— Неужели ты наконец решила осчастливить всех нас и покончить со своим бессмысленным существованием?
Она вздрогнула и обернулась, а мелькнувшее в глазах удивление тут же сменилось жгучей ненавистью.
— Не дождёшься, Малфой, кто же будет напоминать тебе, какое ты ничтожество?
Уизли сложила руки на груди и одарила его самодовольной усмешкой. Совсем его не боится, даже не чувствует себя некомфортно в его обществе, как остальные гриффиндорцы. Ничего, он собьёт её спесь.
Малфой разочарованно покачал головой. Он сложил руки в карманы чёрных идеально выглаженных брюк и стал расслабленно обходить девушку, будто хищник свою жертву.
— Поверь, из нас двоих ничтожеством назвать можно только тебя, Уизли, — он обвёл глазами помещение, словно ища аргументы, подтверждающие его заявление. — Например, твоя абсолютная ущербность. Я иногда поражаюсь, насколько нужно не уважать себя, чтобы столько лет носиться за парнем? Это же по крайней мере невоспитанно! Хотя…
Малфой выразительно прошёлся брезгливым взглядом по её поношенной мантии. У Джинни сжались кулаки.
— Что взять с твоей нищей семейки, которая даже нормальной одежды себе позволить не может.
Уизли вскинула подбородок и с достоинством произнесла:
— Зато мы можем позволить себе совесть, которая у тебя, Малфой, напрочь отсутствует.
Он лишь усмехнулся на это. Нет, ему нужно больше эмоций, больше злости. Чтобы выплеснуть хоть малую часть, того что кипело в нём. Чтобы стало хоть немного легче.
— Сочту это за комплимент, — его глаза опасно блеснули. — Совесть часто является помехой для достижения своих целей, но куда уж тебе, святой гриффиндорке, понять это. Ты ведь не можешь отбросить свои тупые принципы и посмотреть на вещи здраво. Понять, что в тебе нет ничего, кроме гордости и безрассудства. Что ты не можешь похвастаться даже родословной, потому что ты лишь мерзкая предательница крови. А у твоих идиотов-родителей нет денег, чтобы хоть как-то сгладить свою ущербность.
Говоря всё это, он медленно приближался, поэтому теперь между ними оставался лишь метр. Джинни сжала кулаки ещё крепче, почти до хруста. Когда-нибудь этот хорёк доведёт её, и она врежет ему прямо в нагло улыбающееся лицо. Подправит чересчур идеальные пропорции.
Мысли о ломающемся носе Малфоя немного успокоили Уизли, и она с расстановкой произнесла:
— Я вот никак не пойму, неужели твоей семье нечем похвастаться, кроме как деньгами и «чистой кровью»? — на последних словах она изобразила руками кавычки, а потом с насмешкой и жалостью продолжила. — Хотя постой. Так и есть.
Джинни усмехнулась, а в глазах не было ничего, кроме презрения и ненависти.
— Ты пытаешься поднять свою самооценку за счёт оскорбления других, но это так не работает, Малфой. Набрасываешься на мою семью? Говоришь, что они нищие? Так вот, твои обожаемые родители намного беднее моих. Всё, что у них есть — это огромный пустой дом, в котором нет ни радости, ни счастья, ни искренних улыбок. Они бесчувственные снобы, у которых за душой ничего нет. И ты такой же!
Кровь зашумела в ушах, а челюсти сжались.
Да как она смеет! Снова не видит никаких границ! Сам не до конца понимая, что делает, Малфой подлетел и буквально впечатал гриффиндорку в перила. Она охнула от неожиданности, однако в глазах не было ни капли страха, лишь переливающаяся через край злость.
Этого ты хотел? Вот она, злость, получай! Течёт по его венам, ударяет в мозг, отражается во взгляде.
Одна злость на двоих.
Он сжал руки на металле по бокам от неё и пугающе тихо проговорил:
— Не смей трогать мою семью.
Джинни видела его ярость, чувствовала электричество, проскальзывающее между ними, снова вдыхала этот-дементор-его-дери-запах. И эти стальные глаза. Так рядом. Такие горячие. Того холода как не бывало, теперь металл в них плавился, ненавистью вытекая на неё.
Но Джинни не боялась его. Этот жар — ничто по сравнению с пламенем, полыхающим внутри неё. Поэтому она лишь усмехнулась и сама приблизила своё лицо к нему. Глаза в глаза. И заговорила таким же тихим голосом, подражая его манере.
— Вот я и нашла твоё слабое место, Малфой. Хорохоришься своими деньгами и именем, потому что это всё, что тебе смогли дать родители. Докапываешься до меня, потому что завидуешь. Да, Малфой, завидуешь, что у меня было счастливое детство, что я была окружена любовью и искренностью, что мне не вбивали кол в задницу, чтобы я стала высокомерной сукой, как ты!
— Заткнись, Уизли. Или я… — гневно перебил её слизеринец. Они продолжали сверлить друг друга глазами, всё больше накаляясь.
Джинни хмыкнула и прошептала, обдавая его губы своим горячим дыханием:
— Или что, Малфой? Попытаешься убить меня, как твой папаша? Или запытаешь, как твоя дражайшая тётушка? Представь себе, я больше не боюсь боли. И всё благодаря твоей сраной семейке! Если бы не вы, Дамблдор был бы жив, а школу бы не захватили пожиратели! Это из-за тебя и твоего отца началась война, это твоя тётка убила Сириуса! Я ненавижу тебя, Малфой! Если бы не ты, Гарри и Гермионе не пришлось бы сейчас таскаться чёрт-те где, боясь быть убитыми! — она уже давно сорвалась на крик и сейчас тыкала в его грудь пальцем, глаза яростно полыхали янтарём. — Да если бы не твой отец, Том бы никогда не воскрес! И никому бы не пришлось умирать! Их смерть: Седрика, Дамблдора, Сириуса — на твоих руках!
Она тяжело дышала, а щёки раскраснелись от обуревавших её эмоций. Чёрт, как же она его ненавидела! Как презирала! Все глупые мысли ушли, их смыла собой волна её злости. Уизли хотела сказать ещё несколько «приятных» слов слизеринцу, но тут в его глазах что-то мелькнуло.
Нет, Джинни, пусть он катится нахрен со своими играми! Ты больше в этом не участвуешь!
Но в его глазах, зло сощуренных, полных ненависти и ярости, продолжало пробиваться что-то ещё. Что-то человечное. Что-то, слишком похожее на неё.
Боль.
Джинни моргнула. Попыталась вырваться, но он ей не дал. Лишь сильнее сжал перила.
Между ними всё слишком накалилось, она больше не вдыхала свежий осенний воздух, только его горячее дыхание вперемешку с запахом мелиссы и дождя врывалось в её легкие.
А внутри у Малфоя всё кипело. Бурлило, искрилось, ломалось, шипело. Весь его гнев сосредоточился где-то внутри, ударил в мозг, смёл все мысли и бился о кости черепа, смешиваясь с чем-то ещё. Горьким, отдающим ежедневным страхом, дрожью в голосе матери, желчью в словах отца. Драко знал, что это, догадывался, что оно отражается в его глазах, но уже не мог ничего поделать.
Чёртова гриффиндорка так просто озвучила все его самые страшные мысли, самые ужасные кошмары, что постоянно преследовали его. Которые он изо дня в день запихивал как можно дальше, прятал в самой глубине своего сознания, чтобы не сойти с ума окончательно. А эта девчонка с огнём в глазах взяла и разворошила всё его нутро, вытащила это на поверхность и… Просто смотрела на него.
А в глубине глаз отражался страх, и Малфой уже не понимал, его это страх или её.
Чего ты ждёшь, сука? Хочешь поговорить о наболевшем? Я поговорю…
И сейчас, в этот момент, они были искренними. Искренне ненавидели друг друга. И эта ненависть. Эта боль. Этот гнев. Всё смешалось и бурлящей массой потекло к его горлу, облепляясь словами, наполняясь смыслом. Ошибками.
Правдой.
И неконтролируемым потоком хлынуло из его рта. Отчаянным, злым.
Надтреснутым.
— Думаешь, я хотел этого? Думаешь, я счастлив жить в сраном аду? Думаешь, мне нравится пресмыкаться перед
ним? Прекрати уже делить мир на хороших и слизеринцев. Сними эти чёртовы розовые очки и пойми наконец, что не все могут бежать и бороться с Тёмным Лордом с палочками наперевес, как ты и твои гриффиндорские придурки! Не все могут спасать мир, как твой ненаглядный Поттер! И никогда, слышишь, никогда не смей даже заикаться о моей семье. Я не выбирал такой жизни…
Он опустил голову и чуть отодвинулся, всё ещё продолжая опираться на перила. Как будто только они удерживали его от падения в пропасть. Хотя, по сути, так оно и было. От края его отделяла груда металла и Уизли.
Малфой сделал глубокий вдох и понял, что всё это время дышал ароматом персика. Волосы Уизли красиво трепетали на ветру, становясь совсем огненными в золотых лучах уходящего солнца.
Драко моргнул, прогоняя наваждение, и продолжил слегка хрипловатым голосом:
— Я вообще ничего этого не выбирал. Мне, блять, не оставили выбора! Думаешь, я фанатею от Тёмного Лорда? Да мне плевать на него и его идеалы, я бы предпочёл вообще никогда его не видеть. Но я не могу, Уизли. Понимаешь? Не могу! Я был обязан сделать некоторые вещи и сделал их. И не тебе меня в этом винить.
В его глазах больше не было злости. Она испарилась так быстро, что он не успел этого заметить, поэтому сейчас и не прятал своего взгляда. Никакого привычного свинцового занавеса. На Джинни смотрели чистые, полные боли и обречённой усталости глаза. В серых радужках замелькали синие вкрапления, которые она раньше не замечала.
А он проговорил своим надломленным, почти севшим голосом:
— Я тоже не хочу войны. Просто разница между нами в том, что я не кричу об этом на каждом углу. Вот и всё.
И он отступил. Отошел от неё и замер, снова убрав руки в карманы. Уставился в пол и захлопнулся. Ушёл в свои мысли, закрылся от её взгляда, от её тёплого дыхания на щеке, от её рыжих, таких ярко-рыжих волос.
А Джинни не знала, что делать. Как реагировать на его откровение? Потому что сейчас она была уверена, что он говорил правду. Слишком ломано, слишком не по-малфоевски это всё звучало. И она сделала единственное, что было правильным в этой ситуации: сказала то, что думала.
— Ты не прав, Малфой. Я не «кричу об этом на каждом углу». Я действую. Я борюсь каждый день, как и вся моя семья, как и мои друзья. И мы это делаем не потому что нас вынуждают, а потому что по-другому нельзя. И бороться — единственный выход.
Драко никак не отреагировал. Он будто вообще больше не замечал её. Джинни поняла, что на сегодня Малфой исчерпал свой лимит откровений. Она оттолкнулась от перил и направилась к выходу с площадки. Только перед самой лестницей обернулась и окинула его взглядом. Слизеринец, обдуваемый всеми ветрами, стоял не шевелясь. Словно после того, как он выплеснул всю эту злость, в нём не осталось больше ничего, и он просто окаменел.
Джинни решила, что раз ему всё равно, ей ничего не будет стоить закончить свою мысль и с чистой совестью убраться отсюда.
— Разница между нами как раз в том, что я делаю хоть что-то, сопротивляюсь тем же Кэрроу вместо того, чтобы жалеть себя и отсиживаться в подземельях, как ты и все остальные слизеринцы, — спокойно проговорила она и покинула башню.
А Драко стоял, полностью опустошённый, и только когда последние лучи солнца скрылись за горизонтом, он понял, как замёрз.
Надо было взять мантию, — отрешённо пронеслось в его голове, и это была последняя мысль за сегодняшний день.
А ночью ему впервые не снилось кошмаров. Они все остались там, на астрономической башне, где осенний ветер унёс их, чуть не запутав в волосах Уизли.
***
Джинни сидела в Большом зале и кипела. Это мог бы быть прекрасный вторник, если бы не мысли, атаковавшие её без остановки. Она зло пялилась в свою тарелку и проклинала Малфоя.
Где её сраный «Оскар»? Где её приз за выдержку и шикарное актёрское мастерство? Потому что ей доставляло огромного труда не выдать своё удивление, скорее полное охреневание от слов Малфоя. Кто бы мог подумать, что у этого слизеринского принца есть хоть что-то за душой?
Стоп, Уизли! Не ты ли говорила, что больше не клюнешь на его уловки? Это всё — очередная глупая провокация, не более. Так что сними лапшу с ушей и забудь!
Джинни кивнула своим мыслям, но всё же украдкой взглянула в другой конец зала. Словно в подтверждение её слов, Малфой вальяжно сидел за столом, приобнимая Гринграсс за талию и с самодовольной улыбкой беседуя с Блейзом. Джинни хмыкнула — что и требовалось доказать.
Тут он, будто почувствовав её взгляд на себе, поднял голову и посмотрел прямо на неё. Джинни невольно вздрогнула. Снова лёд. Той бури как не бывало. Презрение и ненависть, ничего нового. И не было больше сжатых челюстей, лишь острая усмешка прорезала его аристократичное лицо. Джинни закатила глаза и скривилась.
Пошёл к чёрту, хорёк.
И, не дожидаясь его реакции, переключила своё внимание на однокурсников. Между ними с Малфоем всё снова как раньше. Вернулось на круги своя, отдавая привкусом ненависти. Только тихий упрямый голосок продолжал зудеть где-то на подкорке мозга, там, где не было логических доводов и предубеждений, там, куда она сама не могла достучаться. И он шептал: «
это всё ложь, дорогая».
— Ты какая-то задумчивая сегодня, Джин, — отвлёк её от самокопания голос Джимми.
Она потёрла лицо руками и, взглянув на него, ответила:
— Всё хорошо, просто не выспалась.
— И чем же таким малышка Джинни занималась вместо сна? — нахально улыбаясь, произнёс Симус и многозначительно улыбнулся.
Уизли закатила глаза и раздражённо ответила:
— Иногда люди думают, но тебе такое понятие вряд ли знакомо, Финниган.
Брови Симуса удивлённо взлетели вверх.
— Ты чего такая нервная, Джин? Я же пошутил.
— Не знаю… Прости, я просто… — она снова потёрла лицо рукой. Джинни не хотела никому грубить.
Чёртов Малфой. Кажется, она слишком много с ним контактировала и теперь заразилась его манерой общения.
— Ты просто устала. Всё хорошо, — приятный голос Викки развеял напряжение, повисшее в воздухе. Джинни благодарно взглянула на неё.
Тут Демельза хлопнула в ладоши, привлекая всеобщее внимание.
— Я знаю, что нам всем нужно! — она пригнулась и заговорщически понизила голос. — Громкая музыка, крепкий алкоголь и танцы всю ночь.
Все радостно закивали, а Викки аж подпрыгнула.
— Да! И красивые наряды! А то я уже устала от школьной мантии и квиддичной формы, — она недовольно надула губки.
Джинни была солидарна с Фробишер, у неё самой в чемодане лежало красивое платье. Она долго копила деньги, чтобы купить его. Легкая, почти невесомая ткань, тонкие бретельки… Она могла бы надеть его с босоножками на шпильке, такие были у Ромильды, главное уговорить одолжить. Джинни так замечталась, что пропустила реплику Ричи.
— Что, прости?
Он закатил глаза.
— Вы, девчонки, как услышите слово «платье», так всё… Ай!
Джинни шутливо, но вполне ощутимо пихнула его кулаком в плечо.
— Зато вы, мальчишки, теряете голову, как только видите нас в «платьях», — передразнила она его. — Лучше повтори то, что ты сказал.
Ричи с недовольным видом растирал плечо, но всё же послушался:
— Я говорю, что было бы круто устроить тусовку на Хэллоуин, потому что вряд ли Кэрроу будут закатывать по этому поводу пир, а отметить всё равно хочется.
Демельза кивнула.
— Да, это хорошая идея, к тому же будет время подготовиться: до тридцать первого почти две недели. Успеем запастись всем необходимым, — и она озорно подмигнула ребятам.
Викки рассмеялась.
— Тебе бы только выпить, Дем!
На что та, уперев руки в бока, невинно ответила:
— Да! А что? Разве это плохо? — она перевела взгляд на хихикающих Пикса и Кута. — Как будто вы об этом не думаете!
Джинни, еле сдерживая смех, хотела что-то ответить, как вдруг над её ухом раздалось властное «Уизли!». Она вздрогнула от неожиданности и резко обернулась. За ней стояла недовольная Алекто, гневно прожигая её взглядом.
Твою мать…— пронеслось в голове гриффиндорки.
Джинни взглянула на друзей, которые выглядели не менее удивлёнными, чем она. Затолкав страх подальше, она встала из-за стола и проговорила, смотря Кэрроу прямо в глаза:
— Добрый день, профессор. Чем могу быть полезна?
Алекто прищурилась и, надменно окинув девушку взглядом, кивнула в сторону выхода.
— Пройдёмте со мной, Уизли, — и резко развернулась, ожидая, что она пойдёт следом.
Джинни успокаивающе кивнула однокурсникам, мол «всё хорошо, не волнуйтесь», и пошла за Алекто, молясь, чтобы это не было чем-то серьёзным.
А в спину ей напряжёнными нитями воткнулся серый взгляд.
***
Ощущение талии Дафны под рукой давало приятную иллюзию спокойствия. Как будто всё как раньше, как будто не было того безумного разговора на астрономической башне. Как будто Уизли ещё не навела полнейший бардак в его голове своими прямыми, точными как стрелы словами. Но даже после двух дней Малфой так и не смог выдавить аромат персика из своих легких. Он постоянно мерещился ему — Драко даже перестал закрывать окно в своей спальне. Конечно, его чуть не продуло, и пришлось идти к мадам Помфри за противопростудным зельем, но попытаться было можно.
Чёртова Уизли! Неужели эта девчонка думает, что так легко может читать его, Малфоя?! Не может. Всё, что она наговорила тогда — просто бред, придуманный ею же. И Малфой не даст ей повода думать, что она права.
Драко ещё ближе притянул к себе Дафну, и та довольно устроилась на его плече. Вот так. Всё правильно. Так и должно быть. Никаких угрызений совести. Никакого сожаления. Малфои не ошибаются.
А то, что он тогда сказал ей… Это лишь эмоции. Драко разозлился и захотел уделать её. Доказать, что она несёт полную чушь. Он не обнажал душу перед гриффиндоркой. Это всё злость.
Тут Малфой почувствовал чей-то острый взгляд на себе.
Ну конечно. Кто, кроме неё, мог смотреть так обжигающе? Слизеринец усмехнулся и, убедившись, что его глаза непроницаемы, взглянул в ответ. Со всем холодом, что остался внутри.
Смотри, Уизли, это всё ложь. Это ничего не значит.
И она верит, конечно, она верит. Когда его глаза покрыты таким толстым слоем инея, как тут не поверить? И он сам верит, когда она кривит свои наверняка тёплые губы и отворачивается. Первая отводит взгляд.
Да, дорогуша, мне всё равно.
И Малфой, закрыв глаза, утыкается носом в каштановые волосы Дафны, которые пахнут каким-то сложным и баснословно дорогим парфюмом. И вдыхает совсем не тот запах.
Но становится легче. Помогает ему хоть ненадолго поверить, что он не обманывает себя. Что Уизли неправа. Вообще выкинуть её из головы.
Ровно до того момента, как Кэрроу услужливо напоминает ему об этом своим резким голосом. А эта идиотка покорно следует за ней непонятно зачем и непонятно куда.
Блять.
Только не снова. Что Алекто от неё нужно? «Ничего хорошего» — раздаётся насмешливый голос в голове, поднимая непонятную волну беспокойства. Зажигая напряжение в глазах. Заставляя впиться взглядом в её прямую спину. И он вспоминает слова Тео о том, что Кэрроу перестали пытать учеников непростительными.
Надеюсь, это правда, Нотт. Иначе мне снова придётся вылавливать её по всему Хогвартсу с трясущимися руками и пустым взглядом.
И он снова зарывается в волосы Гринграсс, пытаясь отогнать волнение вперемешку с чувством вины за свои глупые мысли.
