***
В кофейне было так же многолюдно, как и вчера. Бади галантно склонился и, взяв мою руку, перевернул её и прикоснулся мягкими губами к ладони. Лицу стало жарко, Иорвет приподнял бровь и направился к балкону, откуда нам махала руками Тэя. — Я уж собиралась послать за тобой. Я подумала о твоём вопросе, — она насмешливо прищурилась: — И Бади спрашивал о тебе. — Что ты решила? — я была невозмутима, как покойник. — Я решила… — зерриканка сплела и сжала пальцы. — Моя мать всегда брала всю ответственность на себя, никогда не сваливала на других. А сейчас ответственность за её жизнь на мне… Я не могу лишить её права выбора — жить или нет. И я хочу, чтобы она сделала этот выбор сама, будучи в сознании. Мы с Иорветом склонили головы, а лицо Тэи вдруг скривилось, и на нём появилось беспомощное выражение, будто у ребенка, смотрящего на выпавший из рожка на асфальт шарик мороженого. — Самое ужасное, что всё, что я сейчас сказала — это ложь, — её голос перешёл в шёпот. — Я просто хочу, чтобы она узнала меня… У меня дела, можете остаться тут! Тэя вскочила и стремительно выбежала из кофейни. Бади, державший в руках поднос с тремя чашками кофе, удивлённо проводил её взглядом. — Но как же кахве, госпожа! — простонал он. — Я возьму его, Бади, твой кахве — лучший в этом мире! — лицо молодого зерриканца расцвело, а я почувствовала тычок локтем в бок. — Не окажешь ли честь, не присоединишься ли к нам? — Я готов исполнить все капризы той, кто разделяет мою любовь к кахве, — он уселся на место Тэи и махнул кому-то в глубине кофейни. В дверном проёме показался тот самый паренёк, что разравнивал граблями арену для боя, а я поняла, откуда мне знакомо лицо Бади. — Мой брат быстро учится, — с гордостью продолжил он. — Брат рассказал мне о бое, в котором блистала моя госпожа. Я не мог оставить кахвехану, и моё сердце болит, что я этого не видел. Моя ладонь снова очутилась в его тёплых руках, и он опять влажно поцеловал её. Я еле сдержалась, чтобы не вырвать руку и не вытереть о шорты. Столь недвусмысленные ухаживания выбивали из колеи. Может, какие-то очередные неведомые нам зерриканские обычаи позволяли флиртовать с замужней женщиной, да ещё и под боком не только живого, но и весьма угрюмого супруга? Мельком глянув на Иорвета, я всё-таки решила продолжить изображать Мата Хари. Нам нужны были сведения. Я обворожительно улыбнулась, потянулась к чашке. Кофе был великолепным. — Эотэанерле высоко отзывалась о твоих талантах, — елейным голосом, вживаясь в роль знаменитой шпионки, сказала я. — О лучшем кахве, что ты готовишь, об этом месте. Я величаво обвела рукой помещение. Глаза Бади полыхали. — О том, что лучше тебя никто не знает, что происходит в городе. — Госпожа слишком добра ко мне, — юноша для вида поступил взор. — Но мне и правда доводится слышать, о чём говорят люди. Он взял чашечку Тэи, отпил и вновь впился глазами в моё лицо. — Эти зёрна выращены в оазисе Му-Ус, в тени акаций. Песок в почвах не даёт им вызревать слишком рано, им не суждено быстро и жадно выпить соки из плодородной земли, наглотаться вдоволь солнца. Они не спешат и вбирают благодать постепенно. И становятся истинно зрелыми. — Весьма мудро для зёрен, — я бросила на Бади выразительный взгляд, а он смотрел на меня бездонными чёрными глазами. — Так что хотела узнать моя госпожа? Я в твоём распоряжении. — Нам… Мне надо узнать нечто, что произошло в Шале до того, как её захватили чародеи. — Меня не было здесь, но люди до сих пор вспоминают те тёмные времена и жизнь, которая у них была до того и которую они потеряли. Я кивнула. — Если бы некто, кто пришёл с той стороны гор, хотел продать ценную, очень ценную вещь, кто бы мог это купить? — Старик Мурбенья умер вскоре после освобождения касбы. Его антикварное дело захирело с тех пор, как закрыли перевал и караваны купцов почти перестали заглядывать к нам. Видимо, на моём лице слишком явно отразилось разочарование, так как Бади испытующе посмотрел на меня. — Выпей кахве, госпожа. Я повиновалась, а Бади многозначительно показал Иорвету на нетронутую чашку, и тот поднёс её к губам, отхлебнул. Иорвет тоже вполне заслужил звание почётного шпиона — по напрягшимся челюстям я поняла, что не будь тут зрителей, лицо его перекосило бы от отвращения, но он стоически не подал вида. Бади едва заметно ухмыльнулся. — Насколько ценна вещь этого человека, а главное, есть ли у неё история? — Все его вещи имеют историю, — отчеканил Иорвет. Моя правая рука снова оказалась в руках юноши, и он ласково разминал её, выводя круги большими пальцами по ладони. — Только для тебя, моя госпожа… О таких вещах не принято распространяться, но ходили слухи. Местечковые легенды о ведьмах, госпожа, не знаю, стоит ли упоминать… — он колебался, и я слегка сжала пальцами его ладонь. — Это очень старый город. Шептались, что жила тут с начала времён одна такая ведьма, охочая до вещиц с историей. Но правда это или домыслы, не знаю, никто из тех, кто про неё рассказывал, сам её не видал. Я мягко высвободила руку и взамен лучезарно улыбнулась. — А как её найти, что говорят слухи? — Где-то в старом городе, на рыночной площади. Дескать, кому надо, тот увидит дверь, на которую падёт тень молодого месяца. А больше ничего и не знаю. Он опять попытался схватить мою руку, но тяжёлая ладонь Иорвета придавила её, не дав Бади даже шанса довершить начатое. Он с возмущением посмотрел на эльфа и схватил поднос: — Я принесу моей госпоже ещё кахве. Самого лучшего! Бади исчез в кухне, а я выдернула ладонь из-под руки Иорвета и предупреждающе подняла палец. — Ни слова! — А я молчу, — сказал он таким тоном, что лучше бы и вправду молчал. — Кое-какая зацепка есть… — Вряд ли она стоила таких жертв. Неугомонный Бади появился с новой чашкой кофе и с поклоном поставил её передо мной. На поверхности виднелся искусно сделанный из пенки рисунок. — О, Бади, как красиво, это же кофейное зерно! — воскликнула я. — Это сердце, госпожа. Моё разбитое сердце.***
Когда мы, наконец, выбрались из кахвеханы, Иорвет с задумчивым видом обернулся ко мне. — Я забыл задать твоему поклоннику один вопрос. Иди на площадь, я догоню. Направо по улице до конца. Я открыла было рот, но, увидав решительное лицо Иорвета, поленилась спорить и вышла из тенистого двора на залитую солнцем пустынную улицу. Близился полдень, пекло, и только одинокая тощая кошка некоторое время бежала следом. Улица вывела на тесную шумную площадь, всю уставленную полотняными навесами. Похоже, все жители города, кто не спрятался от зноя по домам, были тут. Я остановилась поодаль в тени и только успела достать флягу, как появился Иорвет. — Что ты узнал? — Мы с уважаемым Бади друг друга поняли, — голос Иорвета не выражал ничего. Я испытующе посмотрела ему в лицо, выражение было столь же информативным. — Мне не нравится, когда меня держат за идиота. — Ясно, — до меня вдруг дошло, что никаких вопросов по делу у Иорвета к Бади не было. — Кофе мне больше не видать. — Полагаю, что так. И кахве твоё — дрянь. — Знаешь что, — несмотря на то, что я и сама решила не ходить больше в кахвехану, самоуправство эльфа вывело меня из себя, — кофе я тебе никогда не прощу! — Тебе так дорога эта жидкость, что ты готова ради неё давать облизывать руки? — Ты не имеешь права решать за меня, что я готова, а что нет, это моё дело! — Теперь имею, во всяком случае, когда мы на глазах у всего города! — Иорвет, тоже разозлившись, поднял руку с кольцом. — Видишь ли, эта штучка даёт не только права, но и обязанности, — я ткнула в кольцо пальцем. — Подумай над этим на досуге, прежде чем размахивать правами! Он смотрел так, что если бы не адаптировавшаяся за несколько дней к полыхающим взглядам и солнцу кожа, от меня осталась бы кучка пепла. — Будет тебе твоё кофе! — Иорвет круто развернулся и направился к рынку. «Твой», — сквозь зубы поправила я и выпила, наконец, воды. Меня вдруг озарила запоздалая мысль, что я переоценила свою роль в инциденте с Бади. Как Иорвет и сказал, он должен был поддерживать свой окольцованный статус в глазах других, и дело явно было в мужских разборках кто кого уважает, а не во мне. Я же решила, что он взялся контролировать мои любовные дела. Щекам стало жарко от стыда за пламенную речь про права и обязанности, и я кляла себя за несдержанный язык. Эльф обернулся, дойдя до палаток, и, отлепившись от стены, я отправилась догонять его. «Не терять контроля, держать дистанцию», — бормотала я. Мы углубились в торговые ряды: с ковров наперебой кричали купцы и расхваливали товар, в жарком воздухе запах специй сплавился в дурманящий аромат. Из открытых мешков чуть не высыпались разноцветные порошки пряностей, сухофрукты, засушенные бутоны роз и сиреневые соцветия лаванды, поверх связками громоздились трубочки корицы. Лотки продавцов сладостей благоухали мёдом, и вокруг коршунами кружили, сверкая пыльными пятками, дети. Чуть дальше в загоне толпились овцы, которых тут же стригли, пахло нагретой шерстью и животным духом. Стопками лежали рулоны тканей, старушка, сидящая поверх горы ковров, потянула Иорвета за рукав. Тот отцепился и невозмутимо вёл сквозь громкий раскалённый бедлам на другой край площади, где над навесами покачивали головами верблюды. — Начнём с этого края и обойдем рынок по кругу. — Я не понимаю, как куда-то может упасть тень от месяца. Месяц сам светит, — сказала я. — Я тоже, — согласился Иорвет. — Либо эта ведьма загадала загадку, а ведьмы это любят, либо вся эта история — выдумки старожилов. Мы пошли вдоль крайних лотков, осматривая каждую дверь, выходившую на площадь. Дома в этом квартале были выкрашены в слепящий на солнце белый цвет. Мы сделали полный круг, и Иорвет опять пошёл вдоль домов, а я засмотрелась на верблюдов, покрытых нарядными циновками со свисающими разноцветными кисточками и бубенцами. Рядом стояли худощавые, будто выточенные из тёмно-серого дерева женщины в кирпичного цвета накидках с глубокими капюшонами. Их мужчины сидели полукругом возле горы сырных голов. — На этих дверях нет никаких опознавательных знаков, — сказал вернувшийся Иорвет. — Можно проверить все двери… Мы пошли к ближайшей, Иорвет постучал. Дверь распахнулась, в лицо ему полетела пыль из вытряхнутого половика, и низенькая женщина свирепо замахнулась веником. Я ретировалась с поля боя, и ноги понесли на запах свежеиспеченного хлеба к лавке пекарей. Около лотка толпился народ. Бойкая девушка вытаскивала щипцами из дровяной печи пыхающие жаром рогалики, а юноша, как две капли воды похожий на неё, месил рядом тесто. Над навесом на длинном шесте возвышалась реклама в виде рогалика из изогнутой палки, обмотанной овечьей шерстью. — Иорвет! — крикнула я. Отряхивая одежду, он подошёл. — Месяц! — я показала на рогалик. — И? — А вот тень месяца, — в паре метров от нас вытянулась на земле серповидная тень. Иорвет, прищурившись, посмотрел на солнце. — К закату тень выползет с земли на стену. Но там нет никакой двери. Да и глупо древней ведьме привязывать загадку к тряпичному рогалику. Сегодня эта палатка здесь, а завтра может быть где угодно ещё. — Посмотри на печь, она совсем чёрная. Может, это первое строение в крепости. Иорвет фыркнул, и мы протолкались к прилавку. Девушка тут же переключилась на всеобщий: — Подходи, дорогой, возьми медовую радость для твоей госпожи! Она ловко выхватила пару рогаликов и уложила на салфетку. — Сколько берёшь? Два? Четыре? — Шесть, — ответил Иорвет и показал на печь. — Давно здесь торгуете? Парень оторвался от теста и гордо произнёс: — Волею богов от начала времён. Когда и крепости-то никакой не было, наша праматерь отыскала родник Шала и построила дом. Дом тот сожгли, но она из кирпичей сложила эту печь. Так и живём. Девушка засмеялась. — Пророчество нам было даровано — пока наш род печёт в этой печи, всё хорошо будет. А мы и печём, не жалуемся! Вот, держи, и пусть у тебя тоже всё хорошо будет, и жена любит, и детишки малые… Тут уж Иорвет не выдержал, схватил салфетку с рогаликами, и мы бежали. — Я же говорила! — воскликнула я. — Болтовня, — буркнул он. — Сейчас увидишь. Мы купили сочных, немного мятых персиков, купили сыра и лепёшек, и Иорвет нашёл старика, торгующего табаком, и добрую вечность придирчиво выбирал нужную смесь, и каждый торговец, кто знал хоть слово на всеобщем или нильфгаардском, утверждал, что лавка его тут от начала времён, его праматерь первой нашла родник и его предкам было дано похожее пророчество. — Убедилась? — насмешливо спросил Иорвет, и я кивнула: похоже, что маркетинговую стратегию всем торговцам сочинял один и тот же человек. — Я одно место приметил, можем перекусить там. Мы вернулись по улочке обратно к резиденции Хранительниц, и Иорвет, уже прекрасно ориентировавшийся в городе, свернул в переулки и вывел к ступенькам, ведущим на внешнюю стену касбы. Проход по верху стены едва позволял разминуться паре человек, и мы уселись между зубцами, свесив ноги наружу. Перед нами расстилалась пустыня, справа зеленели деревья, в тени которых стояли шатры торговцев, и виднелись холмики опустившихся на землю верблюдов. Я достала рогалик и откусила хрустящий зажаренный кончик. — Эх, а идея с тенью была такой красивой, — вздохнула я. — Завтра проверим, — благодушно ответил Иорвет. — Сегодня на закате нам будет не до того. Он, прищурившись, смотрел в горизонт, где пустыня расплывалась в дымке и незаметно переходила в белёсое небо, и мне передалось его спокойствие и уверенность. Казалось, что всё опять стало как прежде, и мы были командой и были вместе, чтобы разгадывать загадки и прикрывать спины друг друга. Всё-таки и безо всяких любовей в прошлом мире о таком партнёре и таких приключениях я могла только мечтать. — Так странно, — сказала я, — в прошлой жизни с утра до вечера я сидела перед светящимися экранами, а верблюдов видела живьём только в зоопарке. А теперь я ночую под звёздами и ем рогалики с видом на пустыню и живых верблюдов. — Тебе недостаёт тех экранов? — спросил Иорвет. — Экранов нет. Недостаёт семьи. Я потеряла её. — Но ты не умерла для них. — И это единственное, что держит на плаву. Эта боль только моя, не их, не той меня. Вторая я осталась с семьей. Не так страшно умереть, как страшно то, что станет с теми, кто тебя любит. Мне проще — главное сохранить жизнь той Яны. А здесь я живу, лишь пока не найду путь домой. Смотрю в небо, ем рогалики. — Пока мы не найдём Филиппу? Я утвердительно замычала с персиком в зубах, пытаясь не дать соку стечь по рукам. — А если ты останешься? — Выбор простой — или я вернусь, и та я будет жить, либо мы умрём обе. Любой вариант не слишком приятный для меня, но что поделать, таковы правила игры. Мне надо радоваться, что вообще выпал шанс пожить ещё одну жизнь. — Жизнь человека коротка, и когда люди умирают от старости, эльфы только-только вступают в зрелость. А твоя жизнь коротка даже для человека. Он смотрел на меня, и я постеснялась слизнуть с запястья убежавшую каплю. Швырнула персик далеко в колючие кусты под стеной и затрясла руками. — И вот зачем ты мне это рассказываешь? Я стараюсь не вспоминать об этом. — О смерти стоит помнить каждый миг. Иорвет прислонился спиной к каменному зубцу, подтянул к себе колено и слегка покачивал другой ногой. Потом запрокинул голову и блаженно подставил лицо солнцу. — Легко думать о смерти, если знаешь, что до неё тебе жить столетия, — проворчала я. — Не легко. Когда мои братья и сёстры умирают с арбалетной стрелой в горле, мечом в спине или на шибенице, обмазанные нечистотами, я не могу не думать о том, что каждый из них мог бы жить ещё столетия. Умереть на тридцать или сорок лет раньше — такая мелочь. Но умереть на двести лет раньше — несправедливо. — Зачем же ты тогда воюешь? Зачем ведёшь за собой умирать? Я уверена, что ты сумел бы договориться, чтобы в Ард Доле приняли и тебя, и скоя'таэлей… Полей. Отстегнув с пояса флягу, он плеснул воды мне на ладони. — Всех не уведёшь. А отсиживаться в благословенной долине и рисовать натюрморты, пока dh’oine вырезают последних эльфов, предательство. — Значит, всё-таки продолжительность жизни не главное. Что у людей, что у эльфов главное — зачем жить эту жизнь. — И это разные зачем, разный смысл. Если ты можешь жить столетия, ты мыслишь столетиями, даже если знаешь, что завтра можешь умереть. Люди же как ночные мотыльки. Они знают, что с первыми лучами солнца упадут бездыханными, и поэтому бьются бессмысленно о лампу всю ночь напролёт, всю свою короткую жизнь, не задумываясь о том, что будет дальше. Жажда жизни… — он презрительно скривился. — Близкая смерть не делает жизнь людей бессмысленной! Наоборот, она придает ей смысл. — Я этого не замечал! — Как и не замечал у эльфов, попивающих вино у себя в Ард Доле! — Эльфы живут не только в Ард Доле. Но цели на свою жизнь эльф и человек ставят разные, даже если смерть забирает нас раньше времени. Планирование жизни эльфа — сотни лет, человека — десятки, твоё — до момента возвращения в твой мир. И если я сейчас шевельну рукой, и ты вдруг упадешь со стены… — Твоё самое долгосрочное эльфское планирование тут же полетит к чертям! — Почему это? — Вдовствующий эльф, думаю, весьма ценен на местном брачном рынке. — Ну хорошо, — ухмыльнулся он, — предположим, я убью тебя по возвращении из Зеррикании… — Ты бы вслух таких вещей не говорил. Многие благоверные мужья внезапно и скоропостижно умирают во сне вместе со своими великими долгосрочными целями. Иорвет рассмеялся, и лицо его под жарким солнцем казалось юным и летним, и в этот момент весь он был юным и летним, как мальчишка, у которого впереди вся жизнь, то есть вечность. — Женитьба — это гораздо веселее, чем я думал. — Да уж, обхохочешься, — мрачно сказала я. — Пойдём, нам надо ещё успеть расспросить Тэю.