Это все война

— Остолбеней! Заклинание бьёт прямо в грудь, отбрасывая Джинни к каменной стене. Из груди вышибает весь воздух, и она невольно открывает рот, пытаясь вдохнуть, но лёгкие сжимает тупой болью, и в глазах начинает темнеть, поэтому она не видит, как к ней подбегают однокурсники, как взволнованно смотрит Невилл, как виновато взъерошивает себе волосы Джек, с которым Уизли стояла в паре, отрабатывая заклинание. Она как сквозь толщу воды слышит гул голосов участников ОД, ругательства Демельзы и гневные крики Викки на Слоупера. «Глупости, он не виноват…» — проскальзывает в голове Джинни, и она жмурится, а потом заставляет себя встать, чувствуя, как кто-то сжал её руку и плечи. Будто она может грохнуться в обморок! Джинни фыркает и сбрасывает чьи-то руки. Голова постепенно перестаёт кружиться, и пелена сходит с глаз. Наконец она может увидеть удивлённое лицо Невилла, вопросительный взгляд Демельзы и ни капли не изменившуюся задумчивость Луны, только теперь когтевранка смотрит прямо на Джинни и поджимает губы. Она лучше других знает, насколько Уизли хороша в дуэлях, и не могла не заметить её несобранность сегодня. «Предстоит разговор», — понимает Уизли и с удивлением отмечает, что в глубине души вовсе не против небольшого допроса от Лавгуд. — Ты в порядке? — Невилл с беспокойством заглядывает ей в глаза, и Джинни начинает злиться. Конечно, она в порядке! Она переживала заклинания похуже и ничего! Зачем они вертятся вокруг неё, словно она хрустальная?! — Да, — буркает Джинни и колким взглядом останавливает Слоупера, который уже было открыл рот, чтобы начать извиняться за «слишком сильное заклинание». — Точно? — Викки сжимает её плечо, на что Уизли закатывает глаза и сбрасывает руку подруги. — Конечно! — более раздражённо, чем следовало бы, но Джинни просто ничего не может с собой поделать. Последнее время всё идёт наперекосяк, начиная с победы в квиддиче, ставшей для них приговором, и заканчивая сегодняшним занятием ОД, во время которого она никак не могла сконцентрироваться, из-за чего и пропустила «остолбеней» Джека. Ноябрь никогда не бывал лёгким, но в этом году было особенно сложно сохранять оптимизм и весёлое настроение. Даже с друзьями. — Долго будете смотреть? Продолжайте! — от её резкого тона все вздрогнули и, продолжая перешёптываться, разошлись по своим позициям. Невилл наградил её тяжёлым взглядом, но всё же вернулся в центр зала и принялся объяснять следующее заклинание, а сама Джинни, сказав Слоуперу найти другую пару, отошла к дивану у дальней стены комнаты и полулегла на него, устало откинув голову и прикрыв глаза. Она и вправду была не в форме сегодня. Да что сегодня — она последние несколько дней была как на иголках. Постоянно раздражалась, то и дело вспыхивая на друзей, была рассеянна даже на любимых уроках Макгонагалл, отменила все тренировки и лишь изредка сама летала над полем, чтобы хоть как-то забыться. Пару раз просыпала занятия, и, слава Мерлину, первые уроки у неё были не с Кэрроу, иначе они бы не упустили возможности лишний раз напомнить ей о том, как хороши они в круциатусе. Первые дни после того происшествия с Монтегю она почти не спала, так как каждый раз, стоило ей закрыть глаза, сон переносил её в тот тёмный коридор, а тело, которое переставало слушаться её, пробивала дрожь, и она снова чувствовала его мерзкие прикосновения к своей коже, ощущала его животный взгляд на себе, против воли вдыхала чёртов мятный одеколон и снова и снова не могла пошевелиться. Спастись. А потом просыпалась в холодном поту и истерично всматривалась в кожу на запястьях, ища следы чужих рук. Но синяков давно не было — их ещё в тот злополучный вечер свела Викки — вот только каждый раз запястья горели, словно Монтегю продолжал сжимать их, а сердце колотилось как бешеное от страха и безысходности, поэтому через три бессонные ночи Джинни не выдержала и пробралась в больничное крыло, чтобы выкрасть оттуда зелье для сна без сновидений, мысленно извинившись перед мадам Помфри. Конечно, она могла бы прийти и просто попросить, но Уизли не хотела лишних вопросов и сочувственных взглядов. Может, если все будут думать, что она в порядке, она сама в это поверит? Джинни хмыкнула от того, насколько жалко прозвучало это оправдание в её голове, и оглядела выручай-комнату. Все студенты стояли в боевых позициях и по очереди запускали друг в друга заклинания под бдительным взглядом Невилла. Да, в последнее время занятия стали проходить реже из-за усилившегося контроля Кэрроу и навалившихся школьных заданий перед концом семестра, но ребята всё равно с тем же рвением и готовностью исправно приходили в выручай-комнату и практиковали новые заклинания. Джинни была несказанно рада этому и обычно сама энергичнее всех участвовала в занятиях, но сегодня она просто не смогла. «Каждый может перегореть в какой-то момент, и это нормально», — пыталась убедить себя она, но всё равно злилась на саму себя за слабость. И до скрежета зубов, до зажмуренных глаз и замирания сердца боялась признаться себе, что дело не только в усталости от учёбы и уроде Монтегю. Чёртовы полувзгляды исподтишка, ухмылка тонких губ и постоянное ощущение его рядом. Малфой не выходил не только из головы Джинни, но и из её поля зрения. Оказалось, что Хогвартс настолько маленький, что два врага из разных факультетов и с разных курсов пересекаются чаще, чем следовало бы. То она ловила его серый взгляд на себе в Большом зале, то чувствовала знакомый запах в коридорах по пути на урок, то слышала стук его шагов, возвращаясь с тренировки и, сама не зная почему, тут же сворачивала в ближайший коридор, только бы не встретиться с ним наедине. А потом корила и ругала себя за трусость и чёрт-знает-что-ещё, но всё равно продолжала высматривать платиновую макушку в толпе. И приходя в спальню девочек шестого курса под вечер, выливала в себя снотворное зелье и падала на кровать, чтобы не позволить мыслям ни на секунду устремиться в тот вечер, в ту ванную и к тому Малфою. Неловкому, почему-то тёплому и совсем непривычно мягкому. С беспокойством и тревогой в глазах. Он был настолько непохож на себя обычного, настолько нереален, что Джинни готова была уже признать, что это — образ её больного воображения, которое пыталось спасти свою хозяйку в критический момент от нервного срыва, но… Эти его взгляды изо дня в день доказывали обратное. Серые, такие непроницаемые глаза Малфоя слишком часто впивались в её спину, путались в волосах, иногда задевали руки и шею, видимо, в поисках синяков, даже пару раз бесстыдно пересекались с её взглядом, но в итоге просто не давали забыть. Что он помог. Что он не ушёл. Что он теперь поселился в её голове. «Всё хорошо, сейчас всё будет хорошо, Уизли…» — его ломанный, полный страха и какой-то маниакальной уверенности голос отпечатался на подкорке и нашёптывал эти слова всякий раз, стоило их взглядам пересечься. И Джинни, как не пыталась игнорировать это, признала — что-то между ней и Малфоем изменилось. Уизли нервно хмыкнула. Она ведь так долго и упорно обещала себе, что между ними нет ничего кроме ненависти, а теперь не могла даже вспомнить момента, когда стёрлись такие необходимые им границы. Когда враг стал единственным спасением? — Вокруг тебя полно мозгошмыгов сегодня, — мелодичный голос Луны раздался неожиданно близко, и Джинни невольно вздрогнула, резко распахивая глаза. — Из тебя вышла бы превосходная шпионка, — улыбнулась Уизли. — Умения незаметно подкрадываться тебе не занимать. Лавгуд кивнула и присела рядом с подругой на уютный диван. — А из тебя вышел превосходный лидер. Джинни усмехнулась на такое заявление и устало потёрла лицо. — Лидер у нас Невилл, а я так… Помогаю в организации… Луна задумчиво обвела взглядом помещение, не задерживаясь ни на ком конкретном, и спокойным, но твёрдым голосом проговорила: — Они бы с тобой не согласились, — и прежде, чем Джинни успела возразить, продолжила. — Я нисколько не умаляю заслуги Невилла, но без тебя ничего бы не вышло. — Без тебя тоже… Теперь Луна посмотрела прямо на Джинни, и у той невольно побежали мурашки от такого глубокого и уверенного взгляда. Большие глаза Лавгуд цвета холодного светлого неба никогда не скрывали мыслей и эмоций своей обладательницы, но в то же время понять, что именно на уме у когтевранки, было почти нереально. Только если не общаться с ней так долго, как это делала Джинни. Если не знать её так хорошо, как знала лучшая подруга. И Уизли поняла, что сейчас с Луной лучше не спорить, а ещё — что она упускает что-то очень важное. Что-то, что для Лавгуд просто очевидно, тогда как сама Джинни теряется в догадках. — Ты понимаешь, что я о другом. Ты вдохновляешь их. Вдохновляешь всех нас! Ты привела свою команду к победе, ты всегда можешь сказать «нет» Кэрроу, ты не сдаешься. Несмотря ни на что, ты продолжаешь улыбаться, смеяться и учиться, будто нет никакой войны, и все смотрят на это и понимают: если может она — можем и мы. Луна продолжала смотреть прямо на Джинни, пока та склонила голову, уставившись на свои поношенные кроссовки. Повисла небольшая пауза, которую вскоре вновь прервал голос Лавгуд, только теперь он был значительно тише. — Но я вижу, как тебе тяжело. Каждый может устать бороться, но ты не каждый. Ты — Джинни Уизли, которую мало что могло подкосить, поэтому расскажи мне, что случилось, — гриффиндорка уже было открыла рот, чтобы произнести заученные фразы, но Луна добавила тем же твёрдым тоном: — Честно, Уизли. Я вижу, что тебе надо выговориться. Джинни вздохнула и, откинувшись на спинку дивана, стала сверлить взглядом сводчатый потолок выручай-комнаты. Она не привыкла жаловаться, но почему-то высказывать всё Малфою было намного проще, чем лучшей подруге. И это уже даже не пугало в должной мере, а просто настораживало. И хотя прежняя Джинни пришла бы в ужас от того, что враг стал ближе дозволенного, эта Джинни просто усмехнулась. Война действительно смывает границы, и никто из них ничего не мог с этим сделать. Может, ей и правда станет лучше, если она расскажет всё Луне? Без подробностей и имён, но хотя бы в общих чертах… И Джинни начала говорить. Ровным, ничего не выражающим голосом поначалу, а потом всё сбивчивей, всё отрывистей. Она рассказала и про пытки Кэрроу, и про то, что Драко спас её тогда, и про Монтегю, рассказала о том, какую смесь из страха, ненависти, злости, боли, обиды и стыда она чувствовала из-за него. Рассказала, как «кто-то» нашёл её тогда и успокоил, а потом проводил до гостиной. Рассказала, как не может нормально уснуть, как постоянно думает о том, о ком не надо думать. Нельзя, запрещено. Луна не перебивала, не лезла за подробностями, не щурила глаза, заискивающе спрашивая «а кто же он?». Она просто внимательно слушала, почти не меняясь в лице, только легко улыбнулась в конце рассказа и обронила лёгкое: — К сожалению, Монтегю никогда не сможет почувствовать твою боль, но нос ему всё же кто-то разбил… Джинни резко вскинула голову и с удивлением посмотрела на подругу. — Что ты имеешь в виду? Когтевранка встала, легко перекинув прядь белокурых волос через плечо и, обняв растерянную Джинни на прощание, загадочно шепнула: — Думаю, поступки говорят больше, чем слова. Особенно импульсивные. И вернулась к Невиллу, оставив Джинни разбираться с роем жужжащих мыслей в голове. Луна вовсе не собиралась говорить той, что видела, кто именно ударил Монтегю, равно как и читать какие-то нотации или давать пустые советы. Джинни сама с этим разберётся, а вокруг Малфоя в последнее время всё меньше и меньше мозгошмыгов. Может, он не так уж и плох?

***

Стоило Драко прочитать последнюю строчку письма, как оно воспламенилось, и через секунду от маминых «я тебя люблю, сынок» не осталось ничего. Малфой не шелохнулся, продолжая пялиться в то место, где только что был такой родной и в то же время такой болезненный почерк. Его вызывают в Мэнор. Прекрасное начало дня! Поттера не могут найти лучшие ищейки Лорда. Он как сквозь землю провалился, никто его не видел уже пару месяцев с того погрома в Министерстве, а терпение Повелителя не безгранично. Тошно. Его воротит от одной мысли о доме, а если ему придётся видеться лицом к лицу с этим существом, возомнившим себя хозяином мира, Драко может и не вернуться до следующих выходных. Невеселая усмешка искривила его плотно сжатые губы. Лорду нравилось наказывать именно его за ошибки Люциуса. Может, потому что у Драко более мелодичный голос? Или он может дольше кричать? Прокуренные и частично пропитые голосовые связки отца не выдерживали долгих круциатусов, а вот молодое горло Малфоя-младшего могло надрываться часами. Может, ему стоит начать курить? Усмешка медленно сползает с аристократического лица, так как воображение неуместно подкидывает тонкие пальцы Уизли с зажатой между ними сигаретой. Дым клубится у её лица, но всё равно не может спрятать яркие и такие манящие губы. Тут красный цвет её улыбки превращается в кровь на лице Монтегю, и Малфой непроизвольно сжимает кулаки. Урод присмирел после случившегося и больше не ходит с гордо выпяченной грудью, но Драко знал его достаточно хорошо, чтобы понять, что это затишье временно. Рано или поздно Грэхем проявит себя, но Малфой будет готов. Он даже ждёт этого, чтобы окончательно указать ублюдку на его место. Чтобы быть уверенным, что с Уизли больше ничего не случится. Чтобы перестать смотреть на неё каждый день-час-минуту-секунду. Перестать искать рыжий водопад в толпе. Чтобы сердце наконец успокоилось и не делало кульбитов всякий раз, стоит их взглядам пересечься. Чтобы она вылезла из его головы и дала спокойно поспать, потому что Драко заебало просыпаться посреди ночи со стояком на Уизли, которая делает что-то нереальное своим ртом во сне. И чтобы глупые, неправильные, отвратительные мысли о том, что он хочет проверить, может ли она сделать это в реальности, ушли, умерли там, в глубине сознания и никогда больше не всплывали, потому что Тёмный Лорд слишком хорош в легилименции. А Джинни Уизли он ни с кем не спутает — слишком давно он её знает. Тут Драко вскинул голову и, будто это не он стоял как изваяние несколько десятков минут, резко расправил плечи и черкнул пару строчек на аккуратном куске пергамента. Отточенное движение палочкой — и бумажный журавлик улетает в окно. Надо поговорить со Снейпом Взглянув на себя в зеркало и поправив волосы, Малфой покидает башню старост.

***

Джинни не хотела думать о том, что ей сказала Луна. Точнее, очень хотела, но то, к чему её приводили эти мысли, было хуже неведения. Хуже самообмана. А на её факультете не принято врать, поэтому Джинни просто откладывала раздумье на потом. Сейчас почти конец ноября, у неё куча домашних заданий и эссе, ей нужно придумать, как незаметно связаться с Гарри, Роном и Гермионой, потому что она безумно волнуется за них и хочет помочь. Ей нужно продолжать тренироваться, в конце концов, потому что как только выпадет снег, о квиддиче придётся забыть до весны. А там неизвестно, что будет. Так что Джинни убедила себя, что у неё просто нет времени думать о том, что Малфой изменился. Что её отношение к нему изменилось. Что, если верить Луне, это скорее всего он ударил Монтегю и, видимо, при всех. И как реагировать на это, Джинни не знала. С одной стороны, ей было по-странному приятно от этого, но с другой — она хотела дать себе оплеуху и перестать улыбаться как дурочка из бульварных романов, за честь которой вступился обольстительный джентльмен. Драко Малфой не порядочный парень, не джентльмен и уж точно не герой. Это звание принадлежит другому человеку, только он спасает весь мир, а Драко спас её. Джинни замерла, не в силах поверить в то, что она сказала в своих мыслях. Назвала его по имени. Впервые назвала его только по имени, и это показалось ей уместным. Нормальным. Нет, один раз адекватного общения, когда никто не пытался никого всерьёз унизить или испепелить взглядом, ничего не меняет. Не меняет ли? Голос Луны колокольчиком прозвенел в сознании Уизли: «поступки говорят больше, чем слова». Драко Малфой оскорблял её. Драко Малфой унижал её. Драко Малфой доводил её до бешенства. Драко Малфой вытащил её из пучин паники. Драко Малфой не сдал её Кэрроу. Драко Малфой спас её там, в подземелье. Драко Малфой ударил Монтегю из-за неё. Гарри Поттер говорил, что любит её. Гарри Поттер бросил её в замке, полном пожирателей. Вывод напрашивался сам, но был до смешного абсурдным и нереальным. Джинни не обязана делать выводы сейчас, она может просто принять эти факты к сведению и жить дальше. Вот только Луна Лавгуд никогда не ошибалась, и Джинни знала это.

***

— Директор? Снейп даже не поднял головы от кипы бумаг на большом дубовом столе, с которыми возился с явным недовольством. Он лишь коротко кивнул на голос крестника и жестом указал на кресло перед столом. Драко, давно привыкший к такой манере общения с профессором, спокойно прошёл вглубь кабинета, заметно изменившегося со смерти Дамблдора: исчезли бесконечные побрякушки, странные артефакты и безделушки. Света стало меньше, а полки заняли склянки и колбочки с зельями и ингредиентами к ним, количество книг уменьшилось, видимо, Кэрроу уничтожили или изъяли неугодные новому режиму экземпляры. В общем, кабинет директора как нельзя лучше иллюстрировал натуру его владельца. Кто-нибудь сказал бы, что из него ушёл весь уют и тепло, но Драко намного «уютнее» было видеть перед собой крёстного, хоть и хмурого, и резкого, но того, кто действительно волнуется за него и может помочь, нежели самонадеянного старика, разбрасывающегося громкими словами и так легко оставившего школу на растерзание Пожирателям. По чьей вине?... Драко передёрнул плечами, отгоняя внутренний голос. Я не убивал его. Нет, он не будет думать об этом сейчас. У него есть дела поважнее. — Добрый день, я думаю, вы знаете, зачем я здесь, — Малфой сел на кресло, обтянутое чёрной кожей, и выжидающе посмотрел на директора. Снейп медленно отложил перо и перевёл нечитаемый взгляд чёрных глаз на своего крестника. — Собрание только вечером, вы рано пришли, мистер Малфой, — проговорил он скучающим голосом с толикой раздражения в нём и снова вернулся к бумагам, ожидая, что Драко покинет его кабинет. — Я бы хотел приехать в Мэнор раньше, чтобы увидеться с Нарциссой до собрания. Снейп лишь вздохнул, подмечая твёрдый тон Малфоя, явно чувствуя в нём решительность, граничащую с дерзостью. Он достаточно хорошо знал Драко и то, как тот упёрт, если дело касается его матери. — Миссис Малфой счастлива, что вы вдалеке от дел Лорда, и будет рада, если вы будете оставаться здесь настолько долго, насколько это возможно. Драко закатил глаза и с раздражённым выдохом придвинулся ближе к столу, сцепляя руки в замок. — А ещё более счастливой она станет, если увидит меня в спокойной обстановке и хоть немного нормально поговорит, директор. — Я бы поспорил с тем, что в вашем доме сейчас можно нормально поговорить, мистер Малфой, так что не тратьте ни моё, ни своё время и приходите через пару часов, — Снейп точно знал, на что надо надавить, чтобы вывести Драко из себя, а потом как отвлечь на глупые пререкания и наконец выставить за дверь. — А я уверен, что смогу найти способ поговорить с собственной матерью в собственном доме, и не понимаю, в чём причина вашего отказа. Драко стоило больших усилий не повестись на провокацию, поэтому сейчас он, стиснув зубы, наблюдал за реакцией крёстного. Тот, в свою очередь, не подал виду, что удивился такой сдержанности, и снова перевёл изучающий взгляд на Малфоя. Что ж, если нельзя его совсем переубедить, он сможет немного задержать Драко в школе, пока Лорд пытает очередных пленников в гостиной Мэнора. Чем меньше они пересекаются с Повелителем, тем лучше. — Если вы так несдержанны в своём рвении вернуться домой, я настаиваю на проверке ваших оклюментных способностей. Брови Малфоя взметнулись вверх: тётушка Бэлла прекрасно обучила его закрывать свой разум от посторонних. После того, как Драко стал безукоризненно отражать любые попытки проникнуть в его разум и выстраивать прочную, но незаметную стену, показывая только то, что он хотел, она перестала заниматься с ним. Почему же крёстный сейчас подверг сомнению преподавательские навыки Беллатрисы, Драко не понимал, но так как это был единственный шанс попасть домой раньше, он пожал плечами и коротко кивнул. — Пожалуйста, директор, проверяйте. Снейп усмехнулся и, обойдя стол, встал напротив Малфоя. Достав из складок чёрной мантии волшебную палочку, он направил её на крестника и, не меняя выражения лица, произнёс: — Легилименс! Драко напрягся всем телом, сосредоточенно подставляя Снейпу нужные воспоминания: завтрак в компании друзей, стол в гостиной старост, где он делал домашнее задание, метлу и быстро сменяющиеся пейзажи окрестностей Хогварста, но директор не сбавлял напора, снова и снова пытаясь пробить стену незначительных мыслей, чтобы достать до личного. Лорд никогда целенаправленно не выискивал ничего в его мозгу, видимо не подозревая Малфоя-младшего ни в чём, но попытайся он так сделать, Драко не был уверен, что сможет устоять, поэтому чем сильнее Снейп «тренировал» его, тем лучше. Когда кончились недельные бессмысленные воспоминания, Драко перешёл на поиск других таких же незначительных, но это становилось всё сложнее и сложнее. Посиделки в слизеринской гостиной, самодовольное лицо Монтегю,… Нет, нельзя цепляться за него… собрание старост, тренировка по квиддичу, обед-завтрак-ужин и ещё раз, ореховый взгляд… Нет! Заплаканное лицо Уизли, её хрупкая фигурка, сжавшаяся на полу школьного туалета… Нет, нет, нет! Он не должен это увидеть! Но уже поздно, воспоминание цепляется за воспоминание, одно ярче другого. Слишком много места рыжая гриффиндорка заняла в голове Драко, и теперь Снейп с лёгкостью вытягивает образы из поражённого паникой мозга. Её волосы золотом блестят в голубом осеннем небе, она с лёгкостью забивает гол за голом, и Драко уже жалеет, что вообще пялился на неё во время отборочных. Тут небо сменяется полумраком библиотеки и веснушчатое лицо оказывается совсем близко… — Нет! — Драко трясёт головой и уже не понимает, кричит ли он вслух или всё ещё мысленно. А Снейп не сбавляет напора, только яростнее копаясь в его голове. Образ за образом: звёздное небо на Астрономической башне, её злой взгляд сменяется пыльным кабинетом, блеском дурацкого платья и краснотой губ в табачном дыму. — Хватит! — Драко резко распахивает глаза и вскакивает с места, тяжело дыша. — Хватит, — в этот раз тише говорит он и отворачивается от директора, который теперь смотрит с явным интересом и странным выражением на лице. Пару минут они стоят в молчании. Малфой пытается выровнять сбившееся как после марафона дыхание, а Снейп задумчиво убирает палочку в карман мантии и медленно возвращается на своё место. Спустя несколько минут, показавшихся Драко вечностью, директор нарушает тяжёлую тишину, повисшую между ними. — Джиневра Уизли… — тянет он, выдерживая драматичную паузу. — Королевское имя для такой простой семейки, хотя Уизли в принципе любят помпезные имена: Артур, Джордж, Уильям… Малфой удивлённо поднимает глаза на крёстного. — Что вы хотите сказать? — То, что вы не ищете лёгких путей, мистер Малфой, — теперь Снейп посмотрел прямо на Драко, и в его взгляде не было осуждения или пренебрежения, только отблески удивления и лёгкая грусть, скорее личная, чем за крестника. — Летая так высоко, больно падать, а в вашем случае падение может быть смертельным, — и уже более тихо добавил, явно погружаясь в свои мысли. — Как было в моём. Драко всё так же с недоверием смотрел на Снейпа, застывшего со сцепленными руками и потухшим взглядом. Явно почувствовав себя лишним, Малфой вздохнул, поправляя сбившуюся причёску, и решился в последний раз аккуратно попросить: — Теперь я могу отправляться в Мэнор? Снейп лишь небрежно указал рукой на камин и коротко бросил: — Я открыл доступ ещё утром. Драко сказал дежурные фразы благодарности и, попрощавшись с ушедшим в себя директором, исчез в языках зелёного пламени, а Снейп продолжил вглядываться в изумрудные искорки, видя в них что-то своё.

***

Джинни неторопливо спускалась на ужин, полностью погружённая в свои мысли. Эссе по зельям далось ей довольно легко, со Слизнортом в принципе этот предмет стал намного интереснее и понятнее для неё, и задания она выполняла с явным интересом, отчасти потому что это был один из немногих предметов, до программы которого не добралась пропаганда Кэрроу. Учёба всегда нравилась Джинни, а точнее, отдельные предметы вроде чар, трансфигурации и зелий, и она всегда преуспевала в них, но сейчас Джинни уставала от всего, начиная с домашних заданий и заканчивая трапезами в Большом зале, ведь ей нужно было быть максимально собранной, чтобы не смотреть каждые пять минут на слизеринский стол. Не искать серых глаз, не успокаивать своё сердце после каждой встречи с ними. Не допускать глупых, почти невозможных мыслей. «Драко Малфой изменился. Нет, зачеркнуть. Драко Малфой изменил своё отношение к ней». Что дальше? Она начнёт считать хорька нормальным человеком? Или захочет его поцеловать? Джинни резко остановилась от такого абсурдного предположения. Нет. Надо заканчивать с этим, переставать думать о нём и о его глазах-губах-руках, иначе в какой-то момент это зайдёт слишком далеко. Если уже не зашло. Тут её размышления прервали голоса, доносящиеся из-за поворота. Узнав бархатистый бас Забини и возмущенный тон ещё одной слизеринки, Джинни резко остановилась и спряталась в тени коридора, сама не зная зачем. Видимо, сработал инстинкт, выработанный многолетним опытом ночных вылазок. Чуть прислушавшись, гриффиндорка смогла разобрать то, о чём они говорили. — Неужели ты думаешь, что он правда уехал, ничего нам не сказав? — кажется, это голос Паркинсон. — Это Малфой, Пэнс, конечно, он нам ничего говорить не будет, пока мы его к стенке не припрём, — Забини плохо скрывал раздражение, вызванное то ли неверием Паркинсон, то ли тем, что Малфой скрыл что-то от них. — Что сложного в том, чтобы просто сказать: «Дорогие друзья, которых я знаю всю свою жизнь и безмерно люблю, я уезжаю в Мэнор на неопределённый срок, не скучайте, пока!» Забини прыснул и уже более весело ответил: — Тебе самой не смешно от такого? Забей, Пэнс, вернётся — расскажет нам последние сплетни из клуба фанатов садизма и геноцида, которые к тому же любят чёрное. В этот момент они прошли совсем близко к Джинни, и она задержала дыхание, чтобы не быть замеченной, а затем подождав, пока их фигуры скроются за поворотом, сама вышла на свет. Малфой уехал в Мэнор. Неизвестно насколько, непонятно зачем. И это не должно её волновать от слова совсем, вот только сердце предательски сжалось, и в груди стало зарождаться неуместное волнение. Что его ждёт дома? Вернётся ли он вообще… Чёрт, почему мысль о том, что с ним может что-то случиться, бьёт так сильно. Почему её вообще заботит его отсутствие? Когда переглядки в Большом зале и коридорах школы вошли в привычку, когда постоянно оборачиваться на звук его голоса и стук шагов — это уже автоматическая реакция, когда день без встречи с его дождливыми глазами — не день, очень остро чувствуется его отсутствие. Странно, глупо и пусто стало внутри, будто бабочки, так мешавшие всё это время, разом умерли. Больше не надо будет усилием воли отводить взгляд от слизеринского стола, вот только получив то, чего она так хотела, Джинни лучше не стало.