Это все война

По коридорам Хогвартса они идут молча. С каждым шагом они всё дальше от шума и света Большого зала, и в конце концов вокруг не остаётся ничего, кроме гнетущей тишины, липко обволакивающей их фигуры. Даже Майкл присмирел и стал боязливо оглядываться вокруг. Воздух застревает в лёгких, когда маленькая процессия поворачивает в сторону лестниц и, игнорируя внутренние мольбы Джинни, начинает спускаться в подземелья. В этот раз их вели точно не в тот светлый кабинет Алекто. Что-то подсказывает Джинни, что вряд ли им организовали сюрприз-вечеринку для победителей. Девушка еле удержалась от истеричного смешка, пытаясь прогнать совсем не вовремя всплывший в голове образ Кэрроу в праздничных колпаках. Уизли обернулась на Амикуса, надеясь понять, что вообще происходит, и тут же наткнулась на его насмешливый взгляд. Кончики пальцев похолодели, и она с трудом заставила себя не задохнуться, потому что в его полубезумных глазах отражались те же эмоции, что и в тот раз, когда он пытал её круцио. Ненависть и стойкая уверенность в своей безнаказанности. Эта «прогулка» не закончится ничем хорошим. Джинни сильнее сжала руку Демельзы и переглянулась с ней. Сердце ухнуло в пятки, а затем забилось с бешеной скоростью: на лице подруги чётко отражался страх. За них всех, и в первую очередь за Майкла, который ухватился за руку Викки и отчаянно пытался заглянуть той в глаза, будто она могла ответить на все его вопросы. Но Викки смотрела прямо перед собой, боясь, что он заметит ужас на дне её зрачков, боясь, что он прочитает все её опасения. Ниже-ниже-ниже. Стук туфель по каменному полу гулко отдавался в пустых коридорах, и Джинни не может избавиться от ощущения, что именно с таким звуком заколачивают крышку гроба. Кэрроу словно под конвоем вели их непонятно куда, и от этого становилось ещё страшнее. Неизвестность. А ещё — полная беспомощность. Если учителя не помогли им в Большом зале, то сегодня они сами за себя. Шестеро подростков и двенадцатилетний мальчик против опытных пожирателей смерти, чувствующих полную вседозволенность. И обладающих достаточной властью, чтобы удовлетворить любые свои желания, даже самые безумные. Джинни могла лишь догадываться, что их ждёт, и легче от этого не становилось. Наконец они дошли до подземелий, и Кэрроу, уже не церемонясь, затолкали их в небольшую комнату без окон и мебели. Только голые каменные стены и тусклые факелы. Джинни передёрнуло. Дверь гулко захлопнулась, отрезая их от внешнего мира, убивая последнюю, самую призрачную надежду на побег. Они прижались спиной к стене, развернувшись лицом к пожирателям, инстинктивно занимая оборонительную позицию, и незаметно сжали руки друг друга в попытке унять дрожь. Джинни бросила быстрый взгляд на друзей: неестественно прямые спины, плотно сжатые челюсти — оцепенение вперемешку с болезненной решимостью в глазах. «Они тоже догадываются, зачем их привели сюда...», — пронеслось в её голове. Амикус чинно прошёлся вдоль противоположной стены, заглядывая в глаза каждому из гриффиндорцев. Они все твёрдо встретили его взгляд, прикрывая страх отчаянной храбростью. Даже Майкл разъярённым львёнком смотрел на Кэрроу, не позволяя спрятать себя за спину Слоупера и Викки. Закончив изучение лиц своих будущих жертв, Амикус довольно усмехнулся и покачал головой. — Вы понимаете, почему вы здесь? — задал он вопрос, не поворачиваясь к ним. Джинни усмехнулась. — Вам стало скучно? Давно не пытали никого? Кэрроу переглянулся с сестрой, и они оба рассмеялись. — А ты забавная, Уизли, вот только глупая, — ни тени улыбки в голосе, лишь пробирающий до костей холод. — Мы не наказываем просто так… — Да ну? Алекто бросила предупреждающий взгляд на Джинни, но той было всё равно. — Вы хотите сказать, что не понимаете, в чём ваша вина? Джинни язвительно усмехнулась. — Уж потрудитесь объяснить, профессор, — в последнее слово она вложила всё своё презрение. Кэрроу, будто не замечая её выпадов, продолжил говорить весьма спокойным тоном, но Джинни уже знала, что за всей этой напускной вежливостью скрывается холодное безумие. — Сегодня вы вероломным путём забрали победу у Слизерина… — Что?! — вся язвительность испарилась, уступив место искреннему охуеванию от такой наглости. Джинни почти задохнулась. Демельза дёрнула её за рукав, шёпотом прося остановиться, но Уизли уже горела. Она резко повернулась к Робинс, указывая рукой на Амикуса и почти крича: — Ты слышишь, что он несёт? Это бред, тупее предлога найти просто нельзя! — она снова повернулась к усмехающемуся пожирателю. — «Вероломным путём забрали победу»? Вы издеваетесь? Вы вообще открывали правила квиддича? Его усмешка будто приросла к жёсткому лицу, а с лица слой за слоем сползла маска учтивости. Он покачал головой и опасно тихо произнёс: — Уизли, Уизли, Уизли… Ничто вас не учит. Разве я не говорил, что дерзить старшим нельзя? А что насчёт нарушений… Я думаю, Алекто сейчас объяснит вам, как надо играть. И он сделал приглашающий жест сестре. Та благодарно кивнула и, с пугающей точностью скопировав ухмылку брата, вышла в центр. — Во-первых, загонщики, — её острый взгляд остановился на Ричи и Джимми, которые в ответ на выпад лишь расправили плечи и гордо вскинули подбородки. — Надо лучше следить за бладжером и не допускать того, чтобы он летел в игроков слизеринской команды. Они не успели ничего ответить, когда красный луч ударил Кута в грудь, отчего тот изогнулся и со сдавленным криком упал на колени. А через секунду тишину разорвал его вопль. Все вздрогнули, а Демельза сильно впилась в руку Джинни, почти царапая её ногтями. А Джинни словно приросла к полу, не в силах ни вздохнуть, ни оторвать глаз от корчившегося на полу друга. Кажется, Кут кричал вечность. Потом он замолк, и Джинни еле слышно выдохнула, но в следующую секунду закричал Джимми. Сквозь бешеный стук своего сердца Джинни почувствовала, как в её груди медленно начинает разверзаться пропасть, затягивая её внутрь. Нет-нет-нет, только не сейчас. Она — капитан, она должна быть стойкой, быть примером, но самое главное — она ни в коем случае не должна дать мерзким прислужникам Лорда то, чего они хотят. Дать сломать себя. Глубоко вдохнув, Джинни закрыла глаза и попыталась считать. Ногти Робинс больно впивались в ладонь, отрезвляя Уизли, помогая оставаться на плаву. Только бы не слышать криков друзей, только бы не сойти с ума от их боли, от своего бессилия, не дать панике взять верх. Раз. Ричи выдаёт очередной глупый каламбур. Два. Джимми кидается в неё бумажными самолётиками на уроке истории магии. Пауза, и холодный голос Алекто режет тишину. — Во-вторых, охотники, — она переводит взгляд на Джека. — Неужели ты не знал, что нужно закидывать мяч в свои кольца? Слоупер стискивает зубы и хрипит, привалившись к стене, а через секунду не выдерживает и кричит, кричит, кричит. Тут Джинни делает глупость — она открывает глаза. Руки Джека изгибаются под неправильными углами, и Уизли, кажется, слышит хруст суставов. Она жмурит глаза ещё сильнее, упорно продолжая считать. Три. Джек радостно смеётся, когда ему наконец-таки удаётся выполнить сложный финт на поле. На губах Алекто играла удовлетворённая улыбка, а в глазах отражалась расчётливая жестокость. Если её брат был явно немного не в себе, то эта женщина сохранила чистый рассудок, просто она получала искреннее наслаждение от наказаний, прекрасно понимая, зачем это делает. Для неё это не было игрой или прихотью. Она правда хотела сломить каждого из них. Уничтожить их волю и стремление к борьбе. К победе. Джек замолкает, и Джинни чувствует, как напрягается Демельза. — А ты, Робинс? — спокойный, почти приторный тон Кэрроу контрастирует с мечущимся в панике внутренним голосом Уизли. — Пора бы понять, что не стоит забирать квоффл у слизеринцев. Рука Робинс выскальзывает из ладони Джинни, и по комнате проносится её крик, отскакивая от стен, резонируя в затхлом воздухе, почти разрывая барабанные перепонки. Но Уизли лишь сильнее стискивает зубы и заставляет себя продолжать считать. Четыре. Демельза ни с того ни с сего устраивает бой подушками в воскресное утро, а их спальня залита светом, и пух летает в воздухе, словно снег. Через вечность давящая тишина снова ненадолго ложится на комнату, но её быстро разрушает лёд, сквозящий в голосе Алекто: — В-третьих, вратарь, — она нарочито медленно подходит к Викки, заставляя сердце Джинни уйти куда-то в пятки. — Ты нужна только для виду, не смей больше отбивать мячи, дрянь. И пронзительный крик бьёт Уизли в грудь, прорываясь сквозь рёбра, ломая солнечное сплетение, оставляя очередной незаживающий шрам на сердце. Пять. Викки терпеливо объясняет ей трансфигурацию, то и дело тяжело вздыхая, но продолжая настойчиво вдалбливать информацию в уставшую голову Джинни. А потом всё стихло, и она приготовилась к своей порции боли, но ничего не произошло. Уизли открыла глаза и огляделась. Ком подкатил к горлу, а пальцы закололо от бессильной ненависти. Её друзья тяжело дышали, кто-то до сих пор лежал на холодном полу, кого-то трясло, Демельза смотрела перед собой невидящим взглядом, Ричи постепенно приходил в себя, Джимми сидел, привалившись к стене, а Слоупер, придерживая Викки, что-то кричал Кэрроу. Джинни попробовала вслушаться в их разговор. — В-четвёртых, ловец не должен ловить снитч. Он только летит рядом с настоящим ловцом — ловцом Слизерина — и подбадривает его. Алекто усмехнулась, а Джек надрывно кричал, пытаясь достучаться до неё: — Блять, не трогайте его! Он совсем ребёнок, он не виноват! Мы исключим его из команды, он больше никогда не будет играть, только не трогайте его! Голос Джека охрип, а в глазах стояли слёзы отчаяния. И только сейчас в немного заторможенное сознание Джинни пришло понимание, о ком он говорит. Майкл. Она дёрнулась как от удара и нашла взглядом фигурку второкурсника. Губы гриффиндорки затряслись, а внутри что-то оборвалось, потому что этот мальчик стоял прямо напротив Кэрроу, напротив чёртовых пожирателей смерти с решительным взглядом и ровной спиной. И что-то было в этой его позе. В его выражении лица, во всём его маленьком теле. То, во что они все верили. То, за что они все боролись. То, за что Гарри сейчас скитался по лесам, то, за что Гермиона бросила школу, а Рон — семью. То, за что Джинни была готова пожертвовать всем. Свобода. Он был намного меньше Алекто, но в нём было столько этой яростной, чистой, немного наивной свободы, что пожирательница казалась лишь чёрным пятном на фоне его внутреннего света. И даже отсюда Джинни чувствовала его силу, его уверенность в своих убеждениях и ненависть к врагам. Это ненормально, что ребёнок смотрит так, ненормально, что на него поднимают палочку, готовясь произнести непростительное, ненормально, что он только что слышал вопли своих друзей вместо того, чтобы праздновать свою первую победу в квиддиче. — Круцио, — холодный голос резанул по ушам, а затем Джинни услышала крик. Только не Майкла. Она словно в замедленной съёмке видит, как Викки отталкивает Слоупера и бежит наперерез заклятью. Викки, которую многие считали классической пай-девочкой, Викки, которая никогда никуда не ввязывалась, предпочитая книги и спорт безрассудным приключениям, Викки, которая с сомнением вступила в ОД, потому что боялась, что недостаточно храбрая для всего этого. И эта Викки сейчас прижала к себе Майкла, загораживая его своей хрупкой фигуркой от самого страшного заклинания для пыток. А потом всё смазывается перед глазами Джинни. Белокурая девушка кричит от второго за вечер круциатуса, ломая последние ногти об каменный пол, а двенадцатилетний мальчик падает на колени, пытаясь поймать её руку, и его плечи содрогаются от подступающей истерики. Джинни видит дорожки слёз на его побледневших щеках, видит его полные ужаса голубые глаза, ярко выделяющиеся на детском лице. И в ней просыпается ярость. Бурлящая, отчаянная ярость, которая мощным потоком проходит по её телу, убирая дрожь, смывая страх, помогая наконец вдохнуть полной грудью и сбросить оцепенение, и выливается в гневный крик: — Стойте! Кэрроу поднимает на неё вопросительный взгляд, а Джинни делает шаг вперёд и кричит ещё громче, ещё яростнее. — Остановитесь! Стойте! — а в голосе металл. И Амикус делает знак сестре, чтобы она прекратила, склоняет голову вбок и заинтересованно смотрит на Уизли. Взгляд кота на оказавшуюся неожиданно живучей мышь. Крики мгновенно обрываются, переходя в сдавленные всхлипы. И теперь от стен отражается плач мальчика и девочки, только что спасшей его, а Джинни горит всё сильнее. — Прекратите мучать их, я капитан команды, и я несу за них ответственность. Давайте, накажите меня, но их не трогайте. И вздёргивает подбородок, полыхая чистой ненавистью и желанием защитить. Амикус улыбается и хочет что-то ответить, но вдруг дверь со скрежетом отворяется, и Джинни встречается с широко распахнутыми серыми глазами, в которых на секунду вспыхивает беспокойство, тут же скрывающееся за железным занавесом. В затхлый воздух влетает аромат мелиссы и спасительного дождя.

***

«Прекрасно, просто прекрасно!» Малфой раздражённо шёл в сторону подземелий, заканчивая свой обход на сегодня, а в голове крутились события этого безумного дня. Сначала проигрыш второкурснику, потом это непонятное выступление Кэрроу и её карие глаза. С недавним отблеском чистой радости, которую медленно смывало беспокойство. На лице Уизли он разглядел все те же опасения, что поселились в его голове, стоило Амикусу заговорить об их победе. Слишком приторный голос, слишком учтивая улыбка. Чёрт. Рука сама зарылась в волосы, а в воображении замелькали возможные варианты развития событий. Они могли снова пытать её круциатусом, могли опять заставить резать себе руки, могли сделать что угодно… — Идиотка! — кулак ударяется о стену, но Малфой не чувствует боли, только шестерёнки зло крутятся в голове. Кэрроу не могли вечно быть терпеливыми, они просто ждали повод, чтобы снова продолжить ломать её. Ломать их всех. Тупые гриффиндорцы, проиграй они им сегодня, ничего бы не было. Но нет, им нужно показать свою непокорность во всём. Даже в сраном квиддиче. Особенно в квиддиче. Они наверняка знали, как Кэрроу относятся к спорту, и выиграть этот матч было делом принципа. Малфой фыркнул. Ну конечно, а теперь всю команду увели из Большого зала в неизвестном направлении. И с этого момента холодные тиски сжали его сердце и никак не хотели отпускать. Беспокойство вперемешку со злостью бурлило внутри, не давая ему расслабиться, сосредоточиться на чём-то другом. Снова и снова он прокручивал в голове слова Кэрроу, пытаясь убедить себя, что Уизли ничего не грозит. Драко сам не понимал, почему это так важно, просто он вдруг отчётливо понял, что вовсе не хочет её боли. Ни тогда, на поле, ни сейчас. И это не было похоже на прежнее желание оставаться в стороне, только бы не быть виноватым. Это была осознанная потребность защитить её. Видимо, он совсем сходит с ума. Драко уже спустился в подземелья и шёл в сторону слизеринской гостиной, когда до его ушей донеслось слабое эхо. Малфой замер, вслушиваясь в пустоту коридоров. Сердце надрывно застучало где-то в горле, а по коже побежали мурашки. Крик. Сдавленный, полный боли крик тихо раздался во мраке подземного лабиринта. Он закрыл глаза и потряс головой, надеясь, что ему послышалось. Нет, пожалуйста, пусть это будет неправдой. Но крик повторился, отдаваясь тупой болью в груди Малфоя, переплетаясь с воспоминаниями, заставляя закрыть глаза и зарыться руками в волосы. Вот он просыпается посреди ночи от ужасных воплей, доносящихся из подземелий, вот он не сразу понимает, что происходит, а в следующую секунду судорожно ищет палочку под подушкой и трясущимися руками накладывает заглушающие заклинания на комнату. И больше не спит, просто не может заснуть, потому что там внизу может быть человек, которого он знает всю жизнь, или видел мельком пару раз, или даже учился с ним в одной школе, но это всё уже не важно. Они все были невиновными и все умирали, а Драко не мог заснуть и не знал, из-за неестественной тишины ли это или из-за глухого, давящего чувства, которое охватывало всё его тело и не давало вздохнуть. Вина? Совесть? Боль? Страх. Иррациональный, почти первобытный, но в то же время знакомый, будто он жил внутри Малфоя всегда, но только крики в его собственном доме смогли пробудить его. И этот страх не давал ему заснуть, расслабиться, забыться, потому что в каждом крике ему мерещился голос матери… Именно этот страх заставил его буквально сбежать из Мэнора, лишь бы не слышать чёртовых воплей. И теперь Драко снова чувствует его. Оттягивает себе волосы, стискивает зубы и простое, хлёсткое осознание приходит в его затуманенный воспоминаниями мозг: не сбежал. Пытки не остались там, дома, за сотни миль от Хогвартса. Они последовали за Драко сюда, в школу и, кажется, он снова не сможет спать. Только если… Малфой вскидывает голову, вспомнив, кого могли пытать прямо сейчас. Чьи рыжие локоны могли сейчас путаться на полу, кто сейчас мог извиваться под непростительным. И ноги сами несут его на звук, а сердце бьётся так громко, что заглушает крики, а в конце коридора виднеется одна-единственная дверь, и Малфой еле успевает притормозить и попытаться успокоиться. Что он им скажет? Как он объяснит своё появление? Какого хера он вообще припёрся сюда? Что он может сделать? Но все вопросы сметает очередной крик и чей-то плач, и Драко, глубоко вздохнув, распахивает дверь. Взгляд тут же натыкается на бледное веснушчатое лицо, на котором решимость перемешалась с болью, а в янтарных глазах, которые в немом вопросе уставились на него, искрится слабая надежда. Абсолютно безумная, отчаянная. И Малфой вдруг не хочет подводить её. Совсем не хочет. Из замешательства его выводит недоумевающий голос Амикуса: — Добрый вечер, Драко, что же привело тебя сюда? Кэрроу усмехается и выжидающе смотрит на Малфоя. Он сглатывает и обводит взглядом комнату. Вся гриффиндорская команда здесь, загонщики волками смотрят на него, блондинка, кажется, Фробишер, обнимает мелкого, Робинс невидящим взглядом сверлит пол, а Слоупер до сих пор дрожит. Чёрт, неужели их всех уже пытали? Взгляд магнитом притягивается к Уизли, и Малфой оглядывает её с ног до головы. Ничего, никаких следов пыток, только огонь в глазах и сжатые кулаки. Драко незаметно выдыхает и, нацепив привычную маску на лицо, поворачивается к Амикусу. — Я просто делал обход школы и решил проверить, что здесь за шум. Алекто усмехается. — Как ответственно с твоей стороны, Драко, — и она поворачивается к Джинни с улыбкой, не предвещающей ничего хорошего. — Так или иначе, мы уже заканчивали. Внутри у него всё холодеет, а шестерёнки в голове крутятся с бешеной скоростью, пытаясь найти способ остановить её. Если шанса избежать пыток полностью нет, он может выбрать из двух зол меньшее. Драко откашливается и ровным голосом произносит: — Позвольте мне. Чувствует, как Уизли прожигает его взглядом, может представить её карие глаза, в которых ярость смешивается с разочарованием: «предатель». Но Драко игнорирует это, лишь выпрямляет спину и с вежливой улыбкой смотрит на Кэрроу. Те переглядываются, а затем Амикус довольно хмыкает. — Ну что ж, такое рвение похвально, Драко, — он кладёт руку на плечо сестре. — Думаю, мы можем позволить ему наказать мисс Уизли. Алекто смотрит с подозрением, но всё же кивает и делает шаг назад, а Амикус переводит предвкушающий взгляд на Малфоя, и его губы растягивает неприятная улыбка. — Начинай. Драко собирает всю свою волю в кулак, чтобы заставить себя посмотреть на Уизли. Чёрт. Лучше бы он этого не делал, потому что теперь никогда не забудет этот её взгляд. Не сможет выбить его из памяти. Гордо вскинула подбородок, а в глазах столько презрения и ненависти, что Малфой хочет схватить её за плечи и трясти, пока до неё не дойдёт, что он делает как лучше. Что его круциатус — лёгкий укол в сравнении с опытным заклинанием Алекто. Но он не двигается с места, лишь поднимает палочку с непроницаемым лицом, краем глаза замечая, как дёрнулись Кут и Пикс в его сторону, но тут же были остановлены Кэрроу. Драко ещё раз вздохнул и попытался найти в себе как можно больше ненависти, чтобы вышло хоть немного правдоподобно, но не чувствует ничего. Точнее чувствует, но не то. Он ненавидит её, но не так, чтобы причинить боль. Не физическую. Он не может пытать её. И решение приходит быстро, как единственно верный исход. Малфой убирает на секунду сталь из своих глаз, позволяя Уизли увидеть беспокойство, и одними губами, почти без звука произносит: — Кричи. А в следующую секунду красный луч ударяет ей в грудь, и Джинни дёргается, как от лёгкой пощёчины, смотрит с недоумением на Малфоя, но потом понимание проскальзывает в её глазах, и она начинает кричать. Падает на колени и, блять, настолько правдоподобно кричит, что по его коже бегут мурашки, а внутри всё сжимается, и он невольно ослабляет и без того лёгкое заклинание. Сердце гулко стучит в груди, в ушах, повсюду, а рука крепче стискивает палочку. «Только бы Кэрроу поверили, только бы поверили…» Вдруг в уши вместе с её криком врываются разъярённые голоса гриффиндорцев. Пикс и Кут, которых обездвижили, гневно орут на Малфоя, понося его последними словами, чем-то угрожая. — Чёртов хорёк! Слабак! Урод! — Ричи уже сорвался на хрип, но всё равно продолжает сыпать проклятьями. — Ты сдохнешь вместе со своим жалким папашей и Лордом, я, блять, лично уничтожу тебя, стоит мне вырваться! Тут его гневную тираду прерывает звук пощёчины, а Драко лишь усмехается, пытаясь не слушать их, не смотреть, сосредоточиться только на Джинни и на её огненных волосах, которые светятся даже в этом полутёмном подземелье. А она то затихает, то с новой силой начинает визжать, и Малфой в очередной раз проверяет, не слишком ли сильно он давит. И в ушах полная какофония звуков, состоящая из её уже ставших хрипловатыми криков, из угроз и оскорблений, льющихся со стороны её друзей, из плача Майкла, из смеха Кэрроу, и Малфой не знает, какой звук хуже. — Урод, мразь, ты ничтожный трус, жаль, что я не скинул тебя с метлы во время матча! — Джимми почти задыхается своей ненавистью, захлёбывается ею, но продолжает поливать Малфоя, сбиваясь, хрипя. А Драко прикладывает все свои силы, только бы сохранить эту беспристрастную маску, потому что если дрогнет хоть одна мышца на его лице, Кэрроу смогут всё понять. Уизли уже сорвала себе голос и теперь просто извивалась на полу, и Малфой молился Мерлину, чтобы это поскорее закончилось, потому что даже её ненастоящие страдания доставляли ему боль. Потому что теперь он знал, как она выглядит, когда её пытают. Потому что теперь его мозг подбрасывал ему образы прошлого, где Уизли так же корчится на каменном полу, но только от реальной боли. И он ещё больше возненавидел Кэрроу, а все вопросы и недоумение от своего поступка, от того, что он сейчас в который раз спасает Уизли, затаились где-то в глубине его подсознания, не смея вылезать. Не давая ему усомниться в своих действиях, ведь стоит начать анализировать, и он просто сойдёт с ума. Нет, сейчас он просто последует глупому инстинкту, тому самому, что не дал ему выдать её Алекто в сентябре, тому самому, что заставил его идти за ней в маленький дворик и вытаскивать из пучины паники, тому самому инстинкту, из-за которого он кивнул головой, спасая её от бладжера. И теперь этот новый, непривычный инстинкт удерживал его руку на весу, не давая отступить, приковал непроницаемую маску к лицу и сжал челюсти Малфоя. Ни звука, ни вдоха, ни единого лишнего движения. Спасти. Спасти её — такое неправильное, неестественное словосочетание проскользнуло в его мыслях и, зацепившись за что-то ещё, осталось там. Пустило корни и теперь пульсировало в голове, как единственно верный выход. Как объяснение его действиям. И пока Малфой не успел удивиться этой мысли, холодный голос Амикуса разрезал шум в подземелье. — Достаточно! Драко резко опустил руку, слегка нервным движением расправил плечи и повернулся к пожирателям. Те усмехнулись и, бегло взглянув на Уизли, кивнули Малфою на выход. — Спасибо, Драко, это было неплохо, — проговорила Алекто и первая направилась к дверям. Не поворачивая головы, она бросила, обращаясь к гриффиндорцам. — А вы пробудете здесь до утра! Как раз будет время поразмышлять над нашими советами. И вышла из комнаты, хищно ухмыльнувшись. Амикус последовал за ней, перед выходом положив руку Драко на плечо и тихо произнёся: — Даже у меня не получилось выбить из неё ни звука, а ты молодец, — он опасно блеснул глазами, но в них читалось уважение. — Лорд хорошо тебя подготовил. Малфой вежливо улыбнулся и кивнул больше на автомате, потому что вся его энергия ушла на то, чтобы не выблевать от такой похвалы. Кэрроу скрылся за дверьми вслед за сестрой, и Драко остался один на один с Уизли. Не считая шестерых гриффиндорцев, конечно, но он не замечал их, когда повернулся к ней и перехватил янтарный взгляд. Джинни чуть отошла от плясок на каменном полу и теперь разминала руки и плечи, которые особенно сильно бились о поверхность. Он уже положил ладонь на дверную ручку, чтобы выйти и наконец перестать чувствовать на себе ненавидящие взгляды её однокурсников, когда её губы разомкнулись и так же, как и вечность назад, беззвучно произнесли: — Спасибо. А в глазах больше нет той ненависти, теперь там происходит неведомая ему борьба. Малфой снова сглатывает и наконец заставляет себя двигаться. Разрывает зрительный контакт и, не снимая холодной маски, выходит из этой ужасной комнаты. Дверь со скрипом захлопывается, снова отбрасывая их по разные стороны баррикад, и Драко кивает Кэрроу, которые накладывают запирающие заклинания, убирает руки в карманы, чтобы скрыть дрожащие пальцы, и почти несётся прочь оттуда. Прочь от Уизли, прочь от её горячего взгляда, прочь от её губ, которые сложились в такое неправильное, такое искреннее слово. «Спасибо». Прочь от самого себя, от тепла, расплывшегося в груди от её благодарности. Драко влетает в башню старост и бросается в душ. Лишь бы смыть этот затхлый воздух, смыть эти крики, смыть непролитые слёзы. Выливает в себя весь флакон снотворного зелья, падает на кровать, даже не расстилая её, и тут же засыпает.