучике света, в каждом колыхании штор, в самом воздухе сквозило это спокойствие. Доброта. Тут тень упала на лицо Малфоя, заставляя знакомую злость волной всколыхнуться внутри. Больше он не играет. Музыка ушла из Мэнора, уступив место шелестящему шепоту Тёмного Лорда, голосам его приспешников и крикам. А то умиротворение, кажется, навсегда покинуло лицо Нарциссы. Теперь она почти не снимала свою ледяную маску, даже при общении с ним. Драко понимал: это слишком опасно. Любые проявления любви слишком опасны, когда за каждым твоим шагом следит человекоподобный монстр. Но перед тем, как он уехал, мама забежала в его комнату и порывисто обняла сына. Он до сих пор может почувствовать, как её ногти отчаянно впились в его плечи, как она напряглась всем телом, чтобы сдержать дрожь. Как она чуть отстранилась, и тёплое дыхание обдало его щёку, а до слуха долетело еле слышное «Я люблю тебя, Драко». Он помнит, как сжал её тогда в своих руках, как долго не хотел отпускать, как наткнулся на её умоляющий, полный боли взгляд. «Тебе пора». Как он кивнул и провёл рукой по её щеке, стирая редкие слезинки. Малфой навсегда запомнил этот её открытый, надтреснутый взгляд, в котором сквозила такая слабая, такая отчаянная радость, что её сын наконец уезжает из этого ада. Когда за Драко закрылась дверь, в который раз что-то внутри него надломилось. Видимо, разбился флакон с ненавистью. Потому что с того мгновения он стал всё чаще чувствовать злость. Злость была лучше слёз. Лучше горя. Лучше вины. И он злился. Злился на войну, на пожирателей, на Кэрроу, на сраного Поттера, который укатил в закат, на слабовольное Министерство. Потому что злость перекрывала страх. Она ядом выжгла его из сердца Малфоя, оставив лишь себя. Кипящую, бурлящую, не дающую ему полностью сойти с ума. Отрезвляющую. Драко наконец поднялся на астрономическую башню и, прикрыв глаза, вдохнул свежий вечерний воздух. А когда он их открыл, то подумал, что ему померещилось. Какого хера она тут делает? Этот день мог стать не таким уж и плохим, но рыжая девчонка как обычно всё испортила. И тут Малфой понял, что злился ещё и на неё. Чёртова гриффиндорка, ни во что его не ставящая, гриффиндорка, которая всегда знает, как правильно, гриффиндорка с таким чистым презрением в глазах, что ему кажется, будто он сам Тёмный Лорд, лично прикончивший родителей её избранного и начавший мировую войну. Пошла к чёрту, Уизли. Думаешь, я такой плохой? Хорошо, я буду плохим… И он сделал шаг к ней, отдавшийся лёгким эхом в осеннем воздухе.