Это все война

Слизеринская гостиная всегда успокаивала Малфоя, дарила ощущение защищённости, дома. Но не сейчас. Не когда чёртов Монтегю сидел прямо напротив него и распинался о том, как «натянет рыжую сучку при первом удобном случае». Как выебет её до беспамятства за то, что обошла его в квиддиче. Блять. Малфой сжал кулак почти до хруста, чувствуя, как аккуратные ногти впиваются в кожу, оставляя следы, и продолжил пялиться на Грэхема, надеясь, что тот сдохнет от одного его взгляда. Но Грэхем не сдох, только всё больше и больше распалялся, в красках описывая свои мерзкие фантазии. Вдруг Панси легонько толкнула Драко в плечо и, чуть наклонившись, шепнула: — Ощущение, что ты вот-вот родишь, Малфой, — её бордовые губы растянулись в привычной усмешке. — Лицо попроще сделай. А Драко только с шумом выдохнул и резко провел рукой по волосам, наконец отрывая взгляд от Монтегю, чтобы посмотреть на слизеринку. — Ощущение, что ты лезешь не в своё дело, Паркинсон, — бросает он, запоздало ощущая, что в этот раз ответил слишком быстро. Слишком порывисто для него. И Панси это замечает, приподнимая одну бровь и бросая странный взгляд на Блейза. Твою мать. Он слишком не собран сегодня. Как и всю прошлую неделю с того самого инцидента, о котором он пытался не думать. Получалось херово. Очень херово, потому что он уже тысячу раз обсудил с собой этот поцелуй и так ни к чему и не пришёл. Вариантов объяснений своих действий было множество, начиная с «я просто заткнул её самым эффективным способом» до «кажется, я хочу Уизли», и Драко не мог остановиться ни на одном из них. Всё звучало одинаково глупо и абсолютно безумно, но, может, дело было не только в поцелуе? Малфой не хотел признавать, что он снова позволил ей увидеть слишком многое. Услышать слишком личное. И теперь понятия не имел, что делать дальше и как себя вести, потому что одна рыжая девчонка ходит где-то по Хогвартсу и знает почти все слабые места Драко. Знает его внутренние переживания и страхи, а самое главное — знает, что он не может просто уйти от разговора, не поцеловав её. Блять. Драко уронил голову на руки, снова зарываясь пальцами в волосы, надеясь, что это поможет избавиться от очередного приступа мигрени, но сраный Грэхем пиздел слишком громко, чтобы Малфой не услышал очередной его фразы. — …А знаете, может, её действительно лучше трахнуть, чтобы даже на метлу сесть не смогла? Тогда победа Слизерина будет обеспечена, — он сощурил глаза, наслаждаясь полученным эффектом: большинство слизеринцев смеялись, одобрительно кивая, а Малфой в очередной раз пожалел, что не может стрелять авадой из глаз. Было бы приятно посмотреть, как с лица этого урода сходит омерзительная усмешка, а чёрные глаза медленно стекленеют и из них утекает вся самонадеянность. Но голос Забини вырвал Драко из сладких грёз, возвращая в тошнотворную реальность, в которой убийство Грэхема стало бы преступлением. — Мне кажется, что после такого она стала бы играть ещё яростнее, — протянул он, плохо скрывая свою неприязнь к капитану слизеринской команды. — И ты туда же, Блейз! — Панси закатила глаза и пнула однокурсника ногой. — Можете просто признать, что вас обошла команда, на пятьдесят процентов состоящая из девчонок, и успокоиться! — Ладно девчонки, — Монтегю опасно сверкнул глазами в сторону Малфоя, — наш Драко вообще продул второкурснику. И он откинулся на спинку дивана, изучая реакцию блондина, на что тот сильнее сжал челюсти и чуть подался вперед, отвечая на вызывающий взгляд Грэхема своим ледяным. Режущим. — Хочу напомнить, что даже если бы я схватил снитч, Гриффиндор обошёл бы нас на несколько десятков очков, — он сделал паузу, чтобы холодно усмехнуться, и продолжил. — Но в любом случае ты не следил за всем полётом, а значит, и не видел, что мальчишке просто повезло. Снитч дёрнулся в его сторону, а я не успел затормозить. Поверь, обыграть пацана я смогу, а вот сможешь ли ты быть хотя бы на уровне охотниц Гриффиндора, я сомневаюсь. Смерив его напоследок пренебрежительным взглядом, Малфой резко поднялся с дивана и, не прощаясь, покинул гостиную. Только краем уха он услышал, как Панси наклонилась к Блейзу и проговорила, прикрыв рот ладошкой: — Просто он всю игру смотрел на задницу Уизли, а не на мяч, — и беззвучно засмеялась, а Забини хитро усмехнулся и бросил нечитаемый взгляд в спину удаляющемуся Малфою.

***

Неделя будто бы прошла мимо Джинни. Уроки, едкие ухмылки Кэрроу, отрешённые лица друзей, сны, после которых просыпаешься ещё более уставшей, чем до этого… Всё смешалось в однородную серую массу, грузом давившую на плечи Джинни, не дающую отвлечься от навязчивых мыслей. Таких запретных, таких неправильных. Пожиравших её с того самого момента, когда Малфой оставил её в том классе. Дура. Какая же она дура… Просто идиотка! Зачем она только вбила себе в голову этот бред, что ей непременно нужно было спросить его. Узнать правду. Узнала? Прекрасно! Только теперь эта правда встала поперёк горла, заставляя её задыхаться от осознания, что всё запуталось ещё сильнее. Хотела развеять свои сомнения, понять поведение Малфоя, но этот придурок поцеловал её, а она оказалась не меньшей дурой, чтобы ответить ему. Чёрт, чёрт, чёрт! Джинни тряхнула головой и посмотрела на друзей. Они делали домашнее задание в общей гостиной Гриффиндора. Джинни наивно полагала, что такое времяпрепровождение поможет им развеяться, забыть о том, что произошло в подземельях, хоть на время. Но в этом она тоже ошиблась. Все сидели понурые и отстранённые, изредка перекидываясь парочкой фраз исключительно по предмету. Даже вечно весёлые Джимми и Ричи со скучающим видом переворачивали страницу за страницей, явно не собираясь шутить сегодня. Демельза, сидевшая ближе всех к Джинни, постоянно бросала взволнованные взгляды на Викки, которая выглядела хуже всех: её волосы потускнели, а из глаз ушёл привычный задор. И Уизли молилась Мерлину, чтобы он просто временно спрятался за стеной отрешённости, а не пропал навсегда… Потому что если грёбанные Кэрроу сломали Фробишер, Джинни никогда не простит себе промедления. Будет вечно винить себя в том, что не прогнала панику раньше, позволив пожирателям поиздеваться над каждым, а не выместить всю злость лишь на ней. Она вздохнула и исподлобья взглянула на подругу. Та хмурилась, изучая учебник, как вдруг озарение мелькнуло на её лице, а кончики губ приподнялись в победной улыбке, и Викки, схватив перо, начала что-то судорожно строчить на пергаменте, возвращая Джинни надежду. Она справится. Кэрроу не сломают её двумя круциатусами. Не сломают никого из них. Им просто нужно немного времени, чтобы прийти в себя, и они ответят Пожирателям со всей гриффиндорской страстью и яростью. Со всей своей болью и жаждой справедливости. А пока Джинни допишет скучный реферат для мадам Стебель и пойдет проветриться перед сном. И через двадцать минут она чмокнула Демельзу в щёку, помахала друзьям рукой и выскользнула из уютной гостиной. Прохлада коридоров и перешёптывания портретов постепенно прогоняли напряжённую атмосферу, поселившуюся между Джинни и её однокурсниками. Она шла, сама не зная куда, позволяя мыслям свободно блуждать в голове. Они медленно сменяли одна другую, перетекая с недавней победы в квиддиче на воспоминания о доме и ближайший тест по трансфигурации. Джинни давно не прогуливалась так, в одиночестве, за пару часов до отбоя, наедине с самим замком, хранящим слишком много воспоминаний. Так за всеми этими размышлениями она не заметила, как ушла далеко от своей гостиной и оказалась в части замка, близкой к туалету Миртл. Видимо, тело до сих пор помнило путь сюда, даже спустя столько лет, и привело Джинни к злосчастному первому этажу по привычке. Она остановилась, обрывая звук собственных шагов, позволяя тишине поглотить её. Замок всегда казался ей живым, а сейчас, когда она не слышала ничего, кроме своего мерного дыхания, а темнота подступала со всех сторон, ей показалось, что рядом кто-то есть. — Не ожидал тебя здесь увидеть, Уизли. Чёрт, лучше бы Хогвартс действительно оказался живым. Джинни медленно поворачивается на голос и раздражённо выдыхает. — Монтегю. Рука автоматически тянется к палочке, благо темнота коридоров скрывает это движение. А Грэхем продолжает скалиться и делает несколько размеренных шагов к Джинни, напоминая ей хищника, подкрадывающегося к своей жертве. И совсем не вовремя сознание подкидывает образ Драко, который любит так же подходить к ней, вот только с ним Уизли не чувствует себя жертвой. Голос Монтегю снова привлекает её внимание, и Джинни понимает, что пропустила момент, когда он оказался так близко. — Гуляешь ночью… Совсем одна… — он наклонился, вторгаясь в её личное пространство, но Джинни не шелохнулась, продолжая с вызовом смотреть ему в глаза. — Искала меня, Уизлетта? Она закатывает глаза и насмешливо улыбается. — Ещё чего! Иди куда шёл, сегодня тебя некому защищать. Из его глаз тут же уходит всё веселье, обнажая затаившуюся обиду и злость на гриффиндорку, что так позорно ударила его тогда, и Монтегю резко хватает её за руки, притягивая к себе. — Ты могла бы быть умной девочкой и промолчать, но нет, Уизли, ты идиотка, поэтому теперь мне придется выполнить все свои обещания. Он непозволительно близко, но Джинни ни на йоту не хорошо, как было с Малфоем. Сейчас хочется оттолкнуть его как можно дальше, чтобы он больше никогда не занимал её личное пространство, не дышал на неё так разъярённо, не обдавал своим излишне мятным одеколоном, от которого заслезились глаза. — Если ты собрался выполнять свои обещания так же, как на поле, то мне не о чем беспокоиться, — внутри всё сжимается от подступающего страха, но она не даёт голосу дрогнуть. «Всё нормально, он ничего мне не сделает, всё хорошо»,— пытается убедить себя Джинни, но ноги почему-то начинают дрожать. — О нет, милая, — никто ещё не произносил это слово настолько мерзко, как он сейчас. — Тебе есть о чём беспокоиться. И он резко прижимается к ней всем телом, заставляя Джинни слабо вскрикнуть, и шепчет в самое ухо, обдавая его влажным дыханием, отчего она морщится и пытается оттолкнуть Монтегю, но тот лишь сильнее сжимает её руки. — Я уже давно хочу тебя, Уизли, но всё никак не решался подойти, — его грудной смех отдаёт ей в тело, а страх сковывает сердце сильнее рук Монтегю. — Я очень стеснительный, знаешь ли… Это его язык только что дотронулся до её мочки? Твою мать… Джинни с шумом выдыхает и пытается ударить его коленом, но он слишком близко, поэтому она промахивается и попадает в бедро, а Монтегю рычит от злости и больно прикусывает её шею. — Второй раз такое не прокатит, малышка, — он чуть отстраняется, и Джинни видит, наверное, самую страшную улыбку в её жизни. Улыбку, в которой смешивается его необузданное желание и полное презрение к ней. Он гнёт губы, и в этом изгибе Уизли не видит ничего, кроме животной решимости и насмешки. Ему плевать на неё и её чувства, ему плевать, больно ли ей, удобно ли ей, хочет ли она. Ему важны только его собственные желания, а Джинни для него не человек. Просто цель, тело, которым он давно хотел овладеть. И её тошнит от этого. Хочется выплюнуть свою ненависть в улыбающееся лицо, вот только сил хватает лишь на отчаянный рывок и ещё один удар, в этот раз по лодыжке. Монтегю морщится, а в следующую секунду из ее лёгких выбивает весь воздух, потому что он пришибает её к ближайшей стене, наваливаясь всем телом, заставляя пожалеть о том, что она вообще вышла из гостиной сегодня. Джинни пытается сопротивляться, заставляет своё тело двигаться, но следующие слова Монтегю просто парализуют её. — Я думал сделать это мягче, но раз ты такая строптивая, мне придётся принять меры, чтобы усмирить тебя, — он приближается совсем близко, почти вплотную и выдыхает ей в губы. — Я сейчас трахну тебя, Уизли. Говорят, что в экстренных ситуаций у людей есть три инстинкта: бей, замри, беги. Видимо, у Джинни сработал второй, потому что она замерла и не смогла даже ответить. Даже отвернуть голову, когда он впился в её губы жадным поцелуем. Нет, нет, нет, нет, нетнетнетнет… Это всё происходит не с ней. Это не она, нет, пожалуйста… Только забыться не получается, потому что его руки продолжают блуждать по её телу, забираясь под юбку, нащупывая ткань трусов. Нет! Адреналин ударяет в голову, и Джинни пытается сдвинуть ноги, но Монтегю лишь усмехается и протискивает колено между её бёдер, шире разводя их, а второй рукой хватает её за челюсть, оставляя синяки. — Не смей сопротивляться, сука, иначе я перестану быть добрым. И сильнее стискивает подбородок, переходя на горло, заставляя Джинни хрипеть и задыхаться. Мерлин, нет, пожалуйста, это всё неправда, это не она. Этонеона! Джинни жмурит глаза, пытаясь исчезнуть из этого чёртового коридора, исчезнуть из школы, из Англии, отовсюду, но не выходит. Она лишь отчётливее чувствует его пальцы, поглаживающие её клитор сквозь ткань трусов. Джинни шипит, когда вторая его рука стискивает её грудь, не рассчитывая силу, до боли, до синяков на нежной коже. А потом он отодвигает резинку её нижнего белья и входит внутрь сразу двумя пальцами. И через жгучую боль, через иррациональный стыд и полное отрицание, к Джинни приходит осознание.Он сейчас действительно может её изнасиловать. И глазом не моргнёт. Но, чёрт возьми, она была в переделках похуже. Она сражалась с пожирателями, противостояла самому Тому Реддлу! Конечно, ни один из них не хотел забраться ей в трусы, но всё же… Она всегда находила выход из любой ситуации. «Думай, Джинни, думай!» Боль, которую ей причиняют его пальцы, отвлекает. Его руки, кажется, повсюду. Обжигают грудь, вызывая желание умереть здесь и сейчас, копошатся внизу… Ну конечно! Две руки. Две его руки заняты. Жадный ублюдок. Её ничего не держит, кроме страха. И Джинни сжимает и разжимает пальцы, возвращая им чувствительность, и резким движением выхватывает палочку, подставляя её к подбородку слизеринца. Видит его расширившиеся от удивления глаза, а в следующую секунду произносит первое заклинание, пришедшее на ум. Летучемышиный сглаз действует безотказно, отбрасывая Монтегю к противоположной стене и окружая его облаком разъярённых существ. А когда по коридору разносится его болезненный крик, Джинни вздрагивает и срывается с места. Убежать как можно быстрее и дальше. Туда, где он не найдёт. Чёрт его знает, почему таким местом её искажённый паникой мозг посчитал туалет Плаксы Миртл, но Джинни на полной скорости влетела туда, запирая за собой дверь и, с разбегу ударившись животом о раковину, затряслась. Сначала беззвучно, вцепившись в холодные края до побелевших костяшек, а потом всё громче и громче всхлипывая. Её всю колотило, и она даже сразу не смогла разглядеть своё отражение в зеркале, а когда смогла, то ужаснулась. Волосы растрепались, на шее и линии челюсти проступили красные пятна, обещающие стать синяками, а на запястьях красовались царапины от его ногтей. Чёртов урод. Джинни оглядела свою одежду, и очередной всхлип застрял в горле. Его руки были на её жилетке, сминали её юбку, задирали рубашку. И это осознание словно ломает что-то внутри. Она всхлипывает с новой силой. Надрывно, болезненно, будто её только что снова ударили. Влепили жёсткую пощёчину. И она дёргается, как от пощёчины, и начинает срывать с себя жилетку. Путается в руках, случайно выдирая несколько волос из головы, и швыряет её на холодный пол как можно дальше от себя. Ослабляет галстук, безуспешно пытаясь стянуть его, а затем на несколько секунд замирает, ещё раз оглядывая своё отражение, и слёзы наконец вырываются на волю вместе со сдавленными всхлипами. Джинни оседает на пол, почти падая, ломая пару ногтей о край раковины, за который продолжала зачем-то цепляться. Уцепиться хоть за что-то, чтобы не сдохнуть здесь и сейчас. Её чуть не изнасиловали. Сначала пытки всех её друзей круциатусом, а теперь это? Неужели слизеринцы чувствуют себя настолько безнаказанными, что один из них позволил себе домогаться до гриффиндорки прямо в коридоре? Какого чёрта происходит в этой школе? Джинни нервно усмехается, понимая, что это, блять, её дом. Так говорил Дамблдор? Директор, который был тут же и убит. В собственной школе. Усмешка перерастает в гримасу, сдаваясь новой волне истерики, и Джинни так отчаянно хочет сейчас оказаться в своём настоящем доме. В Норе. Чтобы мама как раньше обняла её и сварила вкусный какао, чтобы Фред и Джордж привычно пошутили, разряжая обстановку, а Рон понимающе улыбнулся. Чтобы папа неловко потрепал её по голове и пошёл в свою мастерскую за очередной безделушкой, которая по его мнению должна будет порадовать Джинни. И каждый раз она радовалась. Искренне радовалась, потому что любила их всех до беспамятства, и сейчас ей тоже нужна хоть капля их любви, чтобы не развалиться на части. Не утонуть в собственной панике. И Джинни зажимает себе рот и нос, стараясь не кричать. Только не сейчас. Не дышать. Пожалуйста, не надо, эту паническую атаку я не переживу. «Я просто задохнусь». Всхлипы пробиваются сквозь ладони, а слёзы намочили всё её лицо, падая на шею, теряясь в ключицах, оставляя холодные дорожки на теле. Отрезвляя. Хоть немного, но приводя в себя. Вот только паника была сильнее. Ненависть к себе и Монтегю была сильнее. Страх. Животный, инстинктивный, почти первобытный страх был сильнее. И он не давал нормально дышать. А Джинни давилась своими вздохами-всхлипами, теряясь в реальности, отдалённо слыша плеск воды и удары капель о раковину. Слишком тяжёлые удары. Слишком знакомые. — Что, чёрт возьми, произошло, Уизли? — холодный голос, который сейчас кажется теплее каменного пола. Это были шаги, а не удары. Шаги Малфоя. И Джинни как сквозь толщу воды слышит его голос. Открывает глаза и находит бледное лицо, смотрящее с непониманием и плохо скрываемым страхом. Когда он, услышав плач, зашёл в этот туалет, хранящий много болезненных воспоминаний, и увидел Уизли, внутри всё похолодело, потому что год назад он так же ломался здесь. Крошился на кусочки, покрываясь трещинами. И что же, чёрт возьми, случилось с Уизли, если она сейчас в таком же состоянии, если не хуже? — Ты слышишь меня? — Драко подходит ближе, наклоняясь, заглядывая в её распахнутые глаза, а когда вместо ответа получает очередной всхлип, его взгляд скользит дальше, цепляясь за кровоподтёки на её шее, задерживаясь на растянутом галстуке и помятой юбке, впивается в отметины на её запястьях, и лицо Малфоя становится каменным, а глаза покрываются коркой льда, будто он уже всё решил. Будто он готов убить кого угодно. — Кто это сделал? Джинни на секунду задерживает дыхание, пытаясь сдержать истерику, и Драко подаётся ближе, уверенно кладёт руки на её дрожащие плечи, чуть стискивая их, и продолжает всматриваться в её глаза, с облегчением отмечая, что паника ещё не полностью поглотила их. Уизли смотрит, будто загнанный в клетку зверь, которому вдруг открыли дверь на волю, но это слишком похоже на ловушку, и она продолжает недоверчиво топтаться на месте, боясь выйти. А в её лёгкие попадает запах мелиссы, в который раз создавая иллюзию безопасности. А может, и не иллюзию вовсе? Может, с Малфоем и правда безопасно? Джинни наверняка бы рассмеялась над такими мыслями в обычном состоянии, но сейчас, когда она с трудом сдерживала ураган, бушующий внутри, готовый в любую секунду вырваться из-под контроля и утянуть её на самое дно, всё, на что её хватило — это выдохнуть имя Монтегю в искрящийся воздух между ними. Смотреть, как Драко ловит это имя, видеть, как ходят желваки на его челюсти, как вздувается вена на шее, как он ещё раз оглядывает её синяки и наверняка представляет руки Грэхема на её теле, оставляющие их. Лёд в его глазах затвердевает, становясь непробиваемым, и Малфой с глухим рыком поднимается, делая шаг. От неё. Нет. Пожалуйста, нет, она не может остаться одна сейчас. И Джинни уже не думает, просто позволяет руке взметнуться вверх, чтобы ухватить Малфоя за ладонь. Впивается в него, будто утопающий за соломинку, и глотает подступающие к горлу рыдания, потому что она должна сказать. Попросить, умолять, что угодно, только бы он остался. Драко замирает, не в силах сделать и шагу, потому что холодные пальчики Уизли прожигают его ладонь. И вся злость, весь гнев, вся решимость прямо сейчас въебать Грэхему уходят на второй план, оставляя в голове звенящую пустоту. А потом звучит её дрожащий голос, выбивающий из Малфоя весь дух, потому что, чёрт возьми, что с ней сделал Монтегю, если она звучит так?! Надрывно, почти звеняще, будто стоит ему дёрнуться, и Уизли просто разобьётся, как хрустальный сосуд. — Не уходи… — он одновременно хочет и не хочет слышать этих слов, но одна сторона Драко определённо выигрывает. Слабая сторона, та, что уже давно принадлежит ей, побеждает, и Малфой поворачивается только для того, чтобы увидеть её трясущиеся губы и слёзы в янтарных глазах. — Не уходи, пожалуйста… И это «пожалуйста» бьёт сильнее ступерфая, сильнее пощёчины отца, сильнее круциатуса Воландеморта. Пробирается Драко под кожу, разрезая сердце и лёгкие, просачиваясь в мозг, и, видимо, полностью отключая его, потому что Малфой сглатывает и, наплевав на дорогущие штаны и холодный пол, опускается на колени рядом с Уизли, оказываясь с ней на одном уровне. Перехватывает её руку и легко сжимает, заглядывая в глаза. Я не уйду. И она читает это в его радужках, потому что эти слова, наверное, высечены там. Джинни прерывисто выдыхает и наконец даёт волю слезам. И плевать, что она плачет перед Малфоем, врагом, слизеринцем, пожирателем смерти и прочее-прочее. Сейчас он просто парень, который однажды уже вытащил её из такого состояния, и Джинни не остаётся ничего другого, кроме как верить ему. Довериться его жёстким рукам, его стальным глазам, его дождливому запаху и просто отпустить себя. Выреветь, выкричать, выблевать всю свою боль и страх. А Малфой вообще перестаёт понимать, что происходит, потому что плачущая Уизли — это аномалия, за которой должен последовать как минимум конец света. Потому что Джинни Уизли никогда не плачет. Ни на первом курсе, когда вся школа косо смотрела на неё, обвиняя во всех бедах того злополучного года, ни на втором, когда она оказалась совсем одна, без друзей и поддержки, ни на четвёртом, когда герой её детства пошёл на бал с другой, при этом мечтая быть с третьей. Она не плакала, когда Инспекционная дружина Амбридж поймала её, когда Крэбб до боли стискивал её руки, а её друзей могли пытать. Не плакала в Министерстве и после этого. Ни проронила ни единой слезинки, даже не поморщилась. Она не ревела, когда Уоррингтон разбил ей нос бладжером. Плевалась кровью, посыпала его оскорблениями, чуть не полезла драться, но не плакала. Даже после смерти Дамблдора её глаза оставались сухими, когда сам Избранный сотрясался в рыданиях. Ей просто нельзя было плакать. Непозволительная роскошь для подружки героя, которая должна всегда его поддерживать, а не распускать нюни. Но сейчас она рыдала, и Драко совсем не знал, что делать. Вдруг её всхлипы стали становиться всё прерывистее и прерывистее, а тело заколотилось сильнее, отдаваясь дрожью в руку Драко, и он сильнее сжал ладонь Джинни, придвигаясь ближе. — Уизли, что с тобой? Она не отвечает, лишь дышит всё надрывнее, а глаза начинает покрывать слишком знакомый Малфою туман. Нет, нет, нет. Сейчас не время для панических атак, Уизли, чёрт возьми! Но Джинни не может прочитать его мыслей. Она даже со своими разобраться не может. Они мечутся в её черепной коробке, ударяясь о стенки, не давая ей мыслить здраво. Даже голос Драко не помогает сейчас, когда одна из тысячи безумных мыслей особенно сильно пронзает её воспалённый мозг. И Джинни вздрагивает, понимая, что прикосновения Монтегю всё еще остались на её коже. Что его руки недавно трогали её почти везде, а запах наверняка въелся в одежду. — Смыть, — она сама толком не поняла, был ли это хрип или шёпот, но она начинает повторять это слово словно мантру, параллельно сжимая руки на коленках. Поднимает их к душащему галстуку и срывает его так резко, что ткань просто трещит. — Смыть всё… Смыть его… Малфой смотрит на неё расширенными от шока глазами, а потом разбирает её бормотание. Она хочет избавиться от следов этого урода на своём теле. Осознание бьёт резко, и Драко вдруг чётко понимает, что ему надо делать. Он хватает её руки, когда те уже начали рвать пуговицы на рубашке, и прижимает их к своей груди. — Пойдём, я отведу тебя в ванную, — серые глаза смотрят с несвойственной ему надеждой, а голос… Чёрт, Джинни понятия не имела, что Малфой может говорить так… Заботливо? Слово «нежно» вертится в голове, но она не может ассоциировать его со слизеринцем. Нет, это просто игра её больного воображения и затуманенного паникой мозга, вот и всё. Но сомнения уходят, когда Малфой обхватывает её за талию и помогает подняться. Когда он начинает шептать что-то о ванной и о том, что ей не помешает умыться. Когда она опирается на его руку и позволяет вести себя куда угодно. Почему она доверяет ему? Просто сейчас нет выбора, просто она попросила его остаться, и он остался, а сейчас окутывает её своим запахом, вытесняя из лёгких одеколон Монтегю, и этого достаточно, чтобы поверить врагу. Малфой подхватывает с пола её вещи и выводит Джинни из туалета. Мысли быстро проносятся в голове, сменяя одна другую, и идея приходит незамедлительно. Ванная старост. Сейчас там точно никого нет, и Уизли сможет нормально успокоиться. Драко кивает сам себе и поудобнее перехватывает талию гриффиндорки, чувствуя, как она уткнулась ему в плечо в попытке унять дрожь. — Всё хорошо, сейчас всё будет хорошо, Уизли, — он сам не знает, почему говорит это, почему пытается успокоить её, но слова сами льются изо рта. Слишком ломано, слишком не по-малфоевски осторожно. Драко сам не знал, что может так разговаривать. Даже с матерью он говорил по-другому, с ней он должен был быть сильным всегда, чтобы она меньше волновалась, но Уизли… Когда она сейчас почти разваливалась на кусочки, ему казалось, что любое резкое слово или движение сможет окончательно разбить её, поэтому он отрывисто подбирает слова, убирает весь лёд из голоса, позволяя ноткам волнения проскользнуть в него. И начинает рассказывать разрозненные факты из своего прошлого, чтобы отвлечь её от боли. Не дать пелене страха полностью затмить взгляд. — А знаешь, я в детстве тоже так плакал. Когда упал с лестницы в Меноре. Мама чуть в обморок не грохнулась, а эльфы сбежались со всего поместья, представляешь? — коридоры сменяли друг друга, портреты перешёптывались на стенах, но Малфой не замечал их. Он не замечал даже собственных шагов. Всё, что он сейчас слышал — оглушительное биение собственного сердца и рваное дыхание Уизли. — Мне было лет пять или шесть, но уже тогда я знал, что слёзы — признак слабости для чистокровного волшебника, а тем более для мужчины. Но почему-то родители не наругали меня за это тогда, я понятия не имею почему. Мама пронеслась вниз по огромной лестнице и сжала меня в объятьях, а отец позвал лучшего доктора, чтобы тот залечил мне сломанную ногу и палец. И плакал я больше от страха, нежели от боли, а ты почему плачешь сейчас, Уизли? Она не ответила, даже никак не отреагировала на вопрос Малфоя, но он лишь сильнее прижал её хрупкое тело к себе и ускорил шаг. Ещё пара поворотов и они дойдут до ванной. — А ещё я однажды упал с дерева, — ему показалось, или Уизли хмыкнула? Но Драко не стал заострять на этом внимание и продолжил рассказывать самые нелепые факты из своего детства. — Представь себе: наследник влиятельного аристократического рода лазает по деревьям, как какой-то маггл! Но мне нравилось, пока один раз я не залез так высоко, что грохнулся. Мне так сдавило грудь, а весь воздух будто бы пропал из лёгких, и я не мог дышать по меньшей мере минуту. Ещё я расцарапал себе все руки и ноги. У меня даже шрам остался, представляешь, Уизли? И Джинни представила. В её воображении образ Монтегю и его горящих желанием глаз сменило большое раскидистое дерево и блондинистый мальчик в дорогой мантии, который зачем-то полез на самый верх. А потом упал и заплакал, почти как она сейчас. Так же не мог вздохнуть, так же отчаянно цеплялся за ветки, но не мог остановить падение. Вот только ей не надо ни за что цепляться, когда Малфой сам поддерживает её. Не даёт провалиться в пучину собственного страха-боли-стыда. Вытаскивает её своим сбивчивым голосом, и Джинни снова может дышать. — Но мне помог домашний эльф. Он позвал маму, и она залечила мне все раны и успокоила. Она так тихо и размеренно рассказывала какую-то сказку, пока осматривала порезы и водила палочкой, что я забыл о боли, представляешь? — тут он замолчал, а лицо его подернулось тенью. — Только потом это дерево срубили и мне запретили гулять в саду в одиночестве. И я больше не лазал по деревьям. Они наконец дошли до ванной старост, и Драко только сейчас заметил, что Джинни перестала всхлипывать. Только мелко дрожала и продолжала холодить слезами его плечо. Это заставило его приободриться, и Малфой назвал пароль. Дверь ванной открылась, впуская их в просторное и тёплое помещение.