(BTS – Louder than bombs)
Отмеряй – не измеришь, Выпускай – не упустишь, Согласись стать мишенью, А иначе всё пропустишь. Холод уже не бьёт по лицу, оно затвердело. Каменной поступью до того самого угла, где ютится его смысл остаточного восприятия этого дурманного утра. Нет причин отворачиваться и бежать со всех ног. Прикованным цепью, жалкой марионеткой на путь своего самого сладкого тупика. В нём не будет выхода лишь по одному нюансу: тонешь – тони до самого дна. Иди туда, куда позовёт инстинкт, а дальше пиняй на себя. Ким согласен, что справедливостью здесь и не пахнет. Но он решает проверить, чего достойна его выдержка мнимого решающего голоса за право выбора своих желаний. Сонхва не удивлён тому, что альфа направился к нему. Ожидаемо, приятно, победно. Паку вроде бы нечего ждать в этой просветной поволоке неба сегодняшним утром. Он в долгу перед ним за то, что смог так долго протянуть без происшествий своего замученного тела. Таблетки всё также были целыми в упаковке. Сонхва претит любая забота, однако, случай вот с этим самым парнем, что плетётся сейчас так жалко к нему, стоит любого повода вновь оказаться в том месте. Пак не признает этого, чего бы ему не стоило выжать из себя этого благодарственного. Плевком даже не вылетит жалкое "спасибо". Таких слов омега вовсе не научен употреблять. Чушь, которую красиво изощряют на покаяние. Скажи её, и тебе дадут ответом слабину, за которую ты сможешь урвать ещё чего-то полезного. Пак умеет урывать и без этой словесной шелухи. Он мастерство натачивал в другом стиле. Его манера не будет послаблять на тёплое и лестное. Она будет выдавливать первородное, естественное, что показывает ему каждый в очень удобоваримый момент, когда Сонхва чует, что стоит выпускать коготки. Ловушка-издёвка, приманка-отрава, сладость с внутренней горечью. Тебе захочется испытать, но плата не станет лучшим воспоминанием. Предупреждений нет. Ныряй на риск, если хочется. Пак не заставляет, он вынуждает самостоятельно этого хотеть. Киму становится всё холодней. Липкая куртка, мокрые кроссовки, капли с волос, что висят уже мёртвыми. Глаза жизни тоже не отражают. А у Пака, напротив, в них она пляшет со своими мертвецами в буйной расцветке тёмного льда. Стоит присмотреться, как увидишь этих чертей. Они внутри, они снаружи, они повсюду... Омега прячется под тонкой тканью пальто. Выглядит он старше своих лет в этом образе чёрного с лоском. Волосы также промокли, но не потеряли вид в целом. Пак никогда не теряет своего вида, будь он хоть в драной майке и грязных джинсах. Эффект контроля и полного превосходства в его поведении останется на нём выгравированным на долгие годы вперёд. Эта особенность бросилась в глаза Хонджуна сразу. Мимолётом и насквозь. Врассыпную и по каждой клетке. Пробралась вовнутрь, отпечатала ожоги, осквернила беспокойством и ушла по-тихому. Киму запомнилось это. Это уже не стряхнуть с плеч, как капли влаги, что брызжут с отлётами, это не иссушить под солнцем. То иссушится раньше, перед закатом своих ярчайших красок, когда тьма шуточно провернёт свои манёвры на господство остаточного дня. – Ты почему не уходишь? – Ким заворачивает в тот же переулок, где темнота не поглощается пока этим утренним предсветом, а тени ложатся слишком жирным налётом на каждое движение. Паку подбирается лучшее под его стать, он находит себя в своей среде каждый раз, появляясь в нужном месте. – Тебя жду. Возможно, что ты спасёшь мою последнюю сигарету, чтобы она не пропала даром? – Пак прислоняется к поверхности шершавости здания. Ему неважно, что на нём надето, что марать, что оставлять чистым. Любой исход катится в бессмысленность. Вещи не станут от этого ценнее. Ценностей для Сонхва не существует. Ким начинает рыться в своих карманах, припоминая, что не успел выложить её перед выходом. Красная, с чёрной надписью "Burn It Down"*. Хонджун купил её ещё до экзаменов, когда они с Юнхо общались чуть дольше, чем сейчас. Чон постоянно курил за кафе, забывая свою зажигалку. Ким решил, что стоит тому в этом посодействовать, хотя не одобрял этой привычки к саморазрушению. Заикнуться о том, чтобы альфа бросил, как-то не дошёл разговор. Хонджуну кажется, скажи об этом ему теперь, Юнхо непременно ответит, что постарается... Он будет готов сейчас на многое. Киму не по себе от этого факта. В нагрудном кармане прощупывается этот тонкий предмет, Ким достаёт её в один манёвр, загорается огонёк под его ладошкой. Дождь всё также льёт, как сумасшедший, не сбавляя своего напора. Чувствовать себя в воде становится привычнее вдоха кислорода в лёгкие. – Удивлён, Хонджун, что ты куришь, – Пак отклеивается от стены, подходя ближе. Руки протягиваются к зажигалке, что также горит слабым морганием. Пальцы проезжают по кимовым. Тот дёргается, но рук не убирает. Сонхва подкуривает, отходя на расстояние вновь. – Я не курю. Это для... – язык запинается, глаза теряют опору на уровне прямого взгляда. Объяснять вроде не нужно, но альфе вдруг хочется за это как-то оправдаться, хотя этого вовсе здесь не требуется. Кому, зачем и почему? Паку ровно и всё в одну бездну. Там лишние моральные всклоки и хаотичные оправдания утрачивают свою актуальность с первых секунд. Поэтому Ким и замолчал. – У вас что-то произошло? Сонхва медленно выкуривает, бросаясь в Кима взглядами, вопрос прост, но на поверхность не всплыл, а как-то поднялся с подвохом. Хонджун всё также стоит отстранённо, тому нет причин выливать здесь душу. Равно как и Паку слушать её надрывные излияния. Но это был вопрос. Вопрос от самого Сонхва. Хонджун, сколько понимал его характер за этот короткий урывательный цикл их взаимодействий, мог уже спокойно сказать, что омеге на всё плевать. Пускай и внешне. Внутренний альфа идёт к решётке. Ему хочется услышать всё. До мелочей. Подробно в первоисточнике. Ким не имеет права того отогнать сейчас. – Ничего такого, Сон... Сонхва... О чём ты? – Не теряйся так, я в курсе, – у Кима расширяются зрачки. Он полагал, что Юнхо мог рассказать своему другу, но не стал бы по причине всё той же своей бесконечной неловкости. Ошибка на его счёт самая промашистая. Пак продолжил. – Юнхо мне не хотел говорить сначала. В его стиле. А в моём совсем другое... Пробелами по буквам. Читай и вникай во всю суть. Тебе её дают в лучшем варианте. Поглощай с удовольствием, а потом не ной, что мало. Снова игра на понимание затормаживает мозг Хонджуна. – Хонджун, ты меня боишься? Скажи прямо, – догорает до фильтра сигарета, приконченная за пару глубоких затягов. Скулы втягивают последний никотин, выпуская дым, что растворяется в ту же секунду, исчезая под россыпью воды. Дождь понемногу стихает. – С чего ты взял? – уверенность не его конёк. Альфа смеётся слишком гадко внутри, надрывно выпуская свои выдохи. Ким старается придать своему голосу былую отстранённость. Кажется, и вправду не выходит, как следует. – Подойди тогда ближе, – заманивание псевдо-обманом. На поверхность идёт чистое взятие на понт, изнутри ковыряют ложные крючки для подготовки своего замысла. Альфа ступором замирает на месте. Движений не следует. Внутри – тишина. Нет споров. Решай сам. Ким и решает. Шорканье двух ног, биение за десятерых по грудному отделу. Сердце не успевает за медленно идущим с поступью загнанной добычи. Контраст на временной петле, когда один объект в замедленной съёмке даёт потуги на свою деятельность, второй – готов разорваться от скорости передачи действий на живую. Сердце Хонджуна следует под вторым номером. Когда Ким решает остановиться, до Пака остаётся примерно два коротких шага. Те уже не даются правом на приближение. – И это твоё "ближе"? – издёвкой смеха в полутоне. Пак отстраняется от опоры из удобной позиции, резко притягивая к себе альфу. Хонджун не успевает. Просто. Не. Успевает. Среагировать. Переворот и смена ролей. У стены красуется теперь, зажатым всем телом в чёрном, Ким. Загнанно дышит его зверь, ему дали взбучку. Он не ожидал такого блефа от самого себя. Попался, не давая даже повода усомниться в своих тайных желаниях. Хонджун шокирован в эту минуту сразу двумя вещами. Одна из которых бессовестно жмёт его наполную к этому холоду стены, спинной мозг ощущает касание руки на шее. – А вот моё. Ну как? – Сонхва льёт своим ядом, умерщвляя волю на сопротивление. Не давая повода на внешнюю отстраненную мысль. Думай только о том, что он тебе подкидывает на размышление. Вникай и ощущай, как становится пусто внутри. Ни. Одного. Тиска. На. Бой. – Что ты на это мне скажешь, Джун? Первое "Джун". Воля послабления не даётся свыше. Нет мотивов ускользать теперь. Киму хочется лишь закрыться. Слишком много. Сонхва сейчас для него слишком много. Приятный шлейф травяного запаха, цветочного в нотах совсем чуть-чуть, но оказывается достаточно, чтобы начать дышать, как в бешеном припадке. Хонджуну нужен фокус, хоть на что-то нужен ебанный фокус-прицел! А перед ним лишь омега. Тот, которого выбрало его загнанное сейчас аритмией сердце. Глаза в глаза выходит пулей под прямое рассечение. Сонхва даёт время, забирая его же у них двоих прямо здесь. Нужно хоть что-то сказать, прежде чем фатальное явится с поличным. – От тебя пахнет сигаретами... – проходит насквозь огнестрельным, даёт выход через отверстие в стене. Пака не вывести таким простым отскоком с темы. Его невозможно выучить по поступкам. Даёшь слабину – получаешь расстрел. Береги лёгкие, ведь дыхание можно изжирать любыми способами... – А от тебя – волнением, Ким...Хон...джун... – словами-очередью прямо по губам, шёпот накладывается отпечатком по мягкости розовой кожи со вкусом дождевой воды. Пак касается на каждый слог выдохом по губам альфы. Три раза. Ровно три ебучих раза Ким умирает с предсмертным вздохом, раскалённый огнём этой отдачи. Руки Пака сжимают крепко. Хонджун и не замечал всё это время, что он объят Сонхва наполную. Его куртка была расстёгнута, а рубашка давно измокла, лепя контуры тела, что неподвижно тряслось изнутри. Сонхва дышит глубоко. Ноздри широко давят на мышцы, чтобы пропустить больше воздуха. Больше. Блядского. Воздуха. Наполненного. Кимом... Срыв мгновенно озаряется в аметистовом сиянии, где по контуру голубыми вкраплениями окрашивается радужка Пака. Вспышкой-секундой. И нет более рассудительного довода на обратную правоту. Обхват ладонями по скулам, фиксация головы перед собой и глубже... Намного глубже и сильнее. Преград нет. Ким не сопротивляется. Отдаётся с покорением этого секундного порыва вглубь. Сонхва языком скользит уверенно, очерчивая поочерёдно каждую значимую частичку на губах альфы. Вздохом замученного пленника даётся Киму его последний глоток перед тем, как Сонхва проникает в рот глубже. Отвечать Хонджун пока не может. Его сковывает параличом, тело слабеет настолько, что ватой можно забивать его образовывающиеся внутри полости. Игла не причинит уже боли. Главная боль терзает его сейчас внутри. Жарко. Терпко. Мокро. Первый стон. Пак его пропускает мимо ушей, думая, что может ещё остановиться. Пока осознание не рикошетит по стенкам головы, стараясь прорваться наружу давлением сладчайшего забытья. Этот стон был вовсе не Хонджуна. Сонхва хотелось наплевать на это. Ким даёт ему всё, что тот возжелает себе позволить. Здесь. Сейчас. Твори, ломай, учи, заново кроши по кусочкам... Будь тем, кто даёт тебе право распоряжаться на каждый процент своего эмоционального поля. Альфа даёт всё это прямо в эти секунды. Пак не может себя остановить. Только не сейчас. Хонджун чувствует эту горечь. Горечь рта Пака, его отдачу в него вязким теплом, что вовсе не греет, но распаляет со скоростью бомбы на таймере в 15 секунд. Джун не готов считать дольше. Ему не позволяет уже своя выдержка. Она растворяется сама по себе. Судороги шока отходят на второй план, когда его зверь даёт сигнал в ответное наступление. Киму стоит лишь приспустить цепь, отдавая полконтроля для него. Для своего альфы. Пока увлечённое изучение Сонхва играло в его пользу, позиции первенства прошлись по смене противоположных граней. Пака врезают в стену чуть сильнее, поцелуй рвётся нитью слюны. В глазах обоих нет ни капли здравых идей, кроме одной. Нужно ещё. И. Как. Можно. Больше... Хонджун впервые даёт инициативу в своей жизни на близкий контакт. Сонхва замирает, выжидая действий своего искушённого ученика. Ким припадает к его губам с напряжённым выдохом. Пак не торопит. Не врывается с главенствующим порывом на прежнее буйство подачи. Змей ждёт своего ядовитого противоядия. Ему хочется его вкусить под давлением извне, отдаваясь сполна на волю случая. «Джун... Для него это ничего не значит. Джун, приди в себя. Джун!» Губы, что отпечатком легли на пять секунд приторной неги, с силой отпрянули от омеги. Зверь внутри издал рёв, обрушаемой волной исходя на гортанные вопли. Ему. Не. Позволили. Решать. Ким не позволил. Сонхва чувствует эту резкую перемену. Открывает глаза, в которых прищуром выдаётся непонимание остановки пропасти между скал. Где его место? Почему ему на дают захлебнуться в такой желанной пучине, исхлебавшись сполна похоти и бесконечного блаженства растления. Его можно подвергать этому множество и множество раз. Он не истрётся под натиском ни рук, ни губ, ни тел... Ему просто нужно сейчас, чтобы его изломали в гребни, придали нужную форму, он её слепит даже сам. Оставьте лишь следы на его прекрасном теле. Втопчите и повергните. Дайте прочувствовать себя мнимо слабым. Ещё раз... Пак этого хочет. – Джун... – Ты ведь знал, да?.. – в глазах уже нет более туманного марева красных огней. Пустота догадок и обмаранных чувств. Ким начинает трезво думать, что ему теперь сказать. – Знал, что ты мне нравишься?! – Проверка за счёт заведения, Хонджун. Не надумай слишком многого об этом, – сталь вновь дала опору, на которую теперь не взвалить и крупицу сожаления. Ким смотрит в ответ как-то по-особенному, вымеряя в голове свои мысли. Именно сейчас в нём молчат абсолютно все. Ни единого голоса. Глухо. – Я... – Хонджун не может ничего произнести. Тошнота давит речь, что запрятана в его горловых связках. Взгляд полнейшей отстранённости напротив его повергает в шок. Разве возможно быть таким? Камень, что не источится водой, ни при каких условиях. Надёжная огранка, что не подвергалась эрозии, оставаясь шипованной. Альфа видит перед собой именно его. Пака Сонхва, которому ни до кого нет дела, кроме себя самого. «Джун, ты всё увидел?..» Назад, подальше, со всех ног. Единственная мысль, что даётся в голове, и Ким её тотчас же выполняет. Вдогонку ему летит роковой фразой: – Я дам тебе неделю, Хонджун, решай сам. Альфа резко тормозит на асфальте. Между ними пара метров. Спина ноет от этого прожигающего взгляда вслед. Стоит не ответить, и стена рухнет сама. Не строй её заново, не укрепляй тыл. Молча дай пасть всем надеждам. Они стонут в плене двойственности обмана. Ким не слышит их общей мольбы. – Неделю на что?.. Сонхва его услышал. Этот надлом из гортани, где глухое вразумение не дало эффекта. Пак ведёт в этой новой игре, отдавая отчёт в том, что придётся ломать с нуля в этот раз. У Хонджуна нет потайных дверей. А значит мразью придётся выложиться наполную, чтобы наверняка задать урок. – Подумай, большой же мальчик, – самая похотливая нота, чтобы не осталось сомнений в черноте помыслов. – Захочешь продолжения, я его тебе предоставлю... Ноги теряют опору. Под вновь усиливающийся дождь Ким теряет свою связь с этим утренним рассветом. Нет более мыслей, чтобы охарактеризовать всё то, что он испытывает прямо сейчас. Но ему предельно ясно лишь одно в этом хаосе клеточного плетения сети. У него есть неделя. Ровно семь дней, из-за которых ему придётся ломать себя изнутри... P.S.: *С англ. – сжигай до тла (надпись на зажигалке).***
(Avril Lavigne – I Fell In Love With The Devil)
Не зачитывай мантр, не лепи здесь столпов, Нет нужды изощряться на смысл. Подготавливал почву, но ты не был готов. Весь твой путь прошипованно выстлан. Больно – это не состояние. Больно – это уже не эмоция вовне. Боль характеризуется иначе. Спонтанное действие влечёт за собой череду мелких отторгающихся факторов, которые тянут за верёвки, извлекая свой собственный звук. Право на авторство закреплено за ними, они – управленцы твоих предрешений. Ты – ничто. Принятие – не смирение. Различие бьёт по лицу этой самой болью, а она насыщенной концентрацией вымеряет, сколько тебе отлить в твой пузырёк под названием "чувствую". Она – точный инструмент в умелых руках факторных кукловодов. Ты с ними не пересечёшься никогда, но пожинать их плоды будешь чаще, чем думаешь. Терпи либо борись. Дан выбор, лишь его ты делаешь сам. Тебя не направят в этом. Решай... Ким приходит домой после пяти утра. Телефон сел. Он сам промок. Дома – никого. Мать на работе, вернётся через пару часов. Хонджуну следует принять душ и лечь. Простые пункты на выполнение задания, из которых Ким не осознаёт ничего, стоя уже буквально пять минут в прихожей. Сонхва... Хотелось сейчас простого отключения памяти. Взять крошечный ластик, что всегда валялся ненужным где-нибудь в закромах твоих полок, покоцанный и облепленный грязью графита, его последняя миссия – стать нужным прямо сейчас. Исстереться в пыль, в мелкие остатки пост-мыслей. Альфе он нужен. Ким осознал спустя лишь два часа, что произошло тогда, в том переулке. Когда ты – сплошной нерв, твои ноги – деревянные подпорки для веса, а голова – мешок с ватой, не выходит ощущать что-то наполную. Кроме одного момента Ким не осознал ничего. Пак Сонхва его поцеловал. Это не требовало подтверждений, не нуждалось в повторе. Это произошло сегодня, в предрассветное утро, когда мир ещё полностью не начал функционировать, Ким Хонджун был на грани своей микросмерти. Та вскользь очертила его, поцеловав на прощание, пожелала скорых встреч. Альфа не просил, но в тайне от себя самого такой момент прокручивал не раз. Смирение на покорение. Не выманить наружу давлением смелость первого шага. Ты заранее в проигрыше, потому что карты легли не те, что нужны. А ты не умеешь блефовать. Ким всю жизнь так смог бы охарактеризовать в двух словах о себе. Стоило понадеяться, как тебя вынесло на берег. Приятный отпечаток, громкое дыхание, самый природнившийся запах. Его уже не вытравишь другим перекрытием шлейфа. Можно заглушить на время, попробовать запятнать другим. Но альфа помнит. Он помнит, как пахнет не его омега. И как это отрицание рвёт внутри какие-то стоп-барьеры, из-за которых Хонджуну не будет уже, как прежде, всё равно. Теперь покорение не даёт смирения. Оно высвобождается. Хочется прыгнуть. За край. Была не была. Есть ли доводы, чтобы отказываться?.. «Ты сможешь вытерпеть это "после", Джун?..» Вот оно. То самое, причина трезвого помысла, что не даёт с головой и под волну. Паку действительно наплевать. Кажется, Хонджун, наконец, это разглядел. Но его радужка... Киму мнимо верится в то, что он является не просто подворотом под руку. Сонхва слишком часто смотрел на него, чтобы альфа мог уверенно заявлять об обратном. Ким видел, Пак не послаблял этого внимания. Что же вышло боком? Почему Хонджуну кажется до сих пор, что он думает об этом намного больше, чем следовало бы. Не лезь в жарящий лабиринт. Когда тьма наступит, ты в нём обуглишься, так и не найдя выхода. Пока есть шанс не ступать, не ходи. Ким пытается переварить это. У него не выходит. В том самом месте, чуть слева и под самой открытой опорой, бьётся оно. Бьётся теперь чаще и глубже, с сокровенностью потайной теплоты. Хонджун прокручивает в голове вновь их первый раз. Губы Пака приятные, их холодную мягкость можно бесконечно смаковать, так и не найдя ничего в эквивалент. Ким и не хотел бы искать, если честно. Он готов согревать их своими. Ему бы этого больше всего сейчас хотелось. Глупо. Не знать ничего о нём и так вляпаться, было глупо. Альфа понимал это прекрасно. Не стоило ожидать, когда тебе на это не давали повода. «А ты дал... И кому?» По барабану отскоком эха, стекло треснуло. Джун отмер и направился в свою комнату, чтобы переодеться. На место боли приходила вина. И теперь функционал менял свои ходы. "Ты получаешь то, чего заслуживаешь". Ким в это верил. Хотя не до конца осознавал, как эта чаша весов работала. Может в ней были огрехи, неточность распределения, перевес на недозаслуженное? Стоило перепроверить эту теорию. Она не до конца верна. Либо Хонджун где-то очень по-крупному облажался, раз на его долю выпало такое несоответствие жизненных обстоятельств. Он не выбирал эти аспекты. Они выбрали его. Хонджун хотел переигровки, пока на это хватало сил. Дальше он уже не сможет этого заявить с такой дикой уверенностью. Ему будет уже всё равно... Капли стекают приятной струёй. Вода отпаривает замёрзшее тело. Места касания чужих рук горят ещё сильнее. Флешбэком идут кадры, что Ким ещё не раз будет пересматривать перед своими глазами. Слишком интимно. Впервые для альфы. Этого не объяснить словами, которых не подберёшь даже спустя годы. Это память первых впечатлений. Она иначе отображается именно в первозданном времени, с нужной интонационностью. Пока свежи воспоминания, свежи и эмоции от них. Они – рой пестроты на фоне умирающего солнца. Краски рябью полыхают по центру, на периферии идут приглушённым послевкусием ощущений. Ты попробовал, и тебе понравилось. Об этом обычно рассуждают именно так. И Хонджуну не стыдно признавать, что это было именно так. Тело ещё не воспринимает другие мотивы. Дополнительные. Тогда Киму полностью распалиться не дало чувство первого шока. Но сейчас, стоя в душе, обливаясь горячей водой, что шумно лилась по телу, альфа чувствует эти позывы чуть ниже. Это кроет непроизвольно. Джун теряется за это утро, уже не помня, в который раз. Дыхание резко даёт сбой. Снова и по-предательски. Голова – одна мысль, её не сдвинуть с места, она приколочена в землю с двойным креплением. Вырвать, только поломав. А альфа хочет оставить первозданный вид этому воспоминанию. Пускай и не до конца приятному. «Проверка за счёт заведения, Хонджун. Не надумай слишком многого об этом...» Режет болью, что по каплям отмерена в его личный флакон. Ким принимает пилюлю. Он не рассчитывал даже на такой ответ. На взаимное влечение списывать и вовсе было нечего. То, как чувствует Пака Хонджун, можно делить по частям и выдавать каждое утро в насыщение. И этого даже будет чересчур много. То, как Кима чувствует Сонхва, можно соскребать со всех поверхностей и, если повезёт, поделить всего на два раза. В качестве жалкой добавки. Первый раз был уже истрачен тем самым напорным вжатием в стену. Второй – был дан залогом. И этот самый залог альфа не спешит обдумывать и брать в откуп. Принять можно всё, отторгать выходит сложнее. Поворот ручки, стихание струй, белое полотенце. Кровать всё также заправлена, Ким уже десять минут сидит на краю в этом одном полотенце, свесив голову вниз. Ему не стоит ничего решать. Отступить предопределено не за него, но должно быть принято им. Нутро ворочает, там назревает новое восстание. А Хонджун впервые за это спокоен. Ему не проиграть в том, в чём он изначально не одерживал верха. Всё те же карты, те же глупые масти невпопад... Ким устал оказываться слабым каждый грёбаный раз, когда требуется новая переигровка. Нет сил хотеть выплыть, чтобы посмотреть, а что там. Как можно начать вести партию с неожиданным переворотом ходов? «Он думает, что ты пасанёшь, Ким. И я думаю также...» Смех противной липкости идёт со дна решетчатого плена. Хонджун и позабыл, что его альфа идёт с ним в комплекте даже в этой ситуации, что его никаким боком не касается. Пак Сонхва – это личный выбор Хонджуна. Тот альфа ни при чём. Но его давление внутреннего сопротивления оказывает свои мысли на обдумывание решений Кима. Простым совпадением не посчитаешь эту подкинутую травлю. Хонджун будет переваривать всё вместе и каждое – по отдельности. Есть время. Оно ещё у него есть...