Любовь по буквам

Питер был ребенком не глупым. Ну точнее, как не глупым. Он не особо хорошо учился, хотя скорее это было из-за неусидчивости и нежеланием сидеть на месте. Ванда в этом вопросе была более сдержанная и терпеливая, хотя ей тоже не всегда все удавалось. Папа у них вообще был гением. И так считал не только ребенок, но и признавали окружающие. И отец, и Логан — самые главные авторитеты для маленького альфы — всегда отзывались о папе-омеге, как о выдающемся человеке, а потому и для Питера Чарльз был практически высшим существом, даже несмотря на особенность в виде кресла. Она даже придавала в детском уме еще большей значимости. Отец тоже был человеком особенный, но Питер не считал его совсем умным — ум это про омегу. Однако и Эрика глупым назвать нельзя было, его ум был… другим. Питер же таким не обладал, по крайней он так считал сам. Что-то определенно в нем было, но не особо выдающееся. Логан говорил, что Питер башковитый, но ему надо долго настояться. Отец переводил это изречение по-другому, говоря, что мальчику нужно все осмыслить, прежде чем принять информацию. Вот теперь Питер осмысливал. Слово беременный он не особо понимал, хотя папа что-то ему долго и упорно рассказывал про беременность, альф, омег и репродуктивную систему. Вот после слова «репродуктивная» ребенок и отключился. Питер понял главное — у папы будет еще один ребенок. И, судя по довольному лицу Эрика, тот как-то был причастен. Возможно, слушать тогда стоило. Питер не мог понять, как он к этому относится. Окружающие взрослые поздравляли родителей, были крайне счастливы. Ванда вроде тоже не выглядела взволнованной, а вот мальчик думал. Их и так было двое — он и сестра — зачем родителям понадобился еще один ребенок? А им с Вандой зачем? Им было хорошо вдвоем. Они близнецы, у них была особенная связь, на двоих, а теперь придется кого-то третьего впускать между ними? Еще чего! Питер в какой-то момент своих осмыслений пришел до стадии обиды. Обижался он на родителей, на Ванду, на Хэнка, на всех! Как они могут желать им замены? Чарльз почувствовал волнение ребенка. — Питер, с тобой все хорошо? — мягко поинтересовался омега, прикоснувшись аккуратно к светлым волосам ребенка. — Нет! — крикнул Питер, резко сбрасывая с себя чужую руку. — Почему вы не сказали нам прямо, что хотите избавиться от нас?! — Что? — опешил Чарльз, замерев на месте. — О чем ты? — Вы с папой… Вы хотите нас заменить новым ребенком, — крикнул мальчик, шмыгая носом. — Питер, разумеется, нет, — спокойно произнес Чарльз, стараясь успокоить и сына. — Мы ни в коем случае… — Не ври мне! — прокричал ребенок, выбегая от родителя, куда глаза глядят, лишь бы убежать. Ему было обидно и больно от этих мыслей. Он сдерживал слезы, которые просились и бежал быстрее вон из особняка, стараясь спрятаться. Но в самом начале парка Питер почувствовал, что замедляется, а затем его тянет куда-то в сторону без его ведома. Тяжелая пряжка ремня, который он ненавидел, как будто дрожала. — И что ты натворил опять? — послышался суровый голос альфы, что Питер неловко поежился. Естественно отец поймал его, можно было не сомневаться. — Ничего, — пробубнил мальчик, замирая в нескольких шагах от родителя. — Не верю, — коротко и строго ответил Эрик. Питер всхлипнул, сильнее дуясь — почему их никак не обмануть. — Зачем вам еще один ребенок? — тихо спросил мальчик, не поворачиваясь к отцу. — Вы нас с сестрой больше не любите? — Вот из-за чего? — усмехнулся горько Эрик, но Питер этого не видел, а только чувствовал. Мальчик так и стоял немного в стороне, не желая приближаться к отцу. Но тот сам подошел, взъерошивая сыну волосы. — Мы любим вас. И это не изменится от появления еще одного ребенка, — произнес Эрик, немного грубовато положив руку на детское плечо. — Я не очень хорош в таких разговорах, по правде. Но тебе не стоит волноваться. Ты — мой сын. Это ничто и никогда не поменяет. — Правда? — переспросил Питер. — И для папы? — И для папы, — произнес уверенно Эрик. — Больше не забивай голову лишним. Несмотря ни на что, мы вас любим. Питер все же всхлипнул. Он резко развернулся и бросился на папу, цепляясь за него в неловких детских объятьях. Он не хочет быть брошенным, не хочет стать ненужным собственной семье. — Ты обещаешь мне? — всхлипнул беспомощно Питер, стискивая рубашку. Отец может и не гений, как Чарльз, но обещания свои сдерживает всегда, готовый умереть, чтобы обещанное стало явью. Слову Эрика он верил, как в великую истину, которая не может быть сломана или забыта. И поэтому Питер ждет. Напрягся и ждет, задержав дыхание. — Обещаю, — произносит уверенно Эрик. И Питер верит.