(NF – This thing called love)
Всё относительно. Правда? Ведь у каждого нашлась своя точка зрения, которая не подстроилась под общую, и теперь ей нет места в здешних рамках? Рамок вовсе не существует. Или же они есть? Юнхо не подстраивается, определённо. Это он уже понял. Ему кажется, что словом "неправильно" такое охарактеризовать получается как-то бестолково. Правильного нет, как и неправильного тоже. Просто есть то, с чем ему нужно разобраться. Чону это принять труднее, чем то казалось ранее. Ещё пару дней назад, возможно, недель... Он бы смог ещё сказать что-то в стиле: «Да тут ничего серьёзного. Да. Это просто так...» Давно не "просто" и давно не "так". Юнхо об этом не говорит. О таком не поговоришь, разве что с лучшим другом. Но Сонхва итак знает. Его ответ был на поверхности заложен простым "о последствиях". О них самых Чон думал. Если бы он смог начать, только сделать шаг, тот самый, начальный, когда всякого рода стеснения и недосказанность – как симптомы, приходяще-уходящие, то эти самые последствия были бы уже потом. О них стоит думать, когда обратно уже поворачивать поздно, когда полоска «За черту не заходить!» стёрта. Юнхо об этом думать физически не может. Противоестественно. Да, вот оно. То самое, что красным огнём мигает на фоне. Двое альф. Какая глупость, какая глупость... – Эй, Юнхо, ты чего опять подвис? – Сонхва толкает его в бок, пока они спускаются по лестнице из университета. Пак вернулся к учёбе по истечении трёх дней. Что-то маловато, по мнению Чона. «Мог бы ещё дома отлежаться...» Но, видимо, с отцом у Пака и вправду серьёзные стычки, раз он прибежал в универ, не дожидаясь окончания течки. – Да всё норм, просто устал, – "скрывать" осталось недосказано. Сонхва молча кивнул на реплику. Они пошли курить. Всё как-то молча. Всё как-то натянуто. Пак не понимает. Юнхо не хочет на этом заострять его внимание. Чону порой хотелось перенять что-то от своего друга. Эту переходящую холодность и противоречие "между". Быть проще, не привязываться, не отвечать за всех. Все сами за себя могут ответить. Но Юнхо такого себе позволить не в силах. Он чувствует эту ответственность. Она не давит. Вовсе нет. Она присутствует в его жизни, как должное. Ведь он альфа. Порой Юнхо к этому относился как-то чересчур серьёзно. Сонхва шутил, что тот ему вовсе не отец или мать, чтобы так опекать. И вообще, он сам его старше. Роли должны быть наоборот. С Уёном таких проблем не возникало. Для Уёна старший брат, тем более альфа, уже как идеал, уже как опора. Слишком давящая опора. Юнхо был строг. Считал, что родители Уёна разбаловали. Что по сути от правды уходило недалеко. Младший рос в тёплой и вседозволенной атмосфере. Потому что будущий омега, так полагали. Потому что: «Ну, Юнхо, не вредничай, Уён у нас чувствительный. Его нужно баловать иногда...» "Иногда" вошло в разряд "постоянно". И вот Уёну минуло пятнадцать. Первая течка не была чем-то непредсказуемым. С внешними данными младшего Чона это было очевиднее некуда. В доме будет новоявленный омега. Юнхо тогда претерпел немало. Научился одному: выжиданию. Выжиданию оптимальной температуры настроения младшего брата. Такая в то время существовала. Потыкать капризам было слишком приемлемым. С течением времени Юнхо понял, что данная тактика отнюдь неверна. Отцу-альфе было не принято брать брозды воспитания за омегой, за вторым отцом это не закрепилось. Аппа был мягок с Уёном. Уён этим нагло пользовался поначалу своего взросления. Переходный возраст. Юнхо его прекрасно понимал, но решил, что давать это всё на откат нельзя. Сейчас же ситуация в корне поменялась. Младший трепетно относится к своему брату, считает его авторитетом, иногда боится, но это впрочем считается в рамках нормы. Юнхо – альфа. Альфа, которому хочется повиноваться и принимать его заботу одновременно. Старший ни разу не позволял себе даже поднять руку, чтобы Уён не натворил. Юнхо дал себе слово, что такого не произойдёт. Он намерен его сдержать перед самим собой. Всё ещё стоя на площадке за университетом, Сонхва обдумывал тот день, когда наткнулся на Кима. Стоило ли рассказать, кто ему помог добраться до туалета, пока он сам едва волочил туда ноги? Или же нет? Детали повышенного градуса стоит умолчать в любом случае. Для Пака – это дым, что уже рассеялся, для Юнхо – это будет ожог, что пройдёт лишь по истечении времени. И с неприятным следом. Сонхва к теме воздыханий не обращался в принципе. Если будет нужно, ему расскажет Юнхо. Сам. Он так и делает. На протяжении их года дружбы так точно. Но Паку непонятно в этой ситуации лишь одно: такое возможно почувствовать даже к своему виду? Сонхва не сторонник консерватизма, сжатых норм и правил морали. Плевал он на них по большому счёту. Но это Юнхо. Его лучший в данный период его жизни друг. И здесь ему уже не плевать. Он не хочет, чтобы пустые надежды питали Чона, чтобы он из "ничего" строил свой обоснованный фундамент. А на деле эта основа – картон... Сонхва это понимает. Юнхо какой-то замкнутый сейчас. Не заметить невозможно. Пак прожигает каждый раз насквозь. «Это всё из-за него, конечно... Из-за этого проклятого альфы». – Устал от чего? – Пак бьёт прямо. Чон поднимает взгляд. – Думаешь, что не заметно, Юнхо? Огорчу тебя. Это сильно в глаза бросается, знаешь. Тяжёлый выдох дыма. Юнхо хотел всё же эту дрянь бросить. – Знаю, но что теперь от этого? Хён, можешь не говорить мне только, что это безнадёжно, ладно? – Пак посмотрел на друга особым взглядом. Считал степень этого падения в самом Юнхо. А в нём можно плавать и строить свои корабли. Настолько глубоко осела эта убеждённость в нём в своём чувстве. Сонхва сомневался ещё в этом. Стоит пока ещё почитать эти морали, даже если через себя, но стоит. Пак не напрашивался на роль проводника, но эта роль ему приписалась по умолчанию. Раз он видит чуть больше и чуть прямее, чем остальные. – А кто тогда скажет? Сам додумаешься? Не уверен, Юнхо. – Хён... – Взаимно? – Что? – резкая смена вопроса. Юнхо поднимает глаза на Пака рассеянно-удивлённо. – Это у вас с ним взаимно? Или он не знает до сих пор, что ты... – Нет. Сонхва, – по имени, без формальностей. Юнхо раздражён. – Прекрати. Пак опешил. Его заткнули. Разговор смысла не имеет. Юнхо нужно остыть. – Пошли тогда, – Сонхва докуривает, настроение обоих можно ощутимо сжать в кулак. Натянутый ком треснет. – Давай сегодня выпьем? – Что? – очередь Пака поднимать удивлённо взгляд. – Выпьем, говорю, ты за? Юнхо к алкоголю почти равнодушен. В редких случаях в компании. Да, его заносит, но это временно. Пак на первых курсах был таким же. Но здесь другое. Чон предлагает не просто так. Негласное "да" пропишется между. Неозвученное: «Я впущу тебя в свои мысли, но позже». Видимо, Юнхо хочет всё-таки поговорить. Сонхва не откажет. – Конечно, – прищур льдинок, – пошли.***
Уёну честно не даётся анатомия генетических видов. Ему кажется, что на практике выяснять, кто чем отличается друг от друга и проще, и веселее. Ёсан готов за такие слова его придушить. Завтра у них будет самостоятельный тест, от результатов которого многое зависит в семестре. Кан поставил условие, которое несмотря ни на что должен выполнить младший Чон. А последний из всех им приложенных усилий выбирает самое эффективное – надавить на жалость, чтобы с ним позанимались. Ну как отказать другу, когда эти щенячьи янтарные глаза сверлят тебя со всей своей нежностью и жалостью? В доме Чона сегодня тихо. Отец семейства на работе, как обычно. Аппа ушёл за продуктами и по хозяйственным покупкам одновременно. Оба вернутся поздно. Уён на это и делал расчёт, чтобы им с Ёсаном никто не помешал. «Куда только запропастился Юнхо?» Был почти уже вечер, в комнате ночник переливался тёплым свечением. Дневное освещение было проигнорено. Уён его не любил. Вечер – время одной из половин дня. Той, которая уже прошла. Не стоит его освещать. В такие минуты больше всего хочется чем-то делиться, что не может стать озвученным утром. Потому что нет этой ауры, нет этого подходящего настроя. Так считал омега. – Уён, ты видишь хоть, что пишешь? – Кан сидел с ним за столом рядом, полуповоротом на стуле. – Вижу, Ёсан~и, я всё вижу, – широкая улыбка, – у меня прекрасное зрение. – Тогда почему твоё прекрасное зрение отметило неправильный ответ снова, м? – Ёсан был недоволен. Такими темпами Уёну не светит даже хотя бы средний балл. И уже довольно поздно. Пора возвращаться домой. Мама уже писала ему, что волнуется, где он долго пропадает. – Ну блин, Ёсан~и, ты так не помогаешь... Я завтра не сдам и половины, чёрт, – Чон обречённо кладёт голову на плечо друга. Ему снова необходима эта тактильность. В течение дня, кажется, он её недополучил. Кан с этим справляется "на отлично" теперь. Просто зарывается рукой в мягкие молочного оттенка – снова он портит их – волосы и начинает перебирать, с затылка вперёд. Так любит Уён. Ёсан знает. Кану кажется, что уже не осталось практически ничего из того, чего бы не знал о младшем Чоне он сам. Уён открытый, даже слишком. Немного наглый. Внутренний голос: «Даже слишком!» И чуть ветреный. Не в том самом смысле, когда со всеми и подряд. А в том, – когда смотришь на этих самых всех и подряд, но не более. Взгляд мечется ещё, потому что есть мнимая свобода выбора, за него отвечает пока молодость. А тело уже примирилось с одним единственным и пока постоянным. С которым комфортнее задыхаться, но не дышать. Эту разницу пока Уён не усвоил. Об этой разнице знает лишь Кан. Но ему ей не вдохнуть и не насладиться. Ему досталась роль стороннего наблюдателя, в которую он вписал себя сам. Выходить из рамок, вогнанному туда самостоятельно, трудно, и кажется непостижимым идеалом. Идеализировать Ёсан умеет и грешит этим в меру своей одержимости. Скоро это чувство таковым и станет. Кану этого совсем не хочется, но отказаться сложно, отпустить – под запретом и личным табу. – Уён, давай ты сейчас вот эти пять вопросов ещё разберёшь, я тебе скажу потом, как должно быть правильно в итоге, и я пойду. Договорились? – Кан видит уже, что другу не до репетиторства. – Уже уходишь? – туманный взгляд из-под чёлки, Чона так приятно разморило в объятиях Ёсана. – Уже поздно, мама писала. – Оставайся у меня, Ёсан~и. Ты давно уже не ночуешь здесь. Я скучаю по тем временам. Ну? – отработанный взгляд, у Кана вроде как уже выработан на это иммунитет, но отказывать каждый раз сложно. – Не думаю, что это будет удобно. Твоих родителей нет дома к тому же... – И при чем же здесь они? Ты же не альфа, чтобы меня тут домогаться в их отсутствие, так ведь? – хитрая улыбка. Уён полностью забирается на колени Кана и шутливо смотрит глаза в глаза. Ёсан давно уже готов получить медаль за выдержку. Просто потому что Уён любит сводить темы на такое. На запретное для Ёсана. У Кана течка началась на год позже друга. Поздний срок. Но учитывая то, что Ёсан рос очень худым и закрытым мальчиком, гормональный фон проявился чуть позже, чем у его сверстников, абсолютно обоснованно. Кан никогда в жизни ничего так не боялся, как этого времени. Ему говорили о том, как стоит вести себя в этот период. Мама проводила с ним деликатные беседы. Это не помогало. Ёсан всё равно чувствовал себя постыдно. Но научился за годы с этим справляться сам. Просто пришлось. Притерпелось. Желание притуплялось. Пока совсем окончательно не исчезло. Сами течки стали непродолжительными и менее обильными, чем полагалось для их возраста. Своей матери Кан не рассказал ни грамм из этого. Пусть думает, что у него всё в порядке. «Ведь в порядке же?..» – Уён, если ты сейчас это не прекратишь, я, правда, уйду. – Ну ты и бука, – Чон надувает нижнюю губу, но с колен не слезает. Руки Кана лежат на его бёдрах. Просто их некуда деть. Чон каждый раз заполняет всё пространство собой. Со стороны ситуация выглядела бы двойственно. Если бы не учесть того факта, что оба друга – омеги. – Ёсан~и, я давно хотел с тобой на одну тему поговорить, – выражение лица Уёна резко становится серьёзным. Разительные перемены. – Но знаю сразу, ты не захочешь её обсуждать. – Тогда и вопрос поднимать не стоит, полагаю, Уён, – холодок пробежал. Младший Чон напрягся. – Нет, Ёсан~и, стоит. Иначе я буду чувствовать себя дерьмовым другом. – Это таким, как сейчас? – у Кана полезли колючки. В случае неприятного разговора он каждый раз ограничивался сарказмом. Это помогало с Уёном справляться. Не всегда, но Чон обижался. А это уже уводило неприятную тему разговора в другое русло. Ёсан этой тактике был не рад. Но: «Уён, прости, я не готов рассказать...» Это лежит той плотиной. Она крепка, она ещё не готова прорваться. Уён бьёт легонько того по плечам. – Ёсан, да я же серьёзно. Я таким бываю нечасто. А ты не даёшь и слова сформулировать! – Ты бы так ответы на тест тщательно формулировал, ага. – Кан. – Чон. – Прекрати. – Сам прекрати. – У тебя же до сих пор не было отношений?.. – Стоп. Выдох. Сказал. Чон сказал. Вылетело быстрее, чем планировал. Ёсан отвел взгляд. А точнее опустил его на белую футболку Уёна. Поза не поменялась. Чон давил, как своим весом, так и нынешним положением диалога. Кану захотелось провалиться. Прямо сейчас. Плотина заскрипела. Но она же из бетона? Верно?.. – Уён, не сейчас... Хорошо? – Ёсан~и, а когда? Когда ты, наконец, начнешь хоть что-то мне о себе рассказывать?! – Чон вскочил с колен. У него, кажется, накипело. – Я делюсь с тобой буквально всем. Всем, что меня окружает и волнует! У меня мой брат столько обо мне не знает, сколько знаешь ты! А мы с ним очень близки, ты осведомлён об этом. Так почему же я не могу до тебя достучаться порой? Ты там, в своей голове, в мыслях, о которых я ничего не знаю. Каждый раз отводишь взгляд, когда я говорю об отношениях и хочу их построить. Ты бурчишь в ответ, что всему своё время. Но оно идёт! Ёсан, оно каждую секунду идёт! А ты стоишь и не двигаешься. Ты замер. Ёсан?.. Ёсан, ты плачешь?.. «Что?..» По щекам Кана текли дорожки, трещины вскрылись. Материал уже отсырел, не стоит его даже и латать. А у Уёна впервые шок на лице вперемешку с испугом. Он никого ни разу в жизни не доводил до слёз. Ему страшно теперь за Кана. Объятия тёплые, как и сам Чон. Он ощутимо родной, ощутимо свой. «Но не тот Чон...» Ёсан не приходил к ним в дом именно поэтому. Ощущение его присутствия витало прямо с порога. Запахи. Боже, их было так много. Уловить нужный – пару секунд. Сосредоточиться на том, о чём потом с ним говорит Уён в его комнате – не хватало и часа. Перебить его шлейф кажется уже невозможным. Этот тёплый цитрус с нотой клементина. Он его выучил, впитал, закрепил в себе. «Но не на себе, Ёсан?..» – Прости меня, Ёсан~и... Прости, прости, я не хотел, – Уён слишком заботливо и хаотично начал вытирать слёзы с лица Кана. Тот его рук не убирал. Просто смотрел в ответ. – Уён, всё нормально. Тебе самому нужно успокоиться, – руки были остановлены. Чон замер, заторможенно смотрел и начинал утопать в аквамарине глаз Ёсана. – Но ты плачешь!.. Боже, я худший друг... – Уён, не говори такого. Это неправда, – «Я уже привык к слезам, Уён~и... Какой же ты напуганный...», – я не хочу, чтобы ты себя начал по этому поводу накручивать. Давай просто ляжем с тобой спать, хорошо? Я пойду умоюсь. А ты переодевайся пока. – Хорошо... – Чон смотрит вслед поднимающемуся с места Ёсану. Смотрит… Смотрит… И по щеке предательски тянется капля. Одна тонкая, невыплаканная эмоция. Огорчение. В самом себе. У Кана всё гораздо глубже. Его шквал хаотичного потока снесёт к чертям эту самую цитрусовую квартиру, если эти эмоции прорвутся наружу. Здесь одним огорчением уже не обойдётся... Шорох открываемой двери звучит набатом. В тишине, которая тактично молчала после недавней сцены, прорезалась фраза: – Эй, Уён?.. Я дома... Не говори-и-и-и...что...айщ, – что-то упало с тумбы в коридоре, – я поздно пришёл... Вот. «Ёсан, дыши... Просто дыши. Ёсан?..» – Хорошо, хён! – донеслось из комнаты Уёна. Там началось копошение и шуршание одеял. Ночь будет длинной. Длинной и приторно-цитрусовой, с той самой жгучей нотой клементина...***
(Jackson Wang – Oxygen)
Свет погашен. На соседней половине кровати спит Уён. Ёсан предпочитает не думать, что на этой самой кровати происходило в его отсутствие. Запахов уже не осталось. Младший Чон был настолько предусмотрителен, насколько Кан был помешан на чёртовом цитрусе. Спать не хотелось. Уён уже посапывал в подушку, оттопырив нижнюю часть тела. Его любимая поза. Кану было бы смешно сейчас, но сейчас не до этого. Тяжёлый выдох. Наполнить лёгкие вновь ароматом. Говорят, что близкие не так остро ощущают запахи друг друга. Потому что они смешиваются в одну гармоничную композицию, и это определяет ауру всей семьи, как одно целое. Выбиваться она может разве что в гормональных всплесках во время гона и течки. Уён в такие дни ярко благоухал жёлтой фрезией. Этот запах ему очень подходил, олицетворяя чистоту и свежесть. Несмотря на всё то, что могло происходить за закрытыми дверями данной комнаты. Душой младший Чон был до сих пор невинен. Кану не удавалось понять, как такое получалось у его друга. Тело было открыто, сердце – всё ещё нет. Шорохи, ароматы... Ёсану физически не протолкнуть глоток кислорода себе в горло. Мысли там, за соседей стеной, где тяжёлое дыхание сбивчиво ударяет по барабанным перепонкам Кана снова и снова. «Юнхо...» Родители Чонов пришли довольно поздно и уже спят. В доме абсолютная тишина, которая молчит. В голове Ёсана – оглушительный вой. Он поднимается. Тихо, чтобы не разбудить Уёна. Прокрадывается до двери. Лёгкий скрип. Удар между ударом. Вздох. Выход за дверь. Комната Юнхо расположена направо по коридору, левая дверь. Алгоритм выучен. Довольно давно. Впервые страшно быть застигнутым. Но Ёсан готов рискнуть. Тихие шаги, а сердце стучит, как больное. Приоткрытая дверь в его спальню. Уже можно даже так, сквозь эту прорезь, хотя бы краешком глаза. Кану будет достаточно и этого. «Ёсан, этого мало... Ты же знаешь». Омега заплетающимися ногами проходит через этот промежуток. Его тело настолько хрупкое, что он проскальзывает, даже не задев дверной косяк. Глаза устремлены на него. Юнхо спал без футболки. «Ёсан, тише...» Тело было полуприкрыто одеялом. Кан поблагодарил мысленно всех, кого смог, за эту предусмотрительность старшего Чона. Дышать уже не получалось. У Юнхо волосы растрёпаны и отливают синим на фоне окон. Шторы не задёрнуты. По смеси его запахов Кан сразу ощутил один выбивающийся. Запах алкоголя. Чон был пьян. Степень сказать было сложно. Но он спал так крепко, что Ёсан и за это мысленно поблагодарил в очередной раз всех. Аккуратно на край. Кровать прогнулась под лёгким весом, едва продавливаясь. Кан, не отрываясь, смотрел на Юнхо. Его глаза уже полыхали аквамариновым. Жидкая пелена застилала их. Первая капля. «Какой же он красивый сейчас...» Клементин витал в воздухе и обволакивал Ёсана с головы до ног. Кан хотел в нём раствориться, если бы это было возможно. «Тогда эта давящая боль бы прошла?» Шевеление сбило с мысли. Омега испуганно уставился. Чон перевернулся на спину, пару раз глубоко вздохнул и также выдохнул, откинув руку в сторону. Рядом с Ёсаном. Тёплые пальцы скользнули в ладонь. Кан не удержался. Это случилось на автомате. Альфа, кажется, не почувствовал, что к нему прикоснулись. А у Кана в этот момент произошёл взрыв: сотни глыб бетона отлетели в разные стороны. Его смыло напрочь. Не вынырнуть. Увяз. В этой тёплой ладони, что лежит так правильно с его собственной. Вторая капля. Рука становится горячей. «Ёсан, тебе пора уйти...» Но хочется вот так. Ещё чуть-чуть, чтобы запомнить, запечатлеть в памяти его такого. Сонного, растрёпанного, бесконечно сексуального Юнхо... Рука дёрнулась в лёгкой хватке. Омега почти вскрикнул. Глаза альфы всё также были плотно закрыты, но из губ сорвалось тихое бормотание, которое едва было возможно разобрать. – Хон...джун...Хон...джун... Третья капля. Пальцы вырываются из всё ещё тёплой ладони. Глаза опускаются вниз. Ёсан дрожит всем телом, у него начинается приступ. В отдалённом сознании мелькает одно: «Ёсан, тебе пора уйти!..» Ноги не слушаются, в ушах вата. Кан встаёт и также тихонько шебаршит до двери. В голове отпечатком, как клеймом: «...Хонджун...»