***
Момент колоссального промаха исчисляется на просачивание песка сквозь пальцы. Он заканчивается, и время будто замирает вместе с ним. Гамму красок в разъярённых глазах Сона можно размазывать по холсту, и она будет переливаться всем спектром огненного пламени на преддверии заката. Такой взгляд сложно не считать правильно. Пак понимает, что пытался занять уже занятое. Неловкости, конечно, из этого не следует, а вот расписание финала проносится в голове различными вариациями. Одна задумка краше другой. Сонхва ухмыляется, наконец, по-своему, так, как привык. Это видит и Ёсан, и ему от этого становится резко не по себе. Кан никогда не испытывал такого отторжения из-за омеги. Здесь же виден этот разлом, и двуличием пропитана каждая вена на шее. Они у Пака сейчас сильно выделены. – Ёсан, всё в порядке? – обращение присваивается к объекту столь незначительному в данную минуту, когда две огромных головы цербера начинают делить третью. Именно она лидером выступает в свирепости, контролируя господство. Её либо выдрать с кусками протравленного мяса, либо загрызть первым, чтобы не вмешивалась. Сонхва чувствует, как от этого напряжён рядом сидящий омега. У Кана глаза стреляют по ним двоим, не силясь объяснить эту ситуацию, что произошла только что. Но Ёсан неглуп. Пак это понимает. Конфликт не вписывается в новую стезю их общения. Омеге не хочется наблюдать за этим. Он произносит: – Да, хён, всё нормально, – это странно звучит с его губ. Ёсан ещё не обращался к Минки вот так, напрямую, давая какое-то объяснение, какую-то долю участия в успокоении того. Он старался вообще к нему никак не обращаться. – Хорошо, Ёсан, – головой кивая в его сторону, смягчая свой взгляд и ноты в голосе на полтона. Зверь чешется по краям груди, давая знаки на сохранение своего внимания. Сон не готов пока включать все свои козыри перед собой. Тон сменяется резким переходом. Перевод диалога происходит в сторону Пака: – А с тобой, Сонхва, мы поговорим в коридоре. Идём. – Ты со мной в своём кабинете всё ещё не наговорился? – перевод на личное, на детали, что должны оставаться сокрытыми, вывернуты наизнанку. Ёсан непонимающе смотрит на Сона. В его глазах нет ни единой зацепки, как тот реагирует на всё это. И реагирует ли как-то вообще, кроме этого самого удивления. Альфа решает не развязывать бойню, погашая наплыв гнева внутри с предельным мужеством. Два тяжёлых огненных шара впериваются в зазнавшегося омегу. Выжидание на действие. Слов более не предоставляется. Даётся выбор, чтобы поступить обдуманно. Кан смотрит всё также, но теперь всё его внимание направлено на альфу. У Ёсана что-то падает в груди... Запахи, признаки, речь. Всё составляет свою картину. Шлифует до блеска осознание, что Сон заявляет на него права. Здесь и сейчас, показывая это Паку. Глаза резко опускаются. В них начинает блистать первородное. Смывается болотная топь, чтобы уступить место лазурному морю. Ёсан не может себя увидеть сейчас, но может это явственно почувствовать. И его от этого начинает трясти. Сонхва подаёт свой голос на этом моменте: – Твоя взяла, Сон. Прожигать пулей во лбу ты, я смотрю, научен... – метко зацепляя напоследок свой взгляд на Кана, Пак добивает свою фразу, – Ёсан~и, берегись. Зверь ручной страшнее вольного. Ты никогда не узнаешь... – Пак Сонхва! – ...что он таит в себе, – почти на самое ухо, рывком, затем обратно. Стук сердца отмеряет кульбит, Кана ведёт в противоположную сторону от источника этого звука. Ему снова неприятно от этой удушающей мгновенной близости. В следующую секунду омега поднимается, смотря нагло на альфу. – Уже ухожу, Сон, не провожай, – громкой фразой, чтобы было слышно и Ёсану. А затем тихим оскверняющим шёпотом к самой мочке напряжённой головы Минки. – Я не был тогда удивлён твоей причиной отказа мне, Мин. Я удивлён её мотивом. Присмотрись к нему, Сон, – Сонхва отстраняется, чтобы заглянуть в глаза напротив, – ты увидишь сходство. Оно тебе должно понравиться... Шаги унесут прочь главный раздражительный фактор, Минки выдохнет от этого полной грудью. Глаза наполнятся вновь карим, а голова прояснится. Но тяжёлое давление не сможет так быстро испариться в этой комнате, где двое заведомо не знают с чего открыть первую реплику на последующий диалог. Кан чувствует, что ему это сделать всё-таки придётся, иначе молчание обернётся той степенью неловкости, к которой он не желает себя приплетать. – Минки... – Ёсан... Незапланированная пауза даётся общим перебитием. Минки присаживается рядом, но на позволительном расстоянии. Кан от этого смотрит в ответ мягче. Следующая фраза сбоем вылетает из Сона, стоило Ёсану только дать эту эмоцию вовне: – Скоро все разойдутся, я дам "стоп"*. Ёсан, оставайся у меня... *Сигнал на окончание вечеринки. Все покинут квартиру.***
Не все ошибки фатальны. Ты мне расскажешь, как сто́ит Поступить, не сломавшись об края по пределам. Не все поступки банальны. И впредь здесь каждый достоин Питать надежду на повод, что удостоена смелым. Выходя из забвения своего разума, не ожидаешь увидеть перед своими глазами ещё более выбивающуюся картину. Расклад, который не предвидеть, ситуация, о которой даже мысли не смогло бы пролететь мимо твоего загруженного с лихвой мозга. Ким со ступором перешагнул порог. За дверью осталось его самое гнусное сожаление. О нём уже умолчать выйдет по наложенному сценарию, который пойдёт дальше сам, собственноручно накручивая свои ложные ходы, ключ к которым подарил Хонджун. Те слова не имели права быть произнесёнными. Чон давил на болезненное, давил на жертвенность, которую он готов был отдать без остатка или вручить в самостоятельное пользование, чтобы быть квитами. Но разве Киму это было нужно?.. Шаг навстречу предопределяет последующее неловкое звукоизлияние в виде покашливания. Скрытое на плечах волосами пятно начинает проявлять резкие смены движений. Голова оборачивается, глаза удивлённо-смущающе бегают беспорядком по фигуре альфы. Чонхо в лице не меняется ни на грамм. Стабильное отсутствие какой-либо неловкости в данной ситуации. Бета не видит в этом ровно ничего шокирующего, поэтому выражение лица его друга ему не до конца понятно. Уён, это замечает, кажется, и сам Чхве, отстраняется нехотя от него. Взгляд переводится куда-то в район груди, а там всё чёрнотой плывёт, – на Чонхо надета простая тёмная футболка. Простая, как и внешняя эмоциональная проявленность самого омеги. Приятный отпечаток близости ещё лежит между ними. Пальцы цепляются по краям ткани, не осознавая, что пора бы отпустить случайного спасителя. – Джун, ты освободился? Голова светлой чёлки метнулась снова на звук. Двое впериваются своими глазами в виновника отвлечения застывшего временного промежутка. Ким смотрит в ответ лишь на Чхве, в глазах того сквозит какой-то неправильностью и потухшей постэмоциональностью. – Да... Поехали, пожалуйста, по домам, Хо. Я устал... Чонхо понимает. Всё и сразу. И последнее сказанное в два слова несло под собой целый немой выговор, который бета считал без пояснений. Время вышло. Оно добежало до скоростной полосы и дальше продвигалось в своём размеренном темпе. Чхве это почувствовал. Это тягучее "после". Усталостью прописалось и его сознание. Переваривание всей информации закладывается стопками по полкам с пометками "прочесть позже". Этим самым Чонхо займётся именно по рекомендуемой приписке. Сейчас нет ни сил, ни желания. Остаточное наркотическое последствие переливалось по крови, добавляя дополнительную утомлённость в теле. Глаза, полные надежд, а затем осознание этого промаха. И теперь перед тобой полное отсутствие каких-либо обнажённых эмоций, кроме неловкости. Уён смог передать всё это за считанные секунды. Но Чхве это всё и разглядел. Ему не впервой, ему не впоследок. – Мне уже пора, Уён. Надеюсь, что тебе стало лучше. – Стало... – улыбка в ответ отражается в этих глубоких омутах. Они впитают её до мелочей. Чонхо улыбался как-то по-особенному, не выдавая абсолютно никакого повода на сотню причин улыбнуться ему в ответ, а заставляя только замереть на этот самый момент просто для того, чтобы запомнить это. Уён, кажется, хочет запомнить её достаточно надолго. Улыбка ему понравилась. – Хорошо, Уён. Это хорошо... Ладно, мы с Джуном пойдём, – Чонхо отстраняется, вставая. Резко становится холодно. Ощутимо пусто рядом. Нехватка даже пяти дополнительных секунд этого близкого присутствия вдруг бьёт по грудине тихим размеренным вздохом. Уён постарался донести его еле заметно. Не получилось, пожалуй, только по соображениям самого Чхве. – До встречи, Уён, – дышать становится проще. Резко хочется улыбнуться как-то по-глупому, чтобы показать степень своего радостного возбуждения от этой короткой фразы. Но младший Чон не стал к этому трюку прибегать. Ему не стоило вовсе на что-то надеяться в таком случае. – Пока, Чонхо, – улыбка Уёна возвращается с благодарностью, с той самой невысказанной, которую озвучить было бы неуместно, но которая требовала своего непосредственного выхода наружу. Омега почувствовал, что так было правильно поступить, не показав всех своих мыслей. Ким наблюдал за этим в лице героя третьего плана. Некая декорация к сцене. Нет действующих реплик, нет характера персонажа, он просто – фон. Фон наблюдательного ранга. Уровень, который Хонджун познал для себя только что. Слова излишни, наглядность громкая. Не стоит вмешиваться в то, что не требует твоего вмешательства. Его зверь тихо наблюдает из клетки, впервые не приводя ни одного спорного аргумента на действие Кима... Хонджун направляется первым к выходу, давая ещё пару секунд на последние слова. Слова шёпотом слетают с губ, отчётливо услышанные альфой: – Чонхо... Спасибо тебе... – Благодарить меня не за что. Ты был со мной честен, и тебе стало легче. – Всё равно спасибо. – Береги себя, Уён. Мне пора... Радужка блеснула кровавым, вспышка дала эмоцию правды. В голове Кима отголосок противно выдавил порицание: «А тебе на это сил не хватило, да, Джун?» Хлопо́к вышел сильнее, чем ожидалось. От этого звука Чхве обернулся, задумчиво кинув своим поводом на дополнительное размышление с той же самой пометкой, а затем вышел из комнаты сам. Выдох омеги вышел прерывисто громким, который тоже неожидаемо вышел наружу.***
Прощаться несложно. Договаривать лишнее не имеет смысла. Выходя из квартиры, где уже всё абсолютно смешалось в одну эссенцию: лица, запахи, звуки, – Ким почувствовал глоток приливного кислорода, свежего и необходимого сейчас. Минки им так и не удалось повидать, чтобы сказать пару слов напоследок. Это было ни к чему. Безымянных лиц в этот вечер было столько, что каждого назвать не представлялся случай. Сону это не было нужным. А Киму и Чхве тем более. Бета молча спускался следом за другом. Рассвет пока не достиг пиковых пределов раннего часа. Сумеречная поволока слетает с фокуса взамен на полусвет в туманном подъезде. Выход через стёкла обозначается ярким пятном на загорающемся жизнью дне, который суждено будет пропустить, чтобы приятно окунуться в сон по пришествии домой. Об этом уже грезит сам Чхве. У Кима складкой между переносицей пролегает всё та же недосказанность. Ему не до погружения в дремоту расстеленных покрывал. Ему нужно будет всё ещё раз переварить, чтобы мысли не изожрали всё до остатка и не переврали это на свой лад. – Джун?.. Как ты? Оказавшись на улице, где предутренний холод зажимал в тиски, Ким не расслышал этого вопроса в его сторону. В голове не прояснялось. Хотелось задышать рьянее, но воздух слишком жёг ноздри, чтобы выхватывать его на максимуме. Алкоголь всё же был в нём, он не выветрился до конца, и теперь ощущался какой-то мягкой ватой в теле. Расслабление и тяжесть – всё, что остаточным осело в Киме. Но, кажется, к нему обращался Чонхо. Фокусировка бьёт резкостью перед глазами. Чхве пару раз щёлкнул пальцем перед его носом. – Эй, Джун! – Я здесь. Слышу. – В норме? – Относительной. Но об этом позже, Хо. – Понял тебя... Вопросы отпадали сами, вниз косыми каплями. Приятной влагой ранним утром дождь смывал всё накопившееся за долгую ночь пребывания в квартире. Не было мыслей, чтобы прекратить эту волну загона. Мерзко, вязко, холодно. Куртка слишком быстро намокала. Чхве развеял тишину лаконичным замечанием о том, что пора вызывать такси и ехать по домам. Хонджун вперился в того своими ореховыми радужками и попытался сообразить, что делать. – Нам добираться в разные стороны. Езжай первым, Чонхо. Я следом. – Уверен? – Да. Не переживай. Я просто постою здесь ещё немного. – Не простудись, Джун. Я твои сопли вытирать в наши последние выходные не стану. Улыбкой высечена неправильная гримаса. Она неживая. Эмоциональность стухла, блёклая тень отпечатком пролегла между уголками губ. Ким давно так не фальшивил. Чхве напряг брови. Во взгляде считалось беспокойство двойного прицела. – Джун, о чём бы ты сейчас не думал, это не окончательное. Всё меняется. С каждой секундой. Ты не будешь всегда прав в чём-то. На это не бывает строгой предопределённости. Мы ошибаемся слишком часто. Отнесись к этому проще... Гудок подъехавшей машины оповестил о кратком прощании. Ким бросил напоследок, что понял, и пожелал доехать аккуратно. Чхве кивнул на это, подарив ту самую улыбку, которая просто даёт надежду... Хонджун хотел бы надеяться, что всё может сложиться к лучшему. В том числе и стремление на общую гармонию психологии его внутреннего "я". Но с этим возникают неопределённые разногласия. Маяк отсвечивает по обе стороны, выцепляя всё и разом ничего. Тёмное на то и является тёмным, его не разглядишь в пучине кобальтово-синего моря. Но ты его ощущаешь в полной мере. Его всегда опасался Ким, от этого и не мог принять. – Эй, розововолосый, зажигалки не найдётся? «Сонхва?..» Пак стоял в приличных метрах поотдаль, едва заметным в этой сырости. Между губ была зажата сигарета. Взгляд прорезью отдавал смешинками. – Ты решил утопить себя насквозь? Или всё же поехать домой? «Уже утопил, Сонхва...» Шаги сами направились в сторону Пака, где между двумя домами, в небольшом проёме, стояла эта худая и поникшая фигура...